V. – Томас Пинчон

Я не я, если не начну издалека. Ходил я значит относительно недавно на выставку прославленного художника-супрематиста Казимира Севериновича Малевича, коя имела место быть у подножия (в самом прямом смысле этого слова) памятника монументального искусства «Рабочий и Колхозница». Хорошая выставка. Не идеальная, но очень приятная – вся такая темная, премиальная, с хорошей информационной навигацией. Но знаете, что меня поразило больше всего? Это сам Малевич. Мы то (да и полмира в придачу) знают его как человека, исполнившего произведение, которое может исполнить даже мой кот. Даже нескольких произведений, которые может исполнить мой кот и второклашка на уроке ИЗО (не в обиду моему коту). Но, помимо своих балований супрематизмом и легкомысленными аппликациями, оказывается, что Малевич очень вполне себе творил и в относительно традиционном ключе. Поинтересуйтесь, гляньте на его оформление спектакля «Анатэма» прославленного Немировича-Данченко – мужчина умело умел водить кистью по холсту. И вот это меня, человека от изобразительного искусства луннодалекого, очень поразило. Ну ты же можешь, зачем ты тогда квадраты малевал, Малевич? Ответ ясень. Приоткрою.Но сначала позвольте мне и дальше вас немного еще боле потешить своим абсолютным невежеством. Я, благо, работаю на заводе, мне можно. Хочу абсолютно искренне признаться, что вижу в литературе американского писателя Томаса Пинчона фигуры Малевича. Не могу и не хочу заявлять, что Пинчон в своем творчестве совсем прям как Малевич (знаю, что кому-то это будет стоить сердечного приступа), но все же. Оба чрезвычайно эпатажны, бессовестно постмодерничны, и оба, а это важно, очень разнообразны в своем творческом выражении. Причем разнообразие варьируется от сложных аллюзивных конструкций до ситуаций «а такое слово точно существует»? Все это пиршество, конечно, как бы сказать корректно, на любителя. Но любитель должен быть подготовленный, с определенным уровнем опыта восприятия. А то иначе вы так и будете стоять и смотреть на черный квадратный «Черный квадрат». Хотя в защиту Пинчона, в повествовании его дебютного романа V. присутствует стройный смысловой ряд и даже, Я ВИДЕЛ ЕГО Я ВИДЕЛ, сюжет, но все равно, буквально уже в следующим абзаце, да даже в следующем предложении (вот буквально если бы я писал и карась) начинается то самое. Черноквадратичное. Постмодернисткое. И вы ни черта не понимаете, как будто кто-то рассказывает анекдот на польском, что-то знакомое, но все равно недоступное. Как человек, который прикасался к польскому, поверьте, у них самый постмодернисткий язык на свете. После Пинчона, конечно. Но если так посудить, то человек намеренно так пишет, он намеренно творит вещи, которые будут недоступны многому большинству. Но, к слову, это только кажется странным. Самый популярный писатель нашей страны делает тоже самое. И все что делают? Восхищаются. Виктор Олегович, знаю, что читаете сейчас эти строки. Ну намекните нам, что вдохновлялись в начале пути Пинчоном. Моргните при первой полной луне три раза и зайдитесь мокрым кашлем. И напишите об этом в своем следующем романе «Кролya и масонский ФАШЕ». Кстати, простите, что я все не о том, но вы заметили, как Пелевин близок по названиям своих произведений к Дарье Донцовой? Потому что оба – по сути постмодернисты. Meduza обязательно должна сделать тест. Кто написал «Белочку во сне и наяву»? А «Гадание на рунах?» А «Лебединое озеро Ихтиандра»? Может «Колдун Игнат и люди»? Правильные ответы сохраню за глубокомысленным взглядом.Так что же это такое – постмодернизм? Охарактеризую по главным деталям. Весь этот ваш постмодернизм всегда должен содержать в себе два незаменимых и обязательных ингредиента (пропорции выбираете вы). Первый – никто не должен понимать, что вы хотели сказать. Это очень важно. Причем, это не должна быть недосказанность или некая тайна, например, играющая на губах у Джоконды. Забудьте. Намеренно запутайте, обманите, заострите тупые углы. Никто, я повторяю, никто не должен понять, что вы делаете. Нарисовали на мосту огромный мужской половой орган – прекрасно, никому не говорите зачем и почему. Это искусство. Хотите обмазать говном стул – дерзайте. Малевич зря пытался объяснить смысл своего главного произведения, это было лишним. Он, правда, и так опередил свое время в своем творечстве, что еще от него требовать. Второе же правило – вашим творением должны восхищаться. Каждый день 99 из 100 людей делают необъяснимый, недоступный для понимания бред. Потом ролики с этими людьми появляются на ютубе и мы над ними смеемся. Но ровно один человек делает это так, что его творчество появляется в крупнейших галереях мира. Разницы, где мазать говном стул никакой нет, просто где-то вас заберут в отделение полиции, а где-то – домой к местному олигарху, чтобы тот смотрел и плакал. Непонятное, и чтобы восхищались. Это краткое введение в постмодернизм от Кобальтовой Мамбы (раз мы про постмодернизм говорим, то буду ей).Так, что же делать с Томасом Пинчоном? Сколько звезд намалевать на его литературном фюзеляже? Я бы конечно, скажу честно, не дал бы ни одной. У нас на заводе такое читать не принято. Но с другой стороны, у меня есть некое ощущение, что, возможно, через 7 лет я стану долларовым миллионером, работая в очень схожем стиле. То есть, да, вы верно поняли, ради ничтожного шанса на собственную славу и финансовый успех, я возвел Пинчона в разряд современных классиков. Что и сказать, у меня всегда были очень гибкие моральные принципы. Йовнинка. Не поняли? Это просто обычный пинчонизм. Дерзайте, в общем, если ваши взгляды на стулья чуть шире, чем должно быть. А иначе, я совершенно серьезно, йовнинка.Я кстати почти забыл упомянуть человека, который едва ли не стал известнее Пинчона в нашей стране. Это переводчик американского писателя Максим Немцов (145 место в списке самых ненавидимых людей России). Я очень многократно встречал вокруг очень нелестные отзывы о работе Максима Владимировича. Мол, де, переводит как хочет и вообще поэтому ни черта не понятно. В общем, мне как обычно есть сказать две вещи. Первое: Максим Немцов – блестящий переводчик. По сути он вам рассказывает о черных квадратах. То, что вы ни черта не понимаете – особенность произведения, а не перевода. Второе – два самых великих и гениальных переводчика за всю историю нашей страны – Борис Леонидович Пастернак и Михаил Леонидович Лозинский (если вашего папу зовут Леонид, то идите на переводчика) – возмутительно по-разному и абсолютно диаметрально перевели самую знаковую строчку Вильяма ихнего Шекспира, отчего ни один приличный школьник толком не знает, как Отелло убил Дездемону. Поэтому, коли вы не умеете сами варить этот суп, то не надо советовать другим, сколько туда класть соли. Закончу дерзким хорейным синквейном.Эй, вы слышали? Хруст статики

Работа перестальтики

Вим, вам, вум, танцуйте самбу

Стремительно всегда

Читайте Кобальтовую Мамбу

The Situation is always bigger than you, Sidney. It has like God its own logic and its own justification for being, and the best you can do is cope.

V – это возможно женщина, возможно город, возможно страна, и ее надо найти.А может быть V – это знак, но его все равно надо найти. Или не надо, но все равно ищут.В одной из самых первых рецензий на «V.», написанной в 63-м году, когда вышел роман, проведена интересная параллель между первым романом Пинчона и триптихами Босха, по сложности композиции, насыщенности материала, многочисленности различных частей и их состыковки/несостыковки, многообразии тем, множественности смысла и контекста.Автору в момент выхода «V.» было всего 25 лет.Энтропия. Вечно расширяюшийся мир. Был ли заговор? Кто правит бал – хаос и конспираторы, или?

И вечный поиск. Жизнь как поиск. Связь поколений, связь времен и тоже через поиск. История. Что такое история? Физика. Механика. Астрономия. Энтропия.Любимые шутки автора, песни, фантазии, глубокое знание физики, астрономии, искусства, джаза, хирургии. И это только некоторые темы из тех, которые составляют совершенно гениальный роман «V.».

"V." – это паззл, каждая часть которого сама по себе уже есть некое целое, некая законченная единица знания, мысли, ума, фантазии, истории. Составлять этот паззл – это огромное интеллектуальное удовольствие, путешествие, поиск, достижение. Каждый приходит к Пинчону на каком-то своем этапе, я морально готовилась к чтению Пинчона несколько лет. И в какой-то момент вдруг поняла, что не боюсь больше обещанных сложности его текстов и трудности в понимании его смыслов. И окунулась с головой в совершенно восхитительный, огромный, необъятный мир романов Пинчона. А «Радуга тяготения» еще впереди, хотя мне трудно сказать, что «Выкрикивается лот 49» и «V.» уже позади. Они здесь, рядом, владеют моим умом, фантазией, мыслями. Наверное навсегда. Или это тоже часть заговора?"The experience, the experience. Haven't you learned?"Profane didn't have to think long. «No,» he said, «offhand I'd say I haven't learned a goddamn thing.»

Поднялась температура, жар, в школу не пошёл, перед глазами жёлтые и зелёные круги и красные треугольники, значит самое время рассказать вам про Пинчона. Очень много думал после прочтения V. в январе, наконец гуляя как-то апрельским вечером в Крапивном саду смог сформулировать мысли в окончательное утверждение.Как работает обычный писатель, и как действует его текст на читателя? Вот писатель, он берет кирпичики слов и складывает из них на странице некое сооружение. От его мастерства владения словом, мастерства укладки зависит – что произойдёт с читателем. Обычно кирпичики складываются в некоторое довольно устойчивое сооружение, которое возникает в голове читателя и нередко занимает там весь свободный объём в течение довольно долгого времени (по крайней мере пока не закончится соответствующая сцена в произведении, а то и дольше). Это может быть комната, побережье, замок, равнина, подводные просторы. Некое химерическое сооружение, на вид неотличимое от реального. То, на сколь долгое время эта конструкция останется у нас в голове, и насколько она подробно там отпечатывается во всех нюансах, определяет мастерство писателя. И у нас в голове (если мы не воспитывались в стае волков, и единственная возможная заготовка у нас – джунгли) есть устоявшиеся заготовки практически для всех мировых «локаций». Хотите замок – воображаете первоклассный замок. У кого-то он будет копией сооружения с логотипа компании Disney, неважно. Что делает Пинчон?

Он разрушает.

Он вызывает все эти заготовки из наших голов и начинает медленно методично разваливать эти любовно приготовленные предшествующими авторами локации обратно на яркие кирпичики слов. Нередко до самого основания. Текст рассыпается у нас в руках. Только что была каирская пустыня, или вагон поезда, или ньюйоркская канализация – и вот мы промаргиваемся, потому что они исчезли. Пинчон намеренно разрушает забитые в голову заготовки, оставляя чистый холст, рабочее полотно с некоторыми карандашными набросками и авторскими заметками. Этого не передать цитатами, тут нужно созерцать всю громаду его Романа целиком, и то – допереть до такой версии событий у меня получилось нескоро.Потом Пинчон идёт дальше. Точно так же, как он разрушает структуру и понятие «локации», он разрушает и понятие самого романа. Повествование рассыпается на отдельные сюжеты, потом на отдельные ручейки, потом на отдельные сцены… И потихоньку само по себе исчезает. Лучше всего это заметно в Лоте 49. В такой деструктивности есть небывалая смелость и дерзкий декадентский шик. До него так, кажется, не делал никто. Хотя нет, вру – «Naked Lunch» Берроуза в 1959-м всем дал на орехи, но это было уж чересчур смело и поначалу не прокатило. Другое дело, что Берроуз – визионер; он старался до основания разрушить структуру повествования, но не локации – поэтому его художественные образы и герои впечатываются намертво: все танжерские лачуги и джанковые притоны как сейчас стоят перед глазами; он, как это ни смешно, созидает картинки. Похоже действует и Сорокин – при формальной извращённой одержимости разгромить нафиг кувалдой нарратив, рисует тончайшими взмахами акварели неземной красоты картины. А уникальность Томаса Рагглза Пинчона-младшего – в игривом разрушении всё и вся. Поэтому вопли, поэтому нездоровый интерес. Получается роман наоборот. От исходной точки сверкающей вершины мы движемся вниз, в развал и обрывки программного кода. Да, есть номинальный сюжет. Да, можно повосхищаться милой историей про кокодрило и крысиного пастора. Но они лишь комически оттеняют распад твердыни слов на кирпичики. И мало у кого за прошедшие с его дебюта пятьдесят лет хватило смелости забабахать хоть что-либо похожее по своей изящной деструктивности. Fin?"– Взгляните! – воскликнул Пантагрюэль. – Вот вам несколько штук, еще не оттаявших.

И он бросил на палубу целую пригоршню замерзших слов, похожих на драже,

переливающихся разными цветами. Здесь были красные, зеленые, лазуревые и золотые.

В наших руках они согревались и таяли, как снег, и тогда мы их действительно слышали,

но не понимали, так как это был какой-то варварский язык…

…Мне захотелось сохранить несколько неприличных слов в масле или переложив соломой,

как сохраняют снег и лед."

Франсуа Рабле

Бонус. Видеолекция о Томасе Пинчоне, звучит отрывок из «Радуги тяготения»