Тео Самди
Отравленное очарование
Они вошли в столовую.
– О-ля-ля! – только и смогла вымолвить Николь. “Вид столовой поражал своим убранством” – штампануло у нее в голове. Нехотя она остановилась, заглядевшись на большущий букет цветов в центре необъятного круглого стола темного дерева, сервированного серебром и лебедями, искусно сложенными из накрахмаленных салфеток. В ожидании гостей вокруг стола были выстроены стулья с высокими спинками украшенными витиеватой деревянной резьбой. Зал был украшен гобеленами, а окна закрывали тяжелые бархатные портьеры пурпурного цвета. Колоссальная золотая люстра со множеством хрустальных подвесок была изящна. По размерам, она, кажется, не уступала столу, и поражала тем, что, до сих пор не рухнула, под тяжестью всего ее великолепия.
– А-а-а. Да, да, – остановилась Люси, заметив, что рот Николь постепенно открывался все больше и больше, пока она оцепенев, разглядывала и впитывала в себя окружившую ее красоту. – Нора, она такая! Она может!
– Как же она собирается пускать сюда людей? – удивилась сама себе Николь, но почему-то это первое, что пришло ей в голову. – Сюда ж без визы пускать нельзя.
– Это только для почетных гостей столовая. С другой стороны есть чуть поменьше и попроще.
Вдруг подруги услышали приглушенный женский смех, доносящийся из-за двери, как они предполагали, на кухню.
– О! Люди, – подняла указательный палец Люси. – Пойдем, спросим.
Дуэт следопытов направился на звук. Подойдя к двери, Люси хотела было открыть ее, но та резко распахнулась и из нее вылетела Ивон. Зацепив Люси плечом, Ивон быстрым шагом пересекла столовую и вышла в холл.
– Извиняться надо! – крикнула ей вслед Люси и повернувшись к Николь, заметила: – Горло пришла промочить. Не выдержала.
Николь развела руками, изобразив недоумение.
– Да! – указала Люси вслед убежавшей Ивон. – Но она-то – первая прискакала!
Пройдя по коридору, соединяющему столовую с кухней, подруги, наконец, достигли своей цели.
При их появлении Марьяна взяла луковицу и, не очистив ее, разрезала пополам.
– Марьяна? – обратилась Люси к горничной, стоявшей к ней с Николь спиной.
Марьяна обернулась. Ее глаза слезились.
– Лук? – Люси подошла ближе.
– Да, вот – мужу помогаю, – ответила Марьяна и попыталась улыбнуться.
Люси кивнула:
– Марьяна, скажите, а нет ли у вас чего-нибудь, вроде “Мартини”? Для души грешной.
– Ой, конечно. – засуетилась горничная. – Я вам сейчас приготовлю.
– Это совсем необязательно, – остановила ее Люси. – Нам главное, исходный продукт. Стакан, лед, “Мартини” и водка…
– Оливку или луковичку? – уточнила Марьяна.
Люси с восхищением посмотрела на нее:
– Наш человек!
Марьяна вытерла руки о передник и пошла к холодильнику.
Повеселевшие Николь и Люси, с длинными стаканами в руках, шли по коридору между гостевыми спальнями. Проходя мимо одной из них, они услышали доносящийся из-за двери возбужденный женский стон. Подруги остановились, подошли ближе к спальне, переглянулись.
– Ого! – тихо сказала Николь. – Не успели приехать.
Люси осторожно прислонилась ухом к двери, прислушалась и вдруг подзадоривая крикнула:
– Давай, девочка, давай!
Николь вздрогнула. Люси подхватила ее под локоть, и они, смеясь, побежали в спальню спящей Каролины.
Глава 4
Зажженная люстра наполняла и без того величественный зал столовой магическим светом. Блеск хрустальных подвесок создавал впечатление сверкающих бриллиантов, играющих на солнце. Переливаясь всеми цветами радуги и отражаясь в хрустале бокалов и серебре столовых приборов свет умножался, словно волшебный фейерверк, разгорающийся в каждом уголке зала.
Ужин был в самом разгаре.
Глаза гостей тоже блестели, но за этим блеском стояло отнюдь не волшебство люстры.
– Я такой утки сто лет не ела! – Люси откинулась на спинку стула. – А этот ягодный соус! Объеденье!
– Жермен закупает птицу у фермера в деревне, так что, утки эти – самые, что ни на есть, органические, – не без гордости пояснила хозяйка.
– И нежные. – Люси закатила глаза от удовольствия. – М-м!
– Наш сосед, художник, тоже берет у него птицу, несмотря на то, что находится довольно-таки далеко.
– И расплачивается рисунками8? – подмигнула Люси. – А Жермен – это повар?
– Замечательный повар! Он и кондитер, и пекарь! А Марьяна еще и соленьями занимается. Удивительная пара!
– Они женаты? – поинтересовалась Ивон.
– Лет двадцать, как она за него вышла, когда во Францию переехала.
– Откуда она? – вступила в разговор Жаклин.
– Из Словении. Ой девочки, с помощниками мне повезло. Люка, например.
Мажордом, следивший за гостями неподалёку от стола, услышав свое имя, взял с комода бутылку вина, подошел к Элеонор и остался стоять справа от нее.
– Он и водитель, и садовник, и плотник. Весь дом на нем держится! – Элеонор подняла глаза на мажордома. – Наш Люка – просто прекрасный работник. И человек.
– Вы очень добры, мадам, – слегка поклонился мажордом. Он добавил в бокал Элеонор вина, и вернулся на свой “наблюдательный пост”.
– Ох, подруга, какую ж работу ты провернула! Дом просто не узнать. Игрушка! Твой-то помог? – Люси потянулась за бокалом.
– “Мой”! – с ноткой иронии ответила Элеонор, – Мой теперь с другой! Ты же знаешь. И игрушки его другие интересовали.
– Да-а-а. Лихо они тебя с этой его секретаршей, – задумчиво сказала Ивон и в ее голосе прозвучала скрытая обида.
– Представляешь?!! Мне, говорит: “детей хочется”. Вдруг!!!
– Усыновили бы, – робко вставила Шанталь.
– Девочка моя, да разве ему дети нужны были? – кажется, что рана, нанесенная разводом, еще не зарубцевалась в душе Элеонор.
– Он себе секретаршу “усыновил”, – вздохнула Люси. Она отпила вина. Задумавшись, Люси продолжала крутить бокал в руке, глядя как бордовая волна оставляет маслянистый след на хрустале.
– Да что уж теперь, – уверенность возвращалась к Элеонор. – Трудное это дело – быть женщиной!
– Да. Приходится с мужиками общаться, – с иронией добавила Люси.
Секундная тишина взорвалась громким смехом.
– За это надо выпить! – подняла бокал Каролина.
– За нас, любимых! – провозгласила Элеонор и сделала хороший глоток.
Гости последовали ее примеру.
– Люка, – обратилась Элеонор к мажордому, поставив бокал на стол, – распорядись, насчет десерта, пожалуйста.
Мажордом поклонился:
– Да, мадам.
На кухне Жермен и Марьяна занимались подготовкой к подаче десерта. Пара подносов на столе и сервировочный столик могли бы побороться за место в энциклопедии кондитерского искусства. На них было, если не всё, то многое из того, что могло бы заставить любую женщину забыть, хотя бы на время, о диетах и проблемах; помочь успокоить детей и подружиться с соседкой; снова сесть на диету и снова забыть о ней; установить мир во всем мире.
Тут были эклеры, тарталетки с нежным заварным кремом и фруктами, профитроли с шоколадным ганашем, не меньше десятка разных цветов макаронов, брауни и рулеты, миндальные финансье, горячий яблочной пирог, мороженое и, цвета горелых сливок, флан под карамелью из жженого сахара в маленьких серебряных розетках.
Один взгляд на эту красоту мог запросто вызвать у человека послабее приступ тахикардии, но Элеонор любила сладкое и любила своих подруг.
В кухню заглянул мажордом:
– Графиня просила готовиться к подаче десерта. Все очень довольны едой, особенно мадам.
Голова мажордома исчезла из дверного проема.
– “Мадам” – саркастически передразнила Марьяна ушедшего мажордома. – Еще бы она не была довольна! Она только и делает в последнее время, что довольствуется тобой!
– Марьяна, что ты такое говоришь? – недоуменно посмотрел на нее повар.
– Ты думаешь, я не замечаю? “Жермен – то, Жермен – другое! Ах какой кудесник!” – с издевкой прогнусавила горничная.
– Марьяна.
– Ты думаешь, я не вижу, что она постоянно возле тебя околачивается?!
– Ей нравится, как я готовлю. Ты должна быть рада, что у нас есть работа, – повар был спокоен и надеялся, что его голос повлияет на его жену.
– К черту ее, эту работу, если из-за нее я должна потерять мужа! – выкрикнула Марьяна.
Она села за стол, и уткнув лицо в ладони, начала плакать. Жермен подошел к ней, мягко обнял за голову и нежно прижал к себе:
– Марьяна. Ну что происходит? Что с тобой случилось в последнее время?
Горничная уткнулась мужу лицом в живот:
– Я не знаю. Я так боюсь тебя потерять! – она подняла глаза на Жермена. – Скажи, что ты меня любишь!
– Я люблю тебя. Вот уже двадцать лет люблю и буду любить еще три раза по столько же. Ljubim te9, – произнес он с акцентом и нежно поцеловал жену в голову.
В столовой звучали приглушенные разговоры. Шумевший за окном дождь убаюкивал в атмосфере наполненной теплом и уютом.
Люка внимательно следил за бокалами гостей, то и дело подходя к одной из женщин, подливая вина.
Марьяна, с ловкостью, собирала последние ненужные тарелки, оставаясь при этом, как будто невидимой.
Ужин медленно подтягивался к концу и воздух был наполнен аурой удовольствия, которую создают изысканная кухня и хорошая компания.
– Ну Нора, ты накормила, – удовлетворенно выдохнула Люси, откинувшись на спинку стула и посмотрев на свой живот. – Я не знаю, куда в меня десерт втиснулся.
– Ты на нем сидишь, – сардонически заметила Ивон.
– Зато, я не бегаю после каждого круасана к своему фаянсовому другу, – спокойно заметила Люси. Ей не хотелось отказываться от вечернего наслаждения и расслабленного состояния.
Жаклин насторожилась и от глаз Каролины не ускользнуло, как внимание журналистки сосредоточилось на Ивон и Люси.
– Девочки, ну перестаньте. Я каждый раз как вас вижу, всё мечтаю, что вы помиритесь, наконец. Ведь, сто лет назад всё было, – миролюбиво предложила Элеонор.
– Кого-то только могила исправит, – как будто для себя пробубнила Ивон.
Люси услышала реплику Ивон, тем более, что “для себя” Ивон – было адресовано, естественно, ей:
– Я прослежу, чтобы твоя церемония прошла красиво.
Элеонор не сдавалась в битве за мир за столом (как и не сдавалась в борьбе за мир во сем мире в целом):
– Девочки! Давайте, я вас, лучше, с поваром познакомлю.
На лице Жаклин отразилась досада. Элеонор решила прервать начинающуюся перебранку, от которой журналистка получала профессиональное удовольствие.
– Люка, позови Жермена, пожалуйста.
Марьяна мельком взглянула на хозяйку, но, естественно, не выдала своего недовольства.
– Хорошо, мадам, – мажордом поклонился и вышел из столовой.
– Нора, я заметила, спальни не запираются, – Ивон взяла свой бокал.
– Ты знаешь, я об этом даже не думала, но обязательно решу этот вопрос, – Элеонор задумалась. – Но мы, ведь, здесь все свои?
– Конечно. Только у некоторых есть дурная привычка брать чужое, – Ивон с силой поставила бокал на место.
– Да не был он твоим никогда. Пойми ты, наконец. Не был! – Люси еще держалась в рамках приличия, но граница ее терпения была всё ближе, а шаги к ней становились все шире. – Ведь сколько лет прошло. Мишеля уже в живых нет, а ты, всё никак не успокоишься!
К счастью, на пороге столовой появились Люка и Жермен. Повар подошел к хозяйке и она взяла его руку в свои:
– Девочки, вот – маг и чародей, который нас так вкусно накормил, – Элеонор с благодарностью похлопала Жермена по руке.
В столовой раздались аплодисменты.
– Джеки, ты должна непременно отметить это в своем репортаже, – обратилась Элеонор к журналистке.
– Обязательно. Мы всё потом обговорим, – Жаклин жестом показала “ОКей”.
– Вот и славно, – Элеонор подняла глаза на повара. – Спасибо, Жермен. Всё было просто замечательно.
Горничная, глядя на хозяйку, ласкающую, по ее мнению, мужа – улыбалась, но улыбка эта была, скорее, оценивающей.
Элеонор подняла с колен салфетку и положила ее на стол. У нее за спиной моментально вырос мажордом. Люка слегка отодвинул стул, когда хозяйка шато поднялась:
– Девочки, я предлагаю кофе попить в гостиной, перед камином. Там мы сможем не отказать себе в паре-тройке дурных привычек, – Элеонор подмигнула гостям, потом обратилась к горничной: – Марьяна, подавайте, пожалуйста, кофе в гостиную.
Марьяна улыбнулась в ответ и присела в быстром книксене:
– Хорошо, мадам.
Глава 5
Просторная гостиная была окутана приглушенным светом торшеров и настольных ламп. Тяжелые бархатные портьеры едва сдерживали шум дождя, и в сочетании с доносившимся откуда-то легким джазом, создавалась атмосфера небольшого уютного кафе. Только мебель в стиле Людовика XV, пожалуй, ненавязчиво напоминала, что, если вы еще не в музее, то уже не в “Прокопе”10.
Центром внимания гостиной был солидный камин, обрамленный массивной мраморной отделкой. Полка над камином была настоящей сокровищницей изысканных безделушек и воспоминаний: пара канделябров по бокам, а между ними, бронзовые каминные часы в стиле того же Людовика, что и мебель, фотографии в рамках, фарфоровые статуэтки, вазочки и шкатулки. Пламя в камине ласково разгоняло холод осеннего вечера, наполняя гостиную приятным теплом и уютом.
Гости разбрелись по залу и рассматривали картины на стенах и безделушки на камине.
Войдя в гостиную, Жаклин не удержалась, чтобы не присвистнуть:
– Сколько же тут картин!
– О! Это только часть. Из последних, самых “молодых”, – весело ответила Элеонор. – Ранние картины уходят датой написания так глубоко в историю, что иногда мне кажется, если покопаться в округе, можно найти наскальную живопись, с портретом одного из моих родственников в набедренной повязке. Хотя, я не права, копаться пришлось бы в Бельгии.
– В Бельгии? – удивилась Шанталь. Модель рассматривала фотографии на камине.
– Да. Наш род берет свое начало в Бельгии. Это о-о-очень длинная история, но вкратце – в XVI веке, еще до восстания 1566 года, мои предки сбежали во Францию и со временем возвели этот замок.
– Вот это ты сократила! – весело восхитилась Люси.
– Опыт, – улыбнулась Элеонор.
– Как интересно! – казалось, что Шанталь действительно заинтересовала история хозяйки замка.
В этот момент в гостиную вошла горничная с подносом в руках, на котором стояли чашки, сахарница, кувшинчик со сливками и френч-пресс, наполненный свежеприготовленным кофе. Подойдя к рассматривающей на камине фотографии Ивон, Марьяна ловко, взяв поднос в левую руку, правой – наполнила кофе одну из чашек:
– Сливки, мадам?
– Нет, спасибо, – ответила Ивон и положила пачку сигарет с зажигалкой на каминную полку. Потом, бросила пару ложек сахара в чашку кофе на подносе и поставила ее рядом:
– Спасибо, Марьяна.
Горничная присела в непринужденном книксене и продолжила обход гостей.
– Девочки, это очень интересный кофе, – обратилась Ивон к присутствующим. – Называется “Копи-Лювак”.
– Ой, ой! Я слышала о таком! – прервала ее Элеонор, присаживаясь вместе с Люси за небольшой кофейный столик. – Это не тот ли кофе, который, маленькие зверьки, вроде хорьков, кушают, а потом, те зерна, что не переварили, как бы это сказать…
– “Отдают”, – дополнила Ивон. – Вот эти зерна потом собирают и обрабатывают.
– Надеюсь, их хорошо промыли?
Шутка Люси удалась, по гостиной прокатился смех.
Горничная подошла к Люси и Элеонор, наполнила две чашки. Ритуал “сливки, сахар, книксен” повторился.
– Спасибо, Марьяна, – сделав глоток, Элеонор причмокнула языком, чтобы полностью оценить вкус напитка. – Какой аромат! Какой мягкий вкус! – она поставила чашку на столик.
Марьяна, между тем, налила кофе Каролине и Николь. И снова: “сливки, сахар, спасибо, книксен”.
Элеонор предложила Люси сигарету. Они закурили и удобно расположились в креслах. Люси выпустила дым:
– Хорошо.
Заметив, что подруги курят, Ивон взяла пачку с камина, но обнаружив, что она пуста, бросила ее в огонь. Она подошла к столику Элеонор и расположилась в кресле напротив:
– Нравится? – Ивон закурила предложенную хозяйкой шато сигарету.
– Это великолепно! – Элеонор мечтательно закатила глаза.
В это время Марьяна, обслужив рассматривающих фотографии на камине Жаклин и Шанталь, и убедившись, что никого из компании не упустила, осталась стоять у входа в гостиную, поставив поднос на небольшой столик, стоящий неподалёку.
Вечер продолжался. Дождь и джаз сливаясь с неразборчивыми разговорами, доносящимися из разных уголков гостиной, создавали не монотонное, но уютное гудение, сопутствующее приятным вечерам в хорошей компании. Аромат кофе и сигарет бодрил слегка разомлевших за ужином гостей.
Жаклин заметила что Арлен, в полном одиночестве рассматривает картину в другом конце гостиной. Упустить такой момент журналистка была не в силах, профессия брала свое. Словно гончая, взявшая след, Жаклин целенаправленно, но сдержанно, стараясь не выдавать своего интереса, двинулась в сторону фотографа.
– Мрачноватый портретик, – произнесла Жаклин, остановившись за спиной Арлен.
Фотограф не обернулась:
– Да. Немножко света ему бы не помешало.
Из той части гостиной, где расположились хозяйка и Люси с Ивон, донёсся смех.
– Арлен, – стараясь говорить как можно более непринужденно обратилась Жаклин к фотографу, – ты не знаешь, что это произошло между Ивон и Люси? Почему они все время цапаются?
– Удивительно, что ты не знаешь, – Арлен продолжала смотреть на картину.
Журналистка придвинулась и встала сбоку от Арлен. Тоже всмотрелась в картину:
– Ну, так скажем, не до конца, – журналистка пригнулась. Ее голос звучал так, будто она описывала случайно найденный мазок художника, менявший смысл всего произведения и чрезвычайно заинтриговавший всё художественное сообщество, и ее лично. Жаклин чуть не вперлась носом в картину, стараясь показать, что именно она является предметом её интереса.
Арлен, наконец, обратила на нее внимание. Ее брови слегка сдвинулись, но в глазах играла ирония. Ее позабавила конспирация Жаклин:
– У них ссора еще с университета тянется.
– Они вместе учились? – Жаклин не выходила из образа художественного эксперта.
Арлен подняла взгляд на картину и безучастно продолжила:
– Да, Ивон и Люси дружат с детства. Они учились в одном классе, а затем поступили в университет, где познакомились с Элеонор, она старше них на два года. Там же учился и Мишель, который стал потом мужем Люси. Так вот, Ивон считает, что Люси увела у нее Мишеля.
Жаклин повернула голову и снизу посмотрела на Арлен:
– И что? Так оно и было?
Фотограф посмотрела на нее сверху и едва сдержала улыбку:
– Да кто его знает? Женился-то он на Люси, а Ивон так ей простить этого и не может.
– Все вынюхиваешь? – раздался голос Николь. Проходя к камину, она остановилась у Арлен за спиной и посмотрела через ее плечо вниз на сгорбившуюся журналистку.
– Кто бы говорил, – усмехнулась Жаклин разгибаясь.
– Согласна. Только цели у нас с тобой разные.
– А я думала одна – правду искать.
Разговор проходил так спокойно, что Арлен даже не думала отрываться от картины, воспринимая его, как легкое музыкальное оформление к просмотру, ну, или, объяснения экскурсовода, которые никто не слушает.
– Тоже верно, – улыбнулась Николь, – Только правда твоя – вся дерьмом облеплена, вот как кофе этот, когда из хорька выходит, – Николь поднесла чашку с блюдцем нарочито близко к носу журналистки. Очень близко. Модель продолжала нежно улыбаться:
– Но ни пользы от нее, ни удовольствия. Поэтому и цели у нас с тобой разные. Ты деньги делаешь, а я людям помогаю.
– Только не надо строить из себя золушкину крестную! – Жаклин на всякий случай, сделала пол-шага назад. – Не на халяву людям-то помогаешь!
– Каюсь. Денежную систему у нас никто не отменял, – бросила Николь через плечо, продолжив движение в сторону камина, где Каролина рассматривала часы.
– Кстати, зверек этот не хорьком зовется, а циветтой, – выдала вслед модели Жаклин.
– Какая разница? – не оборачиваясь бросила Николь, – хорек, циветта? “Оно”-то – всё одного цвета.
– Ты про нее писала? – посмотрела на журналистку Арлен.
– Циветту?
– Николь.
– Да поняла я, – Жаклин ухмыльнулась. – Было дело, – она задумалась. – Че-то, все злые такие стали.
– Так, ты ее не медом, наверное, мазала.
– Марьяна, пожалуйста, можно мне еще чашечку? – донесся голос Элеонор.
– И мне, пожалуйста, – добавила Люси.
Горничная подошла к столику хозяйки и забрала чашки:
– Я приготовлю свежего, мадам.
– Марьяна, и мне, пожалуйста. Я свой кофе так и не попробовала и он, наверняка остыл, – Ивон обернулась в сторону камина, где Николь и Каролина рассматривали фотографии. – Там – на камине.
– Хорошо, мадам, – горничная быстро присела в книксене и направилась к камину за чашкой Люси.
– Все хотела спросить, – повернулась Ивон к Люси, – Ты что, адвоката-то за собой всё время таскаешь? Своих мозгов не хватает?
– Чтоб от дураков защищала.
– Помогает?
– Похоже, не очень. Вот с тобой разговариваю.
Ивон хотела что-то ответить, но со стороны кухни донёсся звон бьющейся посуды, заставивший ее прерваться.
Гости насторожились.
– Веселенькие у тебя чашки Нора, – подмигнула Люси хозяйке. – Бьются – что колокольчики звенят.
– Может, случилось что? – Элеонор приподнялась в кресле и довольно громко спросила: – Марьяна? Марьяна, что случилось?
Ответа не последовало. Элеонор поднялась и направилась к выходу из гостиной.
Николь и Каролина переглянулись.
В это мгновение из коридора донесся сдавленный крик Элеонор.
Каролина бросилась на голос графини.