Татьяна Вячеславовна Иванько
В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3, часть 1
А Платон между тем, выдохнул, и проговорил измученным голосом:
– Ох, Валерка, ты не представляешь, что я пережил за эту неделю.
– Очень даже представляю, я… я вот не пережил, помер, – сказал я. Так что…
Он посмотрел на меня.
– Ты бы так не шутил вообще-то, – сказал Платон. – Во мне сегодня только водки около литра, не считая всяких там висков и коньяков с текилами, и всю неделю по пол-литра ежедневно пил, так что мозг у меня сейчас слабый, и так кажется, что я уже в белую горячку впал, когда ты появился…
– Да нет, правда, несколько минут был мёртвым. Вот теперь все и говорят, что у них тут коллега на работе помер, только не добавляют, что вернули. Так эффектнее получается.
– «Эффектнее», придурки… – Платон прикрыл глаза.
– Устал ты, езжай домой, выспись, – сказал я, видя, что он едва сидит. – Только приходи после, а то меня не выпускают, как с ребёнком неразумным обращаются. Я уж здоров, а они всё держат, вены все поистыкали капельницами, как нарик теперь.
И будто в подтверждение моих слов появилась сестра, со стойкой капельницы и двумя флаконами на ней.
– Вьюгин, Валерий Палыч, в палату пожалте, – она повелительно качнула головой, с меня у них начиналась смена, я был гордостью всего отделения, потому что реанимацию не отделяли, врачи работали и там, и тут. Спасти пациента после четырёх минут клинической смерти, к тому же своего товарища – это была заслуженная гордость. Сколько раз меня шарахнули дефибриллятором, я, конечно, не знал, но по груди уже полоснули скальпелем, намереваясь вскрыть для прямого массажа, а взял и ожил, от этого или сам по себе… Теперь на груди у меня был шов, очень похожий на Танин…
Глава 3. Лягушка в сметане
…Я почувствовала это. Я будто это увидела во сне или как-то ещё, я не знаю, но…
Да, я очнулась ото сна или какой-то дрёмы именно потому, что мне явился в этом полусне Володя, который подошёл очень близко, мне казалось, наклонился надо мной спящей и сказал:
– Таня, Таня, проснись, Валера…
Что «Валера», я не поняла, только вздрогнула и пробудилась, оборачиваясь по сторонам и думая в изумлении, что Володя никогда Валеру по имени не назвал бы…
Но по порядку. Да, я была жива, я не взорвалась и не сгорела той ночью. Это был какой-то неизвестный подросток, беспризорник, похоже, который перелез через забор, чтобы пооткручивать зеркала с дорогих иномарок, стоящих во дворе. Такое случалось уже прежде, Марк упоминал, что соседи, которые знали его с детства, жаловались на бездействие милиции в этом вопросе. Я не обращала внимания на разговоры, но сам взрыв и того юношу я видел своими глазами той ночью. Да он и не юноша был, строго говоря, мальчишка, лет пятнадцать, возможно чуть-чуть старше Вани…
Но я опять забегаю вперёд, всё же надо по порядку…
Я приехала домой на Поварскую в двенадцатом часу ночи и застала Марка, во-первых: не одного, с ним были эти его «архангелы» – Глеб и Борис, а во-вторых: в каком-то странном возбуждённом состоянии.
– Танюша, наконец-то! – сказал он, выглянув в переднюю.
И дал знак обоим выметаться из дома. Мне не нравилось, что они стали при нём почти неотступно, какие-то тени, то ли телохранители, то ли какие-то странные друзья. Но на дружбу их отношения вовсе не были похожи: они оба смотрели на него с каким-то подобострастным восторгом, а Марк вовсе на них не смотрел, будто поверх голов всегда, словно искал лица выше, и не находил на уровне своих глаз, невольное высокомерие и оттого ещё более злостное.
– Я подгоню машину, – сказал Глеб.
– Не спеши. Часа четыре у нас есть.
Он вышли, беспрекословно подчинившись, причём вынесли пару дорожных сумок, а Марк, переодеваясь на ходу в свитер поверх футболки, поманил меня с собой в свой кабинет.
– Ты уезжаешь? – спросила я.
– И ты уезжаешь, – сказал Марк, выглянув в окно во двор, куда уже, думаю, спустились Глеб и Борис. – Выжди пару часов после нас и уходи. Спрячься, забейся в самый дальний медвежий угол Советского союза, ну то есть России, так чтобы никто не смог тебя найти. Не бери с собой документов, только вот эти.
Он выложил на стол паспорт российский и заграничный и ещё какую-то штуку, маленькую не больше спичечного коробка, только уже. Я взяла штуку, она была с крышечкой.
– Что это? Открыть можно?
– Можно. Это флеш-карта.
– Что? – я не поняла нового слова.
– Как дискета, только миниатюрнее. На ней все номера моих счетов, все коды, пароли, всё, чтобы ты могла пользоваться. Пароль для флешки восемь цифр – твой день рождения. Только будь осторожна, бери понемногу, большие суммы привлекают внимание, даже если счёт в офшорах.
Я открыла крышечку, показался металлический стержень, как у USB кабелей, тогда стало яснее, как пользоваться нововведением.
– Зачем мне пользоваться? Глупости…
Марк посмотрел на меня, мрачнея, он спешил, он хотел, чтобы я слушалась, а не спорила, потому что собирался многое сказать ещё.
– Танюша, на нас объявлена охота, не только Вито, но иже с ним, теперь пустились по следу. Понимаешь?
Я не хотела понимать, я не хотела ничего. Хотят убить, пусть убьют, может, с Володей встречусь. И Валера избавится от меня, наконец, тоже замучился…
А потому я села на диван, и просто решила расслабиться, слушая, что Марк говорит. Но он рассердился, взял меня за плечи и поднял, встряхнув.
– Таня, очнись! Опомнись от морока, ради Бога! Я понимаю, что ты сейчас отдалась горю, но подумай, через что ты только ни прошла и ни разу не сдалась, неужели теперь позволишь каким-то уродам, каким-то отморозкам взять у тебя клетки, чтобы растить своих уродливых отмороженных детей, которые будут и твоими? Чтобы отняли твоих детей?! Таня! – он затряс меня так, что мои волосы забились по спине.
Я остановила его, перехватив его руки.
– Да… что ты трясёшь-то меня!.. Трясёт…
– Очнулась? – Марк отпустил меня.
– Ну, очнулась… – недовольно сказала я.
Он посмотрел на меня.
– Нет, не совсем, – вздохну Марк. – Ну, ладно, Танюша, слушай внимательно, дойдёт…
Он снова подошёл к своему письменному столу и открыл там что-то, в ответ на его движение стена у него за спиной открылась, как дверца шкафа, все книжные полки, что были прикреплены на ней, весь монолит отъехал от стены, и стало видно малюсенькое помещение. И тут только я поняла, почему его кабинет мне всегда казался выше, чем все остальные комнаты: он был уже, от него было отрезано около полутора метров в пользу этого тайного помещения.
– Это… Ч-что это?
– После того, как я уйду, спрячься сюда. Отсюда есть выход через другой подъезд. Но не выходи раньше, чем через пару часов. Поняла? – он внимательно смотрел мне в лицо. – Иди сюда.
Я вошла внутрь. Здесь был небольшой диванчик, и странный плоский монитор, на котором было множество «окошек», где отображались все помещения нашей квартиры.
– Батюшки… – в ужасе проговорила я, Марк готовился к такому и, похоже, давно.
– Ты должна видеть, что происходит в квартире и на лестнице, больше того, возле дома, чтобы быть уверенной, что путь свободен, – Марк тут же ответил на незаданный вопрос, всегда понимал без слов. – Я уйду, когда ты спрячешься. А потом беги из Москвы и не объявляйся никому… да очнись, Таня! Это важно!.. Как бы ни хотелось, как бы ни было жалко твоих близких, никому, ни одной душе не говори, где ты. Ни Платону, ни родителям, никому. Поняла? За ними будут следить и если поймут, что они что-то знают, как считаешь, что будет? Или захватят и станут пытать, или убьют, чтобы выманить тебя, как убили маму… Лучше всего было бы, чтобы думали, что ты умерла, но чтобы инсценировать такое, надо время… а его у нас нет… так что, просто беги и прячься. Поняла? Никому! Собери всё, что нужно, пока я не ушёл, и принеси сюда. Давай Танюша, я проверю, чтобы ты ничего не забыла. Я не могу уйти, пока ты не в безопасности.
– Почему мы не можем вместе уйти?
– Потому что я должен отвлечь их на себя. Они станут искать тебя, но потом пойдут за нами.
Я начала «прозревать».
– Погоди-ка… ты хочешь… чтобы я… Ты можешь погибнуть… как Володя… нет-нет…
– Да щас! Стану я погибать! – усмехнулся Марк, но получилось не очень, он был слишком бледен и озабочен тем, чтобы всё сделать, как задумал.
– Я не согласна! – вдруг по-настоящему испугалась я. – Только вместе! Мы вместе сбежим. Помнишь, как собирались когда-то? Господи, Марк, да куда я одна? Я одна не могу, нет-нет! Нет…
– Сейчас надо разделиться. Иначе убьют нас обоих, а тебя ещё и выпотрошат. Я найду тебя, не волнуйся. Куда бы ты ни отправилась, я найду. Но пока мне лучше увести их за собой. В поисках тебя они пойдут за мной, я заведу их подальше, пока ты спрячешься. Внешность измени как-то, Таня, волосы остриги хотя бы, или перекрась, или… словом, не мне тебя учить… иначе тебя каждая собака узнает, далеко не уйдёшь. Давай, вещи какие-то соберём, я помогу тебе. И деньги, слышишь? Денег возьми, доллары… Таня! Да очнись же, наконец!
Я вздрогнула и поспешила в гардеробную для начала. Через десять минут с кое-как собранной сумкой, где были паспорт, деньги и какие-то тёплые вещи на смену, «остальное купишь», сказал Марк, оправляя меня в потайную комнату.
– Всё, Танюша, сиди здесь, и, что бы снаружи ни происходило, помни, что тебя хотят не просто убить, тебя…
– Не надо, Марк, не повторяй, я поняла, я всё помню…
Он вошёл внутрь узкой комнатушки, и обнял меня, прижав к себе, погладил по голове, по волосам, прижимая лицо к моей голове.
– Шуметь здесь не бойся, полнейшая звуконепроницаемость… Ты только… Таня, ты, пожалуйста… ты только… Господи, когда надо, и слова все растерял… Танюшка, ну что?.. я… я люблю тебя. Ты только живи, а я тебя найду, слышишь? Всё будет хорошо. Всё, запирайся. Чтобы выйти в квартиру на двери набери дату нашей свадьбы. Но уходи лучше в эту дверь, это в соседний подъезд, там просто дверь открывается, обычная квартирная дверь на четвёртом этаже. Иди спокойно, не беги, не привлекай внимание, соседи всегда видят то, чего не надо видеть. Поэтому, сделай вид, что ты не ты, ты же умеешь играть, во и сыграй… кого-то, как на съёмках своих представляла себя кем-то другим. Всё, Танюша, не будем разводить розовые сопли…
Он поцеловал меня, прижав губы к моему рту, чуть разомкнув, но, не шевеля ими, только прижался и всё. И всё, щёлк, и я осталась одна в полумраке, озаряемом только экраном с изображением наших комнат. Я села на диванчик возле монитора и видела, как Марк прошёл в переднюю, надел куртку и как вышел из квартиры.
Я обернулась по сторонам, оглядывая помещеньице. Надо же, в тайне держал. Ох, Марк, о чём ещё ты мне не рассказывал?
Оказалось, что тут можно выдержать осаду в несколько часов, а может и пару дней, даже туалет предусмотрен, био, как в самолёте, вода в бутылках, несколько запечатанных пачек галет, даже водки две бутылки, интересно, зачем?
Были и книги: томики Чехова, Сервантес, Шекспир, Островский, всё любимые авторы Марка, а монитор можно перевести на просмотр обычной телепрограммы, стоило переключить канал.
Но едва я устроилась поудобнее на диванчике, думая, не посмотреть ли какой-нибудь фильм, как монитор сам переключился, сработав на датчики движения. Я замерла от страха. В нашу квартиру вошли несколько человек, сначала осторожно и, стараясь не шуметь, озираясь. Потом где-то хлопнуло, видимо, на улице, но я звук услышала из монитора, а непрошеные гости едва ли не присели, значит, хлопок был значительный, а здесь, действительно полная звукоизоляция, почти как на студии у ребят…
– Что… Царство Небесное Лиргамиру? – самовольно хмыкнул один из них.
– Ты убедился, девчонка не с ним?
– Нет.
– Уверен? А то Вито нам бошки поотрывает.
– Сказал же, нет. Втроём они вышли, три мужика.
– А где ж эта… кукла?
– Прячется, похоже.
– Ну да, или тайным ходом вышла.
– Ты её машину-то начинил как следует?
– Не волнуйся, не так как его, но не уедет… Слушай, да нет её тут! – он пнул шкаф в нашей спальне. Дверь застонала, распахиваясь, жалко: красивый шкаф, белёное дерево.
– Ищи давай, не умничай, а то менты нагрянут, будем тогда что, домушников строить?
Они перерыли весь дом и довольно быстро, всё раскидали, везде, где только мог поместиться кто-то больше кошки, они проверили.
– Ну нету. Небось, с ним и ушла…
– Я ж говорю, три мужика…
– Да она длинная, тощая, может, не разглядел? Они вон, с капюшонами…
Первый пожал плечами. Второй выматерился.
– Ну чего ты… я вообще не пойму, из-за чего сыр-бор, что они в ней нашли-то? Что вообще хорошего в этих моделях, кожа да кости?! Что они…
– Ты не рассуждай. Если бабу зазря убил, Вито из нас с тобой баб сделает.
– И это лучшем случае! – заметил третий, который до сих пор молчал и шёл за всеми. – Ну что? Материал брать не от кого? Пошли отсюда… – он уже открыл входную дверь.
Но первый покачал головой, закрыл эту самую дверь и, приложив палец к губам, произнёс шёпотом:
– Погоди, рано. Мы щас уйдём, она из какой-нибудь тайной каморки: шасть!.. мало ли, можт чулан какой. Нет-нет, сядем тихонечко, ш-ш-ш… – и он показал ладонью, как тихо надо сесть, опустился на пуфик в передней. Второй сел на диванчик там же, а третий на второй пуфик, есть, где расположиться.
– И долго так сидеть? – спросил третий.
А первый снова положил палец к губам. И они замерли на своих местах, а я смотрела на них через монитор и думала, что с их ботинок стекает дающий снег, оставляя мокрые следы на паркете и ковре, и во всех комнатах натоптали…
Я поймала себя на мысли, что боюсь даже пошевелиться, даже дышу приглушённо, мне казалось, я спрятана в шкафу… так, наверное, не дышал Валера, когда сидел моём шкафу, прячась от милиции в 85-м, но ему тогда смерть не угрожала. Ничего себе мы докатились…
Эти сидели молча, тоже стараясь не шевелиться, надеясь, что я выйду, я бы и вышла, если бы Марк не предупреди и если бы не снабдил каморку наблюдательной системой, всё же, какой он умный, всё предусмотрел… Но неужели они о нём говорили, когда грохнул взрыв, если этот звук был взрывом?.. Что, получалось, они взорвали Марка?.. Мне стало холодно, я поёжилась, оглядываясь по сторонам. Неужели безумная пляска смерти продолжается? Неужели ей мало жертв?
Да нет, не мог Марк погибнуть. Не может быть… этого не может быть… Марк такой умный и прозорливый, не мог он так глупо попасться… нет-нет, не мог…
Не надо сейчас думать об этом. Не надо позволять этим мыслям парализовать меня. Я не могу выйти из отупения после того, как не стало Володи, мы расставались с ним на месяцы, да что там, на годы, и я спокойно жила, зная, что он существует, что он где-то на этой земле, он был рядом, даже когда я не видела его, я чувствовала, что он есть. Даже не видя, не слыша, не зная, что он делает и где он, я знала, что он есть и этого было достаточно. А теперь его нет, и гармония этого мира разрушилась. И я не могу найти себе места в этом, новом мире без него. Даже Валера, эти несколько часов рядом с ним не исправили положения, не оживили, не вернули меня прежнюю, а он единственный, кто вообще мог это сделать.
Так что же я прячусь тогда? Может быть, пусть они сделают, что хотят и всё на этом, все мои мучения закончатся? Моя жизнь полна унижений, насилия, отвращения и злости, которые лились и лились на меня. А я сопротивлялась, меня топили, но я всплывала, барахталась, как та самая лягушка в сметане, и выбиралась. Я всегда побеждала тех, кто думал, что овладел моей жизнью, потому что по-настоящему владела ею. А теперь я не владела ничем, и даже не видела в этом смысла, если я сопротивляюсь, а всё становится только хуже.
Раньше страдала только я, а теперь стали погибать люди. Сначала Наталья Ивановна, потом Марк совершил то, что теперь убьёт его, потому что убийство не проходит бесследно. И из-за кого всё это? Почему погиб Володя? Ни в какой несчастный случай я не верю, и Марк не верит. Вон они, разворошили всю нашу квартиру и теперь сидят в нашей передней, ожидая, когда я… как он сказал: «шасть!»? Ну да, шасть…
Так чего жду? Выйду, и пусть сделают то, зачем пришли. Если они убили Марка, они убили Володю, и всё из-за меня. Кого теперь они убьют? Платона? и… Валеру. Это Марк ничего не знает о Валере, и то, если Глеб не разболтал, а этот Вито знает… И что, я позволю убить всех, только бы спастись самой? Ради чего? Чтобы остаться в пустоте?..
Мне стало ещё холоднее, этот холод не просто проник внутрь меня, он будто бы там зародился. Я легла на диванчик, он узкий и довольно жёсткий. В гробу так же? Володя, скажи мне?
Володя, зачем я прячусь? Ну, ради чего?! Кому нужно, чтобы я жила, если все умрут, как ты? Лучше я выйду, и пусть меня отправят к тебе… Пусть…
Я не заметила, как слёзы полились, заполняя мои уши, намочили волосы на висках, и, кажется, даже на затылке.
– Машину разминировать тогда надо… – услышала я.
– Да хрен с ней. На чеченцев спишут, если что.
– Идём, пожарники едут.
– Пожарные, придурок, это жуки-пожарники…
– Да ладно, умный больно… – вдруг услышала я в своём склепе. Те, что пришли выпотрошить и убить меня, неожиданно перестали быть только тенями на экране.
Меня вдруг ударило током. Я даже села.
И что, я позволю им коснуться меня?! И ладно меня, кто только не сделал этого уже, я позволю им сделать детей из моих клеток, но сделать по их уродливому подобию?! То, о чём сказал Марк…
Тогда все умерли, погибли зря. Всё тогда зря?
Да как же так можно?! Сдаться?!
Ты никогда не сдавалась, мерзавка! И вдруг раскисла. Как ты смеешь предавать тех, кого убили из-за тебя? Соберись, стерва, ишь, разлеглась.
Я поднялась, чувствуя себя так, словно сбросила старую кожу, старый панцирь растрескался или это был кокон, в котором я обитала так счастливо, так богато и благополучно. Где я была знаменита, интересна многим, признана, желанна. Желанна до степени ставшей запредельной, когда человек рехнулся и решил сделать себе игрушку по моему подобию. Пора бабочке выбраться из этого кокона и зажить новой жизнью.
Я открыла бутылку с водкой, налила себе в стакан, рюмок здесь не было предусмотрено, и выпила столько, сколько вошло в глоток, который влился в горло, минуя рот. Внутренности обожгло. Весь мертвящий холод сразу растворился. Мне показалось, что я услышала смех Володи: «Ну ты даёшь, Танюшка! Маладца! Так держать! И не разнюнивайся больше». Удивительно, не помню, чтобы я прежде пила водку, но сейчас мысли мои неожиданным образом прояснились, мозг заработал, кажется, даже в руках появилась ловкость, а в спине – сила.
Я посмотрела на экран. В квартире никого не было. На часах без четверти два. Я вышла в квартиру. Надо остричь волосы, одеться так, чтобы не привлекать внимания… как сказал Марк, сыграть, чтобы никто не узнал и не думал даже, что я это я. Покрасить, конечно, волосы нужно, но дома у меня краски не было, ничего… эту проблему решить очень легко, круглосуточные магазины на каждом шагу. А пока…
Я взяла кухонные ножницы и отрезала косу у самого затылка и положила рядом с раковиной. Так странно было видеть собственные волосы вот так отдельно от себя. Ещё страшнее ощущение от волос, оставшихся на голове. Сколько себя помню, у меня никогда не было коротких волос. Я потрясла головой, потрогала их, стриганула ещё, всё как можно короче, чтобы проще было покрасить потом, криво-ровно, сейчас на это наплевать, после разберусь, взяв косу с собой, тщательно собрала в пакет короткие обрезки волос, и отправилась одеваться.
Одетая и готовая выходить, я ещё раз всё проверила и выглянула в окно, посмотреть, что происходит во дворе. Я и не думала ехать на своей машине после того, что услышала, я выглянула осмотреться, что во дворе. Всё было, как и должно быть глубокой зимней ночью, все спят, где-то поблизости чувствовался шум и суета, но это было где-то на улице, по верхним окнам даже пробегали отражения проблесковых огоньков милицейских машин, или пожарных… Но что теперь раздумывать, гадать, почему они там и что там взорвалось…
И тут я увидела возле моего «поршика» фигурку в куртке с капюшоном. Подросток обернулся по сторонам, достал что-то из кармана, отвёртку должно быть? Я подумала: разминировать всё же пришёл? Я думала о том, что говорили сидевшие здесь люди, от которых остался, между прочим, крепкий запах джинсов и ботинок с настоявшимися в них носками, и собиралась позвонить из таксофона и сообщить о минировании, решат, что хулиганы, но проверят… а тут, эти решили всё же разминировать…
И вдруг… я отпрянула от окна так, что свалилась на задницу, уронив сумку. Стёкла не вылетели, но колыхнулись, как мембрана у Серёгиного барабана, когда он ударял в неё… Я подскочила на ноги, машина горела громадным факелом, достающим почти до уровня нашего четвёртого этажа, парня не было видно за огнём и дымом, объявшим её, верещали сигнализации всех окрестных машин.
– Господи… – вслух произнесла я. – Спасибо тебе, что ты заставил меня очнуться.
Я взяла сумку на плечо, натянула шапочку пониже и направилась к каморке, чтобы выйти в соседний подъезд и вдруг вспомнив, вернулась и забрала с собой косу и пакетик с остальными волосами.
Когда я вышла, во дворе ещё никого не было, я видела фигурку, лежащую в пламени как полено, ужасно, что бедный парнишка попал вот так под огонь, ещё одна несчастная жертва… Но нельзя останавливаться, нельзя позволить теперь всё же обнаружить себя, всё тогда бессмысленно. Проходя мимо, я бросила в огонь свою косу, не имея никаких мыслей насчёт опознания, я не сомневалась, что волосы сгорят без остатка, такой силы был огонь, я бросила их туда, как кокон сбрасывает бабочка, как Иван-царевич лягушачью кожу бросил в огонь…
Я спокойно вышла со двора через калитку и видела, как спешили к нашим воротам несколько человек, но они не прошли бы без ключа, тем более не открыли бы ворота для своих машин, но я не собиралась им помогать в этом, среди них был Валера, я сразу его узнала, а я сейчас должна держаться как можно дальше от него. Но я долго оглядывалась на них, выискивая среди прочих его фигуру в чёрной куртке и шапке…
А внизу по улице, ниже школы, в которую ходил когда-то Марк, он сам мне рассказывал об этом и показывал окна своего класса, кабинетов, он любил вспоминать школьное время, моим глазам предстало пепелище или кострище, даже не знаю, как вернее: искореженные и обугленные осколки, обломки, и ничего уже, что напоминало бы автомобиль, в окрестных домах были выбиты стёкла и людей на улице было много из-за этого. Все жались к стенам домов, никого не пускали за ограждение. Множество служебных машин, некоторые с мигалками, небольших фургонов. Пожарных уже не было, но следы замёрзшей на морозе воды и пены тянулись к самому Калининскому. Милиционеров низших чинов в форме здесь было десятка полтора или больше, и ещё много в цивильной одежде с деловитыми лицами. Я прошла мимо всех, мимо их машин, припаркованных ниже, и ещё раз оглянулась, в надежде увидеть ещё раз Валеру, но бесполезно, даже если бы на улице никого не было, ворота в наш двор в углублении арки, просто так их не увидишь. Скорее всего, я не увижу больше этого дома, не увижу этот двор. И не увижу Валеру. Пусть… Только пусть он живёт.
Я и не думала, что эта мысль недолго станет успокаивать меня…