Тоска Фэнтези
Статистка

– Медаль не забудь надеть, вас встречать будут, – говорит он своё последнее напутствие, и мы прибываем на вокзал.

Бонни и Клайд

Если вы когда-нибудь смотрели Голодные игры и помните, как встречали участников в Капитолии, то без труда представите то, что чувствую я, когда нас встречают фанаты. Толпы людей, преимущественно женщин, либо на десять лет младше, либо на двадцать старше, третьего не дано, надвигаются на тебя, угрожая перемолоть. Но надеюсь, что вы не подумали, что я стесняшка Китнисс, я скорее Эффи, или на крайний случай, Хеймитч, как сегодня.

Пусть большая часть пути пришлась на ночь, дорога нас измотала, отчего мы все выглядим помято. Я цепляю солнцезащитные очки, чтобы скрыть мешки под глазами и высматриваю, если ли плакаты со мной и Андреем. Среди всех видов фигурного катания танцы на льду наименее популярны. Одиночное и парное катание интуитивно понятны зрителю, смотрящему спорт раз в четыре года. Не упал – выиграл, упал – проиграл. В танцах нет прыжков, пока все отвечают за драму на льду, мы создаем её вне льда. Поэтому не удивительно, что большинство фанатов фигурки нас не знают, процентов десять – это поклонницы красоты Андрея, а у оставшихся трех человек, наверно, поехала крыша: в чем интерес смотреть, как катают танго н-ное количество раз подряд, лично я не понимаю.

И сейчас я насчитываю около пяти-шести баннеров в поддержку наших девочек, чуть меньше в поддержку парней, один для парников и на одном… Там мы! Тот, кто готовил этот плакат либо с полным отсутствием вкуса, либо слепой. На желтом фоне криво прифотошоплено мыльное фото, почему-то с первого сезона по взрослым и подпись КоЛа красным курсивом под ним. КоЛа – это мы, Колесникова и Ларионов, фанаты любят давать различные прозвища. Наше, впрочем, не прижилось. Тут же Хомячки – Лерка с Макаром и ряд титулованных особ: Королев, Принцесс, Богинь и просто Чемпионок Льда и Сердец.

Вспышки слепят глаза даже через очки, и я не могу нормально рассмотреть нашего болельщика. «Плакат» словно угадывая мои мысли, проталкивается сквозь толпу и вручает мне букет. Он неожиданно очень даже хорош, какой-то неброской красотой. Светлые глаза за стеклами очков, крупный нос, тонкие губы в смущенной улыбке.

– Увидимся вечером.

На шумном вокзале я едва различаю его слова. Увидимся вечером? Что? Я непонимающе смотрю, и тут меня осеняет. Неужели это тот Павел, с которым мне сегодня организовывают свидание?

Вместо своей квартиры я сразу еду к родителям. Надо многое обсудить и приготовить стол к приходу Павла. Мама боится, что я сболтну лишнего, поэтому вместо свидания семейная посиделка вместе с ней и тётей Любой.

Квартира родителей небольшая, но уютная. Она слабо поменялась со времен моего детства – та же стенка, тот же ковер, разве что в моей комнате теперь импровизированная гостиная. Я мечтаю купить маме свой дом, как только накоплю денег, но она предпочитает ездить на электричке в сад вместе с такими же дачниками.

– Алёнка, – мама с растопыренными руками в варежках-прихватках пытается меня обнять, – мой руки, проходи.

В моей бывшей комнате разложен стол, на скатерти стоят мои любимые салаты, истекает соком жареная курица. Я отмахиваюсь от воспоминаний о Лере и «Сквизи». «Сегодня я ем», – говорю сама себе.

Паша и его мама приходят ровно в четыре, и какова же моя радость, когда я вижу то же лицо, что и утром на вокзале.

– Понравился сюрприз? – щебечет тетя Люба, пока я вешаю её пальто на крючок.

– Что такое? Что случилось? – моя мама приглашает всех к столу.

Паша галантно отодвигает ей табуретку.

– Подумал, что лучше нам увидеться с Аленой сначала лично, – отвечает он, кладя салфетку себе на колени. – Я видел ваше выступление, поэтому уже представлял, как ты выглядишь. Не хотелось, чтобы ты получила кота в мешке, – обращается он уже ко мне и смотрит добрыми, теплыми глазами.

– Ах, наше выступление, – я кокетливо кручу из салфетки подобие розы. – Как тебе финальный прыжок, отлично получился, не правда ли?

– В танцах нет прыжков, – спокойно отвечает Павел. – У вас в конце была поддержка, и весьма неплохая.

Я таращу глаза, неужели кто-то действительно смотрел, а не сказал ради красного словца. У мамы идет пар из ноздрей (опять твои выкрутасы, Алёна!), и она начинает суетливо накладывать ему на тарелку оливье.

Остаток вечера проходит мирно. Павел, несмотря на наличие в ближайших родственниках тети Любы, выглядит довольно самостоятельным мальчиком. Мне не приходится даже настаивать на том, чтобы он меня проводил. Нам нужно остаться наедине, чтобы я смогла перевести диалог на тему работы, а потом в нужное русло.

Паша заказывает такси, я притоптываю на месте, пока он ждет ответа от диспетчера.

– Ты про меня всё знаешь… Паш, а сам ты чем занимаешься? – закидываю удочку я.

– Ох, – Паша морщится и кладет трубку. – Такси будет через пять минут. Давай не будем о работе.

Нет, дорогой, как раз будем.

Машина приезжает почти мгновенно. Я предвкушаю, как двадцатиминутная поездка на заднем сидении сделает его более разговорчивым. У Павла, однако, свои планы, он садится спереди.

– Куда вам? – усталый водитель готов забить наш адрес в навигатор.

Я называю дом. В мамином доме сухой закон, но думаю, что бутылка вина в моей квартире задаст атмосферу.

– А меня высадите у ближайшего метро, пожалуйста. Я заплачу за девушку, – Паша переводит деньги водиле.

Да что с тобой не так, любитель фигурного катания?!

До метро мы едем молча. Точнее я молчу, Паша с водителем обсуждают политику, цены на бензин и санкции. После того, как Павел вылезает у станции, водитель пытается втянуть меня в обсуждение этих тем, но я обрываю его.

– Мужик, дай мне номер парня, который за меня заплатил.

– Тебе зачем? – он желает набить цену и не хочет просто так сдаваться.

Я начинаю плести несусветную чушь про то, как мы романтично познакомились на улице, не успели обменяться контактами и бла-бла. Куда проще было бы спросить у мамы, но мне так не хочется её расстраивать. Столько мечтать о зяте, чтобы узнать, что потенциальный кандидат даже не оставил номера.

– Ну набрось косарик и дам, – водитель нехотя сдается.

Тысячу за простой номер? Мне попался достойный соперник.

– Ладно, – бурчу под нос я.

Водила разворачивается ко мне, и меня обдает подозрительно знакомое амбре, старательно прячущееся за мятной жвачкой. На мужика тоже снисходит озарение.

– Плющенко, ты что ли? – восклицает он.

– Угу, – радостно соглашаюсь я, предвкушая, что номер достанется мне бесплатно.

– Тогда два косаря, – не поведя глазом, сообщает мужик. – Не люблю этих голубчиков до жути.

Путем ожесточенного торга мы договариваемся на полтора, после чего заветные цифры становятся известны мне. Посмотрим, что сможем с ними сделать.

Наутро весы показывают привес в триста грамм, и я благодарю вселенную, что на тренировках меня больше не взвешивают. Каждые дополнительные сто граммов – это нагрузка на суставы, которая особенно ощущается при прыжках. Я уже больше десяти лет в танцах, но за весом здесь также следят: чем меньше девочка, тем легче партнёру её поднимать. «Ладно, не переломится, – я ногой задвигаю весы подальше, – вчерашний ужин стоил того». Спустя пару минут вытаскиваю весы снова, раздеваюсь догола, даже вынимаю сережки из ушей и снимаю цепочку. Цифра на весах не меняется.

Пока еду до катка, вношу номер в контакты и проверяю соцсети. Странно, но номер привязан к фейку. У Павла нет ни одной фотографии, только ссылка на сайт в статусе whiterabbit.com. Я кликаю на неё, и меня перебрасывает на белую страницу с Error 404 Not Found. Перезагружаю, но безуспешно. Возвращаюсь на профиль Павла, ЛС закрыты. Я не могу добавиться к нему в друзья, не с моей страницы.

Такси подъезжает к ледовому дворцу.

Фигурное катание – это моя работа, 6/1 с восьми до восьми, а ледовый дворец «Полярная Звезда» – это мой офис. Сюда впервые меня привела мама, при этом красочно расписав про принцесс в воздушных платьях, усыпанных сотнями блесток, лучи прожекторов и восхищенную публику. Какое же было моё разочарование, когда в «Звезде» мне доходчиво объяснили, что платья я буду надевать только на соревнования пару раз год, в остальное время приносите, пожалуйста, спортивный костюм. Прожекторы только на показательных, соревновательные программы катают при свете ламп кабинета зубного врача, а из публики могут предложить судей, которые оценивают каждый чих.

Не успела я, как любая порядочная четырехлетка после этого разреветься, как мама выпалила «Мы согласны!» и деловито добавила «Куда заявление относить?».

На дворе шел 1998 год, триумф России на Олимпиаде в Нагано совсем затуманил мозг целевой аудитории фигурки – домохозяек в декрете, одной из которых являлась на тот момент мама. Говорят, что взмах крыла бабочки может вызвать цунами. Фраза справедлива и для трех чёртовых золотых медалей, определивших мою судьбу. Если всё пройдет как по маслу, то заветный кружок с напылением мне не получить, но что же, я готова без сожалений им пожертвовать.

При входе здороваюсь с охранником и прикладываю пропуск. На часах еще 7:40, но в зале уже слышны ритмичные прыжки на месте, и если получше вслушаться, то можно различить, как резиновый шнур скакалки с лёгким свистом рассекает воздух.

– Кавалер уже вовсю разминается, беги к нему, – охранник, смеясь, откладывает кроссворд.

Я бреду в женскую раздевалку, медленно стягиваю уличную одежду и достаю тренировочную. На часах 7:45, мы с Андреем всё еще вдвоем. Листаю ленту, ставлю лайки на рисунки, на которых меня отмечают. 7:49. Никого. Подойдя к зеркалу, начинаю придирчиво осматривать свое лицо. Выдавливаю прыщ и, наконец, дверь в коридоре хлопает: пришёл Охламонов.

Я пулей влетаю в зал, начинаю яростно крутить плечами и делать наклоны, пытаясь как можно быстрее разогреть тело.

– Если не хочешь с ним один на один быть, разминайся в раздевалке, – вполголоса говорит мне тренер, пока мы ждем, когда Андрей заменит порвавшийся шнурок, и, подумав, добавляет. – Я не могу приходить раньше, внука в сад веду.

Мои горящие щёки заставляют выйти на лед, не дождавшись партнёра.

Андрей хочет сделать прогоны программ, пока на катке только мы одни, и присоединившаяся к нам Лидочка нажимает кнопку пожившего магнитофона. На этот сезон тема ритм-танца – мюзикл. С выбором музыки мы не рискуем, катаем под Призрака Оперы. Для произвольного также выбираем надежную классику – Кармен. В ритм-танце я невинная Кристина с открытым ртом и бровками домиком в сером, струящемся платье, в произвольном танце – страстная цыганка, заламывающая руки, в алом с открытой спиной.

Прогоны проходят нервно. Андрей не в ногах и постоянно чертыхается. От волнения мой партнёр делает кучу несвойственных ошибок. Всё идет наперекосяк с самого начала: мы откладываем прокат, потому что у Андрея рвётся шнурок. Затем магнитофон, столько лет находящийся под надежным присмотром Лидочки, вдруг начинает заедать, выдавая скрежет вместо мелодии. Андрей задевает меня рукой в твиззлах, находясь слишком близко, совсем не так, как этого требует программа. Потом он зацепляется выбившейся ниткой за мою серёжку и чуть не выдирает мне ухо.

На середине программы Охламонов ставит запись на стоп, и мы подъезжаем к бортику. Святослав Юрьевич бьет ладонями по бедрам, а Лидочка с шумом вздыхает. Её вздох эхом раздается по арене.

– Она сегодня придет, – Андрей пытается казаться равнодушным, но у него плохо получается. – Европа её не впечатлила. Хочет видеть, за что деньги платит, – бросает он.

Я тянусь к салфетнице, чтобы высморкаться, и тут Андрея прорывает.

– Ты бездарность! Если бы не ты, то она сидела бы на работе, не высовываясь. Лучше бы на Европе проехалась башкой по льду, а не зубцом зацепилась. Просто сдохла и все бы закончилось! – из его рта сыплются змеи и жабы, как в старой детской сказке.

Волна обиды накрывает меня, но затем её сменяет радость. Он прокололся, вашу мать! И еще так замечательно, с козырей пошел! Я жадно впиваюсь в него глазами, ожидая продолжения. Ну же! Давай!

Лидочка что-то замечает.

Я подталкиваю плюшевую салфетницу, она переворачивается и содержимое летит на лёд.

– Я не хотела… Андрей… – надеюсь мой голос убедительно ломается, пока я собираю салфетки по льду, склонив голову.

– Пошел вон, – сквозь зубы цедит Охламонов. Он поднимается и открывает калитку. Андрей заходит, но даже в состоянии бешенства, он присаживается, насухо вытирает лезвия коньков флисовой тряпочкой и надевает на них чехлы.

Лидочка порывается успокоить своего любимца, но мужчины, не слушая её, уходят с арены вдвоем. Знаменитые ученики академии неодобрительно взирают на нас с плакатов. Железная дверь мягко закрывается.

– Поработаем над выразительностью? – неловко прерывает повисшую тишину Лидочка.

Белый кролик

На табло горит девять утра, арену наводняют пришедшие пары. Кататься в одиночестве – это непозволительная роскошь, ведь лёд – дорогое удовольствие. Мы урываем час с утра только потому, что наша пара является кандидаты в Олимпийскую сборную.

Девочки-юниорки в одинаковых черных лонгсливах, лосинах и гетрах, натянутых на коньки, словно стайка птичек, залетают на лед. Парни приседают и тянутся рядом с калиткой, под тонкими футболками проступает рельеф мышц.

Полина Лапина, призер чемпионата Европы, проносится мимо на такой скорости, что меня обдувает прохладным ветерком. Думаю, что Лапина и Чернов займут место первой пары страны, когда Андрей отчалит в пожизненный бан, а я буду на камеру утирать слезы платочком, изображая жертву обстоятельств. В ритм-танце у них какой-то артхаус под музыку из мюзикла «Танцующая в темноте» – нетипичный выбор для консервативного спорта.

– Лидия Васильевна, вы слышали, что любовь теперь катать не модно, – говорю я, чтобы побесить хореографа, незаметно любуясь змеиной гибкостью Поли.

– Да ты что, – Лидочка начинает неодобрительно кудахтать, пока я пытаюсь переварить слова Андрея. Пожелания смерти, что-то новенькое. Не нужно принимать близко к сердцу, я просто девочка для битья.

Лидочка всё не замолкает и под конец выдает:

– Ну хоть ты со мной согласна?

– Конечно согласна, – отвечаю я, не слушая, и отъезжаю от нее, чтобы размяться. Мои ноги уже окоченели без движения.

Они возвращаются втроем. Справа от Андрея невысокая женщина средних лет с неброской внешностью. Серая мышь, если не знать, что она владеет сетью юридических фирм по всей стране. Рядовой болельщик не понимает, почему на трансляции камера иногда выхватывает блёклое, изъеденное ранними морщинами лицо женщины, кутающейся в простой пуховик с дешевой опушкой на капюшоне. Ирина Александровна знает цену деньгам, роскошь и напускное богатство её не интересуют. Главный проект Ларионовой – это её сын, с которого она намерена получить крупные дивиденды.

– Здравствуй, Алёна, – Ирина обращается ко мне и присаживается на лавочку, подминая под себя пуховик.

– Начинаем? – заискивает Лидочка.

Мать Андрея разрешает начать.

Think of me, think of me fondly,

When we've said goodbye.

Звуки знаменитой оперы Ллойда Уэббера заполняют арену. Мы катаем любовь Рауля и Кристины, по крайней мере так задумывала Лидочка. Но в тот момент, когда Андрей мёртвой хваткой сжимает моё запястье, я осознаю, что ни о каком невнятном, влюблённом юноше не идет и речи. Мой партнёр упивается ролью Призрака —непризнанного гения, скрывающего уродство за маской.

Когда музыка прекращается, тренеры поворачиваются к Ирине. Она показывает неясный жест, прося продолжать, и Лидочка включает новую запись.

Ритмы Хабанеры бьют по ушам, чем быстрее нарастает темп музыки, тем сильнее трясёт Андрея. Его мокрые от пота ладони скользят по моему телу. Во вращении рука обхватывает талию и съезжает чуть ниже. Андрей не обращает на это никакого внимания. Дальше идёт сложная поддержка. Я и так не могу избавиться от страха перед ними, но сейчас чувствую, как стынет кровь под жилами. Мой партнёр где-то далеко в своих мыслях, вместо Кармен в голове теперь звучит Отче наш. Я знаю, что мои опасения не обоснованы, Андрей ещё ни разу не ронял меня, но сегодня он сам не свой! Он перехватывает меня за бедро, поднимает и, положив на плечо, вращает. К счастью, всё обходится, мой конек мягко касается льда. Я немного расслабляюсь, но зря, ой как зря! Секундная заминка, и я повисаю на Андрее, чтобы не упасть. Докатываем без энтузиазма.

Во время дорожки в конце программы, как только наши лица встречаются совсем близко, он целует меня. Вероятно, пытаясь добавить жизни в танец, или что там было у него в голове в этот момент.

– Ты больной? – беззвучно рычу я, зная, что он не слышит.

Глупое решение, только сбивает нас с толку. Мы теряем время и заканчиваем, не докатав программу целиком.

Охламонов молчит, то и дело бросая взгляд на время, а Лидия Васильевна делает вид, что что-то усердно ищет в ноутбуке.

– Короткий еще куда ни шло, произвольный совсем слабо, – губы Ирины сжаты в тонкую ниточку, а руки сложены у груди. – И убери эту пошлятину, Андрей. Не надо заниматься самодеятельностью. Сколько ещё до Игр осталось? – интересуется она у Охламонова.

– Э, месяц где-то, да, как-то так, – мямлит он.

Мать Андрея кладет пару красных бумажек на клавиатуру прямо перед носом Лидочки.

– Поработайте с ними над актерской игрой, буду очень признательна, – вкрадчиво, но не допуская возражений, говорит она.

Уходя, Ирина, как бы забыв, добавляет:

– По Алене комментариев нет.

Никто не плюет в лицо так грациозно и изящно как эта женщина. Мне не нужно быть идеальной танцовщицей. Достаточно лишь помалкивать и оставаться покорной куклой в руках Андрея.

Раздевалка, и так сама по себе крошечная для того количества девчонок в академии, под конец тренировочного дня всегда забита до отказа. Крючки завешаны куртками, лавочки заставлены спортивными сумками, фигуристки всех мастей стаскивают липкие от пота топы и то и гляди заедут локтем тебе в глаз. Для каждой, будь она Олимпийская чемпионка или катается на кубке России отведен лишь небольшой уголок. Девчонки болтают, я обычно молчу, Андрей, словно вампир, высасывает из меня все силы. Обсуждают обычно что-то простое, шмотки, фильмы, в душу тут никому не лезут. Нет, стекло вам в ботинки не насыплют, но спортсмен спортсмену в первую очередь соперник.

Сегодня со льда мы выходим последними, когда я захожу в раздевалку, все уже собираются домой. По обрывкам фраз можно понять, что они обсуждали что-то нетривиальное.

– Какая была повестка дня? – я интересуюсь у Маши Колокотовой, чьё место рядом с моим. Маша почему-то не спешит уйти и, уже одетая, сидит, разглядывает свежий маникюр.

– А, – Машка лениво отмахивается. – Тут накрыли притон, где всякое варили и продавали в Интернете. Название ещё такое прикольное у сайта, с отсылкой к Алисе в стране чудес.

– Белый кролик, – бормочу я.

– Ты уже знаешь? – незаинтересованно продолжает Маша. – У нас Владка фанатка подобных расследований, все уши прожужжала.

Я вбиваю в поиск «белый кролик обыск» и зажимаю рукой рот. К моему счастью, Маша уже дремлет и не видит шока в моих глазах. Милый, интеллигентный Павлик, золотой ребенок, завидный холостяк, сын тети Любы, замешан в изготовлении наркотиков. В одном я была права, он действительно разбирается в веществах, правда, это с трудом можно назвать фармацевтикой.

Я засовываю коньки в сумку и выскакиваю из «Звезды», мой телефон вибрирует от уведомления, но я быстро смахиваю его и набираю маму. Дозвониться получается не сразу. Когда она, наконец, берет трубку первое, что я слышу – шум и голоса на заднем фоне, потом спустя пару секунд её саму.

– Алёна, – бормочет она, – я сейчас в СИЗО с Любой.

– Мама, – слова несутся из меня потоком, – он же вчера отказался мне про свою работу рассказывать, когда мы домой поехали.

– Ох, Алёна, – мама вздыхает, – мы сами в шоке, кто ж знал. Ты смотри, вас вместе не видели? А то и тебя припишут.

– Нет… – я замолкаю. – Много ему дадут?

– Лет двадцать, ещё и за соучастие могут накинуть, – слышу, как маму зовут, и она вешает трубку.

Я вспоминаю смеющиеся глаза Павла, галантность, с которой он ухаживал за мной, самодельный плакат вчера на вокзале и тут же «Белый кролик», его злое искорёженное лицо, прижимаемое рукой в толстой перчатке к полу в грязных разводах. Эх, Паша, Паша, теперь ты мне не помощник.

Я вспоминаю про уведомление и залезаю в сообщения. Да вашу мать! Разворачиваюсь прямо у входа в метро и бегу обратно к «Звезде». На треснутом экране, засунутого наспех телефона продолжает гореть сообщение.

Уважаемая Колесникова А. С.

Уведомляем Вас, что в течение ближайшего времени вы должны явиться по указанному адресу для сдачи анализа на допинг-пробу. Неявка на сдачу будет рассматриваться как нарушение антидопингового законодательства. При наличии трех неявок вам грозит дисквалификация.

С уважением,

…

В Олимпийском сезоне с этим творится какая-то чехарда. Нас могут выдернуть на сдачу в любое время дня и ночи вне зависимости от соревнований. Я влетаю обратно в академию и головой понимаю, что я не опоздала: у входа стоит спецмашина, а в коридоре сидит группка людей, дожидаясь своей очереди. Но под мою горячую руку попадается всё так же флегматично рассматривающая ногти Колокотова.

– Какого хрена ты мне рассказывала про сраного кролика, а про тестирование молчала?! – ору я.

Мои претензии абсолютно не обоснованы, взятие пробы вне соревнований – это абсолютный рандом и русская рулетка. Никогда не знаешь, с кем будешь сидеть в очереди, чтобы сдать мочу.

Брови Машки взлетает до небес, и она закатывает глаза.

– Прости, – блею я, сталкивая шарф. Жалко, что пот не сдают как образец, сейчас меня стекает, по меньшей мере, несколько литров.

– Как он тебя только терпит? – едва слышно произносит она. Ее губы подрагивают от возмущения.

Он выходит из туалета вместе с проверяющим, насухо вытирая каждый палец куском бумажного полотенца.

– Не заметила сообщение, – я делаю шаг назад, потому что Андрей приближается почти вплотную ко мне.

– Ты следующая, – говорит он, но не даёт мне пройти. Андрей мешкается и мягко добавляет. – Завтра прокаты перед Федерацией, мы тоже катаем. Будь готова. И… Алёна, не обижайся – я злюсь на себя, а не на тебя. С Охламоновым тоже всё уладил, – он пропускает меня вперед.

Ах, вот он как запел. В Федерации сидят не дураки, Олимпиада – это не кубок водокачки, выступления даже самой распиаренной пары должны звенеть. К нам будут прикованы миллионы глаз. Когда на льду пять разноцветных колец, позади тебя не только твои амбиции, но и вся страна. А может это очередной способ мамы Андрея взбодрить своёго сына – обычно победители национальных первенств и Европы отбираются автоматически. Или это очередные американские гонки от него самого. И с Охламоновым-то он всё уладил! Как-будто я должна скакать от счастья от этого.

Я открываю поблескивающую пластиковую дверь, и мы вместе с инспектором заходим в туалет. Крайняя кабинка уже предусмотрительно распахнута, тётечка в медицинском халате протягивает мне баночку. Пока я корячусь, пытаясь наполнить её содержимым, проверяющая стоит напротив меня, не отводя глаз. Её цепкий взор бдит, чтобы я не подменила пробу – унизительно, но справедливо. Для дополнительного обзора в кабинете установлены зеркала, я просматриваюсь с любого ракурса. Наконец, баночка заполнена на треть, женщина удовлетворенно кивает, мол, хватит, и отпускает меня.

Когда я, наконец, доползаю до стоянки, дело близится к ночи. Температура заметно упала, МЧС предупреждает об ухудшении погоды и возможности снегопада. Я вызываю такси, но все машины пока заняты, поэтому решаю сделать круг вокруг ледового дворца.

Машина Андрея выделяется на фоне остальных. Большой тонированный BMW, такой ослепительно белый, что снег на его фоне отдает неприятной серотой, словно увидев меня, мигает фарами и приветствует щелчком при открытии дверей.

Я ухмыляюсь, неужели меня сегодня повезут домой, лишь бы я завтра достойно откатала, и дёргаю за ручку двери. Дорогой кожаный салон поражает своей роскошью, Андрей явно уродился не в мать.

– Алёна?

Позади меня стоит Колокотова, и я мгновенно понимаю, для кого был сделан её свежий маникюр. На долю секунды чувствую себя идиоткой, пока меня не посещает вполне логичный вопрос. Неужели Андрей правда поедет вместе с Машкой, зная, что завтра прокаты, в которых участвует и её пара?

Что бы он ни задумал, мне это не нравится.