Тони Айомми
Железный человек Тони Айомми. Мое путешествие сквозь ад и рай с Black Sabbath

13
Заигрывание с Jethro Tull в цирке рок-н-ролла

Earth выступали всего несколько недель, и вдруг нам выпало разогревать Jethro Tull, уже завоевавших широкую популярность. Я считал их крутыми, но у них точно что-то было неладно, поскольку прямо во время концерта их гитарист, Мик Абрамс, передал Яну Андерсону записку с фразой: «Я ухожу» или «Это мой последний концерт». После выступления они спросили, не хочу ли я стать их гитаристом.

Я ответил: «Черт побери! Даже не знаю».

И я правда не знал. Я был в шоке от всего этого.

По пути домой я поделился с остальными: «Должен вам кое-что сказать. Меня пригласили в Jethro Tull, и я не знаю, что ответить».

Они меня очень поддержали и сказали: «Не упусти такую возможность».

Tull связались со мной, и я ответил: «Ну хорошо. Я попробую».

Но не все было так просто. Мне сказали: «Тебе надо пройти прослушивание».

Я встал в позу, но они настояли: «Приезжай в Лондон. Все будет в порядке».

Я приехал, вошел в помещение и, увидев кучу гитаристов из известных коллективов, запаниковал… и снова вышел. Я был знаком с Джоном, одним из участников их команды, еще со времен, когда он играл в группе Ten Years After. Он догнал меня и сказал:

– Слушай, не волнуйся, просто пойди сядь в кафешке напротив, а я за тобой зайду, когда подойдет очередь.

– Ну, мне как-то не по себе.

Но он не отставал: «Ты должен попытаться, они хотят с тобой сыграть».

Он зашел и забрал меня из кафе. Когда настал мой черед, все уже разошлись. Мы начали с 12-тактового блюза, я запилил соляк. Мы поиграли еще два-три раза, и мне сказали, что я принят.

Не успел я опомниться, как попал на репетиции Jethro Tull перед записью их нового альбома Stand Up. Песня «Living In The Past» из него потом попала на первое место в хит-параде Британии. Я придумал пару риффов для песни «Nothing Is Easy».

В Лондоне я чувствовал себя не в своей тарелке – к тому же не хотелось уходить из Earth, поэтому в качестве моральной поддержки я взял с собой Гизера. Он сидел на репетициях где-то в конце комнаты, ребята были не против. Джон приютил нас в своей квартире и возил на репетиции. Начинались они утром ровно в девять часов. В нашей группе я никогда не слышал о девяти утра – да и никто не слышал. В группе Earth мы собирались, когда считали нужным. А у Tull нужно быть на репетиции без опозданий.

В первый день мы приехали, может, минут на десять позже, и я услышал, как Ян Андерсон орет на Джона: «Я же сказал, в девять!»

Я подумал, черт возьми, как у них все серьезно. Я еще даже гитару не подключил, а напряжение уже ощущалось. Строго в двенадцать был обед. Я присел за стол к Яну. Остальные сидели за другим столом и шептали мне: «Нет! Уйди оттуда».

Я удивился: что это с ними?

А они:

– Ты сидишь не с Яном, а с нами.

– В смысле?

– Он любит сидеть один. А мы сидим вместе.

Я задумался: черт-те что творится, странный тут расклад. Я думал, что в группу попал!

Тем вечером Ян Андерсон взял меня на концерт Free в Marquee. Он представил меня всем как своего нового гитариста, и я решил, что все замечательно. Я чувствовал себя поп-звездой. В Бирмингеме я был никому не известен, а тут вдруг влиятельные люди в Marquee мной интересуются – круто. Мы немного посмотрели выступление Free и ушли довольно рано. Утром ведь опять репетиция. В девять часов. И попробуй опоздать!

Но мне было некомфортно. Последней каплей стала встреча с менеджером. Он сказал: «Будешь получать 25 фунтов в неделю, и тебе очень повезло, что тебе досталась эта работа».

Меня это разозлило. Я спросил: «В смысле, повезло? Они хотели взять меня, потому что им нравится, как я играю, о каком везении ты говоришь?»

После чего я решил, что хочу быть в группе, где все делается сообща, а не играть в составе, где все уже решено и мне, видите ли, «повезло». Я вернулся на репетицию и подошел к Яну: «Можно тебя на пару слов?»

Мы вышли на улицу, и я сказал:

– Мне не нравится вся эта обстановка. Мне некомфортно.

– А что не так?

– Меня эта ситуация не устраивает. Мне не нравится, что меня считают «счастливчиком».

Ян был классным, и он не виноват; он был достаточно дружелюбен. Он начал:

– Послушай, если ты уверен, что хочешь уйти…

– Да, уверен.

– У нас сейчас проблемы, потому что мы снимаем фильм «Рок-н-ролльный цирк “Роллинг Стоунз”»^[13], а гитариста у нас нет. Хотя бы там отработай.

Мне и так было не по себе от того, что я их бросаю, поэтому я согласился: «Да, без проблем».

Вот такие дела. Как только я вышел с той репетиции, тут же предложил Гизеру: «Давай снова соберем нашу группу».

Он спросил: «Уверен, что с Tull тебе не по пути? Может, не будешь спешить?» Он уговаривал меня, но потом сказал: «Я рад, что ты так решил».

Я предложил: «Давай сделаем все должным образом. Будем делать как они: репетировать по утрам и перестанем валять дурака».

Он согласился. Мы позвонили остальным и решили снова собраться.

Мне еще предстояло участие в «Рок-н-ролльном цирке “Роллингов”». Открытие состоялось в отеле «Дорчестер». И снова я в своей замшевой куртке. В ней я и в фильме появился. Вся аппаратура «Стоунз» была установлена в актовом зале. Там же были The Who, Taj Mahal и все, кто засветился в фильме, но я не знал ни души и ощущал себя лишним на банкете. Марианна Фейтфул, должно быть, это почувствовала; подошла и сказала: «Все будет в порядке. Еще поболтаем».

Так она и сделала. Она была классная.

«Стоунз» начали играть, но не прошло и минуты, как они остановились. Они принялись спорить, и дошло до крупной ссоры. Весь зал притих. Брайан Джонс и Кит Ричардс кричали друг на друга: «Ты, блядь, в ноты не попадаешь, ебаный ты…»

Поскольку Мик Джаггер встречался с Марианной Фейтфул, он подошел к нам со словами: «Бля, они не в состоянии даже свои гитары сраные настроить».

Наверняка это было только начало неприятностей.

На следующий день снимали на каком-то огромном складе. Они установили сцену и декорации, которые напоминали цирковую арену. Всех заставили напялить дурацкие шляпы и цирковые прибамбасы, и мне это показалось смехотворным. Даже Эрик Клэптон сказал, что чувствует себя «сраным клоуном».

Мне вручили чертов кларнет, и мы вышли, притворяясь, что идем вокруг арены и играем. Клэптон, The Who, Джон Леннон – все должны были ходить вокруг этой арены. После того как мы наконец сделали все как надо – не знаю, с какого дубля, – народ начал скандировать, и стало более-менее комфортно.

Все мы с предвкушением ждали джем с участием Клэптона, Леннона, Митча Митчелла и Кита Ричардса на басу. Я сказал Яну Андерсону: «Скорей бы уже увидеть Клэптона».

Они начали играть какой-то инструментал, чертова Йоко сидела в ногах у Джона, и звучало совсем не круто. Ян поинтересовался: «Ну и как? Что теперь думаешь о своем кумире?!»

Мы делили гримерку с The Who, и я с ними познакомился. Они оказались достаточно приятными ребятами, да и сыграли круто. Я был абсолютно потрясен, когда услышал, как Пит Таунсенд выдает соло, потому что он обычно их не играет, а исполнял он превосходно.

Не все играли по-настоящему; мы исполняли «Song For Jeffrey». Ян взял шляпу и предложил примерить.

Я ответил: «Выглядит неплохо», но чувствовал себя довольно стесненно и ни разу не поднял голову, поэтому лица не видно.

Целая вечность прошла, пока что-то из этих материалов вышло. Раза три-четыре я сталкивался с Биллом Уайменом, и он говорил: «А, точно, сделаю для тебя копию».

Но так и не сделал, поэтому я увидел все лишь годы спустя, и это был тихий ужас. Прошлый век. Но теперь это классика; половины участников шоу уже нет в живых. Джон Леннон, Кит Мун и Митч Митчелл… да, вот такой он – рок-н-ролльный цирк.

14
Ранние пташки и первые ласточки

Вернувшись из Лондона, я сказал остальным ребятам в группе: «Если мы собрались этим заниматься, давайте относиться к делу серьезно и по-настоящему трудиться, начнем репетировать с девяти часов. И ни минутой позже!»

Мы арендовали помещение в Доме культуры Ньютауна в Астоне, напротив кинотеатра, и начали жить в абсолютно новом режиме. Я заезжал за всеми, чтобы убедиться, что ребята будут вовремя. Гизер жил не так далеко, поэтому приходил пешком. Иногда он немного задерживался, но обычно мы начинали работать в приемлемое время. Именно тогда мы и начали сочинять собственные песни. «Wicked World» и «Black Sabbath» были самыми первыми. Мы знали, что у нас достойный материал; ты чувствуешь это, когда волосы на руках дыбом встают, и это особенные ощущения. Мы понятия не имели, что это было, но нам нравилось. Я придумал рифф для «Black Sabbath». Я играл «дум-дум-ду-у-уммм». И понял, что это оно! На этом и стали строить песню. Как только я сыграл первый рифф, началось: «О боже! Это круто. А что это?» – «Понятия не имею!»

Простенькая вещица, но у нее есть свое настроение. Только потом я узнал, что использовал то, что называют «интервалом дьявола», – аккорд настолько мрачный, что в Средние века церковь запрещала его играть. Я понятия не имел; чувствовал эту музыку изнутри. Она почти вырвалась из меня – обычно так и бывает. Затем каждый стал нанизывать по кусочку, и в конце концов получилось нечто потрясающее. Очень странное, но классное. Мы были в шоке, но знали: в этом что-то есть.

Гизер собирался стать бухгалтером. Вот почему он брал на себя роль учета денежной выручки после каждого выступления. Он был самым смышленым в группе, поэтому именно у него так хорошо стало получаться сочинять лирику. Я так не умел, а Биллу и двадцати лет не хватит, чтобы выдавить из себя хоть строчку. Оззи придумывал вокальные мелодии. Он просто пел все, что взбредет в голову, поэтому ему и пришла идея спеть строчку: «Что это стоит передо мною?» Гизер вскоре взял эту строчку и дописал остальную часть. Так что они с Оззи придумывали вместе.

Мы принимали много дури. Как-то раз мы были в каком-то клубе у черта на куличках. Оззи с Гизером увидели, что снаружи кто-то скачет, как идиот. Им казалось, что это эльф или что-то в этом роде. Боюсь, это был наркотический бред, но, вероятно, именно таким образом была придумана песня «The Wizard», тоже одна из наших первых. Они просто взяли и описали, что им привиделось. Наши первые песни часто называют пугающими. Мне, как и Гизеру, нравились фильмы ужасов. Мы ходили на ужастики в кинотеатр через дорогу от репетиционной базы. Знаю, что есть фильм Бориса Карлоффа под названием «Черный Шабаш» (Black Sabbath), но мы про него тогда не слышали. Гизер предложил назваться Black Sabbath, и мы решили, что звучит реально круто.

Нам всегда казалось, что к этой музыке нас что-то да привело. Я сразу же сыграл рифф к «Black Sabbath», «дум-дум-дум», и вот оно. Родилось из ниоткуда, как и многие мои риффы. Будто кто-то стоял и сказал: «Сыграй вот так!»

Что-то или кто-то привносило идеи и направление из других измерений, словно невидимый пятый участник группы…

15
Из Earth в Black Sabbath

Когда мы выступали в Toe Bar недалеко от Карлайла, нас всегда возили в автоприцепе. Зимой в нем было так холодно, что мы жгли мебель, чтобы хоть как-то согреться. Однажды приехали на концерт в Манчестер, в дверях стоял парень в костюме с бабочкой. Мы подумали: странновато для блюзового клуба. Он сказал:

«А, вы Earth – заходите!»

Мы вошли, и он добавил:

– Мне нравится ваш новый сингл.

– О, спасибо!

Никакого сингла у нас не было, но мы не придали значения его словам, занесли оборудование и установили. Потом увидели, что все вокруг в бабочках, костюмах и вечерних нарядах, и до нас дошло, что они заказали не ту группу. Вскоре мы выяснили, что есть еще одни Earth, и это поп-группа. Менеджер клуба врубился в происходящее, но сказал: «Придется сыграть, раз приехали».

Мы сыграли одну песню, и все, кто ожидал танцев, начали кричать: «Это что еще за дерьмо?»

Нас выперли. И когда менеджер клуба ничего нам не заплатил, мы сперли кипятильник, стащили с задней стены гримерки коврик, забрали ножи и вилки, взяли все, что смогли унести. И сказали друг другу: «С нас довольно, больше мы на такое не пойдем. Необходимо придумать другое название, которого ни у кого нет».

Джим Симпсон предложил назваться Fred Carno’s Army. Черт возьми, становилось еще хуже! Фред Карно был давним импресарио театров-варьете, работавшим с Чарли Чаплином и Стэном Лорелом. У Оззи были идеи типа Jimmy Underpass и Six Way Combo. Гизер предложил Black Sabbath, и нам понравилось, как оно звучит.

Джим Симпсон организовал наши первые концерты в Европе. Это была наша первая поездка, и, когда мы заехали за Оззи, он вышел с рубашкой на вешалке. Мы ему сказали:

– Мы, знаешь ли, уезжать собираемся.

– Знаю.

– На несколько недель.

– Я в курсе.

У него была всего одна рубашка да пара джинсов, и все.

По дороге мы и приняли решение сменить название. Или это было в одном из первых клубов, где мы играли, в знаменитом гамбургском клубе «Звезда». Он вмещал человек 400 или 500. Потом нас еще несколько раз приглашали, и мы в конце концов побили тамошний рекорд посещаемости, установленный еще The Beatles.

Это было как раз после случая с Jethro Tull, и, вдохновившись подвигами Яна Андерсона, я купил себе флейту и попытался сыграть на ней на сцене. Мы постоянно курили травку, поэтому я был довольно угашенным. Держал флейту чересчур низко, так что только выдувал воздух в микрофон. Оззи ушел за сцену, нарыл где-то огромное зеркало, вытащил его на сцену и поставил передо мной. Затем постучал мне по плечу, я обернулся и воскликнул: «О-о-о!!»

Еще один прикол вышел, когда Оззи нашел баночку пурпурной краски и выкрасил лицо. За сценой стояла большая стремянка, так он вскарабкался по ней, пока голова не показалась над кулисами. Все, что можно было увидеть, – его пурпурную голову, болтающуюся над задником. Такие сумасшедшие выходки, как ни странно, помогали нам окончательно не поехать кукушкой.

В те годы мы дали несколько туров по Европе. В первом турне проехались через Гамбург, Данию и Швецию, а в следующем заехали и в Швейцарию, где в течение шести недель выступали в Сен-Галлене. Мы играли от силы человек для трех, по четыре-пять выходов в день. Все, что нам доставалось, – это стакан молока да колбаска. Никаких денег – мы жили в полной нищете. Гизер был вегетарианцем, но был вынужден есть колбаски, потому что другой еды нам ему купить было не на что. Жили мы все в одной комнатушке над кафе, через дорогу от клуба, в котором выступали. Опоздавших не пускали. Однажды вечером мы с Оззи ушли с двумя девушками и остались у них. Гизер куда-то вышел, а зайти обратно уже не смог, и Билл связал вместе простыни и попытался поднять его наверх. В это время мимо проходил полицейский. Пришлось долго объяснять на двух языках, что к чему.

Затем мы двинули в Цюрих. Когда добрались до места, оно оказалось битком. Там играла группа, выглядели они вполне радостно, и у них даже было шампанское. Мы подумали: чудесно, значит, и у нас будет. Нам-то было невдомек, что они провели тут шесть недель, и это был их финальный концерт. Все местные их провожали, и это была прощальная вечеринка. И стоило на сцену выйти нам, все будто вымерли. Мы вышли: минуточку, а что случилось-то? Куда весь народ подевался? Каждый день туда приходил один чудик. Он вставал на голову, все его деньги высыпались из карманов, он их собирал и сваливал. И в углу бара сидела какая-то шлюшка. Вот, пожалуй, и все.

Так как все равно никого не было, мы начали импровизировать. Тут мы подумали: стойте, если Билл выдаст соло на барабанах, а потом я сыграю соло на гитаре, остальные ребята смогут передохнуть. Несколько дней такое прокатывало, но затем нас, конечно же, раскусили. Во время барабанного соло Билла пришла дочка хозяина и сказала: «А ну-ка, прекратили этот шум! Вам платят за то, чтобы вы играли, а не за это!»

Жуткое место! Мы спали в одной комнате, вместе с оравой крыс. Владелец заведения отобрал у нас паспорта, чтобы мы не убежали. Это было чуть ли не рабство, мы играли пять 40–50-минутных сетов в день, в выходные бывало и по семь, а платили нам жалкие гроши. Но ржали мы знатно, отчасти из-за того, что время от времени удавалось покурить косячок. А Билл курил кожуру от бананов. Бананы он съедал, соскребая все остатки со шкуры, заворачивал ее в тонкую фольгу, ставил в духовку, готовил, а потом скуривал. Он утверждал, что его неслабо торкает, и очень гордился своей находкой.

– Что это Билли делает?

– Ой, да ничего особенного – банановую кожуру свою готовит.

16
Black Sabbath записывают Black Sabbath

Когда мы выступали в «Доме блюза», туда заходили представители музыкального бизнеса, чтобы на нас посмотреть. По этой же причине мы как-то раз ездили в Лондон поиграть в Speakeasy; представители лейбла Chrysalis Records пришли нас послушать, но зал был пуст, и выступление получилось унылым. Все это делалось для того, чтобы заключить контракт. Нас отвергали, но это был не конец света. Надо стойко придерживаться своих принципов, гнуть свою линию и не меняться в угоду другим. Только так и можно сотворить нечто новое. Делать то же, что и все, проще простого; нужно придумать что-то свое.

В «Дом блюза» пришел Тони Холл, ему понравилась наша музыка, и он захотел нас подписать. Это был достаточно известный ди-джей, а теперь у него была своя компания Tony Hall Enterprises. Мы заключили с ними контракт, а они передали его лейблу Fontana. Думаю, они неплохо наварились. После этого мы видели Тони всего несколько раз. Он как-то раз появился в передаче Top Of The Pops^[14] («Вершина популярности»), с тех пор я его не видел. Еще одним персонажем из тех дней был Дэвид Платц, подписавший нас на Essex Music. Это была дерьмовая сделка, но мне сказали, что они все такие. В любом случае он нас здорово дурил. Виделись мы с ним крайне редко. Странно, у него была кнопка, которую он нажимал и открывал дверь в секретную комнату за столом. Ему долго удавалось держаться. Возможно, благодаря этой комнате. После того как мы выбили настоящий контракт, настало время записать альбом. Каждый из нас получил по 100 фунтов, что для нас было огромной суммой, но, естественно, мы бы и бесплатно с радостью записались. Выпущенный альбом означал, что нас теперь смогут услышать. Осенью 1969 года мы записали парочку демо, «The Rebel» и «Song For Jim». Песню «The Rebel» («Бунтарь») придумал Норман Хайнс из группы Джима Симпсона, и Джим хотел, чтобы мы ее записали. Текст песни «Song For Jim» я уже не помню, но мы назвали ее в честь Джима ради прикола. Первоначальное прослушивание в лондонской студии Trident Studios проводил Гас Даджен, к тому времени уже известный продюсер. Мы с ним не сошлись во взглядах, поэтому он нам сразу же отказал.

Пару дней спустя мы выступали в Уоркингтоне, именно там Оззи заявил публике, что мы сменили название группы. Никаких празднеств по этому поводу мы не устраивали, просто стали зваться Black Sabbath. И первый концерт Black Sabbath состоялся 30 августа 1969 года, но лично я считаю, что группа существует с 1968 года. Я постоянно забываю, что поначалу мы назывались Earth, но для меня важнее всего, что мы собрались вместе.

К тому времени в нашем репертуаре уже были песни «The Wizard», «Black Sabbath», «N.I.B.» и «Warning» – в общем-то, вскоре вошедшие в первый альбом. Больше не хотелось играть чужие песни. В любом случае 12-тактовый блюз уже не звучал уместно среди наших песен, так как собственный материал был совершенно другим. Тем не менее мы записали «Evil Woman», кавер на американский хит группы The Crows. На этом настоял Джим Симпсон, сказав, что нужно что-нибудь коммерческое.

Мы нехотя согласились, но все менялось в лучшую для нас сторону, поскольку на той же сессии мы записали свою песню «The Wizard». Симпсон использовал это демо, чтобы заинтересовать диджея Джона Пила. В ноябре мы появились в его шоу «Высшая передача» и исполнили «Black Sabbath», «N.I.B.», «Behind The Wall Of Sleep» и «Sleeping Village». Засветились на национальном радио. Дела пошли в гору!

Мы не выбирали продюсером Роджера Бейна, его выбрали за нас. Мы встретились заблаговременно, и он нам понравился: он казался довольно приятным парнем. Был таким же зеленым, как и мы, и за плечами у него не было большого опыта. Ему было чуть больше двадцати, как и нам, – может, чуть больше. Будучи продюсером, он должен был за всем присматривать. Его присутствие шло нам на пользу, но советы он давал крайне редко. Может, он и предложил парочку идей, но песни уже были достаточно структурированы и отобраны.

В октябре 1969-го наш техник, Люк, отвез оборудование в студию Regent Sound на Тоттенхэм Корт-роуд в Лондоне и установил усилители. Студия была не больше крохотной гостиной, и мы все играли там одновременно, с перегородкой между нами и Биллом. Оззи пел в маленькой кабинке, а группа играла. Все было исполнено живьем. Это было важнее всего, и мы неплохо справились со своей задачей.

Я никогда прежде не работал в студии и ничего не смыслил в процессе записи – понятия не имел, где должны быть микрофоны и тому подобное. Точно так же, я думаю, было непросто Роджеру Бейну и звукоинженеру Тому Аллому прийти и начать с нами работать. Они никогда с нами не ездили, не знали наших предпочтений, не знали, как мы должны звучать, но они взялись за это дело и стали добавлять что-то свое. Сложнее всего было объяснить тем, кто нас записывал, как настраивать нашу звуковую аппаратуру. Моя гитара должна очень хорошо сочетаться с басом Гизера, чтобы создать плотную стену звука. Все они считали, что бас – это инструмент, издающий звуки вроде «дум-дум-дум», чистый и ясный. Но у Гизера звук более перегруженный, более грубый, он тянет ноты, использует бенды^[15], так же, как на гитаре, чтобы звук был более жирным. Некоторые пытались заставить его убрать дисторшн, и получалось вроде «там-там-там».

– Да оставь ты, мать твою, его в покое! Это часть нашего звучания!

Пришлось всех долго убеждать. Еще они постоянно проигрывали дорожки по отдельности. Слушали гитару, и начиналось:

– О-о, слишком перегружена!

– Знаю, но ты включи всю группу и тогда услышишь, как она звучит!

Они все никак не могли въехать, что мы группа, которую надо слушать вместе, и неважно, как каждый звучит по отдельности. До Роджера Бейна наконец дошло, вот почему на ранних альбомах, записанных с ним, такое простое звучание. В основном все было так, как есть на самом деле: мы приходили, подключали инструменты и играли; всем спасибо и хорошего вечера. Так и было, никаких выкрутасов со звуком никто не устраивал. Так же и с барабанами – они просто были обвешаны микрофонами, и у нас получился натуральный, чистый звук, который мы и оставили на записи.

Все было проделано очень быстро. Мы думали: черт возьми, у нас есть целый день на запись треков, класс, просто охренительно! Потом я узнал, что Led Zeppelin записывали свой первый альбом целую неделю, а они гораздо опытнее нас. У них был Джимми Пейдж, который прежде записывался с The Yardbirds. Он, в отличие от нас, так и шнырял по этим студиям, поэтому мы и понятия обо всем этом не имели.

Была у нас песня «Warning», с длинным гитарным соло. Песня слишком длинная, поэтому пришлось записать ее с первого дубля, иначе бы закончилось время. После первого же дубля Роджер сказал:

– Ладно, этого хватит.

– Но я хотел попробовать немного по-другому…

– Хватит!

– Можно мы сделаем еще один дубль? Думаю, у меня выйдет лучше.

В конце концов Роджер сдался:

– Ладно, давай еще раз.

И мы сделали еще одну попытку и на этом закончили: либо так, либо никак.

Весь альбом был сделан точно так же: играйте так, как играете на концерте. Играйте сразу, десяти дублей у вас не будет. Когда мы играли в студии, «Warning» получилась минут на пятнадцать или вроде того, с ума сойти. Роджер со звукоинженером сократили ее на пять минут. Вырезали большой кусок, повыдергивали парочку более мелких партий, которые я бы трогать не стал. Я был расстроен, потому что оригинальная версия звучала более плавно и целостно, но и пластинка не резиновая, и, возможно, пятнадцатиминутная композиция – это уже перебор.

Прикол в том, что, записав таким образом эту песню, в этой версии мы ее потом и исполняли. Так она и прижилась. Так что спустя сорок лет мы играем на сцене то, что получилось в студии в тот день. К примеру, когда мы записывали «Electric Funeral», Билл каждый, мать его, раз умудрялся играть по-разному. Он не знал, сколько раз нужно повторять те или иные куски, так что некоторые партии он играет три, а не четыре раза, и мы оставили три. Мы так до сих пор играем.

Многие думают, что «N.I.B.» расшифровывается как «Nativity In Black» («Рождение во мраке»). Это по-американски; они всегда так говорят: «О, это, наверное, что-то сатанинское!»

Мы прозвали Билла Вонючкой, но кроме того мы называли его Острием (Nib), так как его бородатая физиономия выглядела как наконечник пера. Звучало прикольно, и, когда пришло время придумать название для песни, разговор был такой:

– Как же мы ее назовем?

– Э-э-э… Nib?

Это была всего лишь шутка.

Я любил свой белый Fender Statocaster, потому что постоянно на нем играл. Я разобрал его на кусочки, собрал заново, «утопил» звукосниматели, сточил порожки, в основном для того, чтобы было легче играть. Но в один судьбоносный день я приобрел в качестве запасной гитары Gibson SG. Две гитары – начались понты! В студии, как раз после записи первого в тот день трека, Wicked World, чертов звукосниматель на Fender вышел из строя. Я подумал: о боже, придется взять SG, на котором я никогда не играл! Я записал на нем альбом – и все, на нем и завис. На самом деле я потом поменял «страт» на саксофон. Сейчас и поверить не могу, что пошел на такое. Это была классическая гитара, и она отличалась по звуку от обычных «стратов» из-за всех моих переделок. Годы спустя Гизер увидел ее на витрине комиссионного магазина, а потом вернулся, чтобы купить ее мне. Но ее уже продали, и больше я ее не видел.

Это был праворукий Gibson SG, на котором я играл, перевернув его снизу вверх. Потом я встретил парня, который сказал:

– У меня есть друг, он правша и играет на перевернутой леворукой гитаре.

– Ты че, прикалываешься?! – спросил я его.

Я встретился с тем парнем, мы обменялись гитарами, и оба остались довольны. На моем Gibson SG стояли звукосниматели с одной катушкой, и, поскольку я использовал педаль treble booster (усиливает верхние частоты), они жутко шипели.

Я перебрал звукосниматели, уложил их в корпус и потом подключил вместе по-разному. Я снова возился с гитарой, проделав все то же самое, что и со «стратом». Этот SG был мне очень дорог, но больше у меня его нет. Он выставлен в качестве экспоната в кафе «Хард-рок». Но при желании я могу его забрать.

У нас не было времени присутствовать при окончательном сведении альбома, так как мы уезжали в европейский тур. Там, честно говоря, и сводить-то было нечего: все записано на четыре дорожки, ни сотен барабанов, ни наложений, так что все очень просто. Роджер Бейн с Томом Алломом добавили в песню «Black Sabbath» колокола и раскаты грома. Один из них притащил пленки с эффектами и предложил добавить.

Мы согласились, решив, что это круто. Потому что так и есть, это действительно задает настроение всему треку.

В выборе обложки мы никак не участвовали. Фотку сделали на водяной мельнице в деревеньке Мейплдарэм. Когда делали фото, нас не было, но мы познакомились с девушкой, чье фото попало во внутренний конверт. Она как-то раз пришла на наше выступление и представилась. Как по мне, превосходная обложка и очень своеобразная. Но на внутреннем конверте оказался перевернутый крест, с которого начались многие наши неприятности. Мы неожиданно стали сатанистами.

Но нам было не до этого – нас переполняли эмоции от того, что вышел альбом.