Тимофей Николаевич Грановский
История позднего Средневековья

Лекция 3 (15 сентября)

Прагматическая санкция, изданная Карлом VII в 1438 г., представляет важный документ, свидетельствующий о новых отношениях церкви к государству. Король французский представляет здесь себе и выборному французскому духовенству важнейшее место в церкви. Это явление уже не средневековое. Но еще замечательнее два другие нововведения. Когда кончилась война с англичанами, обнаружились неудобства другого рода: правительство не знало, куда девать эти многочисленные толпы наемников, не знавших другого употребления времени. В 1440 году вожди сделали попытку восстания против Карла, где участвовал и сын его, тогда еще юноша, Людовик XI. Он выступил на поприще истории мятежником против отца.

Карл VII заключил договоры, ибо этого иначе нельзя назвать, с самыми значительными из вождей военных, предложил выбрать лучших из воинов и составить постоянное регулярное войско, которое должно было у него находиться на жалованье. Тогда составились эскадроны gens d’armes (gendarmerie), положившие основание последующей армии. Каждый их эскадрон состоял обыкновенно при Карле (ибо число их в разное время изменялось) из 150 человек тяжеловооруженных. Каждый из них имел при себе несколько человек прислуги, двух легкоконных воинов, двух-трех стрелков, так что копье его соответствовало одному тяжеловооруженному и 4–5 легковооруженным воинам. Воинами жандармов были все бедные дворяне французские; простыми жандармами служили люди, принадлежавшие к лучшим фамилиям. Таких эскадронов первоначально было 12, впоследствии состав этих эскадронов изменился.

Теперь возник вопрос: откуда брать деньги для содержания этого войска? Мы знаем, как были неопределенны доходы средневекового государства; для каждого нового налога надо было получить согласие чинов государства, которые давали это согласие обыкновенно только на время – на 10, на 8 лет. Немногие постоянные статьи доходов не покрывали издержек государства, так что король постоянно находился в зависимости от чинов. Карл собрал чины и предложил устроить постоянные налоги, разложенные на огни королевства французского, то есть почем с огня (т. е. с каждого огня), с тем чтобы на эти деньги содержать эскадроны. Чины очень поняли важность этой меры и дали согласие на ограниченную сумму. Но они не предвидели, что эти налоги будут постоянны; последующие короли постоянно возвышали сумму, пользуясь тем правилом, что налоги сделаны постоянными и их нельзя уничтожить. Кроме того войска, которое очистило в короткое время Францию от шаек блуждавших мятежников, Карл сделал еще другое очень важное распоряжение: чтобы каждый приход держал на своем иждивении молодого и здорового стрелка из лука; прихожане должны были снабжать его пищей, одеждой, оружием. В известные сроки они собирались и составляли на войне легионы – это была первая пехота французская, вызвавшая сначала много насмешек, так как вначале и не могла быть хороша, но положившая основание последующей знаменитой пехоте Франции.

Наконец еще на другую сторону обратил внимание Карл – на парламент парижский. В истории каждого великого учреждения мы видим значительные перемены значений. Вначале оно часто имеет одну цель, но потом совсем другую. Так точно парламент был прежде в постоянном распоряжении Капетингов, употреблявших его против феодализма. Важность этого места нетрудно понять: в него подавались апелляции на феодальные суды. Но когда парламент овладел такой властью, в нем родилась потребность действовать самостоятельно, иногда наперекор королевской власти. Особенно в смутные времена XIV века парламент часто издавал распоряжения, не спрашиваясь короля, и силился из судебного места обратиться в законодательное. Этому помогало еще следующее: новый закон отдавался обыкновенно на рассмотрение королем парламенту, чтобы сличить с предыдущими законами; убедившись в такой сообразности, парламент вносил новый закон в число прочих законов, что называлось enregister une loi. Пользуясь этим правом, парламент часто опровергал распоряжения Карла, хотя в сущности шел одной дорогой с королевской властью, так как стремление короля было против выдававшихся упорных особенностей и местных обычаев. С этой же целью везде старался парламент ввести идеи римского права. Карл VII понял опасность с этой стороны. Предавая суду феодальных владельцев, Карл занимался постоянно феодальными юридическими процессами в течение остального своего царствования; но Карл понял также, что существование такого судебного сословия, как парламент, рано или поздно может сделаться вредным для короля. Тогда он основал другой парламент – Тулузский, языка ок; таким образом Франция была разбита на два округа, и влияние парламента было сильно этим ослаблено.

Еще была одна сильная власть в XIV и XV столетиях, дошедшая до апогея своего. Это была власть Парижского университета. Доколе не было книгопечатания, он должен был играть большую роль; идеи сообщались с кафедр; в число [слушателей] университета входили [не одни любознательные юноши, но] люди зрелых и преклонных лет, приходившие сюда знакомиться с новыми идеями.

Тогда Европа волновалась требованиями великой реформы; их органом был Парижский университет. Соборы тогдашние собирались под влиянием университета: там-то он выразил свои требования против злоупотреблений тогдашней власти. Базельский собор не успел в своих намерениях, с ним вместе пал Парижский университет. Но влияние его все-таки показалось опасно Карлу, он старался потому увеличивать заведения провинциальные, что должно было обессилить университет, тогда как прежде в нем собиралось до 30 тысяч студентов и более.

Последние годы жизни Карла VII отравлены были его распрею с сыном Людовиком, будущим одиннадцатым. Это был один из самых замечательнейших представителей той эпохи, именно ее отрицательного – беспокойного, тревожного характера. В 1440 г. он участвовал в мятеже военачальников против отца; через несколько лет он уходит с военными отрядами, не вошедшими в число жандармов, в Швейцарию, вмешивается в распри швейцарцев между собою и, может быть, бессознательно оказывает этим большую услугу своему государству: он потерял здесь все войска свои, и Франция избавилась от беспокойных и мятежных шаек. Несколько лет потом провел он в своем уделе, в Дофине, и здесь вполне обозначились черты будущего правителя. Он возвел множество фамилий во дворянство, чем оскорбил старые дворянские роды; эти новые дворяне назывались les nobles du dauphin. Но и отсюда тревожил он отца; избегая зато строгих мер его, он бежал ко двору Филиппа Доброго Бургундского, где он и пробыл до смерти своего отца. Можно составить себе понятие о том, на какие поступки Карл считал его способным, из того, что Карл, по уверениям некоторых, умер от голода: он отказывался принимать пищу, опасаясь отравы от сына. Людовик жил, по-видимому, беззаботно у герцога Бургундского, был другом его сына Карла Смелого, участвовал в забавах его молодости и с людьми своего общества писал непристойные сказки (дошедшие до нас под названием les sent nouvelles).

Любопытно заглянуть в эти литературные памятники, чтобы посмотреть, какого рода мысли господствовали в этом кружке будущих представителей века. Нельзя определить иначе это направление как разрушительным и отрицательным. Все власти и идеалы Средних веков подвергаются здесь циническим насмешкам и поруганию. В 61 г. умер Карл VII, Людовик отправился в Париж, сопровождаемый целым войском под предводительством герцога Филиппа Бургундского. Еще на дороге он отставил всех министров своего отца и объявил, что по прибытии произведет следствие над ними; большая часть из них бежала.

Мы имеем о Людовике XI значительное собрание источников.

Первое место занимают здесь записки Филиппа де Комминя.

Это был бургундский дворянин, служивший сначала Карлу Смелому, потом перешедший к Людовику и игравший потом важную роль в совете короля: это был ум проницательный, без теплоты чувства и без верований, но замечательный политический мыслитель. Французские некоторые писатели сравнивают его с Тацитом, но между ними нет ничего общего, кроме внешних аналогий – рассказа о жестоких властителях. Это не мешает, однако, Комминю быть великим историком, и всякий, кто хочет познакомиться ближе с тем веком, должен непременно читать Комминя. M-lle Dupont издала этот памятник с превосходными историческими и филологическими комментариями. Есть еще другой современный памятник, род журнала Chronique scandaleuz одного Burgeous.

Из новейших можно указать на отдел в истории Франции Мишле, хотя заслуживает внимания отдел и в истории Сисмонди и Henry Martin.

Парижских граждан при въезде короля поразила страшная противоположность между герцогом Бургундским и королем. Первый въехал в город, как настоящий феодальный властитель, великолепно одетый, окруженный блестящим рыцарством. Людовик был небольшого роста, худощавый, одетый в платье среднего сословия. Может быть, эта самая простота привлекла к нему сердца городского народонаселения. Между тем как Филипп давал рыцарские праздники, Людовик знакомился с добрыми горожанами, крестил у них и особенно успешно действовал на женщин, удивлявшихся дотоле невиданной простоте короля.

Это был король среднего сословия с его ненавистью к феодализму. Говорят, что на один турнир Филиппа Людовик смотрел из окошек своего дворца и особенно забавлялся следующим: незнакомый рыцарь явился на турнир и страшно избивал рыцарей; говорят, что это был мясник, подосланный королем. Вообще таких преданий о Людовике ходит очень много, но самый характер их показывает, какие черты короля врезались в память народа. Людовик старался поскорее отделаться от бургундских гостей; герцоги Бургундские всегда были любимы здесь, в Париже; Людовик боялся этого и потому охотно отпустил Филиппа обратно. Потом он приступил к управлению своим государством.

Мы видели, что он прогнал министров своего отца, судил, конфисковал их [имущество], но, в сущности, он шел той же дорогой, как отец, только с большей жестокостью и большим талантом. Положение его было не совсем твердо и прочно. Если феодализм, каким является он в XII и XIII столетиях, и ослабел, то, с другой стороны, образовались великие феодальные центры, к которым могли примыкать другие феодальные владетели. При втором государе из дома Валуа – короле Иоанне вышло в обычай давать младшим сыновьям короля значительные уделы. Таким образом, образовались важные феодальные пункты. Это были, во-первых, герцогство Бретанское, занимавшее северо-западный угол Франции. Плохо наделенное природой, это герцогство отличалось, однако, воинственным характером народонаселения. Герцоги Бретанские оказали Франции значительные услуги в войне с англичанами, но тем не менее отстояли свою феодальную независимость против короля. Другое герцогство – Бургундское. Король Иоанн после несчастной битвы при Пуатье, в которой остался ему верным один Филипп Храбрый, дал ему в награду выморочное тогда герцогство Бургундское. Филипп и сыновья его счастливыми браками и родственными союзами значительно увеличили владения. О Бургундии монография Баранта Histoure des dues de Bourgogne – полный драматический рассказ об этом времени. Можно Баранта упрекнуть в одном: он пользовался только драматической стороной событий, гражданская, юридическая сторона оставлена им почти без внимания.

Лекция 4 (17 сентября)

Мы видели Бретань, перешли к Бургундии. Это герцогство перешло от Иоанна к сыну Филиппу в 60-х годах XIV столетия.

Только четыре герцога дала эта династия Бургундии, но в четыре поколения они успели образовать могущественное государство. Им повиновалась Бургундия в тесном смысле, вольные графства Франш-Конте, Фландрия, Брабант и Голландия: одним словом, большая часть областей нынешнего Голландского и Бельгийского королевства. Области эти достались герцогам частью чрезвычайно выгодными бракосочетаниями, частью наследством. Можно сказать, что в Европе не было тогда государя более богатого, как этот ленник французского короля, герцог Бургундский. Во Фландрии лежали самые богатые города, знаменитые своею фабричной промышленностью и огромной торговлей.

Бургундия и Франш-Конте были земли по преимуществу воинственные, одним словом, ни в войске, ни в деньгах не могло быть недостатка у бургундского герцога. Но ему мешало здесь много обстоятельств: ему нельзя было проехать ни в какое другое государство, не проезжая Францию: между Бургундией и Фландрией лежали Лотарингия и Шампань. Лотарингия – под властью собственных герцогов, Шампань, присоединенная к королевским владениям, так что владения бургундские были разрознены на 2 половины. Сверх того, множество местных прав и правил ограничивали герцогскую власть. Несмотря на огромные богатства городов, [герцог] не мог без особенных усилий ими пользоваться. Часто, чтобы получить известную сумму от города, герцог должен был вести с ним войну. При Филиппе Добром Бургундия достигла высшей степени могущества; он держал великолепный последний феодальный двор.

3-я феодальная династия была Анжуйская – отрасль дома Валуа; ей принадлежали Анжу, Мен, Прованс и Лотарингия. Подобно бургундским владениям, эти владения не были сплошными, тем не менее дом Анжу был силен, но его деятельность была развлечена… Анжуйский принц воевал за наследие [королевства] обеих Сицилий с государями арагонскими и в распрях Пиренейского полуострова также принимал большое участие. Кроме этих 3 главных феодальных династий, были многие еще князья – герцоги Бурбонские, Алансонские и другие.

Когда кто-либо из вассалов, недовольных королем, опасался королевского мщения, ему только стоило уйти в Бретань или Бургундию: здесь он мог безопасно прожить до конца своей жизни. Это было делом расчетливой политики бретанского двора и бургундского. Чрез это они приобретали значительные партии при дворе и вообще во Франции. Когда обнаружились планы Людовика XI, клонившиеся явно к уничтожению феодальной аристократии и возвышению королевской власти, в 1465 г. образовался известный союз ради общественного блага, принявший громкое название. Пышное название, которым были прикрыты цели вождей феодализма. Во главе союза стали герцоги Бретанский, Бургундский и Калабрийский из дома Анжу. Все сильные феодальные владельцы стали на их стороне; советники Карла VII, прогнанные его сыном, нашли здесь старых своих союзников. Франции грозили опять те же смуты, от которых с таким трудом освободил ее Карл VII. Положение Людовика XI было отчаянное; несмотря на быстроту движения, с которой он успел разбить соединенные силы герцогов Бретанского и Немурского, он должен был еще спешить к Парижу, куда шли войска Карла Бургундского. Недалеко от Парижа при Монлери в 1465 г. произошла битва; она не имела решительных результатов, ибо на одном месте победил Людовик, на другом Карл, но Людовик убедился здесь в одном, что оружием нельзя ему ничего сделать с противниками, что в самом лагере его были изменники. Он возвратился в Париж, решившись защищать этот город; горожане были за него, но он коротко знал характеры против него соединившихся врагов; он каждому под рукою делал значительные обещания и заключил мир в Конфлансе. Условия мира были, по-видимому, таковы, что все приобретения королевской власти зараз уничтожались. Король соглашался созвать комиссию для преобразования государственных учреждений.

Это была еще небольшая уступка, не что иное, как удовлетворение общественному ожиданию после громкого названия союза. Союз не мог же ничего не сделать для народа; он и собрался, но ничего не сделал. Гораздо важнее было то, что король обещал полную амнистию. Явные ослушники, у которых по суду были отняты имения, возвратились в свои владения. Герцог Карл Берийский, родной брат короля, слабый юноша, бывший в руках феодальных вождей, получил Нормандию, перл Франции. Людовик очень хорошо понимал, что брат будет здесь постоянным его врагом. Можно было подумать, что царствование Людовика кончилось этим договором, но в начале следующего года он представил парижскому парламенту, что он был принужден к этому миру, вредному для государства, и что он не имел, в сущности, и права заключать такой мир. Парламент объявил, что условия мира недействительны. Людовик ворвался в Нормандию, брат его убежал, город Брюссель сдался, зачинщики сопротивления казнены. Герцог Бретанский, захваченный врасплох, не сделал никаких попыток против. Со стороны только Бургундии угрожала главная опасность. Людовик думал употребить хитрость. Мы знаем уже, в каких отношениях герцоги Бургундские находились к городам. Карл вступил в спор с Люттихом, богатым, могущественным тогда городом, известным строптивостью нрава жителей. У нас есть неоспоримые доказательства, что король поджигал Люттих против Карла. Но Карл успел с ним управиться, взял заложников (при Брустане), заставил исполнить свои веления.

Тогда Людовик, продолжая возмущать Люттих, предложил договор Карлу, убеждая съехаться в городе Регоnnе на границах Артуа. Это было самое замечательное и известное свидание. Когда король приехал в Перонну, он надеялся склонить Карла, над которым лично всегда имел влияние, к отсрочке, а между тем в Люттихе готов был возникнуть мятеж вследствие переговоров Людовика. На другой день после приезда в Перонну Карл узнал о новом страшном восстании в Люттихе. В первом порыве негодования Карл велел взять под стражу короля; его спасли обещаниями и подкупами; он [Людовик] подкупил Филиппа де Комминя, сановника Карлова; тот сам об этом говорит: «При этом деле я имел случай оказать услугу королю, за что он был мне признателен». Но Людовик, спасший жизнь свою, не спас чести. Он должен был согласиться на уступки более постыдные, чем прежние. Брату он отдал Шампань, имевшую великую важность, ибо она соединяла бургундские земли между собой и Карл Шампанский всегда оттуда мог сноситься с Бургундией. Если в это время Людовик льстил Карлу при этом случае, обещая выдать за него дочь, то, конечно, надо предполагать, что он видел в этой уступке Шампани большую для себя опасность: разрозненные земли бургундские могли посредством Шампани слиться в одну массу.

Потом герцог Бургундский заставил короля идти в своей свите к Люттиху. Жители города, увидав французское знамя в лагере бургундском, сначала испустили крики радости, но после увидели, в чем дело. Город защищался отчаянно: в одной ночной вылазке едва не попались в плен Людовик и Карл; Людовик показал здесь очень много усердия и действовал весьма храбро; ему хотелось хоть чем-либо поскорее вырваться из своего положения. Город взятый подвергся страшной участи; сотнями, тысячами казнили жителей и бросали в реку. Это случилось в 1467 г., Людовик воротился домой. По возвращении он нашел явные доказательства, что все его намерения наперед сообщались Карлу и главным орудием измены был кардинал Ла Балю, которого Людовик вывел из ничтожества и которому поручал главные дела свои. Людовик велел судить его светским судом и запер в железную клетку, изобретенную самим кардиналом, в которой нельзя было ни лежать, ни стоять во весь рост. Филипп де Комминь описал подробно этого рода клетки, которые он также отведал, по его выражению. Людовика характеризует песня, которую он напевал, ходя подле клетки кардинала:

 
Le Cardinal [de la] Balue
fait le pied de grue
 

(т. е. кардинал Ла Балю ходит журавлём).

Более всего смущали короля честолюбивые виды Карла Смелого. Вообще в исторических сочинениях и в произведениях искусства этот характер представлен ложно, например в романах Вальтера Скотта. Карл там является каким-то бешеным, неистовым человеком; таким перешел он в общественное понятие. Но это несправедливо. Это был человек далеко недюжинный, образованный, но это был последний представитель феодализма в Европе, которая оторвалась от феодализма. Он думал об отдаленных завоеваниях, Крестовом походе, был пропитан рыцарскими романами, составил себе совсем другой идеал, чем тот, который носился повсюду в его время. Но вместе с этими абстрактными целями в нем было много практических дарований. Он недурно управлял своими финансами, пользовался всеми средствами, чтобы составить себе значительное войско и казну. Это был человек, который смотрел назад, но употреблял для своей цели новые средства. В особенности Карл Смелый приобретал себе много союзников тем, что у него была одна дочь-наследница, которую он обещал всем важным государям Европы.

Но далее всего он зашел в этих переговорах с братом короля Людовика: тот был бы постоянно в его руках. Но Людовик хорошо также понимал, как дорог был бы ему этот брак. На свидании он уговорил брата отказаться от Шампани и взять более выгодную Гиень: она по положению была отрезана от Бургундии и Бретани, хотя и богаче. В 1472 г. Карл Гиенский скоропостижно умер, съевши персик, данный ему одним монахом бенедиктинским. Есть мнение, причины, заставляющие думать, что это было сделано братом, потому что главный советник Карла – Лекке объявил торжественно, что виною смерти герцога – король французский и взял под стражу монаха, подавшего персик; но тогда случилось странное событие: дьявол увез монаха из темницы. Конечно, современники догадывались, кто был этот дьявол. Земли Карла присоединились к владениям Людовика.

На Юге между тем существовала могущественная фамилия Арманьяков; они носили громкое имя и располагали большим влиянием. Главой их были герцог Немурский и граф Арманьяк. Последний был нежданно осажден в своем городе и принужден сдаться; ему сделали всякого рода обещания, но на другой день сдачи он был убит. Чрез несколько дней были убиты его жена и дети. Герцог Немурский в свою очередь был взят под стражу. Все это показывает, что Людовик употреблял все средства против феодальной оппозиции. В ней тогда проснулся политический смысл, которого не было прежде, но она осталась верна своим началам антинациональным. Вассалы Франции пригласили Эдуарда IV, предлагая ему титул короля и часть Франции, с тем чтобы он только признал их права. Как любили тогда феодалы Людовика, доказывают слова герцога Бретонского: «Я так люблю французского короля, – говорил он, – что желал бы иметь вместо одного шесть». Эдуард IV явился в сопровождении многочисленного блестящего войска; англичане думали, что снова им предстоят прежние надежды. Это был цвет народонаселения, богатые мызники, часть конницы, все дворянство Англии. Но Людовик XI не похож был на предшественников: он уклонялся от битвы и вел переговоры, а между тем он подкупил всех близких людей к Эдуарду и, наконец, подкупил самого Эдуарда; разрушая все средневековые идеалы, он не дорожил и честью. Он открыто отказывался от титула короля Франции, лишь бы оставили ему власть, и в переписке называл себя принцем, а Эдуарда – королем Франции.

Всем министрам его дал он значительные суммы и взял с них расписки. Назначив свидание с Эдуардом, Людовик XI звал его в гости в Париж, где обещал ему много хорошеньких женщин. По заключении мира он усиленно предлагал Эдуарду ехать праздновать его в Париж, но, когда тот согласился, Людовик, боясь, чтобы Париж не слишком понравился Эдуарду, также усиленно уговаривал его остаться.

В 1475 г. заключен мир в Пикиньи, где признал себя Людовик данником Эдуарда. Герцог Бургундский не успел сойтись с Эдуардом, и тот возвратился. Тогда начались военные действия между Бургундией и Францией, не имевшие, впрочем, важных результатов. Но теперь, когда нечего было бояться Англии, Людовику возможно было еще более распоряжаться своими делами.