Тори Майрон
Единственная
Глава 4
Эмилия
The first time ever I saw your face
(Когда я впервые увидел твое лицо,)
I thought the sun rose in your eyes
(мне показалось, что солнце взошло в твоих глазах,)
And the moon and the stars were the gifts you gave
(а твоими дарами темноте и бескрайнему небу)
To the dark and the endless skies my love
(были луна и звезды, любовь моя.)
The first time ever I kissed your mouth
(Когда я впервые поцеловал тебя,)
I felt the earth move through my hand
(я почувствовал, как земля помещается в моей руке,)
Like the trembling heart of a captive bird
(словно трепещущее сердце пойманной птицы,)
That was there at my command my love
(она была в моей власти, любовь моя.)
Десять лет!
Прошло целых десять лет, переполненных огромным количеством разнообразных моментов, взлётами и падениями, карьерными успехами, знакомствами с различными людьми, свиданиями, разрывами, сексом, поцелуями. За десять лет я не только обзавелась морщинками на лице, но и повзрослела, превратилась в совершенно другого человека. В успешную, уверенную в себе женщину, которая не боится сталкиваться лицом к лицу с проблемами и давным-давно научилась контролировать любую, даже самую непредвиденную ситуацию.
Но стоило этому мерзавцу запеть одну из моих любимейших песен Роберты Флек своим уникальным хрипловатым голосом, как весь десятилетний период моей жизни стёрся из памяти. Я будто снова превратилась в ту наивную, неопытную девочку, которая обожала читать любовные романы, верила в сказки и мечтала о том, чтобы её личная сказка закончилась хэппи эндом.
Увы, её ожидал финал, полный «стекла», который организовал Марк Эндрюз. А сейчас он поёт, непрерывно глядя мне в глаза таким взглядом, будто весь текст сингла «The first time ever I saw your face» он посвящает мне. Актёрское мастерство у гада на высоте. Не поверить в искренность его слов невозможно. И глупая девочка, выглянувшая из самого дальнего ящика моей души, верит. Верит и тает, как всегда таяла рядом с ним. От любого ласкового слова и прикосновения. Вот и сейчас сердцебиение учащается, а по телу расползается идиотская слабость. Если бы не руки Коннора, придерживающие меня за талию, боюсь, я бы уже свалилась на пол или сбежала бы из зала. А так я жмусь спиной ближе к своей высокой опоре и залепляю мысленные оплеухи малявке Эмилии, чтобы напомнить дуре, что выступление Марка – всего лишь выступление профессионального артиста.
И вроде как я справляюсь. Продолжая улыбаться, откидываю голову на плечо Коннора и в уме благодарю Марка за то, что он решил спеть чужую песню, а не одну из собственных, которую сочинил сам. Поступи он иначе, выдержать его проникновенное пение было бы в разы сложнее, ведь моя наивная сторона, даже несмотря на разбитое сердце, верила, что все его синглы посвящены ей.
Глупость редкостная. Сейчас я это чётко понимаю, но когда много лет назад купила первый вышедший в свет альбом Эндрюза под названием «Muse», я реально верила, что он поёт про меня. Про нас… Вот дура. Хорошо, что глупость моя длилась недолго. Всего несколько дней. До первой же сенсационной статьи о романе восходящей звезды Марка Эндрюза с какой-то сногсшибательной моделью. А через неделю он был замечен в клубе с популярной инстраграмершей, потом страстно целующимся со своей бэк-вокалисткой, а затем Марк опять переключился на модель. В общем… менял он девушек как перчатки. И обо всех его кратковременных связях знал весь мир.
And the first time ever I lay with you
(Когда я впервые лежал рядом с тобой,)
I felt your heart so close to mine
(Я чувствовал близость наших сердец,)
And I knew our joy would fill the earth
(Я знал, что наша радость заполнит собой мир)
And last till the end of time, my love
(И будет вечна, любовь моя)
It would last till the end of time…
(Продлится вечно…)
Пропевая последние строчки песни, Марк продолжает смотреть мне в глаза. И я тоже какого-то чёрта смотрю. Раздражаюсь, злюсь на саму себя, но смотрю, не моргая и не дыша.
Между нами пара десятков метров и куча народа, но меня всё равно пробивает бешеным разрядом непонятных эмоций. Не слышу ни аплодисментов, ни восторженных женских возгласов. Только чувствую, как что-то крошится глубоко внутри. Железобетонный ящик под названием «Моя первая печальная любовь», по всей видимости. Он не рушится до основания. Разумеется, нет. Но несколькими мелкими трещинами безусловно покрывается, высвобождая те чувства, которые, как мне казалось, уже давным-давно похоронены.
Их во мне быть не может. Целая жизнь прошла с тех пор. К тому же я люблю Коннора. И только этой любви есть место в моём сердце.
Наконец разрываю зрительный контакт с Марком и поворачиваюсь к любимому мужчине лицом, желая поцеловать его, но, к сожалению, у меня не получается. Коннор вдруг убирает руки с моей талии и чуть отстраняется, чтобы снова вытащить вибрирующий телефон из кармана брюк.
Как же я его ненавижу.
– Может, хотя бы сегодня ты позабудешь о работе? – сдержанно спрашиваю я, хотя жуть как хочется вскрикнуть. Особенно, когда Коннор смотрит на экран айфона, а потом устремляет на меня полный сожаления взгляд.
– Прости, милая, на этот звонок я не могу не ответить. Это очень важно. Я отойду буквально на пять минут и тут же вернусь. Обещаю, – он коротко целует меня в губы и спешно уходит в сторону террасы.
Шикарно! Моя главная опора оставила меня одну на нашем празднике, переполненном его важными дядьками и ликующими фанатками Эндрюза.
Единственным моим желанием сейчас является сбежать отсюда и побыть в одиночестве. И если так подумать, какого чёрта я должна отказывать себе в этом? Не должна. И не собираюсь.
Бегло оглядев зал и поняв, что гости общаются между собой, а Марка после выступления предсказуемо окружила толпа леди, я беру с подноса мимо проходящего официанта бокал с шампанским и направляюсь к кабинету Коннора, всей душой надеясь, что по дороге меня никто не остановит.
Однако не тут-то было. На полпути на моём горизонте появляется мама. И вместо дружелюбного приветствия, она хватает меня за локоть и уводит в сторону, где поменьше народа.
– Эмилия, это как вообще понимать?! – пылким шёпотом выдаёт она. – Что он здесь делает? Как ты только додумалась пригласить его сюда? Совсем умом тронулась?!
Я не спешу отвечать. Наполовину опустошаю бокал, а затем усмехаюсь, визуализируя мамино шокированное лицо в момент, когда Марк присоединился к музыкантам на сцене.
– Я не тронулась умом. И представь себе, увидев здесь Марка, я была в таком же шоке, в каком пребываешь ты.
– Не поняла. Что ты такое говоришь? Этот наглец, что ли, явился сюда без приглашения? Почему охрана его ещё не выбросила из дома? Что за беспредел?
– Расслабься. Было у него приглашение. И не абы от кого, а от самого Коннора. Это он его пригласил. Для меня.
– Чего?
– Того. Марк – мой подарок на свадьбу.
Я чуть не давлюсь новым глотком шампанского, когда вижу упавшую челюсть мамы. Сейчас я даже начинаю отчасти понимать довольную физиономию Эндрюза. Я ведь наверняка выглядела также смешно. Если не ещё хуже. Как он только не заржал в голос. Осёл!
– Что значит твой подарок на свадьбу? Эмилия, ты бредишь? Ты сколько бокалов уже опустошила? Может, пора останавливаться? Сегодня же важный вечер. Коннор так много сил и денег вложил в его организацию, а ты ни с того ни с сего решила всё испортить? Ты же знаешь, как для него важно не ударить лицом в грязь перед этими людьми. За что ты так с ним? Он же с тебя пылинки сдувает, а ты не ценишь. А ну быстро отдай бокал. С тебя хватит!
– Руки убери, – цежу я тихо, но достаточно злобно, чтобы мама вмиг отмела затею отобрать у меня шампанское, а после просверливаю её строгим взором. – Во-первых, это мой первый бокал. Во-вторых, даже если бы он был десятым, не тебе решать, когда с меня хватит. Я не маленькая девочка и знаю свою норму. А в-третьих, – делаю паузу и показательно опустошаю бокал до дна. – Если не веришь моим словам, то иди найди своего любимого зятя и сама спроси у него, что именно здесь забыл Марк. И будь добра, и слова не говори Коннору о нашем прошлом. Если потребуется, я сама ему обо всём расскажу, а ты не вмешивайся, – заканчиваю я категоричным тоном. Ставлю бокал на ближайший стол и покидаю зал, ничего не отвечая на мамин вопрос: «Куда ты, Эмилия?».
От всего этого светского цирка подальше. А от мамы так тем более хочется скрыться. Ничего хорошего от неё я всё равно не услышу. Лишь ещё больше упрёков в том, какая херовая я девушка, невеста, начальница, дочь и так далее.
Для неё я была идеальной дочерью, только когда я всегда и во всём слушалась её. Так сказать, ходила по струнке. А стоило мне отбиться от рук, так всё… её разочарованию во мне не было предела. И даже спустя много лет, несмотря на все мои достижения и значительный успех в бизнесе, она постоянно находит причину обвинить меня в чём-то. И в последнее время этой причиной является Коннор.
Мама души в нём не чает. Любит его как родного сына. И всегда встаёт на его сторону в любом вопросе. Я же для неё всегда и во всём виновата. И случившийся только что выпад в мой адрес – прекрасное тому подтверждение. Но мне плевать. Пусть наезжает на меня, сколько хочет. Я давно уже привыкла пропускать мамины слова мимо ушей и не принимать её обвинения близко к сердцу.
Естественно, я очень люблю маму, но позволять ей управлять моей жизнью, как в детстве, не собираюсь. Всё это давно в прошлом.
К счастью, на пути к кабинету мне никто больше не попадается. Я быстро добираюсь до него и спасаюсь в долгожданной тишине. В комнате, выполненной в стиле модерн, царит приглушённое освещение, исходящее от нескольких настенных ламп и окон. Подхожу к одному и открываю его нараспашку, впуская в помещение, пропахшее пряным парфюмом Коннора, тёплый летний воздух.
На улице уже стемнело, но десятки ночных фонарей позволяют рассмотреть каждый закуток живописного сада. Садовники справляются со своей работой на все сто. Кусты, как всегда, подстрижены, трава скошена, а клумбы заполнены пёстрыми цветами.
Во владениях Коннора вообще нет недобросовестных работников. Таких он чует ещё на старте или же выгоняет при первой же малейшей оплошности. Блэк всегда очень строго подходит к выбору персонала и тех людей, которых намеревается впустить в свою жизнь.
Так какого чёрта, спрашивается, он самолично сегодня впустил в свой дом Эндрюза? Коннор же на дух не переносит ветренных, наглых и сумасшедших товарищей. Неужели этому паршивцу и моего серьёзного жениха удалось очаровать? Или же Коннор настолько желал меня обрадовать, что решил ненадолго закрыть глаза на своё непринятие таких кадров, как Марк?
Не знаю. И подумать дольше над этими вопросами мне не позволяет звук открывающейся двери.
Это он…
Это он вошёл.
Я не вижу, так как стою к двери спиной, а только чувствую. Не понимаю, каким образом, но я, чёрт побери, чувствую его даже с расстояния. Всем телом и душой. Дыхание спирает, мурашки атакуют кожу, электрические импульсы пролетают от затылка до пят. По каждому позвонку. Сверху-вниз и обратно. Они обжигают, поднимают все волоски дыбом и врезаются огненной стрелой в самый центр сердца. В точности, как это описывают в долбаных романтических книжках, когда главные герои встречаются после долгой разлуки.
Но мы не главные герои. Марк – не главный герой моей жизни, а всего лишь мерзкий призрак из прошлого, который по неведомым мне причинам спустя столько лет решил напомнить о себе.
Но мне не нужно напоминание. Мне ничего от него не нужно. И я сейчас же дам гаду об этом понять.
Переполненная уверенностью и злостью, я расправляю плечи и плавно поворачиваюсь к нему лицом.
Глаза в глаза.
Сцепляемся.
Горим.
Взрываемся.
Температура в комнате резко повышается, спина покрывается потом. Воздух становится таким густым и плотным, каким бывает во время грома. И, кажется, в моих ушах он и впрямь раздаётся, когда Марк раздвигает губы в сексуальной улыбке и произносит:
– Ну привет, Мили.
Глава 5
Марк
– Ну привет, Мили, – чуть склоняю голову набок и пристально вглядываюсь в большие карие глаза. Хочу уловить в их темноте хоть малость того, что видел в них раньше, но увы. Там нет больше наивности, невинности, доверчивости и ангельской доброты. Как и самой милашки, кажется, больше нет. Из шоколадной глубины на меня смотрит Эмилия Харрисон – успешный дизайнер, глава компании и роскошная женщина. Уверенная в себе, чертовски сексуальная и готовая в любой момент проткнуть моё горло своей высокой шпилькой.
– Ну привет, Эндрюз, – она копирует мой спокойный вкрадчивый тон.
И нужно признать: делает это мастерски. Я почти начинаю верить в то, что она не мечтает с криками вышвырнуть меня из дома своего женишка.
– Не буду спрашивать, как тебе удалось отвязаться от оравы своих фанаток и узнать, где я нахожусь, а сразу перейду к делу: зачем ты сюда приехал? – Эмилия неспешно, с грацией обходит стол. Останавливается в метре от меня и вскидывает на моё лицо прямой взор, всем своим видом показывая, что шок от нашей первой встречи в зале прошёл, и теперь моё присутствие её нисколько не волнует.
Но так ли это на самом деле?
Делаю шаг к ней и медленно, так, чтобы не спугнуть, наклоняюсь к её лицу, но Мили и не думает пугаться. Держится как кремень, не двигается, не дёргается, не отворачивает голову, даже когда между нашими губами остаётся от силы десять сантиметров.
– Может, потому что я соскучился по тебе? – полушёпотом произношу я и вдыхаю утончённый аромат её духов.
В лёгких цитрусовых нотках я без труда улавливаю запах Милиной кожи. Тот самый… из далёкого прошлого, который с первого же вдоха рушил заводские настройки во всех системах организма.
Вот и сейчас происходит то же. Один глубокий вдох – и физика даёт сбой настолько, что я сам едва не отшатываюсь от этой сногсшибательной красотки на более безопасное расстояние, где мне было бы в разы легче продолжать вести себя как джентльмен.
– Соскучился по мне? – Эмилия изгибает изящную бровь и расплывается в улыбке. Широкой, ясной и такой залипательной, что я зависаю на её пухлых губах.
Ох… эти губы. Они всегда были моей слабостью. А сейчас, когда они покрыты красной помадой, в башке особенно чётко загораются самые порочные кадры. Правда, их быстро уносит прочь внезапный звонкий смех.
– Прекрасный ответ, Эндрюз. Десять баллов, – смеётся она. – Какой же ты, однако, тормоз, раз тебе потребовались аж целых десять лет, чтобы соскучиться по мне.
– Вообще-то мы не виделись семь, – поправляю я, и Эмилия хмурится, делая вид, будто не понимает, о чём я говорю. По крайней мере, я надеюсь, что она прикидывается, будто не помнит нашу последнюю встречу так же чётко, как и я.
– Ах, да. Точно, – она касается пальцами своего виска, и яркий блеск обручального кольца режет сетчатку моих глаз, вызывая ощутимую волну раздражения. – Нью-Йорк. Бродвей. Дебютное выступление Ники. Ну что ж… Это всё меняет. Тебе потребовались семь лет, чтобы соскучиться по мне и решить устроить сюрприз, согласившись выступить на моей свадьбе. Всё нормально. Всё в стиле Марка Эндрюза, не так ли?
Я усмехаюсь, потому что наконец убеждаюсь, что внешняя беззаботность этой холёной Снежной королевы – всего лишь маска. И она понемногу начинает сползать.
– В свою защиту хочу сказать, что я далеко не сразу согласился на предложение Коннора, но нужно отдать должное твоему жениху: он умеет убеждать. Было крайне забавно наблюдать, как он уговаривает бывшего своей будущей жены приехать на их свадьбу. Такого нонсенса даже в кино не увидишь.
– Прекрати издеваться. Он же не знал и не знает, что между нами что-то было, – выпаливает Эмилия, словно тигрица готовясь расцарапать мне лицо, лишь бы защитить своего любимого.
И это бесит, сука… Бесит настолько, что во мне пробуждается худшая часть меня, которая жаждет проломить череп Блэка с первых же секунд нашей встречи в Лос-Анджелесе.
– Кстати, почему Коннор до сих пор не знает, кто я? Мне казалось, ты выдашь ему всю правду сразу же, как он представит меня тебе. Неужели в ваших отношениях есть место для лжи?
– Нет, в наших отношениях нет места для лжи, пусть тебе это и может показаться чем-то нереальным.
– Тем не менее ты решила притвориться, что незнакома со мной. Твои слова не вяжутся с поступками.
– Они вяжутся. Я обязательно всё расскажу Коннору, просто светский приём с огромным количеством гостей в доме – не лучшее место для подобных разговоров.
– Ах, ну да. Разумеется. Как же я мог забыть. Леди же не подобает устраивать сцены на глазах у ничего не значащих для неё людей. Леди должна молчать в тряпочку и мило улыбаться, даже если хочется орать и плюнуть в рожу каждому пришедшему сюда лицемеру. Верно, Мили? Ты тоже стала такой лицемеркой?
– Нет, не стала, – быстро отвечает она, вызывая во мне ещё одну усмешку.
– Тогда почему ты ещё в зале ничего не сказала Коннору?
– Потому что я не хотела его расстраивать. Он же был так счастлив, полагая, что его сюрприз удался. Возможно, для тебя чуждо думать и заботиться о чужих чувствах, но для меня – нет.
– В таком случае странные у тебя способы заботиться о чужих чувствах, – засовываю руки в карманы брюк, скрупулёзно изучая растерянное и до неприличия красивое лицо Мили.
– Почему странные?
– А разве нет? Ты не хотела расстраивать Коннора в зале, и это похвально. Но теперь представь, как он расстроится, когда узнает, что не только я солгал ему, но и ты тоже. Одно дело – ложь незнакомого мужика, и совсем другое – ложь любимой женщины, с которой он намеривается связать свою жизнь.
– Я не лгала ему, а просто…
– Не сказала правду, сделав вид, что не знаешь меня очень и очень близко, тем самым выставив его дураком. Нет, не перед всеми, а только передо мной, но всё же… Мало какому мужчине такое понравится. Думаю, Коннор будет в гневе, когда ты признаешься в своём спектакле, – заканчиваю я и стекаю взглядом к соблазнительной линии её плеч. Мажу по ключицам, тонкой шее и останавливаюсь на бриллиантовом колье.
Роскошное. Сверкающее. Стоит целое состояние. Но оно совсем не подходит Мили. Каждый миллиметр её светлой кожи сам по себе прекрасен. Это должно быть незаконно – скрывать эту изящную шею под такими массивными украшениями. Её не нужно прятать, а наоборот – привлекать внимание чем-то маленьким, но не менее драгоценным.
Интересно, мой кулон Мили выбросила в тот же день, как узнала, какое я чмо? Или сохранила, чтобы не забывать о том, какое я чмо?
Возвращаю взгляд к лицу красавицы, и все вопросы разом улетучиваются. В её глазах мерцают все оттенки ярости. Меня аж незримым горячим импульсом прошибает. Сверху донизу жаром заливает. Таким мощным, что на коже вмиг испарина проступает, а в горле пересыхает, словно я неделю не пил.
Вот уж не знаю – Эмилия так злится на меня? Или на себя, за то, что в зале так знатно лопухнулась? Но факт остаётся фактом: милашка в гневе. И, чёрт побери, это до безумия сексуально. Злая она ещё более прекрасна. Убийственно красива. Невозможно отвести взгляд. И я не отвожу. Это делает она, когда вдруг резко разворачивается на сто восемьдесят градусов, делает шаг к столу и наклоняется, предоставляя мне возможность заценить её аппетитный вид сзади. И это пиздец! Реально пиздец. Я много шикарных женщин видел с самыми идеальными фигурами, но лишь от одной Мили меня всегда так смачно крыло. Ещё когда она была тощей девчонкой, а сейчас… сейчас мне совсем сложненько становится держать себя в руках.
Так и хочется прижаться к ней сзади твёрдым пахом. Провести ладонями путь от груди по осиной талии до округлой задницы, которая увеличилась на несколько размеров с тех пор, как я видел её в последний раз. Хочу зарыться в длинные густые волосы и оттянуть её голову назад. Задрать платье, отхлестать сладкую попку, войти до основания и оттрахать её прямо на столе Коннора. О-о, да! Как же это было бы здорово.
Сердцебиение ускоряется, за считанные секунды направляя всю кровь к паху. Член каменеет до предела, норовя прорвать ткань брюк. Я чудом заставляю ноги прирасти к земле. Чудом сдерживаю в клетке зверя, который даже спустя столько лет считает эту женщину своей. Даже несмотря на то, что это не так. Даже несмотря на то, что она скоро выходит замуж и наверняка презирает меня.
– Сколько? – спрашивает Эмилия, вновь повернувшись ко мне передом.
– Что сколько? – непонимающе смотрю сначала в донельзя серьёзное лицо, а потом спускаю взгляд на чековую книжку и ручку в её руках.
– Сколько ты хочешь, чтобы отменить выступление на свадьбе и уехать из Рокфорда?
– Ты прикалываешься? Если да, то совсем не смешно.
И это мягко сказано. Я едва сдерживаюсь, чтобы не вырвать из её рук эти чеки и не выкинуть их в окно, а после воплотить в реальность свою фантазию со столом её женишка. Только на сей раз грубо и максимально жёстко, чтобы впредь думала перед тем, как что-то сказать.
– Какие шутки, Эндрюз? Мне сейчас вообще не до смеха. Говори, сколько ты хочешь? Мы оба будем в выигрыше. Я – избавлю себя от ссоры с Коннором и проблем, которые ты можешь организовать в самый важный день в моей жизни. А ты – заработаешь кругленькую сумму, при этом ничего не делая. Если нужно, я могу и билет до Лос-Анджелеса оплатить и…
– Заткнись, Мили, – цежу я и хватаю её за локоть. Чёрт! Моя выдержка всё-таки дала сбой. – Ты действительно считаешь, что мне нужны твои деньги?
– Больше мне нечего тебе предложить, поэтому, будь добр, руку мою отпусти и назови сумму, которую Коннор пообещал тебе в качестве гонорара за выступление. Я удвою её.
– Не думаю, что на твоём счету имеется такая сумма, – буравлю лицо Эмилии суровым взглядом и теперь совсем не нахожу в нём свою Мили. На меня сейчас смотрит незнакомая стерва. Бесящая. Злая. Надменная. Но всё такая же красивая и до смерти желанная.
– Не волнуйся. Я не бедная женщина. Откупиться от тебя мне денег хватит.
Она действительно только что это сказала?
Зря. Ох, как зря она злит меня.
– Я тебе уже сказал, что мне твои деньги не нужны, – проговариваю чуть ли не по слогам.
Она отвечает в той же манере:
– А я сказала, что мне больше нечего тебе предложить.
– А с чего ты решила, что мне от тебя что-то нужно?
– Хочешь сказать, это не так?
– Нет, не так. Я согласился на эту работу только потому, что Коннор не собирался отставать от меня и моего агента, пока не получит утвердительный ответ.
– Ты мог бы просто ему сказать, почему твоё выступление будет неуместным, и он отстал бы.
– Мог бы, но зачем мне было лишать себя такого веселья? Твоё шокированное лицо – лучшее, что я видел за последние годы. Уверен, на вашей шикарной свадьбе тоже будет дико весело. Уже жду не дождусь этого знаменательного дня, – прячу раздражение под улыбкой, а вот Эмилии его спрятать больше не удаётся.
– Какая же ты сволочь, Эндрюз! – шипит она мне в лицо, запуская дополнительную дозу похоти по всему кровотоку. – Я скорее застрелюсь, чем позволю тебе явиться на мою свадьбу.
– Ох, ангел, расслабься. Я же всего лишь хочу спеть своей ярой фанатке все её любимые песни. Что в этом ужасного?
– В том, что я предпочитаю слушать песни своего кумира в наушниках, а не встречаться в жизни с мерзавцем, которым он является вне своего творчества. И не называй меня ангелом!
– Да, ты права. Ангел теперь уже точно не про тебя. Стерва, мегера или ведьма… что больше нравится?
– Да как ты смеешь? – Эмилия роняет чековую книжку на пол и замахивается, норовя треснуть меня по лицу, но чёрта с два я позволю ей это сделать.
Одной рукой ловко перехватываю её запястье, вторую перемещаю с локтя на поясницу и рывком толкаю Эмилию на себя.
– Ты что вытворяешь?! – взрывается она, пытаясь отстраниться, но и тут её ожидает провал.
– Как что? Защищаюсь.
– Отпусти меня! Живо!
Но я лишь крепче её к себе прижимаю, чувствуя, как от контакта с горячим, брыкающимся телом возбуждение достигает апогея. Трескучая волна похоти прошибает насквозь. Летит по позвоночнику и опоясывает низ торса. Чувствую, как яйца поджимаются, член дёргается, каменея ещё больше. И Мили тоже ощущает это, когда в очередной попытке отодвинуться сильно проходится бедром по моему стояку. Но это не пугает её. Не смущает. И не вгоняет в краску, как много лет назад. Она лишь шумно выдыхает, опаляя мои губы своим дыханием, и закатывает глаза.
– Каким был похотливым кобелём, таким и остался. Годы нисколько не изменили тебя, Марк.
Она ошибается. Изменили. Во многих планах. Однако с ней вся моя сдержанность, здравомыслие и контроль над телом благополучно полетели к херам. Я как увидел сегодня Мили в зале в этом золотом платье, обтягивающим её сексуальные изгибы, так будто сразу в того безбашенного, воюющего с отцом мальчишку превратился. И сейчас опять делаю то, что не следует делать. То, что не планировал совершать, когда шёл сюда поговорить с ней. И как мне остановиться, я не представляю. Мозг отсоединился от всех органов, и неверные фразы сами срываются с языка:
– О да, я тот ещё похотливый кобель, Мили. Но, давай, не будем делать вид, что ты не такая же. Уверен, если я сейчас проверю твои трусики, то они будут насквозь мокрые.
– Идиот!
– А ты врунишка. Мне потрогать, или сама признаешься?
– Мне не в чем признаваться.
– Понятно. Значит, мне всё-таки нужно проверить самому.
– Только посмей, и я переломаю тебе все пальцы.
– Ух, какая ты стала злая и раздражённая. Неужели это сказывается недотрах?
Естественно, я не ожидаю услышать честного ответа. Да он мне и не нужен. За Эмилию отвечает румянец, впервые за этот вечер проступивший на щеках.
– Так что, я прав? – моя улыбка становится шире. – Коннору не удаётся справляться с твоим зверским аппетитом, и тебе приходится прибегать к помощи вибратора и своих проворных пальчиков?
– Нет, ты не прав.
– В чём именно? В том, что ты такая же похотливая, как и я? Или в том, что Коннор тебя херово трахает?
Эмилия молчит. Но отнюдь не потому, что ей нечего ответить. Она тратит несколько секунд на то, чтобы справиться с эмоциями и вернуть себе облик стервы. Карий взгляд окрашивается насмешкой, сочные губы изгибаются в дерзкой улыбке, а тело прекращает попытки отодвинуться от меня. Она вдруг сама обвивает мою шею руками и привстаёт на цыпочки, сокращая расстояние между нашими губами до минимума.
– Ты прав только в первом, Эндрюз, – размеренным, приторно сладким голосом пропевает Эмилия. – Я очень похотливая и обожаю трахаться. Много, часто и долго. Во всех возможных позах и в самых разных местах. Люблю экспериментировать в сексе, брать по самое горло и проглатывать всё до последней капельки. Но люблю всё это делать только со своим мужчиной. Представляешь, как Коннору со мной повезло? А мне повезло с ним, потому что он трахается как Бог. Он знает, что и как мне нравится, и каждый раз доводит меня до оргазма. Лучше его у меня в постели ещё никого не было, поэтому можешь быть спокоен за мою сексуальную жизнь. Она на высоте. Мне не на что жаловаться.
Нужно поаплодировать сучке стоя. Своими словами она достигла желаемой цели: довела меня до бешенства.
За все десять лет ни разу такого не было ни с одной женщиной, а стоит сейчас в уме нарисовать картинку, как Мили ебётся со своим ненаглядным, и меня колотить начинает. Грёбаное чувство собственничества, усиленное эгоизмом, превращает кровь в бурлящую лаву. Ядерная смесь. Неконтролируемая.
В глазах всё красным цветом закрашивается, челюсть хрустит, настолько сильно я её сжимаю. Что за мясорубка происходит между рёбер – об этом лучше не заикаться. Кажется, на почве ревности чёртово сердце свихнулось, решив забить все соседние органы. Раскромсать их в клочья. Перемолоть в фарш. Чтобы я ни дышать, ни жить полноценно дальше не мог бы.
Но, видимо, я тот ещё живучий гад. Сквозь боль, сквозь нестерпимое давление в груди, я продолжаю гонять по лёгким воздух, глядя в удовлетворённое выражение лица незнакомки. Она только что меня уделала. Ткнула носом в то, что много лет назад я сам похерил. Да только эта стерва позабыла, что она находится наедине с человеком, не знающим границ и запретов. С её стороны было опрометчиво выводить меня из себя, пока она плотно прижата к моему телу, а наши губы находятся слишком близко друг от друга. И Эмилия осознаёт свою ошибку, когда считывает по моим безумным глазам, что я теперь так просто её отсюда не выпущу.
– Даже не думай, – требовательно шепчет она, в страхе округляя глаза и упирая ладони в мою грудь. Но мне срать хотелось как на её требование, так и на очередную попытку вырваться из моих рук. Я сгребаю её волосы в кулак и норовлю безжалостно впиться в эти умопомрачительные губы, чтобы всё-таки выебать из этой суки всю спесь.
Однако… к счастью или к сожалению – в моём неадекватном состоянии сложно определить – звук открывающейся двери меня тормозит.
– Милая, ты здесь?
