Татьяна Юрьевна Мохова
Факт и вымысел в журналистике Марка Твена
В американской критике «памфлет» и «эссе» сохраняют свои названия (англ. pamphlet, essay), а выражение «feature story» применимо как к очерку, так и к фельетону. Такое «воздействие на текст» может оставаться в границах информационного дискурса, но также и выходить за его пределы, если речь идет о воссоздании действительности с помощью художественных образов, которые, к тому же, обладают самостоятельной эстетической ценностью и имеют первостепенное значение в концепции произведения (в последнем случае мы имеем дело уже с литературой).
Некоторая сложность заключается в том, что в американском литературоведении и теории журналистики термин «художественная публицистика» отсутствуют. Наиболее подходящей заменой обозначению этой жанровой группы можно считать понятие «литературная журналистика» (англ. «literary journalism» / «creative journalism»). С выходом в 1973 г. книги Томаса Вулфа «Новая журналистика» этот термин вошёл в язык науки и критики. Автор отмечает характерные особенности такой журналистики: разговорная живая речь, повествование, построенное по сценическим законам, внимание к ярким деталям, активная вовлеченность автора, его комментарий. Томас Вулф упоминает Марка Твена рядом с литературными журналистами середины XX в. – Т. Капоте, Х. Томпсона, Н. Мейлера, Г. Талезе, Д. Дидион и других. Его современниками, которые совмещали художественность и информативность, были Д. Ральф (сотрудничал с «Харперс Мансли»), Л. Хирн, И. Кобб, Ф. Уорд О’Мэлли и др. – их творческая деятельность приходится на конец XIX – начало XX века.
Марк Твен как литературный журналист упоминается в следующих работах: У. Деннис и Э. Риверс «Другие голоса: Новая журналистика в Америке» (1974), Ч. Флиппен «Освобождение медиа: новая журналистика» (1974), Д. Холловел в труде «Факт и вымысел: новая журналистика и документальный роман»(1977),Р. Вебер «Литература факта: литературная журналистика в американских работах (1980), Ш. Фишкин «От факта к вымыслу: журналистика и художественная литература в Америке» (1985), Т. Коннери «Библиографический указатель американской литературной журналистики: типичные писатели развивающегося жанра» (1992), Э. Эпплгейт «Литературная журналистика: биографический словарь писателей и редакторов» (1996)[26].
Т. Коннери отмечает: «Литературную журналистику можно кратко определить, как невымышленную прозу, чьё поддающееся проверке содержание видоизменено и облачено в форму рассказа или очерка, благодаря использованию повествовательных и риторических приёмов, обычно ассоциирующихся с литературным произведением»[27]. Исследователь также замечает: «Некоторые крайние консерваторы всё ещё настаивают на использовании термина «новая журналистика», но литературная документалистика, художественная документалистика, документальный роман, документальный рассказ и новый репортаж – это несколько названий, используемых для описания того, что здесь называется новой журналистикой»[28].
С начала 70-х гг. XIX в. Марк Твен начинает совершенствоваться в жанре памфлета, который также в отечественной науке принадлежит к художественной публицистике. Справедливости ради заметим, что это слово (англ. «pamphlet») используют и американские учёные, что нельзя сказать о фельетоне – его эквивалентом в англоязычной филологии выступают слова «скетч», «очерк» (англ. «feature story» / «sketch»). Однако необходимо уточнить, что английский термин «памфлет» прежде всего относится к самой форме публикации – это брошюра, буклет. Например, Фрэнк Ливелл замечает по поводу «Монолога короля Леопольда»: «Посчитав статью слишком серьёзной для журналов, Твен отдал её в общество по проведению реформ в Конго, которое напечатало её как брошюру в 1905 году»[29]. То, что мы привыкли называть памфлетом – экспрессивная речь или материал для газеты, представляющий реакцию на злободневные и, как правило, значительные события, в западной критике часто обозначается более нейтральным словом «эссе».
Мы будем использовать как термин «памфлет», так и родственный ему – «публицистическое эссе». С той лишь разницей, что во втором случае предполагается, что обличительный пафос не носит такого бескомпромиссного и ожесточённого характера – присутствует критика и рассуждения Марка Твена как краеугольный камень произведения, но отсутствует третья функция памфлета по теории П. В. Балдицына[30] – низвержение социального зла. В параграфе о памфлетах Марка Твена выделены подвиды этого жанра: памфлет-новелла, памфлет-маска от лица «невинного» рассказчика, памфлет-парадокс, памфлет-речь, памфлет в форме диалога, памфлет-антиутопия, памфлет-политическое обозрение, памфлет-обвинение в форме защиты.
В американском литературоведении термин «фельетон» практически вышел из употребления, и его значение значительно отличается от представленного в отечественных исследованиях. Это слово впервые появилось во французской журналистике и сначала обозначало материал незатейливого содержания, помещающийся под чертой в конце страницы. Вскоре так стали называть художественное произведение, чаще роман, который печатали с продолжением, в нескольких выпусках одного журнала. В середине девятнадцатого века фельетоны распространились в викторианской Британии, приобретя, правда, весьма «неоднозначный статус»[31]: «Термин всё чаще стал свободно использоваться в Британии для обозначения литературного пасквиля в журнале или газете <…> Серьёзная пресса часто принижала фельетон за его поверхностность»[32].
Совсем другое отношение к фельетону в России. Его содержание – это обычно поучительная история из жизни, главной составляющей которой является юмор или мягкая ирония, в отличие от саркастичного памфлета. В этом смысле у Марка Твена действительно было немало фельетонов. Использовать именно этот термин в работе позволил нам и тот факт, что о фельетоне, применительно к творчеству американского писателя, немало было сказано в нашей критике. Лишь некоторые примеры: «Твен быстро выдвинулся как фельетонист “Энтерпрайз”»[33]; «С другой стороны, во многих статьях писателя, носящих ясно выраженный публицистический характер, не говоря уже о его фельетонах, есть немало художественного вымысла, вставных сценок и т. д.[34]»; «От конкретных фактов Твен идёт к обобщению, от обличительных репортажей и фельетонов – к художественно-публицистическому памфлету»[35] и др.
Пограничное положение очерка между публицистикой и художественной прозой объясняет те сложности, которые возникают, когда мы решаем, к журналистике или же литературе относится такое произведение. В исследовании проделана большая работа по выделению основных признаков журналистского проблемного очерка Марка Твена: наравне с повествовательным дискурсом, это документальность и публицистическая заострённость.
В главе 1 «Сэмюэл Клеменс в новостной журналистике» представлен подробный анализ журналистской деятельности Марка Твена с 1862 по 1863 г. Мы обращаемся к ранним новостным заметкам и репортажам в газете «Территориэл Энтерпрайз», в которых в первую очередь выделяем опору на факт. Глава состоит из двух параграфов.
В главе 2 «Сочетание различных жанровых форм и взаимодействие факта и вымысла. Подвижный жанр письма-корреспонденции в ранней журналистике» мы вводим термин «письмо-корреспонденция», указывающий на тесное взаимодействие двух речевых пластов – журналистского дискурса и стиля личного сообщения, напоминающего дневниковую запись. В главе рассмотрены произведения Сэмюэла Клеменса для газеты «Маскатин Джорнэл», написанные им в 1853–1855 гг, а также серия произведений для газеты «Сан-Франциско Дейли Морнинг Колл» (1863) и заметки для «Сан Франциско Буллетин» (ноябрь-декабрь 1866). В главе 3 параграфа.
В главе 3 «Вымысел и вымышленные персонажи в журналистике Марка Твена» мы вплотную приближаемся к той границе, что отделяет литературу от информационных жанров. В первом параграфе мы обращаемся к журналистским мистификациям. По своим целям они отличались от литературных. Во втором параграфе главы подробно останавливаемся на образе Ненадёжного – вымышленном персонаже многих корреспонденций Марка Твена. Композиция таких произведений позволила прийти к выводу, что этот карикатурный образ занимал немалое место в работах Марка Твена, ведь он строил повествование таким образом, что реальные факты и краткая статистическая информация следовали лишь после буффонадных скетчей с вымышленным персонажем. Также мы подробно останавливаемся на значении образа мистера Брауна в «Письмах с Сандвичевых островов». В последнем параграфе главы представлен анализ серии пародийных колонок Марка Твена «Ответы корреспондентам» (1865). Глава состоит из 2 параграфов.
Вымысел и художественная типизация стремительно проникали в журналистику, наметив перелом в творчестве – Марк Твен всё более отдалялся от работы корреспондента, хроникёра событий и обратил своё пристальное внимание на жанры очерка, фельетона и памфлета, о чём подробно идёт речь в главе 4 диссертации «Факт и его претворение в образах». В этой части работы мы рассмотрели произведения, которые уже значительно отличались от предыдущих журналистских работ прежде всего новым соотношением вымысла, а во-вторых, приёмами повествования и композицией. Действительность преобразовывалась в сознании и воображении автора, и он отражал своё видение не через прямолинейность и бесхитростность обычной новости, а используя художественные средства выразительности. В главе 2 параграфа и 5 под-параграфов.
В заключении обобщаются итоги исследования и приводятся результаты проверки гипотезы.
Сэмюэл Клеменс в новостной журналистике
Заметки для «Территориэл Энтерпрайз» (1862–1864 гг.)
В становлении литературного мастерства Сэмюэла Клеменса сложно переоценить время работы журналистом с 1862 по 1863 год. Это время – расцвет его журналистской карьеры в редакции «главной газеты рудничных посёлков Невады и значительной части Калифорнии»[36]. К тому моменту газета Вирджинии-Сити «Территориэл Энтерпрайз» существовала почти четыре года и уже успела приобрести известность: «Территориэл Энтерпрайз несомненно была самой яркой, хотя и не самой заслуживающей доверия газетой на Американском континенте»[37]. Издание возникло в то время, когда американская журналистика переживала волну значительных перемен. В первую очередь речь идёт о повсеместном развитии массовой прессы при стремительной урбанизации и увеличении городского населения. Приблизительно с 30-х гг. XIX в. газета больше не воспринималась как прерогатива духовной элиты, а её роль не сводилась к тому, чтобы быть «школой и учителем читающей публики»[38]. Всё было наоборот: во время знаменитой Золотой лихорадки, в эпоху бурного развития фермерского хозяйства и промышленности как никогда возросла потребность в точной и представляющей практическую ценность информации. Стремительное развитие новостных жанров также было обусловлено технологическими изменениями (новый печатный станок, производство дешёвой бумаги) и развитием телеграфной сети.
Пресса стала более доступной, а качественный состав её аудитории значительно расширился. Так как читателем газеты теперь мог быть любой человек, её содержание должно было удовлетворять различные потребности – информирование, аналитический прогноз, развлечение.
О принципиально новом отношении к делу свидетельствует, например, такое откровение редактора «Территориэл Энтерпрайз» Джозефа Гудмана: «Мы можем снабжать людей новостями, но мозгами – нет. Это может сделать только время»[39]. Намёк на недостаток сообразительности читателей здесь далеко не случаен. У «Территориэл Энтерпрайз» была конкретная целевая аудитория, информационные потребности которой газета была призвана удовлетворять. Вирджиния-Сити – город шахтёров, одна из сцен, на которой разыгрывалось действо захватившей американцев «серебряной лихорадки». По сути, это поселение и его горнодобывающая промышленность становились синонимами. Соответствуя своему названию, газета стремилась стать гидом для старателей – каждый её номер в той или иной степени содержал информацию о рудниках. По образному определению О. Льюиса, это была «журналистика шахтёрского городка»[40], возникшая как неизбежное порождение этого уникального времени.
Как отмечает американская исследовательница журналистики Ш. Фишкин, после гражданской войны в США определилось два направления в работе журналистов: «Устремление к большей точности» и «устремление к значительным выдумкам и гиперболизации»[41], что, безусловно, повлияло на Сэмюэла Клеменса, который усвоил тенденцию к ясной и точной подаче фактов, но вместе с тем и потребность аудитории в развлечении со страницы газетной полосы. С одной стороны, «Территориэл Энтерпрайз» была респектабельным изданием «с самым высоким тиражом от Чикаго до Сан-Франциско»[42], с другой – на её страницах не было композиционного и стилистического единообразия, что позволило охарактеризовать газету как «попурри из различных голосов, стилей и форм»[43]. Это относится и к другим изданиям западных штатов. В «Дейли Альта Калифорния» (Daily Alta California) наряду с новостями публиковались, например, произведения Р. У. Эмерсона. Кроме того, в этой газете в 1861–1870 гг. была постоянная рубрика «Развлечения» (Amusements).
В «Пэсифик Эпил» (Pacific appeal; Сан-Франциско) и «Ред-Блафф Бикэн» (Red Bluff Beacon) читателям предлагали постоянный раздел поэзии, причём в последней газете стихи выходили на первой полосе.
Раннее творчество Сэмюэла Клеменса, впитавшее литературные традиции Запада, оказалось неизбежно связанным с юмористической стихией. Очень часто в пределах одного его произведения можно встретить любопытный симбиоз серьёзного и комического. Однако, получив работу штатного новостного корреспондента в перспективной газете Джозефа Гудмана, Сэмюэл Клеменс осознавал, что какое-то время придётся работать только с фактами, не прибегая к помощи любимой им фантазии.
Уже в начале 60-х гг. возникли прообразы новых стандартов подачи информационных сообщений. Например, композиция некоторых новостей предполагала, что ответы на вопросы «Что?», «Где?», «Когда?» будут в самом начале, затем последует дополнительная информация, детали («Почему?», «Зачем?», «Как?»). Позднее, в конце XIX века, этот формат получил еще более широкое распространение, а после Первой мировой войны за ним «закрепился» постоянный термин – «перевёрнутая пирамида» (англ. inverted pyramid)[44].
Пожалуй, основной характеристикой журналистского творчества Сэмюэла Клеменса за время работы в газете рудников станет утверждение, что у него было множество жанров. Редко придерживаясь строгой композиции даже в пределах одного сообщения, Сэмюэл Клеменс (а позднее – Марк Твен) предпочитал разнообразие композиции и стиля из номера в номер, на протяжении почти шести лет работы для издания. А. С. Ромм писала: «“Факт” для Твена понятие далеко не однозначное и в нём есть разные оттенки, хотя в большинстве случаев все они означают знание жизни, основанное не на фантазиях, а на личном опыте»[45].
Материалы Сэмюэла Клеменса для «Территориэл Энтерпрайз» можно разделить на несколько групп. Во-первых, это «Колонка местных новостей» (Local Column), выходившая практически в каждом номере (к сожалению, до нас дошли далеко не все оригинальные тексты; тем не менее их количество достаточно для исследования). Во-вторых, нельзя обойти вниманием серию выдержанных в сдержанной протокольной манере репортажей под постоянным заголовком «Заседания законодательных органов» (Legislative proceeding). В-третьих, с февраля 1863 г. Сэмюэл Клеменс становится корреспондентом газеты в Карсон-Сити; из столицы Невады журналист присылает серию писем (Letters from Carson city); позже – отправляет сообщения из Сан-Франциско (San Francisco Letter). В-четвёртых, отдельные новостные заметки на самые разнообразные темы, выходившие, как правило, без подписи. Особый интерес представляют те из них, которые только казались информационными сообщениями, таковыми не являясь (журналистские мистификации), а также розыгрыши, в духе юмора Дикого Запада, не скрывавшие своих развлекательных целей.
Несмотря на название, «Колонка местных новостей» Сэмюэла Клеменса (псевдоним Марк Твен появится 3 февраля 1863 года) представляла читателям далеко не только новости. Мысли и эмоции автора также играли немаловажную роль в придании им особого колорита.
Первое, на что сразу же стоит обратить внимание, – это отсутствие композиционного единства. Такая колонка могла ограничиваться одним-единственным сообщением (например, множество «мини-колонок» вышло в январе 1863) или же включать девять самостоятельных, не связанных единой мыслью новостей (колонка от 30–31 декабря 1862 г.).
Помимо различного объёма, основной их характеристикой является эклектичность. С первых же дней работы в газете журналисту сложно было удержаться в строгих границах точных фактов и цифр, что доказывают его местные новости, чрезвычайно разнообразные как в содержательном, так и в стилистическом плане. Обратимся к подробному анализу одной из первых его работ для «Территориэл Энтерпрайз». Перечислим для начала заголовки: «Наши замечания об акциях» – «Отдел народного образования» – «Поваленные ветром» – «Дома» – «Школа» – «Печальное происшествие» – «Захватывающий роман» – «Почти пожар» – «Частная вечеринка»[46]. Уже по одним названиям можно приблизительно представить список тем, которых касался журналист: это заметка об организации Комитета по вопросам образования и открытии школы, несколько новостей о природных катаклизмах, традиционное для журналистики того времени сообщение о бале и, наконец, то, о чём мы уже упомянули – «не совсем новости» («Наши замечания об акциях», «Захватывающий роман»).
Первые строчки колонки с новостями могут оставить читателей в недоумении: «Учитывая тот факт, что наш биржевой репортёр посетил прошлым вечером свадьбу, наш утренний отчёт о сделках в этой отрасли грабежа и спекуляции не так всеобъемлющ и хорош, как это обычно бывает»[47]. С тем, что такая фраза непривычна для начала новостного сообщения, сложно не согласиться. Продолжение оказывается ещё более неожиданным: «Несколько сделок были заключены в кольцах и кружевной вуали, в цифрах, высоких и очаровательных»[48]. Продолжение «отчёта» корреспондента – бессвязный текст, трудно поддающийся переводу на русский язык. Он построен на комическом сочетании деловой лексики и описания свадьбы от лица пьяного человека. «Заметка» обрывается на полуслове: «Мы уже упоминали вчера, что Отче наш, сущий на небесах. Ссылка к цитате потеряна, а сейчас я ложусь спать»[49]. Совершенно абсурдный для информационной журналистики текст. Р. Паурс замечал, что «Сэм развеивал свою скуку тем, что превращал колонку в пародию на жанр»[50]. Но здесь мы не стали бы говорить о пародии применительно ко всей колонке, ведь дальнейшие сообщения выдержаны Сэмюэлом Клеменсом в строгих новостных рамках.
Посмотрим на следующую заметку в той же колонке: «В соответствии с законом, который был принят на последнем заседании законодательного собрания, в каждом из семи округов будет организован Комитет по вопросам образования. Комитет округа будет состоять из семи членов, распределённых следующим образом: четыре из Вирджинии, два из Гоул Хилл и один из Флауэри. Председателем Комитета будет Школьный Инспектор Округа Стори. Эти чиновники будут иметь право выпускать обязательства, достаточные для того, чтобы оплачивать школьные расходы, с первого января по первое ноября; учреждать школы всех уровней, нанимать и экзаменовать учителей и т. д.»[51]. Как видим, перед нами информационная заметка в сдержанном стиле, посвящённая важному событию в жизни округа. В отличие от писем-корреспонденций Марка Твена, здесь даже отсутствует местоимение «мы», которое хоть как-нибудь намекало бы на присутствие автора в тексте.
Стиль последующего короткого сообщения «Поваленные ветром» (Blown down) не так официален, хотя перед нами также вполне реальная новость о природном происшествии. «Вчера на закате ветер начал дуть с такой силой, перед которой тайфун просто ерунда, и в скором времени небеса были заслонены огромными тучами пыли, вперемешку с досками, черепицей, собаками и прочей всячиной»[52]. Заметим, что практически каждое произведение Сэмюэла Клеменса для «Территориэл Энтерпрайз» обращает на себя внимание «стилем регионального журналистского письма»[53], о чём писал Д. Андервуд. В описании жизни этого небольшого города старателей и предпринимателей чувствовался какой-то особенный дух сплочённости. При чтении большинства заметок создается ощущение, что Сэмюэл Клеменс знает почти всех жителей по именам: «Новый каркасный дом Томаса Мура на восточной стороне улицы C, выше здания суда, был повален, и фасад противопожарной стены одного одноэтажного кирпичного здания ещё выше по улице был также повален на землю. Последний дом был занят магазином мистера Хелдмана и находился в собственности мистера Фелтона»[54].
Д. Андервуд отмечает, насколько опыт работы Марка Твена в провинциальной журналистике был важен для последующего творчества писателя: «Твен никогда бы не приобрел статус литературной знаменитости, если бы он не усвоил тон регионального письма, и он, может быть, никогда бы не приобрел уверенность, чтобы усовершенствовать свои литературные таланты, если бы его ранние пробы пера в журналистике не были восприняты с таким энтузиазмом читателями газеты этого маленького городка»[55]. Новостные сообщения, в которых «мелькали» лица города, создавали особую доверительную и дружелюбную атмосферу: «За некоторое время ураган достиг большой силы, и мы не будем удивлены, услышав о дальнейших разрушениях, причиной которых он послужил. Ущерб, причинённый бакалейному магазину мистера Хелдмана, можно оценить в 2200 долларов»[56]. Обратим особое внимание на последнюю фразу: практический коммерческий дух, разумеется, не мог обойти и журналистов Вирджиния-Сити – множество заметок и корреспонденций Сэмюэла Клеменса заканчивались схожим образом, и остаётся только догадываться, каким образом журналисту удавалось производить такие точные расчёты.
О том, что основным принципом «Местных новостей» оставалось желание свободы в изложении материала, свидетельствует хотя бы тот факт, что информация на схожие темы никак не группировалась в блоки, логика в следовании тем отсутствовала. Так, после повествования об учреждении Комитета по вопросам образования – информация о поврежденных постройках после урагана, а всего через несколько абзацев опять появляется новость на школьную тему («Школа»). Сообщения о природных катаклизмах разбросаны по всей колонке, следуя не последовательно, а через материал, причём не всегда эту другую заметку можно отнести к журналистике.
Например, между сообщениями о природных аномалиях («Печальное происшествие») и пожаре («Почти пожар») видим текст весьма необычного содержания: «Сегодня на нашей первой странице будут размещены первые главы захватывающей истории под названием “Акт о внесении поправок и дополнений к Акту обеспечения оценки сбора дохода в округе и Территории”. Этот замечательный рассказ был написан специально для колонок этой газеты несколькими выдающимися авторами. Мы обеспечили дальнейшее производство материалов такого рода, за большие деньги, и планируем публиковать их регулярно. Наши читатели согласятся с нами, что это сильно поспособствует их пользе от чтения и сохранению этих документов»[57]. Тон повествования не оставляет сомнений, что это шутка. На иронию намекает само название – «Захватывающий роман». Это выглядит так, будто Сэмюэл Клеменс уставал от нудного перечисления достоверных подробностей, время от времени позволяя себе безобидную игру с читателями. А принимая во внимание тот факт, что самые первые строчки этой колонки не что иное, как юмореска, можно прийти к выводу, что сочетание «бурлящей американской юмористики»[58] и беспристрастной информационной заметки становилось правилом. Журналист таким образом будто пытался «разбавить» скучное повествование.
Иногда вольная игра с фактами заходила слишком далеко. Так, в одной из самых первых своих информационных колонок Сэмюэл Клеменс размещает сообщение «Беды с индейцами на пути переселенцев на Запад», которое следовало после вполне стандартной заметки «Буря». На первый взгляд «Беды с индейцами» – детальная корреспонденция о нападении на караван с переселенцами-пионерами. Сдержанная протокольная манера изложения, множество скрупулёзно изложенных фактов и автор, тщательно скрывающийся за массой подробностей и статистических данных, казалось бы, убеждают нас в этом: «Имена убитых в групповой драке: Чарльз Булвинкль из Нью-Йорка, Уильям Моатс, Гео, Адамс и Элизабет Адамс и ещё три человека, имена которых ваш корреспондент забыл. Днём выживших догнал караван из 111 фургонов, который доставил их в Гумбольдт»[59]. Во второй части корреспонденции её тон незаметно меняется – уже можно уловить иронию: «Вскоре после того, как пострадавшие в схватке, о которой шла речь выше, присоединились к большому поезду, он был также подожжён ночью партией индейцев-снейков, но последние, обнаружив довольно тёплый приём, отступили, не сняв скальп»[60]. Кроме того, Сэмюэл Клеменс использует здесь приём, ставший примечательной особенностью его последующих журналистских мистификаций – предоставляет излагать информацию безымянному рассказчику. Вначале о нём сказано предельно просто – «человек из округа Стори, штат Айова». Но слова в конце проливают не больше света на его личность – «наш информатор» («our informant»). Учитывая массу подробностей о «сражении», включая точное количество переселенцев и продолжительность атаки («когда последовала борьба, продолжавшаяся сорок восемь часов…»), это невнимание к фигуре рассказчика кажется странным. На наш взгляд, это был хитрый способ автора отстраниться от содержания сообщения, в то же время поразив читателей сенсацией.
Упоминание фигуры безымянного очевидца станет приметой стиля Сэмюэла Клеменса и в настоящих информационных корреспонденциях. Так, сообщая о том, что в новом здании суда[61] первый этаж будет отведён для Окружных судов Соединённых Штатов, а второй – разделён на офисы и Суд по делам о наследстве, он ссылается на догадки неизвестной личности: «Один джентльмен проинформировал нас вчера, что было намерение избавиться от разделения, но он не мог быть уверенным в этом»[62]. Или, например, в полушутливой заметке о дорогостоящем судебном разбирательстве за право владеть свиньями («Высокие цены на свинину» / «High price of pork») – «От джентльмена, который сегодня присутствовал на процессе, мы узнали, что перед судом предстало около тридцати свидетелей, среди них одна женщина»[63]. По образной характеристике Д. Андервуда, это было «искусством по написанию полуправдивых статей, которые развлекали читательскую аудиторию, состоящую из шахтёров и хулиганов»[64].
Рассуждения об истинных целях этой корреспонденции могли бы остаться только в области предположений, если бы нам не удалось найти чистосердечные признания самого Сэмюэла Клеменса: «Я обнаружил один фургон, который направлялся в Калифорнию, и навёл необходимые справки у владельца. Когда я узнал, что на следующий день его не будет в городе, чтобы поднять шум, я обошёл все газеты, записав список имён и добавив его группу к убитым и раненым. Предоставив себе здесь больше простора, я подвергнул этот фургон бою с индейцами, который ещё не имел аналогов в истории»[65].
В третьей главе мы подробнее остановимся на проблеме взаимодействия вымысла и факта в журналистских мистификациях Марка Твена, то есть в фантастических газетных сообщениях, которые он выдавал за правду. Но если такие известные мистификации, как «Окаменелый человек» (1862) или «Кровавая резня вблизи Карсон-Сити» (1863) были размещены на газетной полосе как отдельные сообщения, то в приведённом примере нам важно было подчеркнуть непосредственное композиционное соседство двух различных дискурсов, объединённых общим информационном заголовком. Безусловно, это значительно увеличивало шансы розыгрыша, если его конечной целью было одурачить аудиторию.
Преобладающим жанром «Колонки местных новостей» становится новостная заметка, хотя встречаются репортажи (например, «Оздоровительный бал», колонка от 10.01.1863), а также с завидной регулярностью появляются развёрнутые отчёты о состоянии шахт, рудников и поиске новых местонахождений. Прекрасно разбираясь в деле, Сэмюэл Клеменс приводит точные технические характеристики участка, отведённого под разработку недр. И несмотря на высказывания некоторых биографов о том, что Марк Твен в «Энтерпрайз» не любил писать репортажи, которые требовали точных фактов и цифр», и «ненавидел чистые факты»[66], журналист описывал расположение и мельчайшие детали в строении шахт и рудников с упорством исследователя: «В нижней части ската пласт образует приблизительно десять футов в ширину, имеет залежи голубой глины, и хорошо очерчен; из него было извлечено внушительное количество кварца; который выглядит точно, как Офир [название фирмы. – прим. автора работы] третьей или четвёртой категории, но добыча его некоторое время не принесёт дохода, несмотря на то, что отборные экземпляры оценены в девяносто два доллара за тонну»[67].
Практически в каждой заметке Сэмюэла Клеменса на схожую тему чувствуется коммерческий подход. Ему важно всему определять цену, делает это он с точностью до доллара. В короткой заметке «Луа Энн» так или иначе о доходах и прибыли упоминается не менее пяти раз. Это логично, ведь речь идет об открытии залежей ценных металлов.
Факты, представленные «в денежном эквиваленте», будут появляться в газетных материалах самого разнообразного содержания: сообщение об урагане завершается подсчётом убытков бакалейщика, пространное «ленивое» описание Оздоровительного бала удивляет «динамичным» окончанием – «Чистые доходы от бала будет подсчитываться, но они несомненно достигнут крайне внушительной суммы – скажем, 400 долларов»[68]. Ну и, конечно, нельзя обойти вниманием такую фразу Сэмюэла Клеменса: «Мы не заинтересованы в том, чтобы навязывать своё мнение по этому вопросу, пока кто-то не будет расположен заплатить нам за это»[69]. Одним словом, дух американского предпринимательства времён Серебряной лихорадки давал о себе знать.
Выше мы рассматривали «Колонку», которая начиналась с пародии на новостной жанр (заметка-шутка от лица пьяного корреспондента «Наши замечания об акциях»). Это не было случайностью, а намеренным ходом Сэмюэла Клеменса – вероятно, таким образом он хотел сразу же привлечь внимание читателей. Стоит только сказать, что несколько других его «Местных новостей» начинались с отчёта о поведении, пристрастиях и образе жизни «колоритной личности» – мистера Ненадёжного! Этот вымышленный персонаж, судя по всему, прекрасно чувствовал себя в окружении реальных новостей о котировках акций, повышении цен на зерновые и организации очередного благотворительного бала. Ведь появлялся он из номера в номер, бросая вызов журналистским стандартам.