Татьяна Вячеславовна Иванько
Светлый град на холме, или Кузнец
Часть 1
Пролог
– Что это… что ты… что ты говоришь!.. – моя душа сжалась, содрогнувшись, как от удара плетью, трепеща, дрожа, захлёбываясь болью, как кровью. Я не могу поверить тому, что я слышу… этого быть не может. Этого просто не может быть, потому что солнце не встает на западе, потому что птицы не женятся на зверях, а коровы не дружат с соловьями…
…Моё сердце принадлежало ему с той минуты, как я увидела его в первый раз.
Нам было по тринадцать. И никого умнее, веселее и красивее я не видела. Никто не бегал так быстро, не стрелял из лука так метко, не говорил так умно, не умел так ловко с разбегу вскочить на коня… И никто не умел так танцевать, даже Фингефандинг, увеселяющий моего отца, мать и их алаев (товарищей) во время пиров и на праздниках.
Никто и ни в чём не мог и не может сравниться с ним, с Эйнаром Торбрандом, сыном конунга Магнуса из Сонборга. Я грезила им с тех пор, как увидела впервые. Он являлся мне во снах и шептал стихи о любви мне в уши, распевал их своим тогда ещё мальчишеским голосом.
Тогда уже я решила: кого бы ни выбрали мне в мужья, я, в своих мыслях и мечтах, всегда буду только с ним, с Эйнаром, которого прозвали Синеглазым. И, когда мой отец объявил мне, что меня сватают за Эйнара и спросил, согласна ли я… я думала и чувствовала, что счастью моему предела нет.
Это было три года назад. И сам Эйнар был рад нашему предстоящему союзу. Мы должны были пожениться ещё тогда. Ещё тогда, когда жив был мой отец, моя мама…
Но пришёл мор. И в ту зиму унёс обоих моих родителей, вместе с несколькими сотнями наших бондеров (подданных). Не стало моего отца, конунга Торира Рауда («рыжего») и мамы. Маму называли знахаркой иногда. Славянка Вея, моя мать, и правда была не чужда древних знаний. Но даже это не помогло ей избегнуть гибели от болезни. Она сама ходила за отцом, когда он заболел, и заразилась. Но нас с братом всё же уберегла.
И вот мы, я, уже взрослая девушка, и он, пятилетний мальчик, осиротевшие дети, мы стояли, глядя на огромный до неба погребальный костёр и, чувствовали каждый своё. Не знаю, что чувствовал мой маленький брат Ньорд, только ли холод или ощущал как-то постигшее его сиротство, я никогда так и не спросила его об этом… Но на мои плечи свалился неподъёмный груз – я теперь линьялен (правительница) этих земель, я за мать и за отца Ньорду, который крепкой толстой ладошкой цепляется за мою холодную ладонь. С этого дня у меня всегда холодные ладони…
Теперь я всегда должна быть собранной, твёрдой, спокойной. Мне непозволительна ни слабость, ни трусость, ни поспешность, ни, напротив, медлительность. Я всегда теперь должна быть осмотрительна, вначале думать, потом говорить, думать о тех нескольких тысячах людей, которые живут под моей рукой, охотятся, ловят рыбу в реках, озёрах и фьордах, возделывают землю, кузнечат, чеботарят, скорняжничают, лепят горшки, пекут хлеб, ткут, шьют… да чего только не делают в нашем йорде (землях). И всем им я сегодня стала матерью, всем, а не только Ньорду, чьи белые волосики перебирает сейчас ветер. Я им защитница. Я им судья, я должна думать, как сберечь хлеб и злаки до весны, чтобы никто не голодал, и всем хватило на посевы. Как распределить и сохранить мясо и рыбу, молоко, сыр, овощи, фрукты, меды. Как охранить скот от волков, лис, медведей, росомах, падежа и воров, набегающих время от времени шаек с чужих земель… Да и разве только это?..
В один миг вся эта громада ответственности упала мне на плечи, придавив страшной тяжестью.
Кроме этого, кроме горя потери мудрых и любящих родителей, жалости к осиротевшему маленькому брату, прибавлялось ещё горькое понимание, что наша свадьба с Эйнаром не может состояться так скоро, как предполагалось. Неприлично раньше года траура играть свадьбу.
Этого мало – я теперь линьялен, а Эйнар, мой жених, всего лишь сын конунга. Великого конунга Магнуса Моди (Храброго). Я теперь выше него по положению. И надо заново свататься. И уже не ему сватать меня, а мне его, приглашая конунгом в мой йорд. Но он наследник Магнуса, их йорд в три, а то и в пять раз богаче и больше моего, с чего ему идти в примаки ко мне? Никакой выгоды. Конечно, он наследник Магнуса и маловероятно, что отец выберет другого наследника в обход сына, хотя такое случалось в истории Свеи и не раз. Так делают, если считают, что иной преемник достойнее и сильнее прямого наследника. И если так считают алаи. Воля конунга – закон, но редкий конунг не слушает алаев, ведь иначе с кем он пойдёт тогда на битву, с кем отразит нашествие чужаков? Кто поможет вершить правосудие и вообще поддерживать порядок в йорде? Каждый конунг управляет силой кулака, кулак – это его алаи и его воины. Бондеры становятся воинами, когда нужно защитить земли от большой рати, нашествий чужаков, приходящих из-за моря, из-за Западных гор. Набеги нередки и, отражая их, наши воины переплывают моря, чтобы отбросить врага вглубь их земель и, случается, переходят горные хребты. И врагов много. Люди множатся, и им становится тесно в их землях, а если соседи живут богаче, почему не попробовать пограбить их?..
Мне пришлось ждать целый год. Целый долгий, бесконечный год. А что такое год, когда любишь? Что такое год, когда каждая встреча – это луч солнца среди сплошной холодной мглы разлуки?
Спасало одно – мне пришлось учиться управлять, поэтому все мои мысли и чувства, все дни были заняты только этим. Но ночи… Ночи принадлежали чувствам. И мыслям о любви и о счастье, ждущем впереди. И о том, как мне станет легко, когда он, мой Эйнар, прекраснейший из прекрасных, умнейший из умных будет со мной всякий день. Тогда и тяготы власти станут легки, тёмные ночи светлы, а дни сплошь солнечны. Да и большая доля забот с моих плеч будет переложена на его, мужские плечи, ведь он будет конунгом, а я стану его дроттнинг.
Я видела, как выходят замуж подруги моего детства и юности. Как женятся мои сверстники, все мы вошли в «возраст». Как становятся родителями… Но разве я завидовала им?
Чему я могла завидовать, если я ожидала свадьбы с моим Эйнаром? У кого жених был лучше? Кто из невест радостнее, а из молодых жён сейчас счастливее, чем буду я, когда стану женой моего Эйнара? Нет, я не завидовала никому. Я знала, что звёзды, Луна и Солнце, сами Боги Асгарда позавидуют мне и перестанут так высокомерно взирать на нас, на людей, когда мы поженимся с Эйнаром.
Минул год, и новая помолвка состоялась. В будущем это сулило объединение наших йордов, и тогда наши потомки станут непобедимы, ведь это будет самое большое и сильное объединение свеев. Прочим останется только присоединиться, что быть под защитой и управлением нашим.
И вот приехал мой лучезарный жених на высоком добром коне серой масти и, радостно улыбаясь мне, соскочил с седла. Я, как положено линьялен, не сошла к нему со ступеней крыльца моего терема, ожидая наверху, чтобы он поднялся, хотя мои ноги сами бежали бы к нему. Как он возмужал за этот год! Стал ещё выше ростом, ещё раздался в плечах, глядит смело, весело.
Поклонился почтительно, продолжая улыбаться:
– Линьялен Рангхильда, я, твой жених Эйнар из славного рода Торбрандов приветствую тебя! – и голос стал гуще, мощнее…
От этого голоса всё завибрировало у меня внутри.
Я всё же не удержалась и спустилась на ступень навстречу, протягивая ему обе руки с улыбкой, счастливая как никогда ещё… Он взял мои руки в свои гладкие горячие ладони, такие большие и крепкие, что мои, которые я не считала маленькими, утонули в них. Я смотрела в его огромные яркие глаза, я не могла поверить: наконец, наконец-то я вижу тебя. Твоё совершенное лицо, высокий лоб, обрамлённый светлыми пепельными волосами, блестящие волны которых открылись, когда ты в уважительном жесте снял шапку, отороченную мехом куницы, сверкающая улыбка… Я всей кожей чувствовала, как все вокруг, все женщины особенно, вдохнули и забыли выдохнуть, любуясь им, моим женихом, Эйнаром из славного рода Торбрандов. Да, да! Завидуйте мне все, потому что он мой и только мой! гордо подумала я.
Богатый пир был приготовлен для Эйнара и его сестры Сольвейг, прибывшей с ним, совсем юной, пятнадцатилетней и их алаев. Они двое, Эйнар и Сольвейг, единственные, оставшиеся в живых дети Магнуса и его жены. Как и мы с Ньордом у наших родителей. Сама их мать умерла три года назад, внезапно, среди лета заболела грудной болезнью, и к первому снегу погребальный костёр уже вознёс её в Вышний мир. Я хорошо её помню, Эйнару от неё достались эти невероятные глаза …
А Сольвейг – только её волосы. Вся она, младшая дочка конунга Магнуса, не была так красива как мать, или как старший брат. Эйнар с малолетства растили как будущего конунга. Может быть, благодаря этому воспитанию ему и привилась и горделивая осанка, и уверенная походка и победоносный взгляд?
Стол ломился от угощений: мяса и рыбы, птицы, ягод, засахаренных цветов, горок украшенных пареных злаков, яблок и груш. Сладкое и кислое вино из далёких заморских стран, золотое с Юга, чёрно-красное с Запада и зелёное с Востока от славян. Молоко с вином, хмельная брага, меды. Гости были оживлены и многословны, после года траура наконец-то радостное событие, за столом в числе прочих были юноши, это мои алаи и будущие алаи Эйнара.
– Мы сосватали Сольвейг Бьорнхарду, – рассказал Эйнар во время пира.
По зардевшемуся лицу Сольвейг я поняла, что жених ей по сердцу, и хотя отец и брат выбирали его скорее как соратника, алая себе, явно угодили ей выбором.
– Мы сыграем сразу две свадьбы будущей зимой!
До зимы уже оставалось так мало, с Летнего Солнцеворота прошёл месяц. У меня сладко замерло сердце, расцветая буйным алым цветком. В голове моей кружилось, хотя я не сделала ни одного глотка хмельного. Я могла видеть только одно – его чудесное лицо, его улыбку, его завораживающие глаза, его губы…
В эту ночь ничто уже не держало меня. Линьялен, дочь конунга, вольна вести себя так, как желает…
Гагар, верный наперсник Эйнара, встрепенулся у дверей, собираясь преградить путь непрошеной гостье, но увидев меня, отступил, почтительно склонив выю.
Я не думала, для чего я пришла сюда, я хотела только одного – оказаться наедине с ним. Мы не бывали ещё наедине, всегда только в присутствии других людей.
Эйнара удивило моё появление. И, хотя свобода моя была ограничена только моей волей над желаниями, хотя суженая невеста могла позволить себе и не то ещё в отношении жениха, благодаря чему немало первенцев рождались всего через три-четыре месяца после свадьбы, а то и до неё, всё же он не ожидал такого от меня.
– Рангхильда… – удивлённо выдохнул Эйнар, поднимаясь на ложе.
На нём была только рубашка, распахнутая на груди, пояс с мечом лежал подле ложа, ему нечего было опасаться в моём дворце.
Войдя и увидев его, я так растерялась, что колени подогнулись, и по спине пробежал никогда ещё не ведомый мне страх и растерянность. Немедленно захотелось сбежать, и как я осмелилась сделать то, что сделала – войти к нему, к тому, кто был так желанен, что казался неземным существом, всё той же мечтой, что владеет мной почти уже десять лет.
Эйнар увидел нерешительность и страх на моём лице и, предупредив мой побег, поднялся и подошёл ко мне, протягивая руку к моей руке. Огонь от его горячей ладони пробежал прямо к сердцу, заполняя его до краёв.
– Я… – пробормотала я.
– Не бойся, – сказал он своим волшебным голосом, его глаза улыбались, – я не обижу тебя. Иди сюда.
Он подвёл меня к ложу, устланному самой красивой тканью, украшенной вышивкой по краю.
– Ты уверена, Рангхильда?
– Не знаю… – мне было страшно и глаза поднять на него. – Я не знаю, Эйнар, как я осмелилась…
– Ты уже была с мужчиной?
Не праздный вопрос: мне двадцать второй год, мои ровесницы имеют и по двое и по трое детей. И, такой, как я, выше которой только Боги, допустимо знать то, о чём он говорил.
Но я не знала. Я не интересовалась плотскими радостями. Я любила и была верна только ему с тринадцати лет. Но откуда он мог знать об этом? Я никогда не говорила об этом ничего. Но он знал бы без слов, если бы сам любил… Он почувствовал бы давно. И разве задал бы этот вопрос?
Но это я поняла позже, когда разорвалось сердце. Когда потемнело в душе. Но не в ту ночь…
И конечно не тогда, когда в день Осеннего Равноденствия сыграли свадьбу Сольвейг и Бьорнхарда. Счастливые молодые в одеяниях, расшитых красными цветами и рунами с пожеланиями плодородья, здоровья и силы, многих потомков, славных и сильных, танцевали свадебный танец на площади перед дворцом в Сонборге, а мы с Эйнаром, женихом и невестой, сидели рядом. Эйнар улыбался мне и согревал ладонью мою ладонь, и повёл меня танцевать вслед за молодыми. И когда молодых отпустили в горний покой, а весёлый праздник продолжался почти до рассвета и ещё несколько свадебных дней, мы не расставались и всё это время он согревал мою руку в своей руке, а моё сердце своей улыбкой.
Наша свадьба должна состояться в моём йорде, в его столице, в Брандстане, куда приедет мой жених, чтобы стать мужем и повелителем, конунгом моей земли. Оставалось три месяца…
Но через неделю конунг Магнус, крепкий и красивый сорокалетний старик, с едва посеребрённой бородой и висками, умер через день после того, как его ранил на охоте вепрь…
Магнус из рода Торбрандов, прозванный, Моди, что значит Храбрый, оставил свой йорд сыну. Если бы мы успели пожениться!.. Но нет. Теперь год траура должен был выдержать Эйнар и только после взять меня в жёны, объединить наши земли…
За время этого долгого траура я несколько раз приезжала в Сонборг, Эйнар бывал у меня в Брандстане, а ещё мы встречались тайно на границе наших земель, в Охотничьем хусе. Эйнар был всегда весел и добр со мной, он дарил мне подарки, как и положено жениху: украшения из серебра, золота, из железа с янтарём, с жемчугом и заморскими самоцветами. Он любил меня, я не сомневалась. И, несмотря на эти отсрочки со свадьбой, из-за которых начали уже шептаться о нас, что сама судьба против нашего союза, несмотря на эти шепотки, я считала и чувствовала себя самой счастливой на свете.
Почувствовала я это от того, что взошла к нему на ложе? Нет. В этом смысле я не поняла и не почувствовала того, о чём восторженно шептались девки и женщины в моём доме. Утехи тела оставляли меня холодной и отстранённой. Я не почувствовала ничего большего, чем было прикосновение его горячей руки к моей руке в ту, первую ночь, словно вся сила моего желания ушла в это рукопожатие.
Однако моя холодность хранила меня от слухов: все считали меня девственницей, даже самые близкие, никто не подозревал, что я и мой жених переступили дальше, чем обсуждать, как два равных йофура (правителя), дела вскоре объединяемых наших земель. Но и это сослужило мне потом свою службу.
Вот так прошёл этот траурный год, и было объявлено уже, и началась подготовка к свадьбе, намеченной на Зимний Солнцеворот – лучшее время в году для свадеб и любых начинаний. Но… за два месяца до назначенного дня во фьорды Сонборга вошли ладьи разорителей с Востока. Эйнар с алаями отбили их нападение и отправились нагнать и наказать, чтобы неповадно было впредь.
Вот, когда я поверила, что злой рок преследует меня.
Накануне похода мы увиделись с Эйнаром. Год у власти изменил его, сделал взрослым, решительным, даже резким иногда, но ко мне он был по-прежнему добр и ласков, хотя возражений и сетований на новую разлуку и слышать не хотел.
И он вернулся из похода…
Прошло всего пять с половиной недель, но этого хватило ему, чтобы не только нагнать наглых разбойников и разбить их на их земле, но и… жениться там, на дочке местного конунга…
Он приехал ко мне тайно, чтобы поговорить. Этим, конечно, он выказал уважение, что не отвернулся равнодушно, не снизойдя до разговора с оставленной невестой и возлюбленной. Но было ли это уважение ко мне, как женщине, или всего лишь, как к линьялен дружественного йорда?
Я не верила никаким слухам и ничьим словам, пока он не прискакал с Гагаром в тот самый Охотничий хус, на границе наших йордов. Здесь, при свете факелов и жарко пылающей жаровни, тепла от которой, впрочем, мне совсем не хватало, из-за чего я сидела, кутаясь в мех чёрной лисицы близко-близко от огня, так, что лицо моё начало гореть, но, может быть, оно разгоралось от обиды и злости?
– Что это такое… ты говоришь?!.. – задыхаясь от непонимания и нахлынувшей в сердце боли, всё ещё не веря, всё ещё надеясь проснуться и понять, что всё это всего лишь кошмар, проговорила я. Но… в сердце втекала боль. Эта боль, переполнив моё сердце, вот-вот разорвёт его навсегда…
– Прости меня, Рангхильда, – тихо проговорил он, садясь напротив, дальше от железной чаши жаровни – он не мёрзнет, у Торбрандов горячая кровь.
– А свадьба?.. – я цеплялась за то, чего уже нет… Или не было никогда
– Будет свадьба в Сонборге, как была уже там, на Восточном берегу Нашего моря.
– Но как ты мог жениться на другой? На какой-то… славянке, не зная её, не любя? Как ты мог, если обещал мне?! – бессмысленно восклицала я, дрожа от холода и гнева и понимания, как глупы мои возражения сейчас.
– Я люблю её, Рангхильда. Я бы лгал душой и телом, если бы женился на тебе, – он не оправдывается, он даже не чувствовал себя виноватым?
– Ты любишь её?! – я почти задыхаюсь… – За что?! Неужели она прекраснее меня? – продолжаю я, будто пытаюсь уцепиться хотя бы за что-нибудь…
– Мало найдётся женщин, превосходящих тебя красотою, – холодно говорит Эйнар, качнув головой, и я почувствовала, как обесценилась моя красота, которой я так гордилась.
– Но я люблю тебя! – почти вскрикнула я.
Наконец, Эйнар посмотрел на меня.
– Разве ты меня любишь? – он так улыбнулся, что у меня похолодело внутри окончательно.
Он не верил в мою любовь и не верит, потому что он сам не любил меня, вот и не чувствовал, как я люблю его. Не мог этого почувствовать.
– Я беременная, Эйнар! – наконец выдохнула я свою правду в обмен на его.
Лицо его дрогнуло, улыбки не было больше.
После долгого молчания, Эйнар встал и подошёл, положил мне руку на плечо.
– Выходи замуж, Рангхильда.
Это… было уж как удар. Я задохнулась. Эйнар! Как ты можешь говорить такое мне?!
– Замуж?!.. Как ты можешь… Я ждала тебя столько лет!
– Разве я виноват в этом? Но… Видимо, Боги распорядились так. Горе было бы, если бы мы поженились… А теперь… Выходи замуж. Любой будет счастлив, взять тебя.
Моё сознание запылало.
– Любой… А ты взял ту, что сумела прикинуться, что любит тебя?!
Он покачал головой, чуть ли не с жалостью глядя на меня и произнёс очень тихо:
– Я это чувствую здесь, – он положил ладонь себе на сердце…
– Здесь… Что ты говоришь, Эйнар?! О чём?! – о чём он говорит? Чувствует её любовь в своей груди?.. Она опоила, околдовала, заворожила тебя, чем? Чем? Чем?! Проклятая колдунья…
Он смотрел на меня с грустным сожалением.
Вот этого… Вот этого взгляда, этой жалости я никогда не прощу ни ему, ни ей, ни его потомкам! Под этим взглядом появилась на свет новая Рангхильда. Рангхильда Орле (Змея).
Глава 1. Потери и поражения
Я смотрела в раскрытое окно на моего сына, который гонялся по двору за петухом, незадолго до этого важно вышагивавшим перед своими курами. Пятилетний ловкий и быстроногий мальчик легко сбил спесь с куриного предводителя, превратив его в мечущегося по траве дурака. Я улыбнулась этому зрелищу: мой маленький Сигурд был моя гордость, настоящее воплощение материнской мечты. Мальчик, которым, вероятно, хотела бы быть я сама…
Я взглянула на гонца, позволив ему говорить дальше. Он приехал ко мне с новостью, которой я ждала почти шесть лет. Дроттнинг (королева) Сонборга Лада, прозванная Рутеной, наконец-то умерла. И наконец-то Эйнар свободен от её проклятой липкой паутины, которой она опутала его и оторвала от меня.
Шесть лет без нескольких месяцев я делала всё, чтобы это произошло. Моя гро (знахарка) Лодинн готовила самые изысканные заговоры и яды, чтобы извести её, эту проклятую ведьму, так околдовавшую Эйнара, что он бросил меня. Меня, ту, что родила его сына, крепкого молодца и редкого умницу. Эйнар приезжал повидать его, когда умер их с Ладой второй ребёнок, их второй сын, не прожив и месяца, к смерти которого, как и к смерти первенца, приложила руку Лодинн. Вот тогда Эйнар вспомнил, что сын у него всё же есть.
Никогда не забуду тот день! Как я ждала Эйнара!..
… Свадьба Эйнара и Лады, которую тут прозвали Рутена, состоялась тогда, когда должна была быть наша с ним свадьба. Тогда я впервые и увидела её.
Высокая и тонкая, белокожая, огромные в пол-лица прозрачные глаза, казалось, всё время улыбались, длинные к вискам брови, русые волосы, разложенные на пробор и заплетённые в косы, выбивающиеся из них крупные локоны… На щеках вспыхивал жаркий румянец, когда звучали заздравные тосты, когда она смотрела на своего теперь мужа, моего Эйнара. Моего, моего, моего! На моего Эйнара чужая женщина смотрит как на собственность…
У меня запылал лоб.
То, как он смотрел на неё, мне и во сне не снилось… Как зажигались его глаза, какой свет исходит из них, как он улыбается, скользя по всем остальным невидящим взглядом. Он видит только её! Со мной он никогда не был таким…
Моё сердце больно сжалось и заныло, останавливаясь.
Если бы я могла силой взгляда послать стрелы в сердце этой иноземки, она лежала бы мёртвой уже в тот день и час.
На этой свадьбе и я была уже с мужем. Я вышла замуж за несколько недель до этого, почти сразу после нашего с Эйнаром свидания. Я выбрала сына верного алая моего отца, которого знала с детства. Ингвар был влюблён в меня, сколько я его помню, всю жизнь, мы росли вместе, вместе играли, он был рядом, когда умерли мои родители и когда я, мечтая об Эйнаре, ждала год за годом, он тоже не женился и тоже ждал. Ждал меня и только меня.
И когда мой любимый Эйнар так вероломно предал меня, я вспомнила об Ингваре. Поэтому его я и выбрала себе в мужья. И ему было безразлично, сгораю я от страсти в его объятиях или нет, его собственной ему хватало. Уже за это одно я была благодарна ему и полюбила его, вознаградить верного человека это тоже счастье. Иной, конечно, любовью, но, думаю, он будет счастлив и ею.
И вот приехал Эйнар через несколько лет, взглянуть на Сигурда. Ингвар, встречал его по-дружески и с подобающим сдержанным уважением.
Имя Сигурду по обычаю дал Ингвар, считавший себя его отцом и не имевший и тени сомнения в этом. Именно Ингвар представил Сигурда конунгу Сонборга.
Эйнар, взяв на руки сына, с тоской и тайной гордостью смотрел на сильного и крепкого малыша, светившего на него такими же яркими синими глазами, как у него самого. Сигурд тряхнул кудрявой белокурой головой, вырываясь из незнакомых ему рук. Эйнар отпустил его, провожая взглядом. Сколько грусти и боли были было в этом взгляде!
Мстительная радость поднялась во мне. Я ещё больше порадовалась себе – моя рука не щадит. Гро Лодинн искусна – второй сын Эйнара, родившийся, как и их с Ладой первенец, здоровым и сильным, умер, не прожив и двух месяцев.
Я удивлялась, до чего крепка сама его жена, эта проклятая славянка, ничего её не берёт, её верные знахарки, привезённые ею сюда с родины, видимо следят, но детей всё же упустили. Гро Лодинн хитра и умна – не быть тебе, Эйнар, счастливым отцом с ней.
Вот он твой сын – Сигурд! Твой первенец!
Эйнар посмотрел на меня:
– Хороший малыш, – сказал он, тоскуя. – Настоящий молодец.
А дальше мы втроём, я, линьялен Брандстана, Ингвар, мой муж, и конунг Сонборга Эйнар за трапезой говорили об общих делах в отношении окрестных йордов, вдруг оживившихся в последнее время в захвате приграничных земель и сёл.
Ингвар не мог быть конунгом, только линьялом, то есть просто моим мужем. Только кровь от крови конунга может стать конунгом. Или избранный алаями, если конунг умер, не оставив потомков.
Ингвар не был ни тем, ни другим. Но я знала, что для него это и не было целью – он не стремился к власти и не был честолюбцем никогда. Поэтому во всех этих переговорах йофуров он участвовал почти номинально, не спорил с нами. Так мы и жили, изредка встречались как соседи, обсуждая дела йордов, и не говорили о нас, о нашем сыне, мы были просто соседями, пока я возвращала мою жизнь к прежнему.
И вот соперница умерла!
Умерла, не оставив Эйнару сына, ибо и третьего их сына мы тоже извели. Но осталась дочь. Этой девчонке как-то удалось выжить, будто мать ей передала ей свою силу, оставила жить вместо себя.
Я рассеянно слушала, как гонец рассказывает, что в Сонборге все искренне горюют о Рутене. Что её так любили все, кто её знал, что сейчас никто не сдерживает горя.
Когда её успели полюбить? Когда и за что? Ведь не за красоту же. Красота – всего лишь обещание чего-то хорошего, которое притягивает людей. Должно было быть что-то посущественнее хорошеньких губок, щёчек и носика. Я вопросительно посмотрела на гонца.
– Да, госпожа Рангхильда, дроттнинг Лада была добра, – кивнул он. – Лечила людей, ни к чему и ни к кому не оставалась безразлична. Разбиралась с просьбами, помогала сиротам и вдовам. Конунг доверил ей и суд по мелким делам, где надо было, изучив все подробности, вынести верное и справедливое решение в соответствии с законами Сонборга.
– Ишь ты… законы Сонборга успела изучить… Так выходит, она неплохо справлялась, эта Рутена. Что же… была умна?
Гонец грустно кивнул головой. Очевидно, смерть дроттнинг Лады и для него горе. Но он приехал, чтобы позвать оказать честь и присутствовать на прощальной тризне по безвременно ушедшей Ладе Рутене.
Неужели я откажусь?! Конечно, я приеду и утешу моего Эйнара! Главное, что нет больше этой ведьмы. Людей лечила… настоящая ведьма.
Теперь Эйнар снова станет моим, он теперь-то, наконец, женится на мне, объединит наши йорды и будет великим конунгом свеев. Судьба Ингвара мало занимала меня – после убийства трёх младенцев, повинных только в том, что родила их Рутена, а не я, неужели, что-то могло остановить меня, чтобы женить Эйнара на себе?
О, это праздник моей души – эта тризна!
Белые и чёрные полотнища вывешены из окон всех построек, деревянных, как и в моём Брандстане. Но здесь есть строения в два и три этажа, тогда как у нас только дом конунга да дома нескольких приближённых алаев имели нижний этаж, подклеть. А здесь таких домов стало много. И терем конунга расстроился…
Я не была здесь со времени свадьбы Эйнара и Лады. И вижу, как город прирос и людьми и постройками. Он и до этого был самым большим и богатым городом Свеи, а за шесть прошедших лет стал чуть ли не в два раза больше.
Я слышала, что люди из соседних йордов едут, идут в Сонборг, из-за этого, кстати, многие конунги были недовольны и пошли бы ратью на Эйнара, если бы собрались вместе. Но пока Эйнар силён, пока его поддерживает Брандстан, никто не посмеет подняться против.
Но даже если бы Брандстан поддержал противников Сонборга, даже в этом случае все объединённые рати вряд ли смогли одолеть Сонборг.
Эйнар со своей Ладой оказались способными йофурами (правителями), усилили и до них, бывший мощным йордом, Сонборг. Это удивило меня, я не ожидала этого от них.
Я-то гордилась, как я хорошо справляюсь с управлением Брандстаном, но, оказывается, пока я всего лишь просто не дала развалиться моему йорду, ничего не приумножила, не построила нового.
Это открытие погрузило меня в размышления о том, что надо будет сделать мне в моём йорде…
И, когда чуть позже, я узнала, что была открыта школа, привезены грамотные переписчики книг и выучены новые учёные люди, в результате чего количество книг множилось. Книги становились доступны, а если учесть, что грамоте учили всех детей и некоторых взрослых, то и востребованы. И в школах учили не только рунам, но и латыни, и греческому, и славянскому языкам.
Я прониклась невольным уважением к славянам, приехавшим с Ладой и к ней самой. Я совсем не знаю её, мы были лишь представлены друг другу на их с Эйнаром свадьбе. Я и предполагать не могла в ней ничего, кроме красоты, очевидной для всех и того, что она проклятая шлюха, которая завлекла моего Эйнара… Так мне было легче мстить ей. Я не хотела и не хочу видеть в ней достойную женщину, хорошую дроттнинг.
А оказалось, что она знала не только свейский язык ещё до того, как встретила Эйнара, но и языки латинян и греков, а их не знал никто в Свее. Латиняне и греки жили в городе её отца. И это она снизошла до Эйнара, а не он оказал честь её отцу, женившись на его дочери. Потому, что владения её отца были велики и богаты, а в их городе стояли во множестве каменные дома, вода текла по трубам в эти дома, а нечистоты сливались не на улицы и в выгребные ямы, как у нас, а стекали по системе желобов и срытых труб и выводились далеко за город. Что отец её, князь Вышеслав принял Эйнара как гостя, признав, что набег его племянника на Свею, на Сонборг был наглой выходкой, достойной осуждения и наказания… Ничего этого я не знала. Ненависть, ревность и обида застилали мне глаза.
Это не значит, что я простила её и приняла бы её дружбу, что я пожалела, о том, что сделала с ней, убив её сыновей, но я хотя бы уважала теперь свою соперницу. И выбор Эйнара в её пользу был выигрышен, хотя со мной его йорд прирос бы моими землями, Брандстаном, но остался бы таким, каким были все йорды Свеи. А теперь Сонборг возвысился не только силой и богатством над всей Свеей, но и тем, чего раньше не было – просвещением…
Странно, что моя мать, тоже славянка не стала такой дроттнинг, как Лада. Или дело было не только в том, что она славянка? Или потому, что Вея, моя мать, была с других, юго-западных берегов нашего моря? Или вообще дело не в том, что она иноземка, а в том, какой была Лада?
Меня взяла зависть к уму и образованию, которыми обладала покойница Рутена. Ума и мне было не занимать, а образование…
Ничего, я наверстаю всё, чего я не успела в детстве!..
На Эйнара было невыносимо смотреть: он разом постарел и сейчас выглядел старше своего отца, конунга Магнуса, которому было сорок пять, когда я видела его в последний раз.
А Эйнар глядел сейчас чуть ли не шестидесятилетним. Он осунулся и поседел, глаза потухли и потемнели и загорались только, когда он смотрел на дочку, малышку Сигню, сидевшую на руках у Хубавы, мамки её матери, которая приехала с ней с её родины.
Кроме Хубавы, рядом с девочкой была и гро Ганна, которая так долго успешно оберегала Рутену от козней моей Лодинн, но её дальновидность так и не распространилась на старших детей, которых она не смогла уберечь. Или не думала, что найдутся люди, способные покуситься на их жизни. Могла бы после первой смерти скумекать, наивным и добрым место в капустных грядках, а не в теремах, так что сами виноваты…