Тимур Ачилов
Эпидемия ультранасилия
От тряски, вызванной падением агента, прицел винтовки, через который я наблюдал бой, переводиться на одну из крыш ближайших строений. Там, на самом углу, сидит ровно пять каких-то маленьких тёмно-зелёных существ. Увеличив кратность, я замечаю, что это либо жабы, либо лягушки, которые просто наблюдают за всем происходящим. Как они сюда попали? Наконец показав, что они всё же живые существа, а не статуи, лягушка, что дальше всего от края толкает свою соседку лапкой. Та двигается и толкает следующую. Так они доходят до последней, которая сидит на самом краю. Когда её подталкивают вправо, она сдвигается и, не обращая внимания на то, что сидит буквально в воздухе, продолжает смотреть за сражением. Протерев глаза, я перевожу прицел обратно, пытаясь не думать о том, что только что видел, и убеждая себя в том, что это была галлюцинация.
Вдруг, прямо перед Цербером возникает только что прилетевший Плывущий, который сразу начинает втягивать воздух, кружа вокруг нашего защитника. Пёс пытается попасть в него из хвостовой пушки, следя за движениями агента средней головой, пока две другие работают с Исполином. На подмогу прилетают два вертолёта, которые после двух пристрелочных выстрелов поражают цель и переводятся на основного противника, готовясь пролететь над ним и спустить дополнительную дозу нестабильной вакцины. Цербер, подобравшись к великану ещё ближе, получает его задними лапами прямо по морде средней головы, от чего отстраняется на пару метров. Исполин использует этот временной карман, чтобы повернутся брюхом к земле, быстро встать на дыбы, опираясь на здания, и сбить один из вертолётов передней лапой. Вертушка стремительно влетает прямо в здание, разрушив в стене то, что ещё не было разрушено гигантами. Второй винтокрыл разворачивается и пытается отлететь подальше, чтобы занять более выгодную позицию. На его высоту поднимается троица Плывущих, которые раньше скрывались за большими строениями. Они начинают наворачивать круги вокруг него, втягивая воздух, чтобы зарядить свои лучи. Издав свойственные звуки удара молнии, вертолёт стреляет точно по двум агентам, сбивая тех. В этот момент, видно, что последний усатый дирижабль уже зарядил своё оружие и готовиться в нужный момент им воспользоваться. Основное орудие коптера также готово к выстрелу, но закончить дело ей не было суждено. Агент открывает глаза, ослепляя экипаж машины яркой вспышкой, и разрезает её, будто нож масло. Две половинки винтокрыла практически моментально оказываются впечатанными в асфальт. Плывущий с довольной мордой уже летит в сторону приходящего в себя Цербера, но тут же получает шприц из хвостовой пушки в бок. Не теряя драгоценных секунд, Исполин набрасывается на железного пса, который позволяет придавить себя к земле, чтобы через мгновение внезапно подняться и откинуть котяру в ближайшее здание. Ударившись спиной о стену и выбив добрую половину окон, агент падает на землю и отбегает от своего противника подальше. Обломки здания начинают отваливаться всё чаще, пока не становиться очевидно, что оно вот-вот рухнет прямо на Цербера. Заметив это, он пытается отползти назад в сторону перекрёстка, но громадный кот в последний момент решительно толкает его в обратном направлении, отчего пёс не успевает увернуться и его накрывает обвалом.
На точке контроля воцаряется абсолютная тишина. Все молча наблюдают, как пыль от посыпавшейся высотки медленно кружиться, плавно приземляясь на груду, где был погребён наш гигантский защитник. Исполин, стряхнув с себя бетонную крошку, встаёт на свои четыре лапы и поворачивается к нам. По его морде расползается длиннющая гадкая острозубая улыбка, а глаза хитро прищуриваются. Он поднимает голову вверх и раскрывает пасть только для того, чтобы издать горловой, очень отдалённо напоминающий злорадный смех, звук. Успокоившись, агент совершает пару угрожающих шагов в нашу сторону и, увидев, как мы все сжались, снова заливается тем же жутким хохотом. Махнув передней лапой, словно сказав: “Не боитесь!”, он вальяжно подходит к массивной куче, которая раньше была красивым строением, и забирается почти на самую её вершину, где поудобнее укладывается.
Последняя надежда мертва. Теперь даже Порядок ничего не сможет поделать. Вновь желаю посмотреть на Прямого. Интересно, что он об этом думает? Что с его лицом сейчас?
До сих пор уверенный непоколебимый взгляд сверлит врага. До сих пор боевая стойка с винтовкой наперевес угрожает любому, кто сунется ближе. До сих пор сурово сжатый кулак сдерживает в себе весь страх и уныние, что гложет моего друга.
Даже сейчас? Даже в такой ситуации?! Когда наша жизнь буквально зависит от жажды крови этого зверя? Даже сейчас он всё ещё стоит на своём? Мне нечего сказать по этому поводу.
Засматриваюсь на гору, занятую высшим хищником. Странно, но с неё один за другим начинают скатываться обломки, будто она дрожит. В один момент Исполин открывает свои испуганные глаза, но не осмеливается сдвинуться с места. Когда груда начинает шевелиться настолько активно, что даже великан медленно соскальзывает с неё, из самой вершины вырывается металлическая лапа с оголёнными когтями. Небольшим размахом набрав скорость для удара, лапа проноситься около морды Исполина и, словно лезвиями, с силой распарывает глаз. Кажется, на весь город, раздаётся дикий, схожий с визгом, крик боли. Агент хватается за раненое место лапой, пока густые струи не торопясь стекают по шерсти, окрашивая её в тёмный багровый цвет. Тем временем Цербер уже наполовину вылезает из-под завала, когда к нему подлетает новая троица Плывущих. Одного пёс успевает обезвредить гипнотическим светом, отчего тот приземляется на ближайшую высотку, пока остальные набирают воздух для залпа. Сконцентрировав свои лучи, они проходятся ими прямо по шее левой головы, лишив гиганта этого оружия. Модуль огромной машины отваливается и укатывается на перекрёсток, сверкая нам разбитым зелёным глазом. Свисающая полурезиновая кожа, словно растекается по земле. В этот момент средняя голова издаёт громкий и грозный рёв, заставляющий Исполина зажать уши и раскрыть окровавленный шрам, оставленный тремя бритвенными когтями. Правая волчья голова поворачивается к нему и дует плотным потоком белого газа, под действием которого Исполин кубарем скатывается с горы, сотрясая землю. Шерстяные облака готовят следующую атаку, пока волчья пасть нацеливается на одного из них и снова выпускает струю нестабильной вакцины. Остаётся последний. Он лишает Цербера ещё одной головы, оставляя в нём, дымящуюся белым газом, пробоину и только среднюю голову, не наделённую никаким особым оружием. Пока защитник пытается выбраться, на него набрасывается Исполин, случайно вытащив его из груды обломков. По железной морде он наносит последовательные ритмичные удары, пока его не сбрасывают с себя неимоверной силой сервоприводных лап. Пушка на хвосте свободна, и Цербер не упускает возможности пальнуть из неё несколько раз в Плывущего, который ловко уворачивается от каждого выстрела, кроме последнего. Как и свои собратья, он опускается на крышу ближайшего здания и засыпает. Робот тем временем озирается по сторонам в поисках своей главной цели, которая стремительным рывком проноситься за ним, оторвав зубами хвост и тут же выплюнув его. Исполин и Цербер вновь стоят друг на против друга. Агент тяжело дышит и переминается с лапы на лапу. Машина искрит всеми своими повреждёнными в битве частями, но видно, что готова броситься на врага, который также это понимает. Кот молниеносно разворачивается, задевая тушей здания, и убегает, поджав хвост.
Сражение, наконец, окончено. Можно выдохнуть. Или нет?
Цербер поворачивает единственную оставшуюся морду к нам. Из глубоких рубцов на его трясущемся теле сочиться чёрная вязкая жидкость и свисают пучки проводов. В других пробоинах, зияющих по всему телу, видны его внутренние механизмы, некоторые из которых медленно горят и плавятся. На макушке обрывистыми лоскутами болтается синтетическая кожа с короткой защитной шерстью, оголяя блестящий металлический череп. Его печальные глаза глядят прямо в душу, пёс начинает жалобно скулить, словно живой, потирая лапами свои повреждённые места. Медленной ковыляющей походкой, он скрывается за высотками.
И вновь решаю посмотреть на Прямого. Взгляд не выражающий ничего, никаких эмоций. Винтовка, которую он крепко сжимал в руках, теперь валяется на полу. Общий его вид можно описать, как поникший.
Если даже Воронин сдался, значит, близятся действительно тёмные времена.
Сегодня нас экстренно эвакуировали с точки контроля. Как и при прошлом ЧП с Исполином, всех допросили. Допрос пролетел перед моими глазами размазанной картиной. Не было сил, чтобы думать. А взять силы было неоткуда, леденящий разум не позволял горячему сердцу разжечь во мне новую надежду, чтобы помочь преодолеть осознание нашего поражения. Попытки найти эту надежду в ком-то другом не увенчались успехом. Все поголовно были глубоко подавлены случившимся. Да, нас защитили, и мы даже вернулись, но какой ценой? Потерей нашего основного козыря. Если его не смогут восстановить в ближайшее время – всем конец. Даже если я скажу сейчас это в слух, никто не будет возражать, все смирились.
Нас спасёт лишь чудо.
Инцидент №13 "Глоток свежего воздуха"
Цербер поворачивает единственную оставшуюся морду к нам. Из глубоких рубцов на его трясущемся теле сочиться чёрная вязкая жидкость и свисают пучки проводов. В других пробоинах, зияющих по всему телу, видны его внутренние механизмы, некоторые из которых медленно горят и плавятся. На макушке обрывистыми лоскутами болтается синтетическая кожа с короткой защитной шерстью, оголяя блестящий металлический череп. Его печальные глаза глядят прямо в душу, пёс начинает жалобно скулить, словно живой, потирая лапами свои повреждённые места. Медленной ковыляющей походкой, он скрывается за высотками.
Руки слабеют, они больше не способны держать винтовку.
Я держался дольше всех. Моя вера в Порядок была слишком сильна, чтобы оставить надежду, ведь, когда я был готов это сделать, создатели давали повод продолжать сражаться, помогали, чем могли. Однако, на горьком опыте я понял, что больнее чем терять надежду, может быть только терять её же, сразу после того, как обрёл.
Ружьё медленно скользит по плотной ткани перчаток и с глухим звоном падает на землю.
Желание защитить и невозможность защитить. Это чертовски больно. От такого грудь будто сжимает тисками и начинает колоть так сильно, что уже готов сам себе вырвать сердце. Но я не должен. Нужно что-то иное.
Глаза медленно заполняет серая густая дымка.
В такие моменты приходиться лишь сжать кулак изо всех сил, чтобы запереть в нём всю боль. Пусть печёт, пусть колет. Стерплю. Должен пережить это, ведь единственный оставшийся вариант – полностью лишиться чувств, а этого я сделать никак не могу. Не должен. Иначе, зачем всё это? Зачем сражаться, если готов потерять человечность?
Пальцы отказываются двигаться, сколько не пытаюсь их расшевелить.
Так я думал. Теперь всё намного хуже. Я просто устал. Устал от поражений, устал от жертв, устал от боли и… Устал от чувств.
Ноги начинают подкашиваться. Уже нет сил ровно стоять. Тело шатается из стороны в сторону, будто я не на твёрдой земле, а где-то в бушующем океане, на сколькой палубе, что так и норовит выскользнуть из-под ног.
В каждом из нас за контроль над разумом борются два пса: один – белый пушистый ласковый и добрый самоед, второй – чёрный короткошёрстный суровый и безэмоциональный доберман. Первый олицетворяет чувства. Он всегда готов разделить с тобой радость и печаль. Поможет оправиться от поражения и насладиться победой. Всегда лизнёт тебя в нос, вне зависимости от того, что у тебя на душе. Живёт этот пёс в сердце. Второй являет собой холодный расчёт. Он требует повиновения логике, награждая рассудительностью. Дом этого пса – в голове. Вместе они дерутся за влияние на принятие решений. Белый – хочет действовать из побуждений чувств и эмоций, чёрный – желает эффективности и объективной правильности действий. Кто-то даёт больше власти первому, кто-то второму. Так и формируется личность. Так сформирован и я…
Наконец, мои опоры не выдерживают, и я обрушиваюсь вслед за своим оружием.
Я так устал от поражений, от чувств… Если я правильно понимаю, белый пёс – источник всего этого. Не могу больше так жить, слишком больно. Если псу будет негде жить – он уйдёт, а значит, уйдут и эмоции, уйдёт и боль. Я готов заплатить счастьем за отсутствие печали.
Ухожу глубоко в себя. Как всегда, лишь пустота, по которой движется множество потоков всех мыслей, что приходят, приходили или придут ко мне. Райское наслаждение. Но, я здесь не за этим.
Осматриваюсь. Идеальная белизна простирается во всех направлениях. Не такая яркая, чтобы слепить глаза, но и не такая тусклая, чтобы приходилось напрягать зрение. Вокруг, то бегают строчки печатных букв, то плавают аморфные прозрачные образования. Мысли. Каждую я понимаю, каждая мне знакома. В самом верху виден белый, как и всё пространство, потолок. Или пол? Не важно. По нему, словно какое-то растение, стелется множество тонких розовых канальчиков, сходящихся на главном, похожем на грецкий орех, организме. Рядом с этим большим бежевым наростом ходит чёрный пёс. Худой, высокий, с длинной мордой, он внимательно смотрит на меня, задрав голову. Взгляд его выражает одну простую мысль – “Не подходи”. Собственно, я здесь и не за ним.
Смотрю себе под ноги. Та же белая поверхность, буду называть её полом, хотя понятие это здесь довольно спорное. Ярко-красный объёмный овал, полностью покрытый тонкими, то алыми, то синеватыми полосками. Дюжиной своих толстых багровых корней он впился в поверхность, будто огромный насос, выкачивающий или перекачивающий что-то. Вокруг него задорно скачет белый пёс. Мохнатый и низенький щенок, будто аккуратное облачко на небе, весело лает, завидев меня.
Гребу руками и ногами в сторону пола. Тут – это единственный способ перемещения, если ты далеко от твердыни. Как только я ровно встал на ноги, пёс подбежал ко мне и начал настойчиво лизаться. Не сильно отпихивая его, я подхожу к тому, что он охраняет. Намекая на игру, собака скачет на месте и слегка толкает меня.
– Прости, мне нужно кое-что сделать, – говорю, после чего щенок моментально успокаивается.
Подхожу к одному из этих корней, берусь за него обеими руками. Чувствуется вибрация того, что по ним что-то течёт. Поворачиваю голову в сторону пса. Он мирно сидит, виляя хвостом, и недоумённо глядит в ответ.
– Ещё раз извини, малыш. Но это необходимо. До встречи.
С силой тяну корень на себя. Очень медленно, но он поддаётся и потихоньку вылезает. В этот момент собака начинает громко лаять и прыгать вокруг меня, пытаясь остановить.
– Я постараюсь быстрее, малыш. Потерпи, прошу, – губы начинают подрагивать.
Резкий рывок и труба полностью выдернута. Осталось ещё одиннадцать. Жалобный скулёж эхом разноситься по всему пространству, долетая даже до потолка, откуда в ответ слышен уже радостный лай. Продолжаю отрывать один корень за другим. С каждым разом на груди становиться всё тяжелее, а пёс скулит всё жалобней. Выдрав шестой, я слышу, как совсем рядом приземлилось что-то массивное. Посмотрев за спину, обнаруживаю там чёрного пса. Звериный оскал и злобный рык, не заставляют сомневаться в его намерениях. К нему ползёт белый, но, глянув на того свысока, чёрный лишь надменно отпихивает его морду лапой и подходит к следующему корню. Крепко схватив зубами, он тянет изо всех сил и вырывает. Пушистый поднимает невыносимый вой. Приходиться лишь закрыть уши и подождать, пока он закончиться. Только сейчас замечаю, что с приходом чёрного стало намного легче, будто он снял с меня часть груза. Задорно тявкнув, он подзывает меня и намекает на то, чтобы я завершил начатое. Повинуюсь.
Остаётся последний. Белый не способен даже подползти ко мне, но взглядом упрашивает не трогать. На моих глазах выступают слёзы, но тут же рядом появляется чёрный пёс. Он кладёт свою, словно вытесанную их чёрного гранита, голову рядом со мной, пытаясь придать уверенности в правильности моих действий. Во мне вновь появляются силы продолжать. Начинаю тянуть. Белый, надрываясь и кряхтя, издаёт, наверно, свой прощальный и самый печальный вой. Руки захватывает дрожь и слабость.
Как я мог? Почему я до сих пор продолжаю это делать? Я… Нет, хватит!
Отпускаю корень и в бессилии падаю на пол. Глаза сразу закрываются.
Очередное утро. Нет сил даже назвать его унылым. Просто утро. Маршируем вслед за Ковальчуком, как и каждый день, как и каждую неделю, как и каждый месяц. Ежедневная рутина… Хоть что-то приятное в этом бескрайнем океане, утопившем в своих темнейших глубинах все надежды, что теплились в наших искалеченных душах. Но меня почему-то это не заботит. Вчерашнее поражение – просто поражение, ничего более. На душе – легко, тяжесть отступила, переживания ушли. У меня получилось. Я избавился от боли.
Сейчас должна быть физзарядка. Пока мы стройным шагом движемся за командиром, воспоминания о былом заполняют мою голову.
***
– Напомни-ка, что сегодня должно быть? – спрашивает меня Косой.
– Сегодня будем охранять точку контроля №2, – шёпотом отвечаю я.
– Уже?! – громко восклицает мой друг, после чего затыкает себе рот ладонью.
***
Раньше эти постоянные вопросы мне надоедали. Сейчас же я тщетно надеюсь услышать их вновь. Как же я хочу, чтобы те времена вернулись…
Однако, время не стоит на месте. Мы беспрерывно двигаемся вперёд, а значит нет нужды сожалеть об утерянном прошлом. В одну реку нельзя зайти дважды. Печаль – лишняя трата времени и сил, а силы мне нужны будут для выполнения боевых задач. Пожалуй, лучше их поберечь.
Сегодняшняя тренировка начиналась, как обычно: бег, разминка, специальные упражнения и так далее. Когда всё закончилось, нас, как и всегда построили в шеренгу, но на завтрак не отправили. Вместо этого Ковальчук, взяв в руки панель управления оборудованием спортзала, быстро что-то понажимал, и из пола на беговой дорожке поднялись небольшие заграждения, высотой примерно до колена.
– Бойцы, поздравляю с окончанием разминки, – сержант ехидно прищурился. – Сейчас вы должны будете пройти всё то же самое, но с парочкой интересных отличий. Не вижу радости на ваших лицах! – злорадный оскал появился на его лице. – Что ж, в любом случае, вы, конечно, поняли, что нормативы для вас капельку усложнили. Не переживайте, вам это только на пользу, уж вы мне поверьте.
Молча ожидаем следующих команд.
– Никто даже тяжко не вздохнёт? – командир удивлённо хмыкнул. – Ну, ладно. Марш в кладовую за вещмешками! Специально для вас напрягся, вернее напряг помощника кладовщика, чтобы тот вам экипировку сюда притараканил, – он расплылся в самодовольной улыбке.
Первым зайдя в тёмную кладовую, я наощупь ищу свой мешок. Отличаю по нашивке с номером, благо, цифры на ней выступают и можно тактильно их ощутить. Так поступает каждый после меня, кроме последнего. Он находит на стене выключатель и, молча поглядев на нас, будто на умственно отсталых, берёт мешок и вместе с нами выстраивается на прежнем месте.
– Экипироваться! – командует Ковальчук.
Как и всегда, я выполняю приказ быстрее всех. Ничего удивительного, кто усерднее и дольше всех тренировался, тот и лучшие результаты показывает. Однако, на этот раз время нам не засекали, видимо, уже нет в этом смысла. В норматив всё равно вписываются все, не исключая неумёху Петухова.
– А теперь, как я и говорил, повторяем! Между первой и второй – перерывчик небольшой, – коротко посмеявшись над своей же шуткой и не услышав в ответ того же, он делает серьёзное лицо. – Так, сначала бег с препятствиями. Бежим ровно по своим дорожкам. Если увижу, что какой-то умник оббегает заграждения – повторим всё для закрепления. Марш!
Такая тренировка оказалась намного сложнее обычной. По её окончании мы были так вымотаны, что напоминали выжатые половые тряпки. Даже не знаю зачем нам такая подготовка, если наша задача – просто охранять точку контроля. В любом случае, раз сказали – значит необходимо.
Следующий пункт в графике – завтрак. Ничего удивительного там не произошло, кроме одной детали. Сразу после нас, в столовую зашли несколько отделений, судя по форме, часовые первой линии обороны. Вроде бы ничего странного в этом нет, если не один важный момент – все поголовно были людьми. Никогда не случалось такого, чтобы человек в звании рядового находился здесь. Да и вообще, никогда не было так, чтобы ЧЕЛОВЕК был простым рядовым при правлении Порядка. Общеизвестный факт, что эффективнее использовать гибридов, ведь наш потенциал в физическом развитии намного выше, чего не скажешь про интеллект. Поэтому нами и командуют именно люди, а не более опытные гибриды. Впрочем, если командование приняло такое решение, значит так и было необходимо.
После приёма пищи Ковальчук решил сделать небольшое объявление, выстроив нас в казарме.
– Итак, думаю, ВСЕ заметили тот молодняк, что пожаловал в наши прекрасные чертоги, – сержант развёл руками, будто обводя нашу часть бункера. – Отвечу на возможные вопросы заранее – да, они люди, нет, они не сумасшедшие. Участники неофициальной организации НСУ – Народное Сопротивление Ультранасилию. В общем и целом, здравые ребята. Уже долгое время боролись за возможность помочь Порядку с агентами, но постоянно получали отказ. Как вы могли понять, до сего момента. Вчерашний, – он прокашлялся, – инцидент очень сильно взбаламутил общественность. Да так сильно, что практически на всех этажах жилой зоны проходили митинги, требующие разрешить гражданам подписание контракта на несение воинской службы. Порядок очень пожалел, что понаставил везде своих скрытых камер, хе-хе. Ладно, вы ведь понимаете, что на вас это тоже повлияет, верно? – он нагнулся в нашу сторону и поднял левую бровь, держа руки за спиной.
Мы молча кивнули.
– Надеюсь вам интересно, каким именно образом. Всё же, не хотелось бы, чтобы вам совсем было плевать на себя после тех событий. Знаете, как говориться, дерьмо случается. Наша же задача – его разгребать. Этим и займёмся, молодцы-удальцы. Короче, людей поставят на первую линию обороны, не дальше. Соответственно, те гибриды, которые раньше там служили переедут на вторую, следующие – на третью и так далее. В нашем же случае, раз мы служили на последней, предстоит нечто совершенно новое. Думаете, зря нам тренировки усложнили? Нет дыма без огня, бойцы! – он поднял указательный палец. – Миссией нашего взвода будет зачистка одного участка от агентов. Особо не бойтесь, это тестовое задание. Нас пока проверяют, так что ничего страшного там не будет. Ну, это я вам прояснить ситуацию решил, перед продлением контрактов. Вы же ещё не забыли?
Услышав его слова про контракт, я почувствовал, как глубоко в груди что-то ёкнуло. Косой… До сих пор не уверен, что он блефовал насчёт того, что откажется продлевать свою службу. Я должен, нет, обязан спросить и попытаться отговорить его.
С другой стороны, даже, если он уйдёт, что такого произойдёт? Такие индивиды, как он, лишь вносят смуту в разумы своих сослуживцев. А это очень опасно. Лучше будет, если его перенаправят куда-нибудь. Поработает за станком, вот мозги на место и встанут! Немного, конечно, разочаруется в жизни, ну и что?
Что я такое несу? Мы же даже не знаем, куда отправляют гибридов, которые не захотели продлевать контракт. Уж очень сомневаюсь, что его просто поставят за станок. Вдруг, ему срок пришьют за измену Родине? А вдруг вообще, под трибунал! Я не хочу такой судьбы для друга!
Ну посидит он годик-другой, или сколько там сидят за подобное? Да даже, если по высшей мере наказания, – руководству виднее, что со своими ресурсами делать. Кого-то – в утиль, кого-то – на повышение. Всё продумано, не о чем беспокоиться.
Что за бредовые мысли? Косой – мой товарищ, я не могу так с ним поступить!
– Так, не будем задерживать дорогого и любимого прапорщика. А то мало ли, по шапке надаёт. А ну, за мной, шагом марш! – скомандовал сержант.
Когда мы выстроились около канцелярии Кузнецова, Ковальчук начал поочерёдно называть наши фамилии и отправлять в кабинет. Мы с другом были в середине списка, поэтому я начал действовать, не теряя времени даром.
– Косой, спрошу прямо, ты же не собираешься отказаться от продления контракта? – на лбу выступили ледяные капли.
– С чего бы мне его продлевать? Да и, почему это тебя беспокоит? Боишься потерять свою грушу для битья? – его недовольное выражение лица вместе с надменно поднятой бровью очень быстро разъедали мою уверенность в успехе убеждений.
– Послушай, прости за это, но, согласись, тебе не стоило останавливать меня при задержании и говорить того при нападении агентов. Я не хочу тебе зла, просто иногда ты ведёшь себя крайне необдуманно. Ещё и во всех бедах винишь Порядок, хотя не будь его – нас бы давно уже не было в живых.
– Как ты не понимаешь? Нас используют не как солдат, а как живую заслонку! – его шёпот стал слишком громким и его вполне мог услышать Ковальчук. – Порядку плевать на нас! Он защищает только людей. Мы для него – пушечное мясо, существа второго сорта.
– Если это так, то почему он взял их часовыми?
Косой не нашёл, что ответить, и просто промолчал.
– То-то же! И кстати, Гаврилов, вспомни-ка, что ты говорил о точках контроля, как ты их боялся. Мол, их сделали для того, чтобы не дать нам сбежать. И, вот как интересно получается, что туда именно людей поставили. Не берегут своих же, значит? Или как?
– Верно, – он опустил взгляд в пол.
– Я понимаю, ты не хочешь всего этого противостояния, не хочешь сражаться. Тебе и правда больше подошла бы мирная работа. Но, подумай сам, ты знаешь хоть одного здорового гибрида, который не служит по контракту? Считаешь, если ты откажешься, то тебя отпустят на все четыре стороны? Такого никогда не случалось!
– Тогда я буду первым, – твёрдо ответил Косой.
– Не будь наивным, прошу! Никто из нас не знает, что с тобой сделают. Да, я соглашусь, Порядок распоряжается нами, как предметами. Но это суровая правда, пойти против неё не получиться, как ни старайся.
Друг снова поник.
– Так… – сержант внимательно посмотрел на список, выискивая следующего. – Гаврилов, топай-давай!
Молю, сделай правильный выбор.
Каждая секунда длиться словно отдельная вечность. Сейчас дело даже не в том, что мы можем не увидеться больше, а в том, что он может попасть туда, откуда не возвращаются.
Нет смысла переживать. Что будет – то будет, я никак не смогу на это повлиять. Очистить голову от лишних мыслей – лучшее, что можно сейчас сделать. Время пролетает незаметно, когда ни о чём не думаешь.
Вот и Косой выходит из кабинета. По лицу сложно определить его настроение, выражение несвойственно-нейтральное. Решаю не спрашивать его пока что, так как тут же вызывают меня. Захожу в канцелярию. Вновь всё вычищенное и блестящее, включая Кузнецова. Не задерживая ни на чём взгляд, чётким шагом подхожу к столу, сажусь и молча подписываю бумагу, которую мне пихнул прапорщик. Закончив дело, я поднимаю взгляд чуть выше, заметив его суровый взгляд из-под низко надвинутой фуражки. Рядом с ним вижу массивную стопку бумаг и всего один лист чуть левее. Видимо, это один отказ. Лишь бы не Гаврилова…
– Чего сидишь, иди уже! – прикрикнул на меня прапор и закрыл большую часть того одинокого листа ладонью. – Нечего тут смотреть.
Выхожу в коридор и становлюсь в строй к остальным. В голове прокручивается навязчивая мысль, что подпись на том листе принадлежала Косому. Лишь бы это было не так…
Когда бумажные вопросы были утрясены, и мы ждали команды сержанта, неожиданно, прямо к дверям канцелярии подошли уже знакомые мне два амбала. Те самые здоровенные гибриды, что забрали с собой участника АНнВ. Из своей обители вышел прапорщик, строгой походкой, сделавшей бы честь любому офицеру, встал между этими полупсами.
– Пока вы не ушли, мне нужен один… для дела, – лицо его помрачнело. Пусть оно и не было добродушным, но отличить нейтральную суровость от злой я пока могу. – Кто из вас подписал отказ?
Никто не двинулся с места. Мой взгляд перевёлся на товарища. Не уж-то всё-таки он… Нет-нет-нет, только не это!
– Хорошо, раз не хочешь выходить сам, я тебя вызову, – он берёт в руки, вероятно, тот самый листок и всматривается в написанное.
Сердце бешено колотиться. Я бы сейчас скрестил пальцы, если бы не команда “Смирно”. Прошу, только не он.
– Петухов, подойди-ка сюда, – Кузнецов поманил Куру пальцем.
Вмиг побледневший боец на дрожащих ногах выходит из строя и встаёт около прапорщика. Тот молча глядит ему в глаза сверху вниз, от чего Петухов втягивает голову в плечи.
– Послушай-ка, т о в а р и щ…, – командир по-отечески кладёт ему руку на плечо. – Ты же славный малый. Зачем отказную написал, а? – внимательно посмотрел в его глаза.
Куру начинает бить настоящая дрожь. Он, пытаясь отвести взгляд, силиться что-то сказать, но его прерывают.
– Ладно, уже не важно. Братцы, отнесите-ка его, сам идти явно не сможет, – взмахнув рукой в сторону правого коридора, тяжело вздыхает Кузнецов.
Куру берут под руки два этих самых здоровяка и несут, приподнимая над землёй его безвольное тело.
С одной стороны, жалко его. Хоть бы ничего плохого не случилось с этим чудиком.
Да даже, если и случиться, ничего страшного. Порядок его холил и лелеял, а этот предатель решил удрать, чтобы шкуру свою спасти. Вот и поплатиться за свою мелкую душонку!
Почему у меня возникают подобные мысли? Будто часть меня стала абсолютно бездушным роботом, лишённым… чувств. Где-то в глубине меня послышалось знакомое до боли поскуливание.
– Сержант, сопроводи остальных на место сбора, – строгий голос Кузнецова заставил меня вернуться к действительности.
Ковальчук кивнул и двинул в противоположную странным гибридам сторону. Мы помаршировали за ним.
Выйдя из блока обеспечения и попав в тренировочно-боевой блок, мы проследовали не в свой отсек охраны точек контроля, как это бывает обычно, а в спецподразделенческий. Внутри он выглядел точно так же, как и наш, но делился на отделения разных спецотрядов, а не сразу на помещения. Наш отряд назывался: “Шиш”. Вероятно, имелось ввиду “штурмовой”, по первой букве. Удобно будет переговариваться: “Шиш-1, внимание на точку Ч2”.
Уже в нашем отделе поочерёдно заходим в арсенал за вещмешками, которые весят несколько больше, чем те, что были у нас раньше. Интересно, что туда добавили? Далее следуем к оружейке, где получаем какие-то новые пушки, напоминающие современные калаши с более габаритным стволом. Такой апгрейд на средних-коротких дистанциях будет явно эффективнее, чем простая винтовка. Не так удобно, как классический автомат, но, имеем – что имеем. Благо, есть то, чего все мы так долго ждали – магазин. Целых двадцать патронов, вместо перезарядки после каждого выстрела! Рай для часового, необходимость для нас. Взяв оружие, следуем к помещению, подписанному, как “Выход №6”. Такой же огромный округлый тоннель, что и в нашем прошлом отделе, так же освещается белыми настенными лампами, огромные двери тоже на месте. Видимо, я и правда преувеличивал совершенство этой части бункера. В помещении скрестив руки за спиной, уже стоял Ершов. Он молча глядел в пол, видимо, погружённый в свои мысли. Как только он обратил на нас внимание, его уголки губ тут же слегка поднялись. Его измученное последними событиями лицо, вновь стало напоминать то, что мы видели при первой нашей встрече. Как жаль, что невозможно вернуть времена, когда всё было проще…