Текелински
Висталь. Том 1
Но рабство ли это? И если сказать да, то человек хочет быть рабом гармонии, рабом красоты, и добра. Также, как он жаждет быть рабом всевозможных искусств вообще, несущих в себе туже полифонию, – музыку изобразительного творчества, литературы, скульптуры, или даже архитектуры, которая, как известно, есть суть воплощённая в камне музыка. Формы Искусства, в своей общей совокупности, незримо выстраивают и гармонизируют всю нашу жизнь. Эта музыкальность наиболее явственно проявляется в гениальных произведениях мастеров слова, – писателей и поэтов, появляющихся на нашей бренной земле, примерно раз в столетие.
И та же музыкальность воплощена в древних фолиантах, запечатлевших в слове, всю палитру душ древних людей, которыми мы восхищаемся, как эксклюзивными, «штучными» олицетворениями истории. К примеру, Библии, Талмуда, или Корана. Но не только, и не столько… И чем здесь, как не своей гармоничной музыкальной последовательностью, слаженностью и проникновенной полифонией, воплощённой в литературном слоге, опирающейся прежде всего, на притчевую фонетику, можно объяснить ту завораживающую доминанту, веками порабощающую многочисленные поколения людей, настраивающую их души, на свою гармонию, свою мелодику? И чем ещё можно объяснить, ту причину Величия, присущую всем «Великим книгам?».
Я рад, что пришёл к тебе отче… По крайней мере, ты вновь наполнил мои жилы, хоть какой-то надеждой. Ведь, на самом деле, надежду даёт не победа, или поражение, как это кажется большинству, но само противоречие, разжигающее страсть к преодолению. Насколько хватит её, – это уже другой вопрос. Но я не разочарован, отче… Ибо, для сильного духа, высота Выси, так же важна, как и глубина Низин… Тем более, что у каждого здесь, свои низины, и свои выси… И то, что для возвышенного духа является низинами, для среднего обывателя, явиться обетованным местом. И то, что для возвышенного духа, является высотой, для него, есть лишь – суть призрак…
Висталь вышел из этого скромного храма, не удовлетворённый, но одухотворённый… Он ясно осознавал, ту действительно Великую силу веры, которая не имела, почти ничего общего с церковью, и которая могла бы дать даже полному атеисту, некое ощущение вдохновенного трепета, перед собственным желанием преодоления, – возвышения, над всякими выстроенными искусственно, горами. Сила, которая способна устоять, пред чем угодно! Ибо в сущности своей, независимая ни от чего, и не нуждающаяся ни в чём… Освятив долину человеческого сознания, и являясь единовластным царём этой долины, Вера, – единственно существующая истина, не нуждающаяся, ни в поддержке, ни в доказательствах. Ибо её суть, вне разумности, как таковой…
Висталь шёл по залитой солнцем алее, ловя щеками лёгкие дуновения ветра. По пыльной дороге невдалеке, мчались автомобили, нарушая патриархальную тишину природы. Жизнь города, с его суетливым мельтешением, убивает всякие тонкие, не терпящие суеты, мысли. И фантазия, от соприкосновения с этой реальностью, впадает в какой-то анабиоз. Реальность нашего городского бытия, способна заморозить не только фантазию, но и вообще всякий душевный потенциал, с его Терпсихорой – воображением. Привести всякий дух к «импотенции», к невозможности душевного оплодотворения, и последующего продуцирования, сведя на нет всякую возможность рождения новых «детей искусства духа». Она превращает все твои ощущения в периферийные, не представляющие важность, жёлтые лепестки подсолнуха. Твоё сознание, прихватив душу под мышку, стремится к своим «важным делам». Нет! Ты даже на секунду не в силах остановится!
Покинув полуостров «Эгершельд», Висталь пошёл к главной улице города, названной в честь первого корвета, посетившего этот порт, «Светланской». Повернув в самом центре налево, он продолжил свой путь по Океанскому проспекту, и, поднявшись по, не очень крутому склону, вышел к Покровскому парку. Пройдя по алее в парке, он очутился на небольшом пятачке, справа от центра, которого, стоял памятник Петру, и Февронии Муромским. Чья любовь снискала себе память, в поколениях. И пусть это была абсолютно обычная любовь, для Русского человека, но в силу мифотизации, и предании их жизни необычных качеств, они стали народными персонажами, и образцами, для страждущих душ. Хотя, если кто-либо заглянет в действительную историю их любви, то узнает немало неприглядных фактов, что присущи всяким бракам древности, как, впрочем, и современности. Мы рафинируем жизнь, превращая в мифы отдельные её истории. Нам так нужны сказки… Но жизнь далека от сказки, и всё, что в ней происходит, на всех уровнях бытия, как правило, неоднозначно, и всегда, – суть наша интерпретация.
Гористый ландшафт, и море, со всех сторон окружающее этот город, как я отмечал выше, придавали его облику оттенки романтизма, и чувство какой-то свободы, коей обделены материковые города. И люди, живущие здесь, будто бы на краю цивилизации, отличались от людей, живущих в глубине материка. Вообще, романтика как таковая, привносится не столько красивыми пейзажами, перспективами с гористыми склонами, сколько отдельными маленькими уютными уголками, где природа и цивилизация сливаются в гармоничную картину бытия, вызывая к жизни, тончайшие флюиды счастья, зарождающиеся искорками в пылающей желанием, гармоничной душе. Словно мимолётные органоиды, чья продолжительность жизни подобна вылетевшему из костра огоньку, эти, еле уловимые флюиды, воспаряют над бренностью бытия. И именно эти скоротечные, бестелесные органоиды, представляют главную ценность нашей жизни. Тот, кто способен оценить по-настоящему, эти скоротечные «бабочки душевного переживания», может считать себя счастливым человеком, и быть уверенным, что проживёт жизнь не зря.
Оказавшись, волей случая, в таком уютном уголке, из глубин подсознания всплывают забытые встречи с людьми, с которыми ты имел счастье встречаться. В такие минуты, вскрываются, словно соты, запечатанные и залитые воском времени, «сосуды былых впечатлений». И эти забытые мгновения, выливаются наружу, переливаясь и сверкая в лучах солнца, словно настоявшееся игристое вино. И как всякое настоявшееся вино, превращает жизнь в искрящиеся радостями чувства, так и этот великолепный «ностальгический напиток», превращает твой мир – в блистающее красками обетованное место! В такие моменты, душа либо поёт, либо плачет… И плач этот, доставляет радости не меньше, чем само пение…
Человек любит похожих на себя, и в то же время, других людей. Людей, со звучащей в унисон, мелодией «душевной панфлейты», способной резонировать с его собственной мелодией, и в то же время, представляющей некую новизну, способную дополнить, и усилить всю его внутреннюю полифонию. Такие встречи вызывают настоящий душевный резонанс, и привносят впечатления, поражающие своей совершенностью, глубиной и высотой, гармоничностью, и мощью эмоциональных всплесков. Любовь к этим людям, и ностальгия по ним, сладость счастья, и терпкость тоски, превращающие в своём сочетании, «благородный напиток» наполняющий твою душу, в нечто полноценное, живое и полномерное, создают мир душевного равновесия и покоя, где самые тонкие, прозрачные и невесомые органоиды, доминируют в своей ценности, над всеми реальными, явными благами бытия…
Сами по себе, красивейшие горы, живописнейшие водопады, щемящие душу, ущелья мира, всё это – ничто, без водопадов, пейзажей, гор, рек и ущелий, морей, и пустынь твоей собственной души. И всякий раз, когда ты рассматриваешь красивейший пейзаж, прекрасную долину, или уютный уголок, не осознавая того, ты созерцаешь свою собственную душу. Ты строишь, ты рисуешь внешний мир, всю его архитектонику в своём воображении, в соответствии с тонкостью и сложностью собственной душевной организации. В этом пейзаже, отражается вся палитра твоих собственных высот, – мир твоей души, с его горами, водопадами, и озёрами, где ты купаешь своё воображение, и наслаждаешься музыкой своего внутреннего оркестра, своей собственной душевной гармонией, сливающейся со всем окружающим миром, в божественную симфонию, приводящую в экстаз твой дух, и утверждающую, и убеждающую, в непоколебимой истинности всего твоего мировоззрения, и в настоящей действительности твоего бытия.
С этими мыслями в голове, Висталь не заметил, как оказался возле здания, в котором располагалось одно из высших учебных заведений. Он решил, что обязательно навестит в этом городе, одного из Величайших учёных настоящего времени. Который, как все Великие учёные, был не заметен в жужжащих научных кругах света, жил скромно, без всякого пафоса. Он не стремился к регалиям, и потому редко получал их. Все его стремления были направлены не к внешнему признанию, лишь косвенно подтверждающего его правоту, но к признанию в его собственных умозаключениях, в которых он находил всю полноту подтверждений, для своих твёрдых и непоколебимых убеждений.
Иннокентий Ефремович служил ректором, и был человеком приветливым, в меру разговорчивым, в меру строгим, и слыл законченным жизнелюбом. Его уважали все студенты, и студентки, за его безвредный характер, и всегда учтивый тон. А также, за его, почти болезненное чувство справедливости. Он не терпел, и самых незначительных проявлений несправедливости. И это говорило в первую очередь, о скрытой силе его духа. Ведь только сильный духом человек, находя в справедливости настоящую ценность, не взирая ни на что, стремится отстоять эту справедливость, даже в ущерб собственным интересам, а порой и собственной жизни.
Подойдя к парадной, Висталь окинул взором двух курящих на крыльце, и смеющихся после каждого сказанного слова, студенток. Открыв большую дубовую дверь, он вошёл в холл. Поднимаясь по старинной лестнице с балюстрадой, он думал о том, какое Великое счастье быть молодым и радоваться каждой минуте. Ведь для того, чтобы смеяться после каждого сказанного слова, надо обладать безмерным счастьем. Куда же девается с возрастом, это счастье ощущений, эта наивная жизнерадостность? Да… На протяжении всей своей жизни мы, теряя нечто от беззаботного счастья, приобретаем нечто от мудрости… Но кому нужна эта мудрость, если она не приносит никакого удовлетворения своему обладателю, если она не привносит, но забирает последние крохи этого счастья?
Но в том то и дело, что счастье – самое неоднозначное существо на земле. Оно не имеет своего тела, оно не имеет строгих, определённых для всех и каждого, критериев. Для одного счастье, – в пребывании, погружённом в религиозную эйфорию; Для другого, – в скитаниях по ледяным пещерам познания; Для третьего, – где-то за пределами всего мироздания, – в горах, наедине со своей Великой мудростью.... Мерить, соизмерять, и спорить о счастье, такое же неблагодарное занятие, как спорить о том, что наиболее близко к истине, схоластическая уверенность в спекулятивных и рационально-аналитических формах познания, или уверенность в идеальных полях трансцендентального и метафизического опыта? То есть, попросту говоря, что первостепенно, – наука, или религия, доказательная подтверждённость, или вера?
Войдя на третий этаж, и пройдя по длинному коридору, Висталь постучался в двустворчатую дверь.
Войдите! Звонким голосом ответила секретарь. Висталь открыл дверь, и пройдя несколько шагов, слегка поклонившись, произнёс: Я хотел бы поговорить с Иннокентием Ефремовичем. Подождите, у него сейчас проректор, но это ненадолго, присядьте. Висталь, подойдя к окну, сложив руки и опустив подбородок, задумался. За окном, природа, с какой-то патриархальной безмятежностью, безмолвная, и безучастная ко всему, чем был занят человек, отмеряла своё, недоступное нашему осмыслению, время. Такое впечатление, что это был какой-то отдельный мир, и фатальная размеренность этого бытия, не будет потревожена никогда, и ничем.
Наконец дверь распахнулась, и из кабинета ректора вышел слегка полноватый человек. Висталь шагнул в кабинет.
Чем могу быть полезен? Харизматика этого человека, не оставляла и капли сомнения, в его учёной принадлежности.
Уважаемый Иннокентий Ефремович, с почтением обратился Висталь к этому пожилому, но благодаря сверкающим глазам, выглядящему несколько моложе своих лет, человеку. В этих глазах светилась любовь, уверенность в истинности своего призвания, и убеждённость в том, что именно вокруг того, чем он занимается, крутится весь мир. Такая же уверенность читалась в глазах священника, с которым Висталь общался ранее. Человек, чем бы он не занимался, всегда антропоцентричен, и, как правило полагает, что именно его занятие, несёт в себе главенствующие мотивы, и является основным для социума, в котором он живёт, – в частности, и для человечества, – в целом.
Прежде, я хочу попросить прощения за то, что отнимаю у вас ваше драгоценное время. Не примите за нелепость, но я хотел бы прояснить для себя, несколько вопросов относительно учёности вообще, и прикладных наук, в частности. Я прибыл издалека, и, зная, что вы пользуетесь большим уважением в этом городе, как учёной публики, так и людей далёких от грёз и исканий науки, решил навестить именно вас. Не сочтите за хамство, и пусть вас не смущает некоторое невежество с моей стороны, по общепринятым лекалам научного знания, ведь я не имею классического академического образования. Но, поверьте на слово, моё самообразование достойно всякого классического, а в чём-то, и превосходит образованность бесспорных адептов науки различного направления. Я всегда считал самообразование ценнее и достойнее, чем насильственная образованность, пусть даже в таких общепризнанных столпах образованности, как Оксфорд, Гарвард, или Кембридж. Ведь даже в этих институтах, при всём отвержении в них снобизма, наука, всё же сводится к общим схоластическим правилам и параграфам, и имеет общую для всех и каждого, дисциплину, положенную на выверенную и закреплённую доктрину полезности и вредности, как основных колоссов современного академического образования. И при всей важности этого академического образования, и тех неоспоримых знаний, что привносятся на этих кафедрах в твою голову, знание интуитивное, всегда оставалось для меня, наиважнейшей формой познания. Ведь именно на этом фундаментальном познании, с древнейших времён, держится действительно глубокое осмысление мироздания, и самой жизни. В институтах и университетах, можно много узнать, но нельзя ничего познать… И, если вам не претит общение с таким неучем как я, прошу выслушать меня.
Самообразование, молодой человек, так же насильственно, с той лишь разницей, что это насилие исходит от самого искателя знаний. Он не ищет «кнута и пряника» вовне, он не перекладывает ответственность за собственное совершенствование, на авторитетные головы преподавателей, он проявляет инициативу, и является сам для себя, – и учеником, и преподавателем. И по большому счёту, образованность вообще, как и всякое совершенствование, не может обойтись без насилия. Такова природа нашего разума, как и нашего тела. Ну да, я к вашим услугам, считайте, что вы заинтересовали меня.
Прошу прощения Иннокентий Ефремович, за мой юношеский максимализм, и глупую наивность, но я должен задать этот вопрос. Как вы считаете, может ли быть такая полнота знания, может ли существовать такая его всеобъемлемость, которая могла бы окончательно удовлетворить разум, в его стремлении постичь этот мир? Может ли вообще, существовать такое знание, на ниве учёного авторитетного сословия, которое охватывало бы собой, все стороны мироздания, и тем самым, было бы абсолютно законченным и всеобъемлющим?
Иннокентий Ефремович, стоя до этого неподвижно, шагнул в сторону. Он никак не мог понять, что настораживало его в этом человеке, ведь он был в меру приветлив, в меру обходителен, и в меру нагл и самоуверен. Но что-то всё же смущало Иннокентия Ефремовича, в этом незвано ворвавшемся в его кабинет, собеседнике. Только потом, когда молодой человек покинет его кабинет, он поймёт, что причина всему, с одной стороны, сочетание его странного вида одежды, с его совершенно лысой головой. С другой стороны, – несоответствие его пропитанных юношеским максимализмом речей, и умудренного, по видимому колоссальным опытом сознания, светящегося из его глаз лучезарным светом.
Вы спрашиваете можно ли достичь того, к чему мы все стремимся, и может ли быть удовлетворён наш разум, на ниве рационально-аналитического познания мира? Ведь если мы не в состоянии, ни при каких условиях, на этом поприще открыть мир до конца, зачем стремится к этому? Так ли я вас понял, молодой человек?
Да. Простите за такой изощрённый нигилизм, но для чего, вся эта возня, если она никогда не удовлетворит человека? Зачем стремится к тому, что никогда не будет совершено? Если ради самого процесса, который создаёт иллюзию становления и совершенствования, то это, – так же спорно. Все ваши открытия, и изобретения, приносящие мимолётные удовлетворения, все построения, о которых ваш разум забывает, как только они оказываются законченными, – всё лишь забавы детей, играющихся в песочнице, и воображающих, что все их замки реальны, что они представляют важность, и имеют сами по себе, ценность. Вы, в своём стремлении облегчить жизнь человеку, всё и вся усложняете, и тем самым, делаете его жизнь труднее… Вы гордитесь прогрессом, который убивает не только природу вообще, но и внутреннюю природу человека, делая его зависимым, слабым, и не приспособленным, делая его всё более лукавым пред самим собой, мелким, и всё более не цельным, и не самодостаточным… Вы обманываете его надежды на будущее благоденствие, которого, ему недостричь на этом пути, никогда… Вы кичитесь своей цивилизацией, вы словно дети в своей «песочнице», радуетесь её постройкам, её свершениям, и достижениям… – вы, боготворите её! Но она, тем временем, необратимо опошляя и опрощая всех вас, ведёт человечество, к неминуемой пропасти! К сожалению, вам уже не уйти с этого пути… а ведь именно цивилизация, на самом деле, предвестие, и будущая причина гибели всего человечества, как и всей окружающей живой природы.
Странная у вас манера… Вы так говорите, молодой человек, словно вы сторонний наблюдатель. Словно к вам, всё это, не имеет отношения. Простите, за такой риторический вопрос, но пусть вы не академический учёный, но ведь вы часть этого общества, не так ли? Я постараюсь ответить, молодой человек, на ваш пафосный спич.
Всё дело в том, что мы не вольны выбирать для себя сами, векторы наших желаний, и удовлетворений. Нам лишь кажется, что мы что-то выбираем, но на самом деле, ни я, ни слесарь по ремонту теплотрасс, не волен выбрать для себя, форму собственного удовлетворения. Он будет довольствоваться, и стремится всегда к тому, что заложено в него природой, – с одной стороны, и в соответствии с волей случая, предоставившего ему его окружение, – с другой. Его занятие всегда необходимо соответствует заложенной в него силе желания, или слабости воли, а главное, всегда соответствует его иллюзорным в своей сути, представлениям. Каждый существует, и выстраивает собственную жизнь, в соответствии со своими фантазиями. Ведь именно на фантазии, строится всякое будущее, как отдельно взятого человека, так и всей нашей цивилизации. А пути фантазии, очевидно, имеют бесконечно возможные направления. Но каждый такой путь, выбранный однажды человеком, он считает правильным, и даже – единственно возможным!
И вот что ещё, я хотел бы сказать на этот счёт. Человечество в целом, всегда будет играть теми «игрушками», какие лежат на этом пути, и будет удовлетворяться только ими. «Игрушки» – всегда соответствуют способностям удовлетворяться, а никак не наоборот. Как будто бы дай тебе «игрушку», не соответствующую твоим способностям, и ты найдёшь в ней нечто забавное… Нет, так не было никогда, и не будет никогда впредь! А весь прогресс, со всеми его многочисленными формами, построениями, изобретениями, и даже искусствами, лишь разные формы «игрушек», удовлетворяющие различные формы разумения, и воззрения человека.
Что же касается трудностей жизни, сами по себе, они, как и всё в этой жизни, не имеют своей собственной критичной константы. Они всегда и всюду, – сугубо относительны. Человек, проведший длительное время на войне, ко всем житейским неприятностям мирного быта, будет относиться, как к мелким, и не заслуживающим внимания. Но для человека расслабленного, проведшего свою жизнь в «оранжерейных условиях», такие житейские неприятности вполне могут послужить поводом, даже для суицида.
И именно поэтому, а вовсе не для развлечения, как полагают, следуя своим сакральным инстинктам, нынешний человек создаёт себе дополнительные трудности сам. Он уже давным-давно научился изобретать для себя искусственные препятствия, сложности, и проблемы, по всем возможным фронтам, даже порой, не осознавая того. И точно также, когда, скучая без войны, он организует всевозможные «состязания малой крови», так и в отсутствии естественных, достойных его потенциалу, препятствий, он строит лабиринты всевозможного плана, и характера, для последующего преодоления, на радость своей воле. Он хочет чувствовать себя победителем, а не привязанной к телеге коровой, или бредущим за морковкой, ослом…
Иннокентий Ефремович, я чувствую, что уже начинаю утомлять вас, но, в конце концов, здесь всплывает главный вопрос: Стал ли человек счастливее, благодаря научно-техническому прогрессу? Если бы вы имели возможность пообщаться, и проникнуть в души людей средних эпох, вы бы ужаснулись, насколько несчастнее ныне, стал человек, в сравнении с теми, живущими меж огней и бурь, людьми. Изнеженный, расслабленный росток, корчится от боли при каждом прикосновении. – Он погибает, от лёгкого ветерка… Человек, не нагруженный настоящими трудностями, в отсутствии постоянного напряжения физических, и духовных сил, – расслабляется, и страдает от таких злоключений, на которые человек древности, – не обратил бы никакого внимания…
Вот и получается, что, чем дальше заходит прогресс научно-технического становления, тем более регрессирует сам человек. Становиться всё более несостоятельным, как его тело, так и его дух. Его природа – ослабевает, его силы мельчают… И чем более вы стараетесь облегчить человеку жизнь, тем тягостнее, она становиться для него. Чем безопаснее, вы стараетесь сделать эту жизнь, тем опаснее становятся для человека, все ее, не имеющие ранее, никого значения, угрозы. Вывод напрашивается сам: Чем меньше трудностей, опасностей, и неприятностей, тем интенсивнее и больнее хлещет, каждая из оставшихся… Закон сохранения энергии, проецируется на всё, что, так, или иначе, относиться к нашему бытию, и нашей действительности. Вы скажете – парадокс? Но, на самом деле, здесь нет ничего парадоксального…
Куда могла бы привести человечество, эта «Великая лестница научно-технического прогресса»? Куда может привести эта, выложенная, выверенная, и закреплённая дорога познания рационально-аналитического бастиона? Может ли человек надеяться, что, когда он окончательно заблудится, в этом выстраиваемом им же лабиринте, ему кто-нибудь протянет «Нить Ариадны»? Скорее всего, вы никогда об этом не задумываетесь. Вы просто уверены в праведности, и целесообразности однажды выбранного, вымощенного подтверждениями и доказательствами, пути.
Вера, в научном мире, на самом деле, является более важным аспектом, чем это может показаться на первый взгляд поверхностного обывателя. Ведь, эта ваша уверенность в научно-технический прогресс, и его благость, мало чем отличается от всякой теологической веры в богов, и даже более непоколебима, чем последняя. Но идеальное познание, на котором зиждиться вера в богов, с его метафизическими постулатами и практиками, вы относите к эфемерным умозрениям, не имеющим ничего общего с реальностью. А свою веру в научно-технический прогресс, такую же по сути веру, с той лишь разницей, что она основывается на платформах объективной реальности, по сути, такой же иллюзорной, вы ставите во главу угла, и поклоняетесь ей, – самозабвенно! Спросите любого учёного, во что он верит? И вы не услышите ничего, что бы противоречило выше сказанному.
Откуда в вас такая уверенность в истинности дороги, по которой следует весь научный мир? Нарисуйте мне хоть одну настоящую цель прогрессивного становления, кроме постоянного облегчения жизни, (которая, как выясняется, не совсем состоятельна), чтобы эта цель могла, хотя бы гипотетически, привести человека к действительному благоденствию. Вы вгоняете человека в зависимость от продуктов цивилизации, превращая его, тем самым, в раба этих продуктов. Вы давно катитесь снежным комком по инерции, ускоряя свою цивилизационную машину. И полагаете, что всё это приведёт человечество к счастью благоденствия, к благоухающей садами Нирване, в которой не останется никаких бедствий, не будет страдания? Или вы всё же, пытаетесь заменить одно страдание, на другое, более непредсказуемое, и жестокое? Ведь абсолютное благоденствие, (если представить себе такое), на самом деле, явится аналогом Ада, – лишь противоположным его полюсом… Но вы забываете при этом, что наша природная стезя, это равновесие между полюсами, но никак не сами полюса.
Да и, собственно на основании чего человек полагает себя, и свою нынешнюю жизнь, – Великой? На чём базируются все его критерии, относительно этого величия? Не на собственном ли заблуждении, имеющем корни в порочном безапелляционном доминировании своего эгоцентризма, строится вся его вера в истинность научно-технического прогресса, в правильности которого, просто не должно быть никаких сомнений.
Ну знаете ли, уважаемый, так можно зайти очень далеко, и подойти к отрицанию вообще всего, – к нигилизму, в его самой последней гипертрофии! Человек не обязан отчитываться, даже перед своей собственной совестью… Он Велик сам для себя, и ему не нужны более никакие подтверждения со стороны. Он, как превозносит себя, так и опускает… И пред собой, по большому счёту, всегда честен. Ведь он не может поступать иначе, он всегда поступает лишь – по необходимости… Все мы, просто выполняем свой долг…
Простите Иннокентий Ефремович, но если даже Великие учёные, только выполняют свой долг, тогда где же искать свободных людей?
Я полагаю, что только на Олимпе… Ибо абсолютно свободный человек, – это Бог. Но, по поводу научно-технического прогресса, цели которого вы ограничили лишь облегчением жизни, я скажу следующее: Прежде всего, научно-технический прогресс призван обеспечить выживаемость человеческого вида, обеспечить ему защиту, от произвола внешней природы. Да, в какой-то мере, подчинить природу, сделать её собственным вассалом. В том числе, и собственную внутреннюю природу. Ведь мораль, как бы это не казалось абсурдным и неверным, следует за научно-техническим прогрессом по пятам, и видоизменяет человеческую внутреннюю природную сущность. Хотя, тезис о том, что человек пытается подчинить природу, и сделать её своим вассалом, – не совсем корректен. Ибо природа, сама по себе, вовсе не представляет собой некую постороннюю личность, которую заковывают в кандалы, и заставляют следовать по дорогам, определённым какой-то отдельной от неё, доминирующей личностью. Человек и есть сама природа, и он несёт в себе, всю её лейтмотивную существенность. И как бы мы не относились к научно-техническому прогрессу, он есть необходимое следствие, продиктованное внутренней человеческой генетической агрегатностью, – его природой, являющейся неотъемлемой частью, всей глобальной природы. Научно-технический прогресс, есть та естественная, необходимая последовательность мирового макропроцесса, олицетворённого в человеке, и следующего от заложенных природой, начал глубинных составляющих человеческого органоида, которые предполагает природа, для всякого живого организма, в его эволюционном становлении. Человек видоизменяется, и научно-технический прогресс, является одной из сторон этого видоизменения.
Вы полагаете, молодой человек, что в природе вещей, может быть что-либо ошибочное? Что природа, в какой области мироздания, она не имела бы своего проявления, своего развития, – способна ошибаться? Как это по-человечески антропоморфно! Вы делите целокупную мировую природу, на внешнюю, и внутреннюю, и полагаете, что внешняя природа нашей действительности, абсолютно выверена и целесообразна, и не может ошибаться, но допускаете, что она подвержена ошибочным заблуждениям внутри нас, – в своих тонких, самых организованных проявлениях? -Проявлениях, к которым, я с полным основанием отношу человеческое мышление, как трансцендентно-идеального, так и рационально-аналитического свойства, порождающего научно-технический прогресс, в частности.
Вы говорите о «генетической человеческой агрегативности», уважаемый Иннокентий Ефремович, но наука и сюда протягивает свои «щупальца», и уже ступила на путь изменения даже генотипа! Один единственный учёный, способен перевернуть всю выверенную миллионами лет, генетику, и тем самым создать на земле монстров, которые в будущем, уведут всю нашу цивилизацию в преисподнюю!
Да, я убеждён, что природа вполне способна ошибаться, и тому существует множество подтверждений. Я вижу, как человек стараясь обеспечить себе будущее, на самом деле убивает его, укорачивая, всеми своими силами. Делает сам себя слабее, а весь окружающий мир – пошлее. Кто знает, может быть та, пресловутая «программа самоуничтожения», заложенная в его глубинной природе, в первую очередь, проявляется именно в стремлении к достижениям научно-технического прогресса? Ибо, у меня нет никаких сомнений, что этот путь, неминуемо приведёт его, к масштабной катастрофе, которая сотрёт с лица земли человечество! Скажу больше, забегая вперёд, что такое, скорее всего уже происходило, и не раз…
И здесь, – нет альтернатив! Такой исход ясно виден всякому, кто способен на мало-мальски перспективное созерцание, и чуть более дальновидное мышление. И я озабочен этим, несмотря на то, что точно знаю, что по большому счёту, на белом свете не бывает путей, ведущих к благоденствию. И какой путь не выбрал бы человек, (если предположить на мгновение, что ему это дано), он неминуемо приведёт к одной из пропастей, фатально окружающих наше бытие. В метафорическом смысле, все мы находимся на той плоской земле, которая, в представлении древних людей, покоилась на слонах. И по какому пути, мы бы не следовали, конец – всюду будет один. И я чувствую, что вы, не меньше меня это понимаете… Всякий путь, как бы он не был выверен, для всякого идущего по нему, кончается обязательно пропастью. Так устроен мир, и с этим ничего поделать нельзя. Ибо на этом свете умирает всё и вся, и всё и вся, – когда-нибудь заканчивается… И наши дороги, какими бы длинными на старте они не казались, – не исключения. Этот путь невозможно, ни растянуть, ни укоротить, можно лишь замедлить, или ускорить свой шаг. И человек, отдавшись на волю научно-технического прогресса, ускоряет его, и это, – очевидно.
