Татьяна Ясникова
Когда течет крем

И уголь нам можно было не покупать, в пункте прибытия всегда имеется поленница берёзовых дров. И вообще, – мы ничего не купили в магазине, потому что у нас всё было. Общество потребления зашло в тупик из-за таких, как мы: ни съесть больше, чем едят люди, ни надеть больше одежды, чем необходимо, мы не могли. Впору выводить новую расу людей – трёх- и четырёхметровых гигантов, чтобы они поглотили и переработали все эти залежи товаров не без пользы для человечества!

Уставившись в лобовое стекло со своего заднего сиденья, я думала о еде – о том, что есть совсем не хочется. И, думаете, что мы съели за шесть часов пути? По мясистому помидору, заменившему мясо, по сливочному мороженному, купленному на автозаправке близ Олзона и по стакану вкуснейшей свежей клубники – её выращивают в особом микроклимате этих мест, избранных некогда квачанами для строительства нашего знаменитого целлюлозно-бумажного комбината, отравившего природу на столетия вперёд.

Мы ехали в сторону, противоположную местонахождению города Ква. Величественный горный массив справа порос хвойными тайгами с вкраплениями берёз, рябин, ольхи и осины. Последнюю почему-то особо привечали – нам встретился с пяток речек, бегущих из горных расщелин, названных Осиновками; то просто Осиновками, а то Верхними, Нижними, Новыми. Вероятно, трепет осин каким-то образом был близок взволнованным перекатам вод, спешащих к Ламе из мрака ущелий. Приходилось часто переезжать мосты и мостики, их качество таково, что они постоянно находятся в стадии починки, и поэтому рядом с одним почти всегда есть мост второй – по одному едут, второй в ремонте, гудит и воняет внушительного вида техника почти по всей трассе. Не случайно нашу цивилизацию называют долбаной. Предыдущая оставила куда более прочную архитектуру.

По всей трассе встречаются и нищие местные жители, торгующие снедью и плодами своих огородов, таёжной ягодой, грибами и шишками. Они стоят или за убогими прилавками, оставшимися от того времени, когда такая торговля не была в запрете, или просто с ведёрками. Чаще это измождённые грустные женщины и их худенькие умные дети. Мужчины в их семьях сгинули, кто от пития, кто погиб, кто уехал на заработки и не вернулся. Наторговать удаётся разве на обувку и сумки к школе. Впрочем, пятьдесят лет назад картина была такой же, аборигены, будучи одной крови и речи с квачанами, проводящими по отношению к провинции колониальную политику, жили тем же, разве не было дефицита в мужьях и мужчинах, родившихся после войны. Запрет же на торговлю добытым собирательством имеет своим результатом страх, главное достояние простых людей, на головы которых денно и нощно выливается телевидением масса разного рода белиберды. Завидев машину полиции, женщины и дети ныряют со своими ведёрками в пыльные кусты, полиция же, состоящая из местных, в свою очередь стеснительно старается проехать мимо.

Озеро Лама светится так широко и торжествующе, что мы решили искупаться. Места, где есть песчаные пляжи и мелководье с тёплой водой, далеко отступают от федеральной трассы, больше прилегающей к горам, и наш водитель поставил навигатор на поиск дороги к озеру. Навигатор глючил – его стрелка постоянно показывала влево, однако там тянулось беспрерывной покарябанной линией ржавое ограждение, а за ним запылённый берёзовый подрост. Когда же, как нам показалось, все шансы съехать к пляжам миновали, появилась грунтовая дорога к монастырю, по которой мы и поехали.

Эта дорога тянется довольно долго, вдоль неё сплошной лентой колышутся на ветру длиннолистые ивы, указывая на сырость и порой заболоченность этих мест, принимающих ручьи и речки, потоки с гор. Снег с их вершин тает только к началу июня.

К вере мы все относимся снисходительно, как большинство людей в Туране. Пословица «на Бога надейся, а сам не плошай» годится для каждого, в том числе и для монаха. Главное было придумать её, а дальше пошла-поехала колесить вольная вольница.

Только мы встали под белоснежными стенами монастыря, за которыми виднелся древний собор, посвящённый Преображению Господню, как Мите позвонил приятель, иноверец Мухамат, неизвестно что исповедующий сверх собственного достоинства.

– Мухамат встретился с северным шаманом, идущим изгонять дьявола из Ква, – вскоре с удовольствием поделился с нами темой состоявшегося разговора Митя. – Шаман отошёл уже на двести пятьдесят километров от Иты. Он идёт со скоростью двадцать километров в день в сопровождении своего ворона. Его сопровождают несколько присоединившихся к шествию машин.

– Не провокация ли это маркетанцев? – спросила осторожная Ева.

– Нет, нет, не похоже совсем! Это народное движение! – искренне воскликнул Митя.

– Когда же он прибудет в Ква при такой скорости? – озабочено спросила я. Мы стали подсчитывать. Вышедший из Иты в марте текущего года шаман окажется в городе Ква спустя год после начала шествия.

– Мухамат хотел снабдить шамана едой, но тот сказал, что её более, чем достаточно. Жители сёл повсеместно приветствуют шамана и снабжают всем необходимым.

– Мне кажется, дьявол имеет крупные размеры и щаман с ним не справится! Вот церковь, куда как более крупная организация и…

Тут Митя перебил меня:

– В этом «и» всё дело! Что такое организация? Это прежде всего бюрократия. У неё нет мистической силы. Одно угнетение всякой мысли и всякой воли.

– Помните, как в сказке? – спросила нас Ева. – Кот в сапогах попросил мага-людоеда превратиться в мышку и проглотил её. Шаман не бессилен.

– Мы ничего не знаем о природе дьявола, – глубокомысленно заметил Митя, словно не сомневался в его существовании. В буддизме дьявол – это наши желания, исполнение которых его разрушает. А возьмите желание жить, которое выше нас? Мы дышим, значит, хотим жить. Как отказаться от дыхания? Шаман же называет дьяволом разрушение природы, в том числе и человеческой. Шаманисты поклоняются природе и служат людям, не заглядывая в философию слишком далеко. Практика – вот смысл их жизни. А в храмах поют «Всякое дыхание да славит Господа», и дьявол здесь, скорее, всего лишь хозяин геенны…

– Шаман – смелый человек! – воскликнула я. – Что же довело его, лично его, до такой решимости?

– Можно предполагать. Ещё у него есть время. Пока он идёт, несут на его родине службу другие шаманы. А у меня есть оно, что ли? Вот мы ведём проект с Алексеем Кудесовым по его рыборазводному заводу, а он как уехал в Ква за разрешением, ни слуху, ни духу. А времени сколько было потрачено, и денег тоже, которых под самый обрез. Ква издевается над нами. Не дьявол, что ли?

Мы вышли из машины и направились к монастырским воротам. Сквозь монастырь был проход к берегу Ламы.

Всюду в монастыре велись восстановительные строительные работы, что заставило нас вспомнить однажды поставленного ими руководить несчастного нашего дядюшку, искушенного этим самым дьяволом и ныне почившего. А так бы он вышел навстречу нам, сверкая большим позлащённым крестом поверх рясы, широкий, великодушный, торжествующий, и повёл бы в монастырскую трапезную чревоугодничать. Все-таки, мы порядком проголодались. Я лично завтракала в семь утра, а было уже четыре вечера.

* * *

Алексею Кудесову снилось утро. В сосновом лесу прыгали и баловались его маленькие сыновья, рыча по-медвежьи и опускаясь на четвереньки в шуточной борьбе друг с другом. Сыновей у Алексея было двое – старший Алексей, названный так в честь последнего туранского царя Алексея Алексеевича, и младший Владимир, нежный и хрупкий, совсем малыш. Дети снятся к диву, так говорила Алексею когда-то бабушка-староверка. Туранцы все в недавнем прошлом были староверами.

– Мы в Славле! – тормошила Алексея Нина, сказавшая проводнику Кириллу, что сама разбудит соседа по купе.

Проводник подошёл слишком рано, чтобы успеть предупредить пассажиров о прибытии в Славль, открыть двери вагона и опустить ступени к перрону. На железной дороге были сокращены штаты, или оптимизированы, как принято говорить теперь при изгнании людей с работы. На два вагона было теперь два проводника, которые спали по очереди. А раньше по два проводника приходилось на один вагон – один из них работал, а второй отдыхал после смены. Так что, Кириллу надо было поспевать, чтобы не лишиться премии при крошечной теперь зарплате.

Убедившись, что Алексей открыл глаза, Нина попрощалась с ним и быстро ушла, вернув его той действительности, что была известна им двоим и ещё немногим.

Алексей вышел в тамбур и по несколько нервному взгляду стоявшего на перроне проводника понял, что тот получил насчёт него какие-то указания. В форме, состоявшей из серый брюк, серого жилета и белой рубашки с короткими рукавами, Кирилл стоял, вытянув руки по швам, что означало близкое присутствие какого-то начальства. Проводники в этот поезд набираются из сверхнищей Иты, и очень дорожат работой. Кирилл был блондин с большими серыми глазами, высокий и худощавый. В Ите много блондинов, потомков некогда сосланных в Туран по политической неблагонадёжности квачан. Блондинов там даже больше, чем где-либо, исключая, разве что, Алтику.

– Алексей Иванович! – воскликнул Кирилл, увидев, наконец, спускавшегося по ступеням вагона Алексея, – Подойдите, пожалуйста, к Сергею Сергеевичу и его товарищам!

Он глазами показал в сторону начальника поезда № 69 и принялся проверять билеты у подошедших к нему пассажиров. Алексей обратил внимание, что людей на перроне немного, хотя по-хорошему нужно было бы начать тотальную эвакуацию на восток.

Сергей Сергеевич сам устремился ему навстречу.

– Алексей Иванович, отдохнули? – спросил он участливо и подвёл туранца к начальнику вокзала Славля-пассажирского Вадиму Олеговичу, стоявшему с порученцем в железнодорожном мундире.

– На этом позвольте покинуть вас? – спросил Сергей Сергеевич, ко всем вместе обращаясь.

– Будьте со мной на связи! – кивком ответил ему начальник вокзала.

– И Вы тоже будьте на связи, – строго ответил ему начальник поезда, нарушая субординацию. Они обменялись рукопожатиями. Сергей Сергеевич поспешил к составу, до отправления которого было объявлено пять минут, а Алексей, всем пожав руки, в сопровождении Вадима Олеговича и его порученца направился в здание вокзала.

– Мы побеседуем в ресторане, – обратился Вадим Олегович к Алексею. – Хочется обойтись без невидимых прослушивателей моего кабинета. Мух, – он улыбнулся, – Я распорядился закрыть ресторан на это время. Благо, или не благо, посетителей в нём нет.

– В прежние времена яблоку негде было упасть в ресторанах. – заметил Алексей. – Правда, их было меньше.

Порученец оставил их у дверей ресторана и ушёл по лестнице вверх, а к ним присоединился еще один человек, представившийся Алексею начальником дистанции пути Александром Игоревичем и «мужем Нины Евгеньевны, которая ехала с Вами вместе».

– Приятно познакомиться, – посмотрел ему в глаза Алексей, глаза были цвета осиновой коры, симпатичные. – Нина Евгеньевна не говорила мне о вашем статусе. Она выражала сомнение, поверите ли вы в правдоподобность увиденного нами в Ква. Но, судя по всему, всё это правда, иначе меня бы встретили здесь не вы, а психобригада.

Оба начальника изучающе взглянули на него. Алексею показалось, что их лица были бледны. Он же после своего кратковременного сна был свеж и бодр.

Ресторан «Славский» был невелик, интерьер его был в духе славской старины, отделан пропильной резьбой по дереву, тонкой и изящной. Алексей взглянул на богато сервированный стол и почувствовал, как проголодался. Позавтракал он в Ква в семь утра, а было уже пять вечера.

– Давайте, сначала перекусим, – предложил Вадим Олегович. – Сейчас подъедут начальники аэропорта и автовокзала. Мне представляется, что нашей темой должна стать подготовка к эвакуации жителей города.

Официантка принесла на подносе три борща.

– Как кстати, – сказал Алексей. – Я не обедал сегодня.

Александр Игоревич обратился к официантке:

– Ольга Витальевна, пожалуйста, пачку сигарет «Хилтон». Я давно бросил, но, увы, захотелось закурить, – пояснил он Алексею, когда официантка ушла.

– А вот, – сказал Алексей твёрдо, – я не стал говорить это при Ольге Витальевне, но вы не закуривайте. Я не курю. Делайте, как я, раз уж именно такой, как я, уцелел.

– Хорошо, – легко согласился начальник дистанции пути. – Тогда расскажите побольше о себе.

– Я бы сказал, что нас, подобных друг другу, двое. Нину Евгеньевну, вероятно, вы изучили.

– Ну да. – согласился Александр Игоревич. – Она очень надёжный человек, и не курит, это точно. Она подойдёт к нам чуть попозже. И всё же?

– Побольше я и не смогу рассказать. Я не писатель. Я предприниматель и приехал в Ква, чтобы получить разрешение на устройство экологического рыборазводного завода. Мы провели массу предварительной работы, затратили средства. И сейчас я ни с чем. Я проходил по кабинетам Ква неделю-другую и мало приблизился к цели поездки.

– Мы можем выполнить ваш проект, привлекая организационные и финансовые возможности железной дороги. Во всяком случае, некую убедительную бумагу для вас мы можем создать. – сказал Александр Игоревич.

– Мне кажется, – продолжил Алексей, – что сначала надо заснять субстанцию, крем, как мы его назвали с Ниной Евгеньевной. Я сам не поверил своим глазам. Увиденное не укладывается в голове. Сначала я думал, что на вокзале Славля я возьму билет до дома, но теперь мне кажется, что прежде я должен принять участие в некоторых мероприятиях. Утром, как только рассветёт, вы дадите мне машину, и я постараюсь максимально приблизиться к крему и заснять его. Это покажет местное телевидение и оповестит жителей о плановой эвакуации. А план надо иметь уже сегодня.

Алексей не заметил, что подошла Нина, он сидел спиной к входу.

– Я поеду тоже на съёмки крема. – сказала она. – За рулём моего «Порше». Вдвоём лучше. А машина сопровождения будет следовать на приличной дистанции. Дадите кого-нибудь из желдорохраны.

Александр Игоревич согласился с этим замыслом:

– Сопровождать буду я.

– Александр Игоревич, вы здесь нужнее, – возразила Нина. В ваших руках все нити управления дистанцией, что особо ценно ввиду утраты управления центрального.

– Я согласен. Если вам понадобится серьёзная поддержка, я её лучше всего организую, не выходя из своего кабинета. Ситуация чрезвычайная, надо действовать чётко и стремительно. Между нами, губернатор и его свита три дня назад уехали в Ква по вопросу лимитов и потерялись. А мэр на отдыхе в Ицце и связи с ним тоже нет.

– И более, того, – заметил Вадим Олегович. – Ни одно из известных нам средств борьбы пока не подходит. В Лодске железнодорожники привязали одного своего коллегу к тросу и дали ему зажигательную ракету и фотоаппарат. Он приблизился к крему на пятьсот метров, заулыбался и бросил ракетницу. Ребята утащили тросом коллегу и решили запустить ракету с полутора километров. При соприкосновении с кремом она зашипела и исчезла. А ребята с улыбкой радости пошли к крему. Был задуман третий и четвёртый эшелоны, четвёртый справился с задачей – вытянул на тросах всех впереди стоящих. Заснять что-либо в панике им не удалось. При приближении к Лодску крем выпустил шланг, или щупальцу, и выпил им всю реку Лодь. Жители не спаслись, кроме тех, что были на железной дороге. Они сообщили мне, что не решились информировать население, чтобы их не забрала полиция за распространение панических слухов. Сейчас крем одолел Лодск полностью и движется по полям и болотам по направлению к Глузово. Начальник станции Глузово предупреждён мною. Но, кроме того, чтобы он действовал по собственному усмотрению, я ничего не смог ему посоветовать.

– И всё же, Алексей Иванович, каковы ваши личные качества, что вы спаслись? Вы и Нина, – Вернулся к задававшемуся ранее вопросу Александр Игоревич. – Отпуская вас навстречу крему, я думаю: а точно ли вы вернётесь? Будете в безопасности?

Он внимательно посмотрел на Алексея, изучая его. Алексей же спокойно поглощал второе блюдо, форель с картофелем и оливками. Положив вилку и нож, и сверкнув своими особенными серыми глазами, пронзительными и яркими, Алексей спокойно сказал:

– Я бог. Не беспокойтесь. Я нейтрален ко всему происходящему.

– В каком смысле – Бог? – заулыбался Александр Игоревич. Нина и Вадим Олегович тоже не смогли сдержать улыбки. Они готовы были даже прыснуть от смеха, от чего иногда не могут сдержаться люди в состоянии нервного потрясения.

– В прямом. Язычник я. Не знаю, что мне помогло. Но мне кажется, что помог мне старый бабушкин заговор. Мы с вами союзники, вы хотите дать мне разрешение на мой завод, поэтому я дам вам всем его слова. От распространения они теряют силу. Не передавайте их далее. Дайте мне три листочка бумаги.

Начальники засуетились в поисках листков бумаги. Им ничего не оставалось, как поверить Алексею. Он был крепкого телосложения, роста чуть более среднего, имел небольшую тёмно-русую бороду и такого же цвета волосы. Он ничем бы не был примечателен, если бы не светились по-особому его глаза.

– Смотрите! – воскликнул Алексей. Он посмотрел на столовый серебряный нож, нож упал со стола, и в зал ресторана вошли запыхавшиеся начальники аэропорта и автовокзала, извиняясь за опоздание. Алексей собрал листочки и отсел за отдельный столик писать бабушкин заговор, как бы не смешно это звучало в такой солидной компании. Вновь пришедшие отказались от еды и попросили кофе.

* * *

Справа от нас возвышались белые башенки и синие маковки монастырского храма, а слева парили в воздухе многочисленные паруса виндсерфинга. Ветер у монастырских стен редко затихает, и слева в заливчике самое лучшее место для тренировок виндсерфингистов. Вместе с ветром разноцветные паруса очень оживляют местность, хотя, кажется, самый лучший вид здесь открывается в многоснежные зимы, когда белизна покровов, отливающая синевой неба, очень гармонирует монастырским постройкам, число которых всё увеличивается. Я поставила свечку многогрешному своему дядюшке-попу, она затрепетала, сияя и тая воском, мы спустились с высокой храмовой лестницы и сквозь кованную калитку в стене отправились на берег, омываемый волнами. Ветер был очень холодный, а вода на пробу ближе к ледяной. Так что, мы снова сели в машину и поехали купаться туда, куда и стремились первоначально, но нас подвёл навигатор. Мы решили, что это Бог и Дух этих мест привели нас к монастырю, и не стали сердиться. Дух этих мест, конечно, шаман. Все духи есть шаманы. К Богу обращаются «Господи», а умоляя шамана помочь, когда он находится очень далеко, называют его имя, его селение и улицу, на которой он проживает, а потом номер его дома, и произносят священное заклинание, которое здесь приводить мы не будем.

Вот как высоко стоят шаманы, они же деревья, воды и волны, ветра, дороги, горы и сами селения.

Мы выехали на федеральную трассу и проехали по ней назад, и увидели просёлочную дорогу, которая привела нас к железнодорожному переезду через Транстуран и пляжам Ламы. Нам встретились разбитные вагончики кафе, бетонные сваи, колючая проволока, обветшавшие заводские турбазы, перемежающиеся с новыми нарядными коммерческими, виднелись полузатонувшие старые пирсы, шагающие по воде кое-как на кривых бетонных и деревянных ногах. Люди стояли у берега на машинах, виднелись палатки и купающиеся, стоял запах дыма мангалов. Всё было так, как всегда, как я посещаю это место не одно десятилетие, и как посещал его когда-то ребенком Митя.

Мы долго ехали по узкой асфальтированной дороге, исполосованной трещинами, по обочинам поросшей длиннолистой ольхой, в поисках места, где можно было бы остановиться на купание, и нашли его рядом с кафе-баром, состоящим из небольшого деревянного домика и длинного навеса, укрывающего столы со скамьями. Всё же мы проголодались. В меню числилась озёрная рыба, но заказать её было невозможно, барменша испуганно округлила глаза, тогда как пять лет назад, когда мы её искали по пути в Халук, мы все же её нашли у испуганных жителей Дубинино, хотя она и сильно к той поре уже измельчала, как антитеза Мураками. Теперь пришлось заказать салаты с сёмгой и много чая с лимоном, а нашей кошке, вынутой из душной переноски, официантка принесла воды в пластиковой одноразовой посудине.

Пока мы ждали салаты, я вспомнила посещение монастыря и сказала со вздохом:

– Духовность в старые времена нужна была для отдания десятины монастырям, что приучало к нестяжанию, соборности. А теперь никто десятины не платит, вот и исчезла духовность. В монастыре пусто, но, несмотря на ледяную воду, народа, увлечённого виндсерфингом и просто глазеющего на воду Ламы, тьма… А шаман идёт, между тем, в бутафорский город Ква.

– Чтобы постичь Бога или богов, нужно бесстрашие, – сказал Митя. – Пусть люди гоняют по ледяной воде, так ближе к крайнему пределу, то есть, к Богу и богам.

Митя у нас язычник. У него нет вредных привычек, он не есть мяса и очень смелый. Он заплывает очень далеко и не боится ледяной воды Ламы. А машину по федеральной трассе ведёт так, что все другие остаются позади.

И вот мы поели сами, покормили нашу кошку и бросились в воду. Здесь, на заливе, она тёплая, так кажется нам и другим местным жителям. Они приехали отовсюду и в воде оживление. Дети всех возрастов плавают и плещутся, а взрослые, найдя какой-нибудь грубо сколоченный и полутрухлявый столик, пьют за ним пиво и водку и затем бегут купаться. Почти по центру от того места, где мы остановились, в воде плавает пустая пластиковая ёмкость, привязанная веревкой к чему-то, находящемуся под водой. Одна ныряющая возле меня и не очень трезвая старушка по имени Сэсэгма объяснила нам, что ёмкость для того здесь прикреплена, что под водой валяется бетонный блок, о который могут ударится купающиеся. Какая забота! Интересно, кто её проявил? Наверное, работники кафе, после того как к ним пришёл кто-нибудь с разбитой головой или коленкой. Медпункта здесь нет. И сколько же лет этот блок здесь лежит? Похоже, что очень давно. По всему берегу то там, то сям разбросаны грубые бетонные формы времён соцреализма, или, как говорили в те поры, развитого социализма. Я говорю «соцреализм», потому что я профессиональный писатель, на колене моих белых джинсов монограмма синей масляной краской «NЛ», «N» означает господина N., героя некоторых моих текстов, а что означает «Л» – я и не знаю, монограмма образовалась сама, когда я поджидала господина N., кружась на свежеокрашенной детской карусели во дворе дома его университетского приятеля, и вляпалась в краску.

Мы купаемся, наполняясь силой и свежестью после шестичасового пути по дурацко-долбаной дороге, и подходит мощная моторка с двумя пьяными крепкими мужиками. Они покупают что-то в кафе и уносятся на широкий простор Ламы, разрезая воду на две части, одну, уходящую к берегу, а другую гаснущую в призрачной беспредельности, и я рассказываю Еве:

– Мите было лет шесть, и мы тут собрались в большом числе – детей-дошкольников только было шестеро. И вот, подходит такая же лодка, с неё пьяные рыбаки продают купающимся крупную рыбу (антитеза тогда была еще довольно крупная), мы тоже на всех своих тройку килограммов берём, и вот, глупая малышня, кажется, Митя громче всех, вопит: «Хотим прокатиться на лодке!». И я спрашиваю рыбаков: «Прокатите ребятишек?!». Мой спрос всегда звучит как приказ. И они говорят: «Забирайтесь!». Дети сыплются в моторку. Я за ними. И, самое интересное, наши здравомыслящие старые тёти, одна из них декан факультета психологии, машут нам прощально пальчиками в золотых колечках. Мотор пьяно взвывает, дети хватаются ручонками за борта, и мы улетаем. На резком пируэте, произведённом опытными мореходами, я думаю: «А, это опасно?». Маленькая Сонечка взвывает, Егорик басит ей: «Дура!», от чего Сонечка удивляется больше, чем от бросков нашего судна, и вот, – счастливые и довольные мы уже у берега. Смелость города берёт.

Ева удивляется премного, с кем она связалась так необдуманно, то есть, с Митей и со мной, с которыми можно пропасть, и мы идём переодеваться в сухое. Кабинок на берегу конечно нет, чтобы надеть и снять купальники и купальные плавки, люди корчатся, как могут, кто в кустах, кто в салонах автомобилей.

И вот, мы уже едем, едем по федеральной трассе, по просёлочной дороге мимо нашего родного кладбища, мимо росстани с памятником солдату. Он золотой. Одна рука, раненная, у него перебинтована и висит на перевязи через шею, а вторая сжимает крашенную чёрной краской противотанковую гранату. Солдат стоит на высоком бетонном постаменте, показывая пример героизма детям и подросткам. Они все готовы пойти на войну и погибнуть. Возле этого памятника матери в колясках катают младенцев уже пять десятилетий, и те, едва начав понимать окружающий мир, уже ощущают в правой руке тяжесть противотанковой гранаты, а левую – раненной и на перевязи.

* * *

– Я вот думаю, – начал начальник аэропорта с ходу, – Это что? Война или не война? Или стихийное бедствие? Эмчээсники бездействуют, не получая указаний из центра. С полицией мы боимся связываться. Сами они мне, например, вопросов не задавали. Я поговорил с военным аэродромом, они поднимали автожир, он не вернулся. Без приказа они не могут поднимать более серьёзные машины, да ещё и гнать их по направлению к Ква. Ракеты в сторону Ква просто не полетят, электроника заблокирована для этой дистанции. Руководство воинских частей производит учебные манёвры по эвакуации, убедившись, что крем наступает. Они присвоили ему имя «КЦ».

– Как вы сказали? – спросила Нина. – КЦ? Именно так мы назвали это явление сегодня утром на Славском вокзале.

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее о встрече с ним! – воскликнул до того мрачно молчавший начальник автовокзала. – В Ква не выходит на связь моя дочь – студентка.

– Сочувствую, – сказала Нина. – Я уверена, что многие спаслись, и скоро вы обязательно увидите свою дочь. Моя же история такова. Я покинула гостиницу не слишком рано и позавтракала в понравившейся мне восточной кофейне. Кофе у них первоклассный. И, когда я не спеша вышла из кофейни, ещё сохраняя впечатление её милой экзотики, то не сразу и увидела, что все люди оживлённо идут в одну сторону, противоположную той, что была нужна мне. Пока я легкомысленно удивлялась этому, со стороны Воросейки появилась однородная масса, цветом напоминающая нефть, но кремообразная. Я не успела ни о чём подумать, как ноги сами понесли меня в необходимую мне сторону. Сначала я посчитала, что двигаюсь, куда мне нужно, а потом осознала паничность своего движения. Я оставила свою цель, спустилась в метро и вышла из него на станции Славский вокзал. Я уже думала, что схожу с ума, или что-то вроде того, но тут увидела Алексея Ивановича. Мы обменялись мнениями, у нас периодически вспыхивала мысль, что надо поискать глазами таких же, как мы…

– Да! – воскликнул Александр Игоревич, – пожалуйста, походите по нашему залу ожидания спустя время.

Алексей подошёл с исписанными листочками и раздал их своим первоначальным собеседникам.

– Идемте, Нина, в самом деле, прямо сейчас походим по залу ожидания.

Они удалились, а оставшиеся стали обсуждать эвакуационные мероприятия, запланированные ими на утро, после того, как Алексей и Нина привезут съёмку КЦ, или крема, и это покажут по местному телевидению.

Алексей и Нина вышли в зал ожидания и остановились. Им в глаза бросилась молчаливая нервозность людей. Ква отсюда в четырёх часах движения по железной дороге. Желающие уехать туда подходили к кассам постоянно и отходили в недоумении, услышав, что все билеты на ближайшие дни проданы, и что можно приобрести лишь за неделю вперёд. Так говорить распорядился начальник вокзала, надеясь, что за неделю картина будет ясна, в случае чего, за проданные билеты можно будет вернуть деньги. Те же, что купили билеты давно и приобрётшие их электронно, посмотрев на табло, что ближайший поезд Славль – Ква задерживается на десять часов, уходили с недовольным видом. У железнодорожников вызывал тревогу приближающийся поезд Дивосток – Ква, который они должны были задержать. Было решено объявить задержку после того, как едущие до Славля покинут вагоны. Проводникам было дано трудное задание – не запускать пассажиров с билетами до Ква, в то время как едущие дальше Славля могли бы свободно гулять по перрону. Начальник поезда № 69 Сергей Сергеевич на свой страх и риск по телефону предупреждал своих коллег, что дело труба, и что надо исполнять распоряжения начальника Славля-пассажирского безоговорочно. По всей дистанции пути тревожно переговаривалось между собой среднее и малое начальство, большое же молчало, и было неизвестно, что с ним: ждёт распоряжений из Ква или сбежало за границу.

Обращение начальников дистанции пути и вокзала к пассажирам были записаны и должны будут прозвучать вместо объявления отправления поезда.

Минутами раньше, чем Алексей и Нина вышли из ресторана, прибыла электричка Соля – Славль. Люди из неё выходили хмуро-сосредоточенные, но трудно было понять, что это: обычная хмурость ежедневно думающих, как выживать посреди напастей, приносимых Ква, или это хмурость тревоги сегодняшнего дня, или же это влияние общей невеселой атмосферы, больше говорящей подкорке, чем разуму.

Нина и Алексей заметили пару, парня и девушку в чёрном, им показалось, что молодые побывали поблизости от движущегося КЦ. Они посмотрели растерянно на Алексея и Нину и прошли мимо, не задерживая взгляда, словно в никуда.

– Я ещё раньше подумал, – сказал Алексей, – что не стоит выдавать людей. Пусть они определяются сами. В такой ситуации, когда сам ничего не знаешь, не нужны ложные лидеры, людям нужно дать возможность рассеяться на авось.

– Я согласна, – кивнула головой Нина. – Но давайте, дождёмся прибытия поезда Дивосток – Ква. Может быть, придётся выступить по громкой связи. Муж и его товарищи заняты планированием завтрашней эвакуации. Муж сказал, что по направлению от Ква движется значительный поток машин, превышающий обычный. Они исправно сигналят встречным своими фарами, предупреждая об опасности, но несутся, не останавливаясь.

Алексей и Нина вышли на перрон. Дул свежий ветерок с лёгкой примесью запахов железной дороги – металлов, масел, смазок. Нина внимательно оглядела уверенную фигуру Алексея, оказавшегося чуть впереди её, его крепкие плечи, стриженный затылок, белую рубашку.

– Алексей, – спросила она, равняясь, – расскажите о своей семье?

– У меня двое детей, Лёшка и Вовка. Им десять и шесть. Жена уплыла по просторам интернета, и я с ней развёлся. О детях она и не спросила. Детей оставил сейчас с моей матерью. Старший у меня рослый, спортивный, пишет стихи, и мы вместе с ним поём древние распевы и занимаемся борьбой. Младший нежный, похож на свою мать, но есть надежда, что в нашей с Лёшкой компании он окрепнет.