Тома Лавашри
Морфир Бьёрн

– Она идет в атаку, – только и сказал отец.

С тех пор наш обеденный стол стоял на боку, закрывая пробоину в стене. Есть нам приходилось на коленях или на полу, как бродягам.

Пастух Друнн несколько часов выл от боли: вьюга жутко обожгла ему лицо. Его била лихорадка, и, если бы мама за ним не ухаживала, он бы, наверное, умер. Когда ему наконец полегчало, он накинулся на Дизира, обвиняя его в невнимательности и даже хуже.

– Ты это специально подстроил! – выкрикнул он.

– Вранье! Архивранье! – запротестовал полутролль, и в его глазах сверкнули слезы негодования.

А Друнн, повернувшись к моему отцу, добавил:

– Может, он сам испортил стену, чтобы впустить вьюгу, вдруг он с ней заодно. Тролли, они такие!

Эйрик нахмурился, и пастух тут же умолк. И очень вовремя. Мне показалось, Дизир вот-вот бросится на него и оторвет ему голову.

Я дал ему имя Кусандра

3
Вьюга разбушевалась

23 декабря после еды все собрались в дальнем конце зала, чтобы посмотреть на долгожданный поединок. Я должен был сразиться с братом на глазах у всех, и мне было страшно. Гуннар выше и сильнее меня и уже давно учился управляться с мечом. Я же, наоборот, неопытный боец и мало чем мог похвастаться, кроме того что немного умел стрелять из лука.

Не буду описывать поединок с братом: это был один из худших моментов моей жизни. Гуннар просто размазал меня по стенке, без всякого снисхождения. Мой меч Кусандра трижды выпадал у меня из рук, два раза я просто рухнул вверх тормашками. Меч брата, как и мой, обмотали плотной тканью, так что он не колол и не резал. Поэтому я закончил этот бой весь в синяках… но больше всего пострадала моя гордость.

Это позорище произошло на глазах у всех. Отец, которым я так восхищался и на которого мечтал быть похожим, имел возможность убедиться, какой я никудышный боец. Щеки мои полыхали от стыда, и я впервые в жизни испытывал ненависть к Гуннару.

И все же я заметил, что кое-кто глядит на меня с сочувствием: мама, сестренка и полутролль Дизир. И на щеке старшей из немых сестер, Сигрид, блестела слеза.

Получается, я немножко нравился этой бедной девочке, а я и не знал.

– Завтра я дам моим сыновьям урок, – объявил отец, вставая и направляясь в спальню. – Мы с Дизиром покажем вам, как держать меч.

При этих словах Гуннар побледнел: отец как будто не видел разницы между нами – хотя мы были победитель и побежденный. Хоть какая-то расплата за мою обиду.

На следующий день было Рождество. Мама рассказывала нам о рождении Иисуса, а отец тем временем, упрямо повернувшись ко всем спиной, продолжал строчить свои воспоминания. Иногда он отрывался, чтобы посмеяться над рассказом супруги, но та никак не реагировала. Мага, немые сестры, Инге и я были заворожены историей о сыне христианского бога. Полутролль Дизир даже всплакнул от полноты чувств.

– Как зе бдекдасна эта зенсина, зева Мария! – приговаривал он. – Зелал бы я з ней познакомиться, дазе бользе, зем з ее кдоской Иизузом, зезное злово! Я бы с дей подрузился!

– Боги не дружат с вонючками вроде тебя, – рявкнул Друнн.

Пока рассказывала мама, они с Ари-рыбаком скромно помалкивали, но я отлично видел, что слушали они внимательно. Единственный, кто держался в сторонке, кроме отца, был Гуннар. Ему доставляло удовольствие быть не как все. И еще, я думаю, он хотел понравиться папе.

Когда мама договорила, Эйрик с грохотом встал.

– Что ж, теперь займемся серьезными вещами, – произнес он. – Начнем урок.

Брать в руки оружие в такой день было, конечно, богохульством. Но отца не очень волновали христианские праздники, и его точно радовала возможность позлить маму. А она, как и всегда, хранила железное спокойствие.

Мужчины последовали за отцом в дальний конец зала. Они были очень возбуждены. Еще бы! Посмотреть, как обходится с мечом сам Эйрик! Отец считался одним из лучших воинов в стране. Ни один мужчина, хоть что-то понимающий, не вышел бы с ним на поединок без трепета, даже сам король Харальд его побаивался.

И все же полутролль Дизир, когда двинулся навстречу своему господину с мечом в руке, выглядел абсолютно невозмутимым.

«Наверно, внутри он трясется от страха», – думал я.

Бой начался, мечи не стали заматывать, как нам. Но – вот разочарование! Ни дуэли, ни настоящей схватки не было: мы как будто спектакль смотрели, неторопливый и скучный, словно урок арифметики.

Заученными движениями, как деревянные куклы, отец и Дизир показали нам множество приемов и как можно, несмотря ни на что, крепко держаться на ногах. Мы узнали, как называются части меча, как их выковывают и откуда привозят лучшее оружие. Гуннар был обескуражен, я тоже, что очень позабавило рыбака Ари.

И тут отец оглядел нас, своих сыновей, строго, но, кажется, уже не так безразлично.

– Все это выеденного яйца не стоит, – усмехнулся он. – Какой толк от уроков! Важно только одно: холодная кровь! У тебя, Гуннар, – продолжил отец, глядя на моего брата, – кровь чересчур горяча! Тебе надо успокоиться, это точно!

Потом он сурово перевел взгляд на меня.

– С тобой, Бьёрн, дело хуже. В тебе крови вообще маловато.

Вежливый способ сказать, что мне не хватает твердости, что я тряпка. Сердце у меня сжалось.

После поединка с Гуннаром отвращение, которое я всегда испытывал к оружию и к схваткам, только усилилось. Но как мне в таком случае добиться одобрения отца, образцового воина? Лучше сразу отказаться от этой мысли и жить, зная, что мне никогда не занять в сердце Эйрика такого же места, как Гуннар.

Рождественская ночь прошла ужасно. Час за часом вьюга бесновалась все злее, наш бедный дом скрежетал от боли, отражая ее удары. Нас трясло, как мореходов во время шторма. Мы с сестрой прижались друг к дружке, насмерть перепуганные, а Мага бормотала свои престранные молитвы, в которых древняя вера смешивалась с христианством.

Все собрались в зале, мы посматривали на моих родителей, сохранявших спокойствие, и это немного нас ободряло. Один только Гуннар провел ту ночь в своей постели.

– Дай мне поспать, я устал! – рявкнул он на Дизира, который пришел за ним по просьбе матери.

Как будто в такую ночь кто-то мог спать! Скажем честно, Гуннар хотел покрасоваться перед нами. И совершенно напрасно: утром мы обнаружили, что его постель под потолочной балкой покрыта толстым слоем обломков и сора.

Потолок детской спальни прогнулся в двух местах, но вьюга не смогла пробиться внутрь. Бывают же чудеса!

– Сыночек мой! – в ужасе воскликнула мама.

Но Гуннар был жив. Не в лучшем виде, но живой.

Другие спальни тоже пострадали. Стены уже не выглядели целыми и невредимыми. В спальне родителей и в комнате слуг гулял ледяной ветер, пробившийся через сотни новых пугающих трещин. Кладовка, где хранилась еда, покосилась в западную сторону, и стены ее опасно накренились.

Пока мы изучали повреждения, возникшие этой ночью, пастух Друнн метал недобрые взгляды в сторону Дизира, как будто полутролль виноват в наших несчастьях.

Мы решили перетащить кровати и еду в общий зал: остальные помещения были теперь ненадежны. Перед тем как запереть их двери навсегда, мы вынесли оттуда всю мебель, которой можно было укрепить четыре стены, оставшиеся нам защитой.

Теперь нам предстояло быть вместе днем и ночью, и это могло продлиться несколько месяцев.

4
Подруга жизни

Наш общий зал с бодро полыхающим очагом и с утра до вечера горящими лампами выглядел словно убранный к празднику. Но это был не праздник. Вьюга держала нас в плену уже два месяца и пять дней. Ее скрипы и завывания, то глухие, то пронзительные, изматывали нервы: мы слышали, как она смеется, это правда!

И все же с той рождественской бури она ослабила хватку. Мы слышали, наши спальни и кладовка продержались не больше часа с того момента, как мы оттуда ушли. И может быть, этой победы вьюге на некоторое время хватило, но мы не питали иллюзий.

– Следующая атака будет серьезней, – предупредил отец.

С помощью полутролля Дизира он снова и снова укреплял стены и крышу. Кровати, стулья, даже крохотная табуретка шли в ход – и мебель быстро кончилась.

А с ней и удобная жизнь.

В те памятные дни я решил, что моей подругой жизни (а именно так я это тогда называл) станет Кусандра. Мы с моим мечом больше не расставались. Я спал с Кусандрой, ел с ней… Я называл ее «моя подружка», «колюченька» или «дорогуша», она стала как будто моим продолжением.

Одним ударом я рассекал в длину свечку или даже тонкую камышинку. Я упражнялся в темном углу, подальше от чужих глаз. Ведь если бы Гуннар застал меня за этим занятием, он бы уж позабавился – правда, бедняга лежал с замотанной головой. Но я будто слышал его насмешки: «Смотрите, Бьёрн нашел себе врага по силам – сражается со свечкой!»

Как-то ночью, когда я уснул, прижимая к себе Кусандру, я увидел сон. Некто вызвал меня на бой. Мой противник по возрасту и росту походил на Гуннара, но это был не он и не кто-либо из моих знакомых. Это был человек без лица.

– Сейчас отрублю тебе руки и ноги! – крикнул он и ринулся в бой.

Было страшно, сердце бешено колотилось, но я защищался как мог. Бой длился, казалось, целую вечность. И ощущался на удивление реальным.

Проснувшись на рассвете, я оказался мокрым от пота, а тело ныло от уколов меча. Боль была такой сильной, что я задумался: вправду ли это лишь сон? Я зажег лампу. К моей большой радости, на коже не обнаружилось ни одной царапины, никаких следов от меча.

– Спасибо, господи Иисусе! – тихонько пробормотал я, так говорила мама.

За завтраком, заметив мой усталый вид, отец нахмурился:

– Ты что, не спал? – проворчал он. – Ночь – время отдыха!

Он подумал, что мне не давал спать хохот вьюги. Признаться, в прошлые ночи маме не раз приходилось успокаивать нас с сестрой. И если для Инге такое считалось нормальным, то со мной, мальчиком, отец решил быть построже. Он хотел, чтобы я преодолел страх.

Безликий воин являлся и в следующие ночи. Каждый раз мне приходилось бороться за свою жизнь изо всех сил. И постепенно у меня стало получаться лучше. Ему все реже удавалось до меня дотянуться, это его раздражало, а вот я иногда наносил ему чувствительные удары, и от этого он буквально выходил из себя.

Как-то ночью он от ярости разразился леденящими криками, похожими на завывания вьюги. Но я не больно-то испугался.

На следующую ночь, когда мое сопротивление взбесило его еще сильнее, чем раньше, он бросился на меня с мечом.

– Умри, собака! – орал он.

Отклоняясь от удара, я вдруг переложил Кусандру в левую руку: так было сподручнее отразить атаку. Эта странная, неожиданно смелая мысль меня самого удивила. А моего соперника этот ход застал врасплох, и он наткнулся на острие моего меча, тело его забилось в чудовищной судороге, безглазая голова завращалась на шее… Но потом безликий парень вновь обрел силы и продолжал нападать на меня еще более злобно.

В то утро я опять проснулся совершенно мокрым от пота.

«Когда же это кончится?» – думал я.

Но на самом деле, я уже не так злился из-за этих безумных ночей. И когда я обнаружил Кусандру в левой руке, сердце мое наполнила гордость.

– А что, мы с тобой неплохо вышли из положения, – сказал я, прижимая к себе меч.

– Ты теперь болтаешь сам с собой? Эй, отец! Бьёрн говорит сам с собой!

Это, конечно, Гуннар.

Моему брату стало лучше. Он почти совсем поправился, если не считать негнущейся шеи и головокружений.

Маме приходилось укладывать его чуть ли не насильно, ведь он мечтал лишь об одном: снова взяться за меч. И как всегда, я-то отлично знал, что́ у него на уме. Он хотел сразиться со мной, на этот раз – в полном хладнокровии и разбить меня наголову, соблюдая все наставления отца.

Как-то вечером за ужином он со смехом крикнул мне:

– Ну держись, брательник, скоро я уже буду как огурец. И тогда – смотри у меня!

И Гуннар замахал рукой, будто бьется насмерть. Он так раскачался на стуле, что стукнулся, и пришлось ему тащиться на свой матрас, хромая и потирая больную шею.

– Берегись! – еле слышно пробормотала Мага.

Наша кухарка с каждым днем все больше съезжала с катушек. Нападение на пастуха Друнна и потеря наших спален, похоже, ее доконали. Если раньше она была хлопотуньей и за словом в карман не лезла, теперь от нее осталась лишь бледная тень.

– Вот наш Гуннар разошелся! – одобрительно бросил Друнн, который в моем брате души не чаял. – Ну достанется скоро Бьёрну на орехи!

Как же я его ненавижу, бог ты мой!

И тут еще отец объявил, что тот, кто одержит победу в ближайшем поединке, получит в награду ожерелье из зубов ненасытров. А все в нашем доме знали, как Гуннару нравился этот трофей, напоминавший о безжалостных схватках, в которых Эйрик покрыл себя воинской славой. С детства мой брат приставал к отцу из-за этого бесценного сокровища. Вечно он просил на него еще раз посмотреть, потрогать, требовал назвать ему имя владельца каждого из жутких клыков, собранных в этом ожерелье. Отец же, по обыкновению, избегал конкретных ответов. Мы знали только, что самый крупный клык принадлежал боевому главарю ненасытров, жестокому Длинношею.

– Берегись! – опять пробормотала Мага.

В животе у меня закрутило. С такой наградой поединок превращался в серьезнейший бой. Перед глазами уже встала картинка: я лежу поверженный на земле, а Гуннар, поставив ногу мне на грудь, получает из рук отца драгоценное ожерелье. Я обвел глазами домашних, ища поддержки, но не встретил ни одного дружелюбного взгляда. Мама, Инге, Дизир, Сигрид – в этот раз все они от меня отвернулись.

«Эх, – подумал я, – если б только я был наяву таким сильным, как во сне, в сражениях с парнем без лица!»

Но я не питал иллюзий. Пусть во сне мы летаем как птицы и побеждаем без оружия двухголовых гигантских чудовищ! Реальность не имеет ничего общего с миром снов.

Я заснул несчастным… и почти тут же меня разбудил знакомый запах подгнивших фруктов.

Надо мной стоял Дизир со свечкой в руке и тряс меня за плечо.

– Пошли, – прошептал он. – И прихвади звою Кузандру, мой мальчик.

В золотистом свете я увидел его обрюзгшее, как корень сельдерея, лицо, покрытое прыщами и жуткими кратерами. Я привык к этому зрелищу с раннего детства, но сейчас от неожиданности, взглянув на него, впервые перепугался.

– Что з добой здрязлозь? – обиженно буркнул Дизир. – Ды бедя дикогда де видел?

– Я спал, – пробормотал я, протирая глаза.

– Идем зивее! Взе годово!

– Что готово?

Но Дизир не отвечал. Я натянул одежду и, перешагивая через тела спящих, последовал за ним в дальний конец зала, где были владения брата.

Там, к моему удивлению, было светло: горело десятка три свеч и масляных ламп. При этом площадка была отгорожена медвежьими шкурами, натянутыми на три столба, так что из остальной части зала ничего, что там происходило, было не разглядеть. Это все соорудил полутролль.

Дизир забрал у меня Кусандру и, по-прежнему ничего не говоря, стал обматывать лезвие белой тканью. На это ушло несколько минут. Я успел заметить, что его меч с длинным изогнутым лезвием – он никак не назывался – уже был обмотан.

Его меч уже был обмотан

– Де хочешь больше быдь босбежищем рядоб с брадоб, учизь здоядь за зебя! – наконец объяснил он, протягивая мне Кусандру. – Буду дебя учидь!

Он подтолкнул меня на освещенную площадку, и урок начался, беззвучно. Ткань, которой были замотаны мечи, защищала нас от опасных происшествий, к тому же она приглушала и звуки ударов.

Дизир меня очень любил. Из двух сыновей своего повелителя он всегда отдавал предпочтение мне и, наверно, как раз поэтому не давал мне спуску той ночью. За минуту я получил десятка полтора болезненных ударов: в плечо, по рукам, в живот и даже в лицо. На глазах у меня выступили слезы.

– Бечально, – негромко буркнул полутролль. – Ду ды и раздяба!

Задетый за живое, я изо всех сил сжал рукоять Кусандры. Я начал отбиваться усердно, ведь вообще-то старательность у меня в характере. И скоро Дизир уже не мог пробить мою защиту.

То, чему я научился во сне, вдруг стало получаться наяву с удивительной легкостью. Полутролль Дизир – известный боец, он колошматил ненасытров бок о бок с королем Харальдом – и надо же, мне удается отбивать его атаки!

Это был самый прекрасный день в моей жизни, точнее, самая прекрасная ночь!

Вдруг Дизир замахал мечом все быстрее, а удары стали сильней. Но я выдержал этот напор, и он был так удивлен, что на секунду потерял равновесие. Я воспользовался моментом и нанес ему сильный удар в грудь и тут же – прямо в лицо.