Ти Джей Ньюман
Падение
Билл закрыл глаза и перетерпел приступ тошноты. Затем с глубоким вдохом вытянул руки перед собой и сжал кулаки – сжимал и разжимал, сосредоточившись на мысли о том, как по рукам бежит кровь. Пульс мало-помалу замедлился.
Почему ты выбрал меня?
Прочитав, Сэм помолчал, глядя в камеру.
– Вот же ты самодовольный. Думаешь, это что-то личное? Ты для меня просто средство.
Это покажется очень личным для 149 невинных душ на борту, которых ты хочешь убить.
– Ну естественно. Билл, смерть всегда кажется чем-то личным. Даже охренительно личным. Но знаешь, что самое безумное в смерти? Что в ней нет ничего личного. Мы все умрем. От этого никуда не денешься. Это самое справедливое, что только есть на свете. И стар, и млад, и тот, кто заслуживает смерти, и тот, кто нет. Но при чем тут вообще это? Умирают же не только плохие люди, смерти-то насрать. – Сэм покачал головой, бормоча себе под нос: – Охренеть можно, «невинные души»…
Он перевел глаза на Скотта.
– Посмотри на сына, Билл.
Билл отказывался. Шли секунды.
Сэм грохнул кулаками по столу. Кэрри со всхлипом прижала к себе Элизу.
– Посмотри на своего сына.
Скотт молча глядел прямо в камеру. По его щекам бежали слезы, сжатые кулачки побелели. Он старался, он так старался быть смелым. Несгибаемость будущего мужчины на дрожащих ножках мальчика. Через камеру друг на друга смотрели отец и сын, мужчина и будущий мужчина.
– Капитан Хоффман, – тихо проговорил Сэм. – Твой сын – хороший? Он этого заслуживает? – Он грустно покачал головой. – Ты так говоришь о невинности, будто это на что-то влияет. Но все мы – средства на пути к чьей-то цели.
Сэм откинулся на спинку стула, скрестил руки на жилете со взрывчаткой.
– Выбор за тобой. Я свой уже сделал.
Билл услышал, как в салоне кто-то закрывает дверь в туалет. Вспомнил о Джо и остальном экипаже, выполняющем свою работу. Вспомнил о пассажирах, которые просто хотели долететь куда им надо. Представил себе людей в Вашингтоне – сенаторы и члены Конгресса обсуждают законы, секретари приносят им документы. Охранники улыбаются школьникам, приехавшим на экскурсию. Семьи читают подписи к статуям и картинам. Обычные люди, живущие мирной жизнью. Он подумал о своей дочери Элизе, которая еще не сделала и первых шагов. О сыне Скотте, который просто хотел играть.
И впервые позволил себе по-настоящему посмотреть на Кэрри.
– Ты же вроде как ненавидишь кошек, – сказала Кэрри.
– Ненавижу, – ответил Билл.
Кэрри улыбнулась, наблюдая за тем, как он гладит ее мурчащего кота Ригли. Взяла палочками тайскую лапшу, протянула ему, Билл наклонился к ней через весь диван, выронив кусочек курицы на ее голые ноги, закинутые ему на колени. По экрану телевизора прошел черно-белый Хамфри Богарт, и Билл сунул курицу в рот.
У входной двери в другом конце квартиры, на полу рядом с его закрытым чемоданом, лежал его бейдж. У стены – ворох черной одежды: туфли, носки, брюки, ремень, поверх всего – красные кружевные трусики. Под его формой на полу валялись непроверенные сочинения, а ее красная ручка на кухонном столе дожидалась завтрашнего утра – когда он уйдет. Вдалеке за окном как будто одобрительно подмигивала высотка Сирс-тауэр. Билл брал все рейсы в аэропорт О’Хары, какие только давали. Чикаго стал его любимой остановкой.
– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – спросила Кэрри, не отрываясь от фильма.
– Да.
Он ответил не задумываясь, и она в ответ покраснела. Одри Хепберн попивала эспрессо, рассуждая о парижском дожде.
– Да? – сказала Кэрри и сунула в рот еще один кусочек курицы. – Почему?
Он недоумевающе повернулся к ней.
– Ну вот ты.
Она замерла, сглотнула кусочек.
– Да?
– Когда я впервые увидел тебя на барбекю. Когда ты только вошла во двор. Да.
– Что – да? – спросила она. Тему любви они еще не обсуждали.
– Да – я знал, что хочу с тобой переспать.
Она ущипнула его за руку.
– Да нет. – Билл развернулся к ней на диване всем телом. Богарт и Хепберн ехали бок о бок в машине. – В смысле, да, но…
Кэрри подняла бровь.
– Слушай, в первый раз, когда я тебя увидел, я сразу понял, что хочу тебя. Но я тебя не просто хотел. Я должен был тебя получить. Это что-то… животное.
– Закапывайся-закапывайся.
– Ну ладно, – сказал он и вздохнул. – У людей есть только одна программа, да? Выживание. Это наша главная цель. И на уровне подсознания и инстинктов нас влечет то, что лучше всего поможет выживанию. Правильно? Так вот я хочу сказать, что, когда впервые тебя увидел, мой организм на клеточном уровне завопил: «ДА». Вуаля. Любовь с первого взгляда. Я же не говорю, что просто хотел перепихнуться. Я говорю… – Он посмотрел на экран, пытаясь понять, как перевести мысли в слова. – Блин, Кэрри. Я тут глажу кота. И беру даже самые хреновые рейсы через Чикаго. И подумываю сюда переехать, если попросишь. Но самое странное – я всего это хочу.
Кэрри, стоит мне выйти за эту дверь, как я уже по тебе скучаю. Я лечу как можно скорее, чтобы добраться до отеля и позвонить тебе. Компания наверняка уже заметила, сколько топлива я ради тебя жгу. Я люблю крошечную точечку у тебя в левом глазу. Люблю, когда ты говоришь, что у тебя зависимость от арахисового масла. Люблю – и один бог знает почему, – что ты веришь, будто это Базз Олдрин должен был первым высадиться на Луну, но Нил Армстронг задвинул его в последнюю секунду. А то, как ты потеешь, когда нервничаешь, но не когда возбуждаешься? Просто обожаю. Это так странно. Но я это обожаю.
Она рассмеялась, уронив одинокую слезинку. Он утер ее и облизнул палец.
– Все это уже знал мой организм. Ты нужна мне, Кэрри. Так что да. Я верю в любовь с первого взгляда.
Ее подбородок дрожал, пока она отчаянно пыталась держать себя в руках.
– Я сплю на твоей подушке, – сказала она со смешком, вытирая глаза. – Когда ты улетаешь, на следующую ночь. Я сплю на твоей подушке. Она слишком мягкая, у меня потом шея болит. Но зато от нее пахнет тобой.
Он забрал у Кэрри из рук тарелку и поставил на журнальный столик. Лег рядом, обхватил за талию, вдохнул запах ее кокосового шампуня. Так они и лежали молча – он в боксерах, она в толстовке, – пока за спиной шло кино.
– Билл?
– Хм-м?
– Ты же вроде как ненавидишь обниматься.
Кэрри смотрела на Билла через камеру. По ее щеке сбежала единственная слезинка, попала на кляп.
Ты не убьешь мою семью. А я не разобью самолет.
Он нажал «отправить» и наполовину опустил экран ноутбука.
– Ладно, – сказал Билл второму пилоту, – я тоже выйду. Не против, если я первый?
– Милости прошу, старость надо уважать, – сказал Бен, когда Билл нажал на кнопку и по ту сторону двери прозвучал приглушенный сигнал.
– Опередили меня, – раздался в динамиках голос Джо. – Я уже сама собиралась позвонить. Перерыв?
– Так точно, мэм, – ответил Билл, опуская спинку кресла.
– Ладно, жду вас. – Раздался щелчок отсоединения.
– Контролируешь? – спросил Билл.
– Контролирую, – ответил Бен.
Когда Билл расстегивал ремни и поднимался, его руки слегка дрожали. Казалось, что уход из кабины – очередное предательство. Он пытался – безуспешно – не думать о родных по ту сторону экрана. Связанные. С кляпами. Беспомощные. Ждут, когда он что-нибудь сделает.
Поправив форму, он глянул в глазок двери, чтобы убедиться, что Джо перекрывает проход. Вот она – скрещенные руки на груди, лицом к салону, твердо уперлась ногами. Если кто-то захочет прорваться в кабину, пока пилоты выходят в туалет, сперва придется пробиться через нее. Через ее полтора метра роста и сорок шесть лет. Большинство бортпроводников выполняли процедуры, введенные после 11 сентября, закатывая глаза. Если террорист и вправду захочет прорваться в открытую дверь, какая-то стюардесса его не остановит. Но Джо относилась к этому всерьез. Много лет назад один второй пилот назвал ее «пятидесятикилограммовой кочкой для террористов». И еще долго выслушивал от нее, как ошибается. Джо, вставая перед дверью, заявляла всему миру: только через мой труп.
И Билл знал, что она не шутит.
Услышав, как за ней закрылась дверь, она обернулась, и при виде выражения лица Билла у нее тут же пропала улыбка. Он молчал, и тогда заговорила она.
– Ну?
– Что? – сказал он.
Она скрестила руки и поджала губы.
– Что? – повторил Билл, хмуро оглядывая салон за ее плечом.
«Если кому-нибудь скажешь – твоя семья умрет. Если пришлешь кого-нибудь в дом – твоя семья умрет».
Он не мог рисковать. Не мог сказать Джо.
Но он должен вызвать кого-то к семье, должен вызвать кого-то к себе домой. Из кабины, где он всегда на виду, это не организовать. А еще в салоне, вместе с Джо и экипажем, находится неизвестная угроза. Как можно их не предупредить? И газ. Если дойдет до газа, салон должен быть готов.
Билл знал, что не разобьет самолет, – но он может притвориться. Для этого придется бросить баллончик. Если он откажется, Сэм расценит это как решение спасти самолет. Его семья погибнет.
Из сердца, заполняя все тело, сочился холодный ужас. Если кто-то на земле не доберется до семьи, придется отравить салон. А значит, экипаж должен быть наготове. Им придется защищать пассажиров… от него.
– Билл? – Голос Джо донесся словно откуда-то издалека.
«Если кому-нибудь скажешь – твоя семья умрет».
Билл оглядел самолет – сто сорок четыре незнакомца на пассажирских местах. Сто сорок четыре возможных угрозы. Внутри смешивались гнев и страх. Чего он еще не знает?
Джо отказывалась спускать с него взгляд, полный тревоги.
– Билл? – повторила она с напором.
«Если кому-нибудь скажешь – твоя семья умрет».
Как можно вернуться в кабину и оставить экипаж уязвимым?
Джо мягко сжала его руку. От теплого прикосновения перехватило дыхание, словно от разряда тока.
Ему нужна помощь. Его семье нужна помощь. Один он не справится.
– Джо, – прошептал он. – У нас ситуация.
Глава четвертая
Джо оперлась на кухонную стойку.
Сопровождая ее на бортовую кухню, Билл разыгрывал самый обычный разговор во время самого обычного перерыва. Как только они скрылись от посторонних глаз, он прочистил горло и рассказал ей все.
Джо уставилась на него с раскрытым ртом. Медленно качала головой, но не потому, что отказывалась верить. А потому, что понимала: отныне ничто не будет прежним.
– Повтори, что ты сейчас сказал.
– Нет, – сказал Билл. – Времени нет. Слушай. Кабина, мои средства связи – за всем наблюдают по фейстайму. На мне наушники, поэтому Бен ничего не слышит, но когда…
Голос командира отдалялся, становился все мягче и тише. Джо уставилась в остывавшую на стойке чашку кофе, которую она налила для пожилой дамы на месте 2С. Сейчас казалось, будто этот кофе она наливала когда-то в другой жизни. В жизни до того, как Билл рассказал о ситуации.
Пар колыхался, рисуя над чашкой балетные узоры, пузырьки поднимались на темную поверхность, отражавшую фиолетовый свет флуоресцентной лампы на потолке. Она наблюдала за всем этим абстрагированно: изящный пар, перелив далекого голоса, текучие движения света и тени. Зыбкое, сновидческое состояние – Джо никогда не ходила во сне и теперь отстраненно задумалась, не на ее ли нынешнее состояние похож лунатизм.
– Мне пришлось рискнуть, – сказал Билл. – Он сказал, что убьет их, если я кому-нибудь расскажу. Но ты с экипажем должна…
Билл о чем-то говорил. О семье? Какой семье? Ее? Нет, Майкл с мальчишками дома. В безопасности. Она смотрела на пузырьки и представляла, что сама сидит в таком же. Она молчком ускользнет в пузырек незаметно для коллег и других пассажиров, закроется от всего. Ничто не войдет, ничто не выйдет. Она подожмет колени к груди и просто будет наблюдать, как снаружи все происходит без нее. Будет чувствовать тишину пузырька, невесомость собственного тела, плавая по поверхности кофе. Может, ее, маленькую и невидимую, выльют в раковину, и она тайно ускользнет в сток. Она будет рядом, но не в силах ни на что повлиять – и не желая ни на что влиять. Уголки губ подернула неуместная улыбка. Джо ничего не могла с собой поделать. Быть маленькой – такое облегчение.
– Что ты сейчас сказал? – вдруг перебила она Билла.
Билл смутился, словно тоже не понял, что сейчас сказал.
– Я… я говорю, что не знаю, как вызвать кого-нибудь ко мне домой. Не могу же я просто позвонить в ФБР.
– Нет, – ответила Джо. – Зато я могу.
Закидывая пожелтевшее растение в мусорную корзину под столом, агент ФБР Тео Болдуин спрашивал себя, давно ли оно уже так стоит.
– Их вообще-то поливать надо, Тео, – сказал агент Дженкинс по пути в комнату отдыха.
– Я запомню, – ответил Тео, открывая верхнюю папку в стопке. Придвинувшись к столу на кресле, увидел, что его телефон засветился от входящего сообщения. Прочитав имя отправителя, нажал на кнопку, и экран потемнел.
В другом конце помещения, в офисе-аквариуме, ходила туда-сюда возле своего стола его начальница, прижимая к уху телефон. Ее дверь была закрыта, но Тео и так понимал, что этот разговор не из приятных для всех сторон. Когда она его заметила, он быстро отвернулся.
Тео нравилось приходить в офис по субботам. Тихо, никто не мешает. Можно быстро расправиться с бумажными завалами, чтобы сосредоточиться на самых интересных делах. Прочитав первую страницу, он перешел ко второй, но тут же вернулся к началу, осознав, что не запомнил ни слова.
Кинув ручку на стопку тупиковых и маловажных дел, Тео потер глаза.
Кого он обманывает? Откуда у него интересные дела? То, что он сидит в офисе по субботам, – плохо завуалированная попытка выслужиться. Нет, даже хуже. Жалкая попытка искупления. Он проработал в бюро уже почти три года, но теперь этот стаж ничего не значил. Шесть месяцев назад отсчет пошел заново.
И ведь дело было ерундовым. Самая стандартная облава на наркоторговцев. На руках имелись все данные: они точно знали, кто в доме, где находится, в чем виновен, что им предъявят. По сути, все уже закончилось, не начавшись.
Но под конец притон был испещрен дырками от пуль, а Тео потерял репутацию восходящей звезды бюро. Он только один раз попытался объяснить нарушение протокола. После этого уже помалкивал и не высовывался. Оправдываться «интуицией» – все равно что говорить, будто ему фея на ухо нашептала. Пять собраний дисциплинарного комитета, двухнедельный отпуск без оплаты и сомнительный карьерный прогноз теперь означали, что Тео оставалось день за днем ходить на работу, ни на шаг не отступать от правил и надеяться, что когда-нибудь его простят.
Он отпил кофе и с удвоенными силами вернулся к бумажкам.
– А нам стоит волноваться, что мы единственные придурки, которые рассиживаются тут в субботу от нечего делать? – сказал Дженкинс, вернувшись с пачкой чипсов.
У Тео снова засветился телефон. Он не заметил.
– Я думаю, – Тео откинулся на спинку, – что мы единственные придурки, которым не наплевать на свою работу.
– А я вот думаю, нам нужна баба, – сказал Дженкинс с набитым ртом. – Пошли нажремся. Будем клеить цыпочек своими корочками.
Экран телефона Тео снова засветился. Он взял его и увидел семь непрочитанных сообщений от тети Джо. Сердце екнуло, сразу представилось худшее. Его мама, сестра тети Джо. С ней что-то случилось. А может, с сыновьями Джо, которые ему были как родные братья.
– Ну? Двинули? – Дженкинс прислонился к стенке своей офисной кабинки.
Тео уставился на телефон. Так невероятно, что пришлось перечитать. Напиши такое кто-нибудь другой, он бы не поверил.
Но Тео знал тетю Джо.
Схватив свой значок и отъехав на кресле, он даже не обратил внимания на стопку папок, которая опрокинулась, – спорхнувшая на пол недоделанная работа.
Билл тихо прикрыл дверь туалета и сдвинул защелку вправо. Флуоресцентный свет тут же стал ярче. Он постоял, словно забыл, зачем пришел. Хлипкая пластмассовая дверца возмущенно скрипнула, когда он прижался к ней лбом. С его шеи свисал галстук.
Такого поворота событий он никак не ожидал. Такую угрозу он никогда не обсуждал с коллегами и не рассматривал как возможную. Нет такой главы в руководстве, нет такого протокола, нет такого чек-листа. Теперь вся его подготовка казалась до ужаса наивной. Все меры и планы вводились для нападений на борту.
Билл обернулся к зеркалу, всмотрелся в отражение. Он чувствовал себя просто каким-то мужиком в костюме пилота. Форма ему больше не шла. Он взглянул на золотые крылья на рубашке и впервые в жизни задал себе вопрос: а что, если он не заслуживает форму? И не заслуживал никогда?
Он поссал и нажал на кнопку смыва, поморщился от оглушительного шума воды. Раковина встретила так же враждебно – ледяная вода хлестала по трясущимся рукам, пока он тянул время.
Это его последние мгновения в одиночестве. Теперь надо решить, что делать. Как все исправить. Он придвинулся к зеркалу, словно искал ответы по ту сторону.
Ничего не нашел.
Взяв пару бумажных полотенец, позволил себе бессмысленно рассердиться на наглую потребность облегчиться. Организм что, не мог сделать сейчас исключение? Он что, не в курсе, что сейчас нет времени на ерунду?
Кран протекал. Капли одна за другой падали в раковину. Одна за другой, удары барабанных палочек. Пауза. Потом капля. Потом в случайном порядке другая. Никакого ритма как будто не было.
Билл смотрел на капли расширенными глазами, собираясь с мыслями. Руки перестали трястись. Дыхание замедлилось. Он выпрямился.
Идея отчаянная. Но все-таки идея.
Отодвинув защелку влево, Билл вернулся к работе.
Начальница Тео долго смотрела на телефон, потом бросила его обратно через стол. Тот приземлился рядом с ее табличкой – на светящемся экране отразилась надпись «ЗАМЕСТИТЕЛЬ ДИРЕКТОРА МИШЕЛЬ ЛЬЮ». Проведя рукой по затылку, она собрала густые черные волосы в аккуратный хвост. С силой завязала, потом спокойно сложила руки на груди.
– И ты это серьезно? – сказала она.
Он кивнул.
– К сожалению.
Она снова начала ходить вдоль стола. Лью работала в лос-анджелесском отделении уже три месяца, но это были сравнительно спокойные три месяца, и Тео еще не представлялось случая увидеть, как она действует под давлением. Он знал, что она в бюро уже двенадцать лет и известна своей вспыльчивостью. Но не знал, почему она так злится из-за этой ситуации. Или она злится на него? И не поймешь.
– Ты же знаешь, что это дело касается не только нас, – сказала она. – Нацбезопасность. Министерство обороны. Центральный полицейский департамент округа Колумбия. FAA. TSA[6]. NORAD[7]. Белый дом. – Она помолчала. – Тео, если мы начнем действовать… президент отправится в Ситуационную комнату.
Он почувствовал, как в ушах отдается его сердцебиение.
– Надо действовать, – сказал он.
Лью фыркнула.
– Ты хочешь, – прищурилась она, – чтобы я подняла тревогу из-за возможного теракта в Вашингтоне. Ты хочешь, чтобы я среди бела дня послала отряд по спасению заложников в пригород Лос-Анджелеса. И все это на основе данных, которые получил один ты по телефону. От тетушки.
Тео не ответил, но и не отвернулся. Глядя, как Лью жует щеку, он чувствовал, что краснеет. Он знал, что сейчас его оценивают, как не оценивали еще никогда в жизни.
Его баллы за все экзамены были рекордными, а амбиции – заоблачными, но Лью наверняка подробно рассказали о ночи облавы. Агент, который в первую очередь верит интуиции, а не разведданным, – это обуза, а не актив. Он слышал, как она говорила это другому агенту, и, хотя не мог сказать наверняка, все же готов был поклясться, что при этом она зыркнула на него. До этого момента тактикой Лью вроде бы было заваливать его бумажной работой, пока она к нему не присмотрится.
А теперь – вот.
Может, поэтому она и злится.
– Слушай, – сказал он. – Я понимаю, что ситуация… безумная. Я прошу сперва поверить, а потом проверить. И понимаю, что не мне об этом просить. Но я знаю свою тетю. Поверь хотя бы ей.
– Ей? Я-то ее не знаю.
– Это так. Но какой ей смысл это сочинять? Она может потерять все. Работу, репутацию. Лью. Это по-настоящему.
– А если нет?
– А если да? – спросил он с излишним пылом, но тут же прибавил: – Ты рискуешь в любом случае. Но только при одном варианте умрут люди.
Она снова начала мерить кабинет шагами. Тео глянул на часы на стене.
– При всем уважении – самолет в воздухе. У пилота и пассажиров мало времени. Как и у его семьи.
Закрыв глаза, Лью сделала глубокий вдох и выругалась на выдохе.
– Сообщай, – сказала она. – SWAT ФБР[8] выдвинется немедленно, в пути свяжемся с HRT[9]. Вызывай всех. И, Тео, – поймала она его на выходе из кабинета, – не забывай: два предупреждения у тебя уже есть.
Джо пролистала пассажирский манифест, оценивая рассадку людей на борту. Она была уже на последней странице, когда Билл вышел из туалета.
– Что-нибудь есть? – спросил он.
Она взяла телефон, проверила, пришел ли ответ от Тео.
– Пока нет. И ни один пассажир не работает в «Коустал». – Выдвинув ящик под кофейником, она убрала манифест к своим помаде и книжке, задвинула с металлическим щелчком. Билл попросил проверить, не летит ли кто-нибудь по скидке работника. Возможно, на борту есть внутренний крот? Может, в этом и заключается запасной план? Но нет – тупик.
Впрочем, Джо понимала, как опасно в такой ситуации строить догадки. Билл скрестил руки и уставился в темный салон, прищурился, всматриваясь в отсек второй кухни.
– Доверяешь остальным бортпроводникам? – спросил он.
– Полностью. Ну, конечно, наша третья бортпроводница, Келли, еще совсем зеленая. Мы только что познакомились. Ее назначили на рейс из резерва. Но моя интуиция подсказывает, что ей можно верить.
Билл кивнул.
– Ладно. Будем исходить из этого.
– А ты веришь Бену?
– Конечно. Но это уже моя интуиция.
Джо кивнула.
– Тогда будем плясать от этого.
– Остальным скажешь, когда наш перерыв закончится. И ни слова Бену, когда он выйдет.
– Ты же сказал, что доверяешь ему?
– Доверяю. Но чем он мне поможет?
– Плюс… мы не знаем, что он думает о тебе.
– Вот именно. Если он поверит, что я собираюсь его убить… – Билл замолк и прочистил горло. – Слушай, просто не могу рисковать тем, что он решит взять ситуацию в свои руки. Не могу рисковать семьей. – Он бросил взгляд на дверь кабины. – Черт, пора бы уже возвращаться.
– Да, но погоди. А что с пассажирами? – спросила Джо.
Билл и Джо оглядели макушки в салоне. Все читали, спали, смотрели на экраны. Ничего не бросалось в глаза, ничего не казалось подозрительным. Никто не следил за ними, никого как будто не волновало, что они делают.
Но они-то знали.
– Пассажирам говорить нельзя, Джо. Нельзя выдать человеку на борту, что я сделал выбор. Конечно, люди и так о чем-то догадаются, когда вы начнете искать способы их защитить. Но знать всего им нельзя. О Вашингтоне? Ни в коем случае. И о моей семье им знать нельзя. Нельзя знать о самом выборе. Они решат, что я выберу семью. И перестанут нам доверять.
Она не ответила.
– Ты же знаешь, что я не разобью самолет? Знаешь?
Одна из их первых совместных остановок – лет двадцать назад в Сиэтле. Весь экипаж возвращался в отель после приятных посиделок в баре, когда прохожий пьянчуга бросил расистское оскорбление. Джо, единственный чернокожий член экипажа, знала, что речь о ней, но смолчала. А вот Билл не сдержался. На следующий день второму пилоту пришлось лететь все три отрезка маршрута самому – потому что Билл не мог держать джойстик сломанными пальцами.
Задержки, неполадки, буйные пассажиры. Она передавала ему миллион недоеденных блюд из первого класса и в два раза чаще наливала кофе. 11 сентября он позвонил ей одной из первых. Когда умер его отец, она прислала цветы. Каждый год их семьи обменивались рождественскими открытками. После двадцати лет полетов Билл был не просто коллегой. Он был другом, родным. Джо знала Билла.
– Да, – ответила она. – Я знаю, что ты не разобьешь самолет.
Но при этом глубоко внутри нее что-то кольнуло.
На металлической стойке завибрировал телефон. Она прочла сообщение и улыбнулась.
– ФБР уже в пути к твоему дому.
Билл схватил ее за плечи и поцеловал в лоб со слезами облегчения.
Он снял трубку телефона, чтобы позвонить в кабину, но секунду помедлил, прежде чем нажать кнопку.
– ФБР спасет мою семью, а мы спасем самолет. Я постараюсь с ним договориться, но ничего не гарантирую. Возможно, вы тут сами по себе. Но будьте начеку. Вы знаете, что вы не одни.
Джо кивнула.
– Скорее всего, – сказал Билл, – мне придется подыгрывать. Я сделаю все, чтобы не бросать баллончик. Но у меня может не остаться выбора. Считайте, что газовая атака будет, если только ФБР не успеет освободить мою семью. Он их убьет, если решит, что я выбрал самолет.
– Ясно.
– Салон должен быть готов, понятно?
– Так точно, капитан.
– Джо, чтоб тебя! Я-то, может, и капитан, но, когда эта дверь закроется, ты будешь сама по себе. Все понятно? Это твой салон. – Его глаза вспыхнули от нетерпения, и под его взглядом расцвела и ее уверенность. – Даю слово, что не разобью самолет. Но как мне это сделать, я еще не понял. А что касается салона – уже тебе придумывать, как подготовить людей к нападению. Поняла?
Джо молча кивнула, и Билл позвонил в кабину, чтобы второй пилот отпер дверь и впустил его обратно. Она развернулась, блокируя проход. Капитан и стюардесса стояли спина к спине: он – лицом к кабине, она – к салону.
– Я тебе доверяю, Джо. Мы контролируем самолет.
За ее спиной открылась и закрылась дверь, и она осталась одна. Одна в своем салоне.