Том Рейнолдс
Кровь, пот и чашка чая. Реальные истории из машины скорой помощи
Смерть, и что за ней следует
Есть люди, в целом замечательные, но работать с ними – сущее наказание. Один из них – Нобби (это не настоящее его имя). Он у нас славится тем, что притягивает травмы. То есть Нобби – один из тех, кому достаются вызовы на остановку сердца, серьезную аварию, стреляные и ножевые раны. Я же, в отличие от него, притягиваю всякие глупости, то есть попадаю к пациентам, которым вообще не нужна скорая помощь. Так что я не против с ним поработать, хотя бы ради смены обстановки.
Не так давно мы дежурили с ним в паре, и нас вызвали к пациенту с клинической смертью (когда сердце человека не бьется, и нет самостоятельного дыхания). Обычно в таких случаях приходится немало потрудиться, чтобы вернуть больного к жизни. Мы явились по адресу и обнаружили нескольких членов семьи, пытавшихся реанимировать старенькую бабушку. Наверняка вам попадались подобные сцены в медицинских телесериалах.
(Давайте сразу внесем ясность по поводу реанимации. Первое: она редко срабатывает; люди, насмотревшись «Скорой помощи» решают, что мы практически всегда спасаем чьи-то жизни, но на самом деле я по пальцам одной руки могу пересчитать тех, кто пережил остановку сердца, и то – всех их я наблюдал в больнице. Второе: выглядит все отвратительно; чаще всего вокруг человека, у которого остановилось сердце, разливаются лужи рвоты, испражнений, мочи и крови. Наконец, сердце у людей никогда не останавливается в удобный для оказания помощи момент; обычно пациент находится в какой-нибудь непролазной норе, и, если бы у него была возможность, рухнув, попасть под шкаф, чтобы сердце остановилось там, он бы так и сделал.)
Та бедная женщина утопала в лужах телесных жидкостей и была давно мертва; мы ничем не могли ей помочь. По одному из наших протоколов, поняв, что случай безнадежный, мы не должны начинать реанимационные мероприятия. Однако родные продолжали делать ей искусственное дыхание и массаж сердца (что совершенно правильно), так что нам следовало для вида хотя бы попытаться.
Мы с Нобби взялись за работу и трудились над ней целых полчаса. Далее по протоколу, в котором сказано, что, если мы не достигаем успеха в «оговоренный отрезок времени», пациент считается мертвым, нам следовало зафиксировать факт смерти, что мы и сделали.
Однако пока мы пытались ее оживить, в дом съехалась почти вся родня, и теперь вокруг нас топталось больше двадцати человек, рыдая и скрежеща зубами. Всегда тяжело говорить человеку, что его мать умерла, но это необходимо было сделать, и если ты с этим справишься и ответишь на вопросы родственников, то отчасти поможешь им пережить потерю.
Мы уведомили лечащего врача и полицию (необходимая формальность в случае внезапной смерти). Семья пригласила священника, и он явился еще до приезда полицейских, пока врач «звонил семье», уж не знаю, чем он там занимался, сидя на телефоне.
Мы собрались и отправились на следующий вызов.
Две недели спустя Нобби вызвали к пациенту с болью в груди. Он приехал и увидел вокруг знакомые лица – те же двадцать человек.
Теперь попробуйте угадать, к кому же его вызвали. О этот добрый старый мир!
Через два года я снова дежурил с Нобби. Он вспоминал тот вызов и все, что приключилось после. Я сказал, что упомяну его в книге, но ему не понравился его псевдоним: Нобби сказал, что предпочел бы, чтобы я называл его Джордж Клуни. Я отказался наотрез.
Некоторые водители мне нравятся
Хотя я часто жалуюсь на идиотизм других водителей при виде белого фургона с синей мигалкой, иногда меня приятно удивляют люди, делающие все возможное, чтобы освободить мне дорогу. Бывало, водители съезжали чуть ли не на обочины и тротуары, втискивались в парковочные места, куда я не засунул бы и «Mini Cooper», и осыпали проклятиями тех, кто недостаточно проворно убирался с моего пути. Дорожные рабочие вставали на светофоре и перегораживали движение, мороженщицы создавали препятствие для других машин своими тележками с холодным лакомством, а дальнобойщик, кабину которого я поцарапал, протискиваясь вперед, махнул рукой и крикнул в окно: «Не беспокойтесь, это ерунда».
Вчера произошло, кажется, все это вместе взятое (за исключением дальнобойщика): словно Красное море разверзло перед нами свои воды. Наблюдать было очень приятно, все казалось настоящим чудом.
Вот только ехали мы к 2-летнему мальчику с кашлем.
Но так бывает крайне редко.
Опасности проституции
Бывает, тебе достается вызов, над которым можно разве что посмеяться, потому что пациент – сущий идиот. Нас вызвали в магазинчик на одной из главных улиц Ньюэма: таких магазинчиков там куча, но нам удалось быстро отыскать нужный, поскольку перед ним уже стояла полицейская машина. В вызове значилось «нападение», а это могло означать что угодно: от пощечины до смертельного ножевого ранения.
Пациентом оказался молодой парень, точная копия Али Джи, жаловавшийся на то, что его ударили по носу. Нет смысла говорить, что у него не оказалось ни царапины. Далее выяснилось, что нападавшая – его девушка. Полиция предложила ему оформить заявление, но он отказался, а когда я попытался его осмотреть, заявил, что медицинская помощь ему не требуется, потому что он «крепкий орешек и вообще работает в охране». Этот парень не напугал бы и трехлетку, так что я решил, что он слегка приврал. Поскольку он не пострадал и отказался от медицинской помощи, мы с напарником отошли на некоторое расстояние и принялись заполнять бумаги.
Той же ночью мы оказались в местной больнице (привезли туда очередного больного), и кто бы вы думали явился туда с другой бригадой с нашей станции? Естественно, наш Али Джи! Я спросил его, почему он решил снова вызвать скорую, если отказался от нашей помощи, и тут выяснилось, что его снова ударила женщина, но уже другая, на этот раз проститутка, которую он вызвал после того, как его девушка на него напала. Проститутка не только стукнула его, но и стащила все драгоценности. Он не смог оказать ей достойного сопротивления, потому что уже подвергся нападению раньше.
И вот с такими кретинами нам приходится иметь дело… и обращаться к ним «сэр»…
Правда, над подобными вызовами потом можно от души посмеяться в кругу коллег. Так что даже такие люди, как он, приносят кому-то пользу.
Ночная смена
Неплохо развлеклись вчера, работая в зоне Поплар/Боу. Какой-то немец из баллончика разрисовал нам весь зад машины, он же дважды вызывал скорую помощь из телефона-автомата и потом убегал.
Сколько все-таки в мире странных персонажей…
MacMedic (американский блог о работе скорой помощи) опубликовал список того, что может входить в ночное дежурство, так что я решил сделать то же самое в честь наших братьев на дальних берегах.
В прошлую ночь все эти люди вызвали скорую помощь, набрав «999».
(а) Перелом руки. Молодой мужчина на лодочных соревнованиях.
(б) Алкоголик, регулярно попадающий в больницу, только что выписался… А мы-то думали, что уже избавились от него.
(в) 15-летний подросток с насморком.
(г) Легкое ДТП.
(д) Семейные разборки: травм нет, полиция уже была на месте.
(е) «Удар в лицо». На самом деле – «какой-то парень стучал ко мне в дверь».
(ж) Нападение, порез на руке. Действительно серьезная травма с повреждением сухожилия (что означает операцию и дальнейшую физиотерапию).
(з) Разрыв варикозной вены: кровь повсюду.
(и) Мужчина, 29 лет, боль в груди, гипервентиляция и очень взволнованные родственники.
(к) Передозировка с целью самоубийства, в доме, полном молодых мужчин с короткими волосами в облегающих футболках (вы поняли, что я имею в виду).
(л) ДТП, мачта светофора вырвана из земли, столкновение двух автомобилей.
(м) Женщина на 8-м месяце беременности, утром этого дня нечаянно упала и…
(н) Ребенок, 9 лет, припадок. Только один из родителей говорит по-английски, но они решили, что кто-то должен остаться дома, поэтому с нами поехал отец, который по-английски не говорит, потому что «в больнице есть переводчики»…
Из этих тринадцати случаев только пять закончились поездкой в больницу…
И это еще «хорошая смена» с относительно интересными вызовами и без попыток подраться со мной.
Ненавижу психиатрическую службу
Простите, ребята, сейчас я буду ныть… но последний раз я спал 22 часа назад…
Нас вызвали к пациенту, «обездвиженному, в депрессии»: обычно речь в таких случаях идет о подростке в плохом настроении, но на этот раз все оказалось по-другому. Пациентку, действительно страдающую депрессией, 3 недели назад выписали из психиатрической лечебницы, снизив ей дозу антидепрессантов. Всю прошлую ночь она прорыдала, а теперь сидела, уставившись в пространство, отказывалась говорить и ни с кем не вступала в зрительный контакт.
Как сотрудники скорой, мы не имеем права везти человека в больницу против его воли – это считается похищением и карается по закону. Девушка же ехать ни за что не хотела, несмотря на все мои попытки ее переубедить. Она просто отказывалась от любого общения.
Решение было простым: звонить местной команде психиатрической помощи на дому, чтобы кто-то из сотрудников приехал, осмотрел ее и, при необходимости, распорядился о принудительной госпитализации в специализированное отделение (такое возможно в соответствии с законом «О психическом здоровье»). Проблема заключалась в том, что было десять часов вечера.
Сначала я позвонил в лечебницу, где она в прошлый раз лежала. Пообщавшись с двумя болванами, не понимающими человеческого языка, я, наконец, получил у них номер местной команды. В этом смысле Лондонская служба скорой помощи устроена довольно удобно: ко всем сторонним организациям мы обращаемся через диспетчерскую, потому что в этом случае телефонные разговоры записываются… и если кто-то говорит, что все сделает, то ему лучше сдержать слово. Я позвонил в диспетчерскую, сообщил все детали и стал ждать, пока нам перезвонят.
Не без злорадства хочу упомянуть здесь о том, что за все годы работы в медицине ни разу обращение в психиатрическую службу не прошло у меня гладко: они всегда пытаются отделаться от своей работы, «забывая» о тебе или просто игнорируя вызов. Хотя, возможно, что это только мне так «везет».
Нет смысла говорить, что мы подождали… и еще подождали… и еще подождали… с 22:20 до 23:00; затем в 23:02 диспетчерская все-таки связалась с нами. Местная команда психиатрической помощи на дому работает до 23:00, и ровно до этого момента там не брали трубку. В 23:00 ее взяли и сообщили, что все сотрудники уже разошлись, так что выехать к пациентке некому. Мораль: если вы живете в Ньюэме, постарайтесь, чтобы психический срыв случился у вас до 23:00.
Мы переключились на план «Б», который подразумевает вызов социального работника. Они дублируют психиатрическую службу. Снова мы позвонили в диспетчерскую и подождали… и еще подождали… и еще… Наконец нам сообщили, что социальный работник позвонит семье напрямую и что он хочет переговорить со мной. (Сторонние организации часто прибегают к подобному трюку, потому что знают – разговоры по личному номеру пациента не записываются и они могут говорить что угодно, а в случае любых противоречий это будет их слово против моего.) Социальный работник объяснил, что сейчас очень занят, так что предпочел бы не выезжать к пациентке, и, кстати, уточнил, звонил ли я уже дежурному врачу общей практики?
Я снова связался с диспетчерской и попросил их позвонить дежурному врачу (на всякий случай информирую – это семейный врач пациентки). Угадаете, что было дальше? Ну да… мы подождали… и еще подождали… и еще… Далее диспетчерская уведомила нас, что дежурный доктор еще не явился на работу, а когда явится, то сначала должен будет навестить еще двоих больных.
Все это время семья девушки проявляла ангельское терпение; они согласно покивали головами, когда я объяснил, что дежурный врач приедет к ним, но попозже. Дальше мне оставалось только рекомендовать родным присматривать за пациенткой, чтобы она ничего с собой не сделала, и звонить нам, если возникнет необходимость.
В целом скорая помощь потратила на то, чтобы связаться со сторонними агентствами и заставить их ВЫПОЛНЯТЬ ИХ РАБОТУ, целых 2 часа 19 минут… и добилась отнюдь не самого впечатляющего результата.
Как я сказал, иногда в Ньюэме чувствуешь себя ужасно одиноко.
До сих пор после захода солнца большинство медицинских служб прекращает работу, и людям, попавшим в беду, остается полагаться лишь на скорую помощь, пускай даже она мало что может сделать для них.
Липкие ноги
Есть что-то глубоко отвратительное в том, чтобы ходить по липкому ковру: особенно в квартире, где царит жуткий беспорядок, а владелец звонит в скорую в четвертый раз за последние два дня с жалобами на боли в груди, длящиеся уже 2 года. Хотелось бы также обратить внимание присяжных на тот факт, что боль за это время никак не изменилась: она не стала сильнее, не распространилась дальше по телу и не вызвала никаких других симптомов. Похоже, пациенту просто нравится вызывать скорую помощь. Выходя из квартиры, я с трудом подавил желание как следует вытереть ноги.
Не в пользу больного говорит и исходящий от него сильный запах, от которого мне захотелось выпрыгнуть в окно. Мы не возим с собой освежители воздуха (кстати, в больнице их тоже нет).
Когда мы привезли пациента в больницу, сестра окинула его взглядом, пробормотала себе под нос «боже, опять этот» и махнула рукой в сторону зала ожидания. Подозреваю, что она решила использовать биологическое оружие, чтобы разогнать тех, кто ждал там врача.
Этот пациент до сих пор звонит нам с той же «проблемой».
Нагрузка
С учетом того, что у меня много читателей из других стран, я собираюсь объяснить, как работает Лондонская служба скорой помощи. Это может быть или крайне скучно, или чрезвычайно увлекательно: тут уж вам решать.
Экипажи приписаны к конкретным станциям, и мы не используем те же базы, что и пожарные. Несколько лет назад такое предложение действительно вносилось, но ему не дали хода, потому что мы мешали бы пожарным спать по ночам. У каждой станции есть свой код, например «К1», «J2» или «G4», а у каждой машины свой номер, поэтому машины, работающие на станции J2, будут называться J201, J202 и так далее.
Станции находятся на расстоянии 5–6 миль друг от друга и обслуживают преимущественно прилегающую к ним территорию; тем не менее с учетом переводов из больницы в больницу и прочих технических моментов ты вполне можешь оказаться на другом краю Лондона.
Старая шутка: если спросить диспетчера, с какой стати тебе тащиться в такую даль, он непременно напомнит, что на борту твоей машины большими буквами написано ЛОНДОН.
Существуют центральные станции и их «сателлиты»; на центральных обычно работает от 3 до 6 машин, а на маленьких – от 1 до 4. Ночью машин меньше, поэтому ты можешь оказаться в составе единственного экипажа, работающего со своей станции.
В Лондоне мы принимаем более 3500 вызовов в сутки, и при наличии 400 машин, из которых активно используется только три четверти, редко имеем время на отдых. Обычно на один вызов уходит около часа, и считается, что каждого пациента мы должны отвезти в больницу.
Самая длинная смена продолжается 12 часов, за которые мы должны выполнить 10–13 вызовов: это не очень много, но передышек себе не позволишь… 97 % рабочего времени мы проводим вне станции (сравните с 3 % у пожарной бригады).
Тем не менее это действительно классная работа.
Ночные смены
На медицинских форумах постоянно ведутся дискуссии о том, кто в какую смену предпочитает работать. Как многие другие, я люблю работать по ночам. Причин этому немало, но главные можно выделить.
1 У меня нет семьи, и я могу валяться в кровати, сколько мне вздумается. Завтракать в обед… перекусывать кебабом на ланч… и ужинать мороженым.
2 Улицы по ночам пустые, так что можно ездить, как в «Форсаже».
3 Вызовы бывают самые причудливые: на происшествия с «секс-игрушками», разные правонарушения и ножевые ранения…
4 Такое чувство, что весь мир принадлежит тебе: вокруг никого нет, а те, к кому приходится обращаться, пребывают в полном шоке от того, что их разбудили среди ночи.
5 Приходится часто взаимодействовать с полицией, а они – отличные ребята.
6 Можно спокойно спать, пока по телеку идут утренние шоу. Уж простите, но я не могу понять, что люди находят в «Трише» или «Этим утром».
7 Не надо выезжать на вызовы в школы, где тебя окружают 400 орущих детей, только потому, что кто-то из них вывихнул лодыжку.
8 Гораздо реже общаешься с начальством: обычно не сталкиваешься с ним вообще (что всегда хорошо); я стараюсь по возможности избегать подобных встреч. Мое имя руководство станции запомнило лишь через полгода после того, как я к ним поступил.
9 Холодным зимним утром я иду домой, в теплую кроватку, пока все остальные плетутся на работу.
Я по-прежнему люблю ночные смены, что делает меня исключением в службе скорой помощи Лондона. Большинство интересных вызовов поступает как раз по ночам.
Работа, работа, работа
Стоило мне опубликовать предыдущий пост про ночные смены, как к нам поступило подряд два «настоящих» вызова. Первый был к 76-летнему мужчине с остановкой сердца. К сожалению, несмотря на все наши усилия, надежды было мало: он скончался позднее в больнице, так как сердце запустить не удалось. Его жена, с которой они прожили 50 лет, не могла поверить в происходящее, а я был слишком занят реанимационными мероприятиями, чтобы ее утешить. Это одна из тех вещей, которых мне недостает после работы медбратом: иногда очень важно уделить больше времени родным. Если ничего не можешь сделать для пациента, обрати внимание на его семью. Впервые за 50 лет ей предстояло спать одной, а сиделка, которая за ней присматривала, показалась мне отнюдь не самым симпатичным человеком в мире. Я немного задержался в больнице, чтобы переговорить с вдовой. Единственное, чем я мог ее утешить – аргумент, который я использовал уже неоднократно, – что ее муж не страдал и даже не почувствовал всех тех манипуляций, которые мы над ним производили.
Следующий вызов был к мужчине, который, слишком много выпив, свалился прямо на улице. Он находился в измененном состоянии сознания, возможно, из-за алкоголя, но также из-за большой раны на голове, откуда на мостовую обильно текла кровь. Все могло быть и хуже: мужчина лежал прямо на дороге, и его запросто могла переехать машина. Для того чтобы предотвратить смещение позвоночника в подобных ситуациях, существует специальная процедура. Но пациент сопротивлялся, поэтому во время перевозки мне пришлось придерживать его голову руками, и все это время кровь текла через повязку у него на голове, заливая нашу форму, каталку и пол в машине. Брызги попали даже на лицо моего напарника, что его, естественно, не порадовало.
Я только что вернулся из больницы (куда отвозил еще одного пострадавшего) и могу сказать, что с нашим пациентом все в порядке, похоже, измененное сознание спровоцировал только алкоголь. Пока он недостаточно протрезвел, чтобы вести осмысленные разговоры, но выглядит куда лучше, чем в тот момент, когда мы его подобрали.
Я по-прежнему регулярно вступаю в борьбу с пьяными пациентами, а упоминание о крови, брызгающей в лицо, послужило поводом для следующих нескольких постов.
Новая форма (по-прежнему зеленая)
В Лондонской службе скорой помощи теперь новая форма. Она включает в себя брюки-карго и толстовку, которая, несмотря на симпатичный вид, греет довольно плохо. Проблема в том, что для нас шьет компания «Alexandra», и репутация у нее не лучшая. Не буду говорить, что даже мерки она не может снять правильно: у меня талия куда меньше 96 см, сколько бы кебабов я не съел. Гораздо больше меня беспокоит то, что пуговицы с форменных рубашек имеют неприятное свойство отрываться в самый неподходящий момент. Когда пуговица падает в рот пациенту с остановкой сердца, которого ты пытаешься реанимировать, его родственники, теснящиеся вокруг, не проникаются к тебе доверием. Считается, что у меня восемь рубашек, но две из них проявили себя не лучшим образом, так что теперь у меня осталось только шесть с нужным количеством пуговиц.
Новая форма смотрится неплохо. Ее украшает логотип Национальной службы здравоохранения на случай, если слова «СКОРАЯ», написанного большими буквами на борту нашей машины, недостаточно, чтобы удостоверить нашу профессиональную принадлежность, а у рубашек под мышками вставлена сетка, чтобы мы меньше потели. Брюки обработаны специальным составом под названием «Пермагард» (это не я придумал), который якобы убивает бактерии, что очень полезно с учетом состояния жилищ, которые мы вынуждены посещать. Сигнальные жилеты действительно бросаются в глаза, а еще нам полагаются вязаные шапки, тоже зеленые (наверное, для того, чтобы сотрудники не надевали их никуда, кроме работы).
Ходят слухи, что скоро нам будут выдавать еще и новые ботинки… «Магнумы». В этом смысле мы похожи на военных: покупаем собственную обувь, потому что казенная слишком жесткая.
Вообще, новую форму положено носить с декабря, но те, кому она оказалась по размеру, уже ходят в ней на работу. Начальство недовольно, но официальных замечаний никому не делало.
На данный момент у меня пять рубашек с правильным количеством пуговиц. И мы до сих пор сами покупаем себе ботинки.