Тим Ибрагимов
Морская история
11
Если не считать Эсси, то единственным человеком, с которым я добровольно продолжал видеться время от времени, был Марк. Я забегал в “151А” гораздо реже, чем раньше, но тем не менее посещал своего друга около двух раз в неделю.
К лету бар заметно изменился. К рисункам толстых женщин без одежды прибавились рисунки худых женщин, которые тоже были совершенно голые. По правде говоря, их харизма даже рядом не стояла с обаянием толстушек. По этой причине тонких девушек вскоре закрасили и вместо них появились изображения макак всех сортов и размеров. Одну из них я нарисовал сам, посадив ее за нарисованный стол рядом со своим привычным местом в дальнем углу. Одинокая макака с густой черной шерстью левой рукой держалась за темное пиво, а правой задумчиво курила, глядя себе в стакан.
Я не любил цвет в рисунке и уважал только черно-белую графику, поэтому мой ахроматический макак сильно выбивался из общего числа яркой обезьяньей стаи. Пока все остальные шимпанзе и прочие нелюди с глупым видом ползали по стенам и катались на лианах, мой сородич спокойно сидел на своем месте и с умным, вполне себе человеческим, видом осматривал пенящийся стаут перед собой.
В отличие от него я по-прежнему практически не притрагивался к алкоголю и приходил поболтать с Марком всего на несколько минут перед очередным выступлением Эсси. Он явно не был рад такому раскладу, хоть и очень старался войти в мое положение. Он знал, какова была основная причина того, что я пропал из его жизни.
– Когда ты приведешь Эсси познакомиться? – устало говорил Марк.
– Наверное, скоро. А что?
– Ты проводишь с ней вместе уже третий месяц. Конечно, мне интересно узнать, какая она.
– Я понимаю, – нехотя проговорил я.
– Покажи хотя бы фотографию.
Я тоскливо посмотрел на свои руки, сложенные на барной стойке, словно ожидая, что из ниоткуда в них прилетит фотокарточка моей возлюбленной в голубом платье. Подумав о том, что у меня вероятно нет ни единой фотографии Эсси, я достал смартфон и открыл галерею снимков. Пусто. Открыл поисковик и торопливо ввел в него “Эсси Лауда”. Снова пусто. Все это время Марк недоверчиво наблюдал за моими действиями.
– Может ты ее выдумал? – засмеялся он.
– Господи, конечно, нет. Я виделся с ней только позавчера.
– Ладно, верю.
– Есть листок и ручка?
Марк достал для меня из-за барной стойки художественные принадлежности, и я принялся рисовать ее портрет по памяти. Я сильно торопился в страхе забыть прелестные черты лица Эсси, словно никогда больше ее не увижу. Набросок вышел грязным и немного непропорциональным, но в целом хорошо передавал все особенности ее внешности.
– Красивая.
– Да, это так.
Марк около минуты разглядывал листок с изображением Эсси с таким взглядом, что чуть было не начал ревновать. По итогу он забрал набросок себе и повесил на стену бара позади. Затем взял толстый перманентный маркер и крупно написал снизу листка:
“РАЗЫСКИВАЕТСЯ – Эсси Лауда.
Награда за поимку: бокал светлого пива.”
– Очень смешно, – прыснул я.
12
Успешно закрыв сессию, я с позволения родителей начал собирать свои вещи для временного переезда на дачу. Взяв с собой только самое необходимое, я готовился к потенциально лучшему лету в своей жизни.
Отпросившись у Вивианы с работы на несколько дней, я двинулся в путь. Сел на подходящий автобусный маршрут и высадился на остановке, которая находилась в пятнадцати минутах ходьбы до дачного участка. Под солнцепеком я шел вдоль длинного ряда машин. Яркие солнечные лучи падали на капоты и лобовые стекла автомобилей так, что автомобили напоминали мне светодиодную ленту гигантских размеров. Эта лента вела к узкой тропинке, которая тянулась сквозь редкий перелесок к дачным участкам. В дичайшем страхе проползая мимо стаи бездомных собак и домашних коров, я подошел к нашему двухэтажному дачному домику и зашел на участок.
Как оказалось, июль и август считались не сезонными месяцами в нашей филармонии. Эсси также разрешили уйти в отпуск вместе со мной, но до самого конца лета. Я подробно описал Эсси местоположение своей дачи за день до переезда и теперь мне оставалось лишь ожидать ее в своих дачных объятиях. Складывалось ощущение, что вся природная экосистема только и ждала нашего воссоединения с Эсси. Цветы росли так, как никогда раньше. Они старательно тянулись как можно выше, чтобы достойно встретить девушку-волну. Одобрительно гудели пчелы. Воробьи щебетали, сообщая о том, что на время прекратят питаться плодами вишневого дерева.
Я покачивался в гамаке и глядел на небо в тот момент, когда Эсси добралась до моего участка. Она незаметно прокралась к гамаку со слепой зоны и мгновенно забралась в мой кокон. Мы плотно лежали друг к другу, как сардины в консервах, и, переполнившись неизмеримым счастьем, молча заснули.
Я проснулся ближе к вечеру и никого, кроме себя, в гамаке не обнаружил. Стояла гробовая тишина. Казалось, что пчелы и воробьи не просто уснули, а напрочь вымерли. В сумраке цветы напоминали тощие когтистые лапы. Я никак не мог понять, какое из событий было явью, а какое сном. Свет в окнах дома горел, поэтому я решил направиться туда. Приготовившись к худшему, я осторожно открыл входную дверь.
– Не знала, что ты можешь так долго спать, – услышал я еще до того, как полностью заглянул в помещение.
– Эсси?
– Кто же еще, милый?
Она стояла за плитой и готовила нам на ужин сорванные с грядок кабачки, которые предварительно обваливала в муке. Пахло кофе и жареным. Чашка двойного эспрессо уже ждала меня на столе. Еще теплая.
– Ты положила сахар?
– Нет, ты же пьешь без него.
– Все так.
Я громко хлебал кофе и потихоньку приходил в себя. Эсси возилась с кабачками как всегда в голубом платье. Разве что фасон юбки немного отличался от обычного. Он был слегка короче прежнего.
Сверчки потрескивали снаружи, а кабачки на сковороде – внутри. Кроме повсеместного треска вокруг не было ни единого звука. Я решил поговорить с Эсси, чтобы не раствориться в этой хрустящей реальности.
– Какой твой любимый цвет?
– Желтый.
– Э-эм. Ладно.
Эта девушка мало того, что всегда появлялась из ниоткуда, так еще и была максимально непредсказуема. Я смирно сидел за столом с пустой чашкой кофе и разглядывал остатки кофейной гущи. Образовавшаяся картинка показалось мне забавной, но я даже не догадывался о том, что она символизирует.
– Эсси?
– Да?
– Что означают головы, получившиеся из кофейной гущи?
– Откуда же мне знать, Тео. Я в этом не разбираюсь.
– Потому что не веришь?
– Именно так, – хихикнула она.
Никак не разобравшись в этом вселенском знаке, я стал любоваться Эсси. В нее я верил изо всех сил. Стройная и очень высокая фигура ловко скакала от плиты к разделочной доске и готовилась, по всей видимости, достаточно плотно поужинать. Подол голубой юбки вторил движениям прекрасных черных локонов, придавая изящества и гармонии ее кулинарному танцу.
На первый день Эсси сотворила прекрасный ужин из кабачков.
На второй день мы сотворили музыкальный дуэт и играли Битлз на старенькой акустической гитаре, которую нашли всю в паутине на чердаке дачного домика. Отыграв часовой концерт Жуков, мы принялись исполнять песни других исполнителей. Дэвид Боуи сменял Сплин, а последовавший после них Элтон Джон перекрашивал в яркие цвета мрачную дорожку, оставленную кавер-версиями песен Радиохед.
– Сколько?
– Ровно тридцать пять.
Эсси нахмурила свои тонкие темные бровки и отняла у меня гитару.
– Не люблю цифру пять! Нужно сыграть хотя бы еще одну песню.
Тихо заиграла “Silhouettes Of You”, которую в оригинале исполняет Айзек Грейси. Эта песня всегда практически доводила меня до слез. Эсси мягко пела ее, понизив голос, чтобы больше походить на Айзека. Она бойко стучала по струнам, и каждый ее удар сопровождался волной, бьющей по сердцу. К концу песни глухая боль усилилась, отчего мне пришлось прикрыть глаза и некоторое время задержать дыхание.
Прежде, чем провалиться в сон, мы с Эсси лежали под одеялом и ожесточенно спорили на протяжении нескольких минут.
– Я не плакал! – четко проговаривал я, рассекая словами ночную темноту.
– Сам знаешь, что это неправда, – миролюбиво отвечала Эсси и гладила меня по голове.
На третий день создания нашего мира я сотворил неплохой рисунок на крупном клочке бумаги. На нем был изображен парень, который стоял на коленях и обеими руками держался за сердце. Лица он не имел и никаких гримас не корчил, но его позой я постарался передать сильные болезненные ощущения в районе грудной клетки. Сквозь нее пролетал силуэт девушки в длинном платье со звездами. Парень склонялся к земле в то время, как она парила в воздухе и причиняла ему страдания.
– Она плод его воображения? – спросила Эсси.
– Я об этом не думал. Скорее призрак былой любви.
– А-а.
– Но твое предположение мне понравилось.
Она на мгновение тоскливо улыбнулась и задумалась. Эсси сидела на диване, поджав ноги, и осторожно держала перед собой листок с рисунком. Она едва касалась его, словно он был каким-то ценным музейным экспонатом.
– Интересно, что хуже? Фантазия или фантом? – не отводя от картинки взгляд, спросила она.
– Наверное, первое. Призрак имеет в основе образ реального человека и никак не отдаляет главного героя от нашего мира. Наоборот, приземляет его и держит плотнее обычного, повышая гравитационную постоянную его души.
Я отпил кофе, чтобы немного отдышаться от своего внезапного потока мыслей. Эсси перестала смотреть на листок и теперь удивленно пялилась в мою сторону.
– Фантазия же, наоборот, выступает в роли ширмы между главным героем и всего остального мира. Она ограждает его не только от всех тревог, но и от радостей жизни.
Глоток кофе.
– Наверное, это невероятно больно.
Эсси медленно встала из своей позы и вышла из комнаты. Я молча смотрел ей вслед и продолжал потягивать свой эспрессо. Через несколько минут она вернулась с куском скотча и повесила рваный листок на стены в гостиной.
– Это моя любимая картина. Иначе и быть не может, – шепотом говорила Эсси, не отрываясь от двух персонажей с печальной историей.
На четвертый день мы сотворили вечерний марафон кинофильмов и посмотрели все любимые нами фильмы. Я показал Эсси “500 дней лета” моего любимого режиссера Марка Уэбба, а она мне “Грязь” Джона Бэрда.
Перед сном мы обсуждали поведение главного героя из рекомендованного мной фильма. Так и не придя к единому мнению насчет него, мы доели гигантскую порцию кабачков в кляре и легли спать.
– Прекрасно его понимаю. На его месте я бы поступил точно так же.
Эсси молчала.
– Том не уверен в себе, поэтому порой принимает неправильные решения, – продолжал я.
В ответ тишина.
– Это не банальная история о любви. Она о взрослении главного героя и его восприятии мира, понимаешь?
Я повернулся к Эсси. Она спала.
На пятый день мы могли сотворить детей, но передумали и весь день играли в видеоигры до поздней ночи. В три часа все же вернулись в постель с омертвевшими глазами и начали беседовать, пытаясь вернуться к реальности.
– Это так здорово. Быть всегда вместе с тобой, – говорил я, стараясь при лунном свете разглядеть деревянный потолок.
– Но мы не всегда вместе. Например, когда спим, – возразила Эсси, тем самым сажая меня на поезд мыслей.
– Важно то, что каждый день мы просыпаемся и засыпаем рядом.
– Не уверена… К сожалению, я не чувствую тебя поблизости, когда сплю.
Обычно я мог закипеть в моменты, когда люди настойчиво противоречат чьим-либо словам. Я стойко придерживался мнения одного из персонажей “Триумфальной арки”, который утверждал, что стремление спорить свидетельствует об ограниченности духа. Однако Эсси делала это мягко, показывая свою крайнюю заинтересованность. Она явно не собиралась мне что-то доказать, а лишь хотела как-то развить мою точку зрению.
Поезд моих мыслей издал громкий гудок и на всех парах помчался по стенам дачного домика в полной темноте. От такого мысленного движения я привстал с кровати и сел, опершись на локти.
– Представь, что со сном наступает твоя смерть. Разве ты не хочешь перед этим провести последние секунды своей жизни, лежа на кровати в моих объятиях?
Эсси не отвечала, а я продолжал сидеть на кровати и думать, не наговорил ли я лишнего. Сверчки спали, кабачки не жарились. В этот раз с улицы громко трещал отпугиватель кротов.
Эсси вздохнула и тоже привстала с кровати. Она приползла на мою сторону и обняла меня со спины, положив острый, но нежный подбородок мне на плечо.
– Мы всегда будем вместе.
Шестой день сотворения нашего с Эсси мира оказался завершающим. Мне необходимо было вернуться к работе. Я собрал большой походный рюкзак, в который сложил все свои вещи и немного овощей с грядок. Эсси ничего не брала с собой, но все же не смогла уйти с пустыми руками. Она прихватила с собой пакет крыжовника и листок со стены, на котором несколько дней назад я изобразил парня и летающую девушку.
– Мы еще вернемся сюда? – с надеждой спросила Эсси, завидев на горизонте автобус. Он направлялся в нашу сторону.
– Обязательно, Эсси. Даже не сомневайся, – ответил я и немного привстал на носочки, чтобы поцеловать ее в лоб.
13
В этот прекрасный июльский день я впервые смог выкроить время и посетить “151А”. Прежде, чем это сделать, я все вчерашнее утро сидел за своим рабочим столом и прокручивал гелевую ручку между пальцами. Мне предстояло сделать огромный скачок для одного Тео, но маленький шаг для всего человечества. Передо мной стыдливо лежал чистый белый лист, как одинокий нудист на общественном пляже. Ни упрекать, ни одевать его в буквы как-то не хотелось.
Сидели мы так с ним в полном стеснении около пяти минут.
– Тео, дорогой, возьми ручку и начни уже писать, – умоляло правое полушарие мозга.
– Только попробуй! Я тебе такое задам! – агрессивно возмущалось левое.
Я закрыл глаза в попытке сохранить нейтралитет. Птички за окном тоже пытались мне что-то сказать, но, к счастью, их язык я уже не понимал. Так выслушав от них несколько летних симфоний, мне захотелось вновь предпринять попытки что-то написать.
За это время полушарии посовещались и решили изменить свои модели поведения. Поменявшись местами, они снова заговорили.
– Ну, пожалуйста, Тео, это ведь не так сложно, – на этот раз ласково шептало левое полушарие.
– Нет, оно того не стоит! – в свою очередь скандировало правое.
– У вас имена хотя бы есть?
– Меня зовут Эль, – гордо ответило левое.
– А меня… Эпь, – неуверенно пробормотало правое.
Пока оба полушария были в замешательстве, у меня было время только на то, чтобы написать не более одной строчки по центру некогда чистой офисной бумаги. Я торопливо вывел размашистым почерком:
“ВОСКРЕСЕНЬЕ, 21:00. НА НАШЕМ МЕСТЕ.”
Что вообще теперь может значить “наше место” для нас с Юнис? Я довольно долго сидел над этим словосочетанием и хмуро смотрел, словно ожидая от него какого-то ответа. В конце концов решил не искать в своих же словах никакого подтекста. Юнис поймет, что я имел ввиду. Этого вполне достаточно.
Важным лишь было то, с какой вероятностью она получит это письмо. Я даже предположить не мог, как Юнис проводит начало летних каникул. Семестр закончился и испарился вместе с ней, словно она была одной из преподаваемых дисциплин. Мне оставалось надеяться на то, что Юнис продолжала жить в своей квартире или как минимум в этом городе. Всякое могло случиться. Я сложил письмо в конверт и отнес его на почту.
В марте я не соврал Эсси, когда сказал ей, что в моей памяти хранится огромное множество автобусных историй. По правде сказать, историями их назвать сложно. Скорее наблюдения за пассажирами. Вот и сейчас я сидел на заднем сидении автобуса и рассматривал людей. Пекло так, что меня спокойно можно было посолить, поперчить и подать на стол с яблоком во рту. Я, стиснув зубы, продолжал сидеть у солнечной стороны автобуса просто потому, что остальные места были заняты. Помимо этого, обзор с такого ракурса меня более чем устраивал.
Немного понаблюдав за пассажирами в салоне, я отвернулся к окну. Мы довольно долго стояли на остановке, поэтому я мог спокойно рассмотреть все то, что происходит, скажем так, во внешнем мире. Теперь же я сидел и разглядывал голубя, который отчаянно пытался разломить зачерствелый кусок хлеба. Он бил его об асфальт и делал это с завидным упорством. Движения голубя были уверенными и точными. Чем-то напоминали человеческие. Именно этим меня и зацепила эта картина.
Голубь хватал клювом кусок и размашисто, как метроном, долбил его около пяти раз. После этого цикла хлеб вылетал из клюва, и голубь неторопливо шагал к нему. Затем порядок действий начинался с самого начала. Парочка таких прогонов, и автобус начал свое движение.
Бам!
Первое, что пришло мне в голову, – голубь создал невероятной мощности ударную волну, расколов свой злосчастный кусок хлеба. Второй мыслью шла вероятность того, что в правый бок автобуса только что прилетел залп из миниатюрной ракетницы. Не знаю, чьих рук было дело, голубя или минипутов. Однако тряска была далеко не слабой. После нее автобус сильно стал крениться на правую сторону, как если бы у него вовсе не было двух колес.
– Что стряслось-то? – кричала кондукторша, которая была длиннее в ширину, чем в высоту.
Водитель что-то неразборчиво проворчал в ответ.
– Поребрик? И опять подушка? – вопрошала она.
Я совсем не разбирался в технике. И уж тем более в автомобильной. Неужели какие-то подушки могут так сильно взрываться, подумал я. В таком случае, интересно, что именно сдетонировало. Пух или перья?
Так или иначе ничего критичного не стряслось. Мы продолжили ехать, но уже в наклоненном состоянии. Не сказал бы, что это вызывало какие-то серьезные неудобства. Просто все это было мне в диковинку. Обычно я все-таки хожу и езжу перпендикулярно земле.
Мне вспомнились не очень позитивные слова Юнис в адрес голубей.
– Я ненавижу голубей! – говорила всегда она. – Это летающие крысы! Переносят заразу и очень сильно воняют!
Теперь же я жду с нетерпением нашей встречи, чтобы подкинуть ей новую потенциальную причину их ненавидеть. Как никак голубь, использовав хлебную ударную волну, подорвал половину автобуса со множеством пассажиров внутри. Вот Юнис обрадуется! Хотя не исключено, что это были минипуты с подушкой.
14
Я вошел в бар и увидел Юнис, которая уже сидела на привычном для нас месте в дальнем углу. Молчаливую компанию ей составляло мое художественное детище. Одинокая макака с черной густой шерстью. Покривив ртом, я собирался переложить ответственность за встречу на сотворенную мной обезьяну и как можно скорее свалить. Я сомнительно постоял в дверях около минуты и все же решил остаться.
Мне не хватало смелости на то, чтобы пойти к Юнис безоружным. Именно поэтому я преждевременно свернул к Марку, чинившему пивной кран за барной стойкой. Мне необходимо было хоть как-то вооружиться.
– Привет, Марк.
– Там Юнис, – бросил он, не отрываясь от ремонта.
– Я к ней и пришел.
– Господь Бог, вы снова вместе?! Где Эсси?
– Тихо, Марк! Мы никогда и не были вместе! – зашипел я на него.
Он вопросительно на меня уставился, словно я должен был продолжать как-то оправдываться за наши с ней неясные отношения.
– Я вообще не хочу здесь быть!
– И что же ты тогда хочешь?
– Чтобы ты смешал ей свой самый лучший коктейль, разве не ясно? Такой, чтобы как-то вышло ее задобрить.
– Девушек задабривают цветами или подарками, а не алкоголем, осел, – теперь уже шипел Марк.
– Какая теперь разница, видишь же, что у меня ничего нет!
Он смотрел на меня так, словно я разговаривал не на человеческом языке, а в самом деле изъяснялся, как какой-то ишак.
– И-а, и-а, и-а!
– Я принесу вам его за стол, – мрачно заключил он.
– Спасибо! И мне пива. Холодного.
– Принесу фруктовое из холодильника, – раздраженно сказал Марк, кивнув в сторону разобранного крана.
Я пожал плечами, сделал глубокий вдох, наполнив воздухом полную грудь, и подошел к столику с макакой. За которым сидела Юнис. Она подняла голову и начала смотреть на меня какими-то стеклянными глазами. По какой-то причине легкие начали пылать огнем.
– Может сядешь уже? – нетерпеливо спросила она.
– Фу-у-ух.
Как оказалось, из-за волнения я забыл выдохнуть набранный ранее воздух. Юнис подняла одну бровь, изобразив замешательство, но ничего не сказала. Я сел за стол и начал нервно перелистывать меню, которое и без того знал наизусть.
– Куда ты дел все письма, которые я присылала?
Я их выкинул. И-а, и-а!
– Храню в картонной коробке.
– Зачем?
– Не знаю.
Марк с ехидным лицом принес мне охлажденное пиво зеленоватого оттенка и громко поставил его на стол.
– Что за вкус?
– Кактус, сэр!
Юнис достался “Белый русский” со взбитыми сливками. Стало жарко. Я решил выпить по глотку за каждое выброшенное письмо, тем самым осушив почти весь бокал. Юнис, не отрываясь, смотрела на все это. Марк, который по какой-то причине остался стоять у стола, тоже. Я в ответ так же громко поставил бокал и со всей силы незаметно пнул Марка в ногу. Он тихо проматерился и пошел обратно за барную стойку.
– Кактусовое пиво залпом. Ты больше не пьешь по пять чашек двойного эспрессо в день?
– Нет, не так давно я словил передозировку кофеина.
– И как оно?
– Головокружительно, – не задумываясь, ответил я. – И головоболительно.
Какое-то время мы молча пили свои напитки и многозначительно рассматривали местный интерьер. Рядом с Юнис лежала маленькая прозрачная сумка, в которой покоился томик “Триумфальной арки”. У меня начало складываться стойкое ощущение того, что эту книгу читали, если не все, то как минимум каждый третий человек на планете.
– Как тебе книга?
– Я соскучилась.
Мы произнесли свои реплики абсолютно синхронно. Как-то так вышло, что во вселенную было подано сразу две темы для разговоров. Они вылетели из наших ртов и столкнулся где-то посередине между нами. Хлоп, и исчезли прямо у нас на виду. Наверное, каждый из нас в равной степени хотел ответить, но и получить ответы на свои вопросы. Вот мы и продолжали сидеть молча и попивать то, что есть.
Юнис неторопливо перемешивала взбитые сливки трубочкой, словно что-то искала в стакане. Затем она подцепляла какую-то микроскопическую массу сливок и отправляла ее в рот. Сливок было много, а ела она очень медленно и уж больно в маленьких масштабах. Это начинало раздражать. Мне хотелось раскрыть рот пошире и вместе со стаканом вобрать в себя все содержимое вместе со сливками.
– Я тоже, наверное, скучал, – сквозь зубы проговорил я.
Со стороны барной стойки раздались звуки разбитого стекла вперемешку с металлическим грохотом и смехом. Кран снова развалился.
– Лучше бы ты ничего не отвечал.
– Ладно.
Я допил пиво и повернулся к Марку, показывая на пустой бокал с целью попросить добавки. Он отрицательно помотал головой, прикрывая рот ладонью. Я послушно развернулся к Юнис. Только сейчас я заметил, как она изменилась. Лицо немного осунулось, на нем отчетливо выделялись впалые глаза. Волосы свисали с плеч и чем-то напоминали черные влажные лианы.
Юнис уловила мой взгляд.
– Как ты не понимаешь? Я без тебя, как птица без крыла, – сказала она шепотом так, чтобы Марк не услышал.
– Скорее, как автобус без двух колес, – пробормотал я, разглядывая пустой бокал.
– Что это вообще значит? – она спросила это спокойно и откинулась на спинку стула. Кажется, что таким сравнением она была не очень довольна.
– Сильно кренит в одну сторону, но вроде едет.
Юнис внезапно вытаращила на меня глаза. На секунду мне показалось, что я ее довел и у нее случился сердечный приступ.
– Ты – идиот, – прошептала она.
Она продолжала смотреть на меня еще несколько мгновений и покатилась со смеху. Я облегченно выдохнул. Юнис смеялась настолько искренне, что напоминала Эсси в наш первый день знакомства. Отпив небольшой глоток “Белого русского”, она вновь заговорила серьезным тоном.
– Марк рассказал мне о твоей новой девушке.
– Спасибо, что сделал это за меня.
– Почему ты не сказал мне об этом сам?
– Потому что я – идиот.
– И осел! – добавил Марк со стороны барной стойки.
Мы просидели с ней еще какое-то количество времени, болтая о том, о сем. Мне понравилась наша обстановка, в которой каждый из нас троих обменивался репликами, но при этом имел свои заботы.
Так, например, Марк возился с пивным краном. Он постоянно смеялся во время починки, поэтому кран вновь и вновь разваливался на части.
Юнис имела при себе черную тоскливую макаку. Обезьяна молча сидела с ней с самого начала и терпеливо ждала чего-то, покуривая бесконечную нарисованную сигарету.
Я был со своим пустым стаканом, в котором некогда переливалось кактусовое пиво. Добавку мне запретили, и это действительно меня заботило.
Перед тем, как разойтись, Юнис достала ручку и записную книжку. Она быстро начала в нее что-то писать. После чего резко выдернула страницу и передала ее мне. На ней был написан незнакомый мне ранее адрес и номер телефона.
– До конца лета я перееду от родителей в съемную квартиру. Возьми себе, чтобы не потерять, хорошо?
– Спасибо, – пискнул я, как если бы снова микроскопически выводил это слово, но уже вслух.
Я действительно был благодарен, но пока не знал, за что. Возможно, я чувствовал вину за то, что резко отдалился от Юнис, так ничего и не обсудив. Эмоции, которые возникли во мне при встрече с ней, напоминали мне то, что я испытываю, навещая свою прабабушку. Я как бы говорил Юнис: “Привет, меня зовут Тео! Прости, что я так редко тебя навещаю, но пойми – у меня теперь своя жизнь.”
