Татьяна Волчяк
42-й градус. Проклятая
– Мимо шагай, отдыхаю я, не видишь?
– Нужна ты мне. На главную иду, там представление, говорят, будет, – отмахнулась она и заковыляла, горбом своим ко мне поворачиваясь.
И я время терять не стала, поспешила к дому. Вбежала к себе и в покрывало на лежанке стала шустро пожитки собирать. Платок мамин, лампу масляную, грифель, старую обувь, на всякий случай и шкуру с окна стянула. Все в узел связала. В корзину к картофелю и ягодам от Польки орех бросила, присыпки заживляющей, хлеба черного. Много не поместится, и воду надо как-то с собой взять. Чаша каменная, тяжелая, далеко с ней не уйду. Посмотрела на стеклянную склянку с кровью. Для чего она? Зачем она мне? И покоя не дает, что мама лгала мне все годы. Считала, что не пойму и не приму ее колдовские умения. Возможно, боялась открыться или нарочно скрывала. Опасалась за меня.
– Ты куда снова, за орехом? А что это у тебя? – зашла ко мне Шайка.
– Ничего! – Я быстро скрыла в корзине бутылек. – Ухожу подальше, хочу пройтись, может, там что будет, – солгала, не глядя. – Как Шмат?
– Уже лучше, спит пока, – улыбнулась соседка.
– Так, вот это себе оставь, – указала на излишки ореха и присыпки. – Я надолго, тебе пригодится. Мужу своему дважды в день ногу промывай и сверху сыпь заживляющей смесью.
– А чего так спешишь? Пойдем посмотрим, кого там стегать будут.
– Что? Ты о чем? – спросила я, осматривая комнату, в которой жили с мамой.
Угол посеченный с моими корявыми рисунками на камне. Цветочек, бабочка, лошадь выскоблена, похожа на игрушку от Мазника. Потеряла я ее давно, так и не нашли.
– Ну так от Киды я слышала, что поймали кого-то и пороть показательно будут. Интересно ведь.
Нет, нет и нет!
– Кого поймали? – схватила за плечо мамашу. – Кого, говорю?
– Да ты чего?! Не знаю я…
Тяжело вздохнула – набросилась на Шайку зря. Если бы Мазника поймали за помощь мне, то здесь бы уже все кому не лень были. Кида мимо прошла, тоже промолчала. Немного успокоившись, я обратилась к соседке:
– Шайка, дай мне свой бурдюк большой. Мне воды взять с собой. Вернусь – отдам.
– Как? А Шмат с чем на работу пойдет? Не, я не могу.
Вот гадина. Говорю же, каждый сам за себя, и эта туда же.
Я зажмурилась сильно, до белых пятен в глазах. Может, пошло оно все к магии в колдовское болото? Сдамся, и мучения мои прекратятся. Голову с плеч, и невзгод нет.
– Ладно, но, если что, я тебе не давала, – сказала Шайка. – Шмат очнется, о нем обязательно спросит. Он долго на него зарабатывал, камни стесывал, чтобы шкуру для него взять.
Я лишь кивнула – не все потеряно, похожу еще с головой на плечах.
Воду перелила из чаши в бурдюк. Около пяти литров вместилось. Отлично, буду экономить и пополнять по возможности. Закинула узел на плечи, в руку корзину взяла. Распрощалась с Шайкой.
Глава 3
Только вышла из дома, как вдалеке увидела толпу людей. Все поселение пятого градуса собралось, а впереди Кида ногами перебирает, почти бежит и на дом наш указывает.
Сердце мое остановилось на секунду и как давай вскачь бежать, будто сейчас выпрыгнет. За мной идут, тут и гадать не надо. Старая карга сдала меня и с радостью костями своими трусит. Значит, Мазника разговорили и плетью его стегали. В груди заболело, ком к горлу подкатил. Все в миг рухнуло к ногам, и в землю пустую надежды скрылись.
– Солька, – шикнули за спиной, и я обернулась. – Иди сюда, давай быстро! – поманила рукой Шайка.
– Я ухожу, – отмахнулась от мамаши и в растерянности стала озираться.
Думай! Думай, Соль, что делать. Как скрыться незаметно. Равнина, не спрячешься нигде. Может, за дом, там есть погреб, но и его проверят. К тому же замок ржавый черепаха навесила такой, что не сбить. Я сделала несколько шагов в сторону, остановилась. Затем вернулась и встала, точно дерево. Пошевелиться не могу, ноги окаменели, голова не соображает. Добегалась.
Меня за руку дернули. Шайка тащит за дом.
– Спрячу тебя, – говорит. – Только место это никому не разболтай. Мы со Шматом вырыли яму и схрон сделали.
О чем она щебетала, я не понимала. В голове сумятица и страх. Соображала туго. Почему в столице решение такое приняли? Не видят, что скоро нам всем конец настанет? Сживает нас со света мир наш больной. Сам не желает жить и нас с собой к нулевому пределу утаскивает.
– Залазь!
– Что?
– Залазь, говорю, – толкнула меня в спину соседка, и я повалилась в небольшой тайник.
Яма, выкопанная в земле, два на два метра. Заставлена коробами с припасами. Ну семейка – с сюрпризами! А все ходят плачутся, что детей кормить нечем. Чуть не побираются, выклянчивают лишний кусок, а у самих целый клад под землей. Шмат мужик запасливый оказался или это Шайка-кулема не такая дура, какой кажется? Я посмотрела на нее, не скрывая изумления.
– Не смотри так! У меня три рта маленьких! Нагнись и сиди тихо. Как все успокоится, сама тебе открою. Догадаться нетрудно, что за тобой идут.
Разговор был окончен. Соседка скрыла меня под каменной плитой. Послышался шум и шорох – присыпала землей, и наступила тишина. Давящая, невыносимо пугающая. Я присела, что-то зацепила, и оно упало, издав глухой стук. Не шуметь, надо не шуметь, сидеть смирно. Не выдать себя.
Сколько времени прошло, не знаю. В полной темноте минуты текли неправильным ходом, тянулись медленно либо скакали – не разберешь. Не отпускало меня непонимание всего происходящего. Есть ведь здравый смысл, он не должен исчезать, как человечность, которая ветшает, словно старое платье. Ожесточенность народа ясна и прибеднение Шайки понятно. Соседка запасы делает и прячет, каждый корешок и ягоду бережет. Откладывает на совсем скудные времена. А то, что скрывает, неудивительно, та же Кида быстро бы прикарманила ее запасы. А вот с заключением правления двадцатого градуса неясно. Я в колдовстве не замечена, писала как есть, а не всякую магическую дребедень. Раскладывала все по полочкам, не придерешься. А что про сорок второй градус сказала… Так это правильно. Если нет решения проблемы в наших краях, значит, необходимо искать дальше. В столице, как Клок говорил, поумнее меня люди. Начальники высокие и знатные. Так почему не видят выхода? Или не хотят видеть?
– Посмотрите там! Далеко не могла уйти, – надо мной раздались приглушенные голоса.
– Это ведьмина дочка, что ты от нее хочешь. Следы запутала и с глаз долой, – послышался голос Киды. – Говорила, надо было ее вместе с матерью закопать. А ты, индюк: «Я ее для себя сберегу». И что, сберег? Она нос воротит от каждого. Сжалились, а теперь что?
– Не болтай много, старуха.
Я зажала рот рукой. Голос Клока я не могла не узнать. Тварь! Твари! Меня закопать хотели! Для себя оставить? И действительно, он не раз предлагал сблизиться, однажды и вовсе попытался облапать да пощупать везде. Только я не далась. Хотел все это в утайке от жены делать. Я и пригрозила ему, чтоб руки не распускал. Толстая Марка, жена его, дочерью столичного главы является, тот и боится ее как огня и пылинки сдувает. А как же, взял ее в жены, чтобы иметь преимущества от двадцатого градуса. Нужно холить и лелеять ее, а то прикроется лавочка.
– Ищите лучше! – крикнул глава с рыком.
– Ищи, не ищи, сбежала она. Как будешь отчет держать перед тестем своим?
– Не твоего ума дело, черепаха!
– Мазника надо было давно приструнить, а то, сволочь, совсем слабину дал с Белянкой. Околдовала его ведьма, что даже дочь ее защищал. Сообщи куда надо, пусть продолжают искать девку.
Я пискнула и сильнее прижала ладонь к губам. По моей ноге ползло что-то склизкое, гладкое. Змея! Гадюка! Первые мысли – здесь и останусь, умру. Следом возня и писк мыши. Не шевелиться, только не шевелиться. Справа от меня шуршало, пищало и шипело. Сверху надо мной спор не утихал. Ничего не видно, хоть глаза выколи. Но спустя какое-то время борьба грызуна и гада ползучего стихла и сверху все смолкло.
Давно все ушли, а Шайка не приходила. Час, а возможно, и все три миновали. Когда в темноте сидишь одна, многое в голову лезет. Обдумываешь, вспоминаешь, пытаешься понять. Погружаешься в себя, ищешь выход, которого может и не быть. Где-то кем-то все уже предопределено. Разложены все дороги и причины, почему именно тебе достался этот путь. Ты живешь, пытаешься не сойти с колеи, брыкаешься, вытираешь слезы, горечь обид заталкиваешь в подвалы души. А когда останавливаешься – начинаешь доставать их, накручивать себя, загадки отгадывать, копошиться в них. Только вместо этого ненужного копания лучше действовать, вновь встать, идти по той дороге, которую тебе дали. Пусть она не выложена красивым камнем и шкурой мягкой не покрыта, но какая есть, она твоя.
Я подняла руки, надавила на плиту, пытаясь выбраться сама. Раз, два – без толку, трудно идет. Снова притихла, выжидаю. Ноги затекли, а в руках дрожь не прекращается. Дышать труднее становится, воздуха не хватает. Если Шайка не вернется, так и задохнусь здесь.
Руками встряхнула, кулаки сжала от злости. И со всей яростью надавила на плиту. На голову земля посыпалась, а я с радостью вдохнула свежего воздуха через образовавшуюся щелку. Еще чуть-чуть поднажала и отодвинула плиту, как раз чтобы выбраться.
Ветер поднялся сильный, я устояла на ногах и осмотрелась. Темно, ночь окутала пятый градус. Я оглянулась на дом за небольшим пригорком. В нескольких окнах свет. Все тихо, но Шайка так и не явилась. Что ж, спасибо ей, надеюсь, неприятностей у нее не возникло и она сейчас просто спит, уткнувшись в плечо Шмата.
Окольными путями я обошла наше поселение. Остановилась на возвышенности, глядя на измотанный и уснувший градус.
Я не пойду и не проверю, как там Мазник, остался жив или не сумел справиться с ранами от плети. Я Соль, неблагодарная девка. Мне несвойственны сожаление и доброта. Брошу всех и буду спасать свою шкуру. Мой ли это путь и куда приведет, посмотрим. Смахнув влагу с глаз, я развернулась и, не оборачиваясь, зашагала подальше от дороги. Лишние взгляды мне не нужны. Буду идти, пока не упаду. Затеряюсь, и однажды меня забудут, осяду на окраине и доживу свой век.
***
Почти месяц я шла и шла. Не отходила далеко от встречных поселений. Держалась близко, но на расстоянии. На ночь уходила вглубь пустырей и необжитых полей. Жара стояла невыносимая. Запас воды иссякал быстро. И раз за разом приходилось выходить к людям. По несколько часов наблюдала со стороны за жителями градусов и их повадками. Все только затем, чтобы выбрать того, кому дела нет до сплетен. Того, у кого есть вода. С провизией дело обстояло более-менее сносно, и я обменивала ее на воду. Вот и сейчас стою вдалеке и смотрю на пару домов восемнадцатого градуса. Выбираю более приятного местного.
Кто бы сказал, что я не смогу, что не зайду так далеко без сопровождения. Не выстою. Ха и еще раз ха! Уже почти у Северного придворья, совсем немного осталось. Только что там буду делать, так и не решила. Идти напролом к главе и задать вопрос в лоб: «Почему не ищите выхода?» Куда там! Меня сразу схватят и лишат головы. Никто разговаривать не станет.
– Так хромой дед или девчонка? – Я задумчиво смотрела на обоих.
Не вызывали они доверия, но и других подходящих не нашла. Пить хочется ужасно. Горло, наверно, трещинами покрылось, саднит от пыли и зноя. Порой за время скитаний не разговаривала по несколько дней. Не с кем было, так болтала сама с собой. Одиночество – та еще вещь неприятная. Вроде страшно выйти к людям, прячешься, а все равно к ним тянет, убогим. Посмотреть на живых, удостовериться, что не одна в этом умирающем мире.
Приблизилась к двери каменного дома. Занесла кулак и замерла. Нет, пойду к деду хромому, он старый. Если и предпримет какие действия, то от него нетрудно скрыться. Постучала к нему.
– Кого там на ночь глядя принесло?
– Открывай, меня послали за провизией. Надо пополнить запасы для пеших из столицы.
– Ходят, не спится. Совсем совесть потеряли. Обкрадывают добрых людей, – тут же донеслось из-за двери.
На трухлявом пороге появился старик. Худой, сгорбленный, с длинной седой бородой.
– Отец, вода нужна, – протянула я бурдюк Шмата.
– Эй, девчонка, что ли? – удивился тот. – Уже совсем эти в столице с ума сошли, раз девок телеги с провизией тянуть заставляют.
– Я просто посыльная. Держи, это орех земляной взамен прохладной водицы.
Специально не стала корзину и узел с собой тащить, спрятала за поселением. Если придется бежать, с поклажей быстро не выйдет.
– Хм… – Старик поджал тонкие губы, но бурдюк взял. Через минуту вернул и подал жестяной стакан с водой.
Я жеманничать не стала и залпом выпила предложенное. Вода с запахом ржавчины провалилась в желудок, немного охлаждая тело изнутри. Кажется, от меня повалил пар, кожа зашипела, голову повело, словно я опьянела лишь от одной воды.
– Легче стало? – спросил дед и в глаза странно заглядывает.
– Да, спасибо, – говорю, а у самой язык еле шевелится, глаза слипаются. – Ты… старый…
– Ну не ругайся, деточка, тебе ведь лучше, – и уже не мне: – Лишай, давай молодуху бери под руки и к Темному веди. Побольше за нее проси. И мех тоже, и кожу отделанную, у него есть, знаю.
Я облокотилась о косяк, пытаясь справиться с сонливостью. Ноги не слушаются, бегу, а они стоят на месте. Опоил дрянью. Меня под руки подхватили двое. Один выдернул бурдюк из руки и отпил из него, привязав после к своему поясу. Головой трясу, пытаюсь справиться с заторможенностью. Кричу, а изо рта лишь хрип и стон вырывается. Все понимаю, вижу, а тело не слушается. Спокойствие снаружи, а внутри страх накатывает волнами. В жар и холод бросает.
– Держи ты ее и тише. Давай через проулки, – шепнул один другому.
– Хороша попалась на этот раз! Смотри, Лишай, а? – хлопнули меня по ягодице. – Может, сами вначале, а, Лишай?
– Не, Темному покажем.
– Да чё Темному? Хоть раз свеженькую распробуем. Дай хоть пощупаю ее.
Я с ужасом слушала их разговор, металась в теле, а сделать ничего не выходило.
– Давай только быстро, – шикнул, видимо, главный из них.
Меня прислонили к холодной стене дома. Один удерживает за плечи, другой приподнял мою голову за подбородок. От толстых пальцев воняет стухшей крысой. Затошнило.
– Так себе на морду, но молоденькая, – ухмыльнулся мерзкий, потный и с большим носом мужик.
– Чё рассматриваешь, шустрей! – оскалился второй.
Голова моя повисла, отпустили, но принялись расстегивать пуговицы на платье. Одна, вторая, третья. Ругаю себя, так глупо попалась. Надо было к девчушке в дом стучать.
Ворот платья распахнули и до боли грудь сжали. Я захрипела, непослушной рукой пытаюсь смахнуть с себя грязные лапы. Цепляюсь ногтями, а сил нет, как жижа расхлябанная стекаю, зацепиться не могу. Руки плетьми падают. Голова кружится, понимание окружающего отсутствует напрочь.
– Тише ты… тише, не шуми, – ласково произнес урод с большим носом, а меня замутило сильнее.
Водица ржавая к горлу подошла, назад просится.
– Лишай, хороша как девка. Закажу ее себе сразу, как только Темный осмотрит.
– Давай пошли, хватит, идет кто-то.
– Сейчас, сейчас только проверю ее. Молодая совсем, может, и не было у нее никого, а? Тогда подороже обменяем.
Юбка вмиг задралась, а грубая ладонь прикоснулась к бедру и тут же отстранилась. Меня отпустили, и я стала заваливаться на землю. Упала, ударившись боком. Пытаюсь привстать на дрожащих руках и вновь падаю. В неведении лежу на земле в незнакомом переулке, а за спиной раздается неясный шум. Короткий визг, всхлип, бульканье, и вдруг все замерло, стихло. Обернуться, посмотреть бы, что там, а лучше встать и бежать, пока обо мне не вспомнили. Но ни того, ни другого сделать не выходит, безвольной куклой валяюсь.
В глазах стало мутнеть, чувствую, проваливаюсь в сон или смерть приходит. Хотя боли нет, только рука немного саднит и бок тянет.
Резкий перепад, меня вздернули на колени. Схватили за горло и засунули пальцы в рот. Я захрипела, и меня вырвало. Выпитая вода выходила со спазмами желудка. Все нутро запекло, выворачиваясь наружу. Я закашлялась. Пробило дрожью, стала покалывать каждая клеточка на коже. Словно сходило оцепенение и возвращалось владение телом. Стою на коленях, пошатываясь, глазами ищу насильников, а увидела удаляющуюся фигуру с накинутым на голову капюшоном. Необычная накидка, скрывает высокий силуэт с широкими плечами.
– Эй! – прохрипела я.
Незнакомец почти скрылся за углом дома, но обернулся на окрик. Лица не видно, все расплывается, лишь очертания высоких скул с легкой небритостью, а следом голос, глухой и надсадный, будто человек переболел воспалением связок.
– Уходи.
Глава 4
Как я выбралась из восемнадцатого? Только на упрямстве и злости. Злости на всех вообще и в частности на себя. За промах, за то, что поспешила, не проверила и понадеялась на доброту, которая если и осталась в мире, то такая неполная. Все и я тоже разучились завершать благие поступки. Шайка скрыла, но потом не пришла. Мазник рассказал, но поздно. Старый дед с бородой дал воды, но с отравой. А незнакомец убил местных насильников, а дальше справляйся сама. Бросил. Ушел. Но что так губит народ, что движет им? Почему катится все к нулевому пределу? Или так было всегда?
Даже спустя несколько минут в злосчастном переулке мое тело плохо слушалось, но ползти я могла. Перевернулась на живот и, отталкиваясь ногами, зашевелилась. Плечами, бедрами, руками – извивалась змеей и ползла. Пытаясь не обращать внимания на приторный запах крови и не смотреть на тех двоих, что еще недавно меня… Нет, я не хотела думать, что бы стало со мной, если бы незнакомец не помог, не перерезал бы глотки уродам. Но бурдюк я обязана была вернуть. Забрав обратно свое имущество, ткнула Лишая кулаком в бок. Но ему уже все равно. Глаза закатились и сердце не бьется. А вот меня, если не поспешу, ждет та же участь. Разбираться не будут. Вот трупы, а вот та, которая стала причиной смерти бравых местных.
Дрожащими руками я ощупала мертвеца, выудила из его кармана небольшой ржавый нож. В хозяйстве все пригодится. Обкрадывать мертвых, скажут, плохо, но мне не до суеверий. Выжить хочется и пожить тоже. Проклиная незнакомца, что оставил меня в таком положении, я переползла через Лишая и напоследок лягнула его в бок.
Что ж, поход за водой был непрост, но в итоге я с полным бурдюком, ножом и помятым видом вернулась к своей корзине. И упала замертво.
Проснулась я от жалящего солнца, что обжигало, не щадило, хотело добить невезучую путницу. Села, сделала пару глотков воды. Прислушалась к себе, к своим ощущениям. Тело ломит, ноги крутит, словно за день все градусы обежала, но с радостью поняла, что действие отравы закончилось. Снова могу управлять конечностями, а значит, пора уходить дальше. Но тут встал вопрос – куда?
Смысла идти в столицу нет, возвращаться к своим тоже. Да и свои ли там? Разве что Шайка. Да о судьбе Мазника узнать. Чуть больше месяца скитаюсь, молва не утихла обо мне. Два градуса назад видела объявление на стене о розыске колдуньи с моим описанием. Посмеялась тогда. «Из пятого градуса сбежала страшная, худая, с короткими черными волосами ведьма. Подозревается в использовании магических ритуалов для уничтожения человеческого рода. Всем быть бдительными! Похожих дев хватать и приводить к главе поселения».
Одной тяжело. Как бы я ни выпячивала грудь колесом, я устала. Очень. Долго не протяну, и порой хочется сдаться. Лечь прямо здесь, прикрыть глаза и не двигаться. Пусть солнце нещадно печет, сжигает кожу, высушивает душу, пока от обезвоживания не провалюсь в небытие. Там спокойно, нет борьбы за жизнь. Я снова села на землю, сделала еще глоток воды и сильно зажмурилась, до боли в голове и звона в ушах.
– А-а-а-а!.. – закричала с такой силой, на какую только была способна. Завыла от бессилия, разрывая связки, не успевая делать вдохи и выдохи. Заорала так, чтобы все услышали и сбежались к сумасшедшей ведьме и наконец помогли ей оставить этот мир.
Но нет, на истошный крик никто не придет, никто не услышит. Я открыла глаза и вздохнула. Вдруг в палящей дали мелькнул силуэт. Темное пятно удалялось от домов восемнадцатого градуса. И можно было подумать, человек просто идет своей дорогой. Только в той стороне пустота. Нет поселения, нет рек, нет кустарников. А это уже интересно.
Собралась я быстро. Бурдюк бросила в корзину, узел закинула на плечо и двинулась следом за удаляющейся точкой.
Я бежала, хотела нагнать того, кто шел неизвестно куда. Спешила так, что поклажа била по спине, от корзины на руке образовалась и жгла кожу красная полоса. В течение часа, не меньше, двигалась бодро, но темное пятно не приближалось. Все больше меня тяготила неуверенность от того, что вижу. Возможно, перегрелась на солнце и из-за нервной ночи у меня галлюцинации. С чего я взяла, что это человек? Да нет же, видно, хоть и плохо, точка движется. Бликами на палящем зное подрагивает. Я остановилась перевести дыхание на минуту и все обдумать. Вернуться успею, далеко не ушла, и запас воды имеется на два-три дня точно. Ладно, понаблюдаю еще немного, не будет же он идти весь день, на привал остановится, и ночь уже скоро. Подняла свои пожитки и пошла уже спокойным шагом, наблюдая за путником.
Сумерки в пустынной местности быстро перешли в ночь, скрыв цель моего наблюдения. Бросив затею отыскать в темноте человека, я рухнула на землю. Ноги гудят, спина, кажется, и вовсе не разогнется поутру. Выдохлась, без сил, но заставила себя протянуть руку и достать из корзины один клубень картофеля, что дал мне Мазник. Я их не трогала, берегла. Сейчас воды не вскипятить, не сварить, но наполнить желудок необходимо. Орех жевать нет сил, а ягоды Польки я давно съела. На вонючий черствый хлеб даже смотреть не хочется. Откусила твердый клубень прямо с кожурой. Сочный, немного вяжущий и хрустящий. Не совсем то, что вареный, конечно, но разнообразие в пище – это целый мир приятных впечатлений, которые сейчас очень кстати.
Уснула я быстро. Проглотила последний кусок картофеля и провалилась в сон, пока не стали появляться пугающие шорохи. Справа, затем слева в нескольких метрах легкий порыв ветра, чуть заметное колыхание воздуха. Возможно, зверь пришел полакомиться плотью, если бы животные существовали не только в загонах столицы. Это точно не змея, не мышь, слишком громко. Напряжение росло и звенело в воздухе. Я прислушивалась к малейшему звуку. Всматривалась в темноту. Мурашки побежали по коже, а следом сердце подскочило к горлу.
– Уходи… – прозвучало совсем близко.
Я подскакиваю на ноги, дневной свет слепит глаза, быстро прогоняя жуткий сон. Глаза забегали, выискивая черную точку. Только от увиденного вмиг подкосились ноги.
Мир вокруг меня дрожит, будто я стою на грани двух реальностей, где все известное и привычное исказилось и превратилось в кошмар. Безжизненная пустота простирается далеко, сталкивается с горизонтом и сливается с ним, разрывая связь с внешним миром.
– Этого не может быть! – Я схватилась за голову.
В страхе, который спазмами сжимает душу, осознаю, что я затерялась в самом мрачном уголке мира.
– Как? Где серая земля, где трещины в ней, где… – закричала, пропуская сквозь пальцы сухой черный песок, перемешанный с комками дерна. – Я сплю, еще сплю… – забормотала, зачерпывая вновь и вновь в ладони землю.
Воздух наполнен пронзительным холодом и одновременно обжигает горло. Отсутствие каких-либо звуков, даже звука падающих с ладоней песчинок не слышно, словно они летят в бездонную и безмолвную пропасть.
– Сорок второй градус…
Все было необъяснимо и страшно, пока я не решила выпить воды. И здесь наступил кромешный выворачивающий ужас, заполняющий все мое нутро. Моих вещей нигде нет! Паника завладела мной, я стала метаться, выискивая пропажу. Поддевая носком ботинка слои песка. Надеясь, что мои вещи замело жженными кристаллами. Ползала на коленях, разгребая руками колючие песчинки. Чихала, отплевывалась, тратила силы, и все напрасно. Пока не забралась на возвышенность и в нескольких шагах от себя не увидела торчащий из песка край своей корзины.
Радости не было предела! Откапала будто специально разбросанные кем-то вещи и с удовлетворением обнаружила все на своих местах. Бурдюк с водой, хоть и горячей, горсть орехов, два клубня картофеля и даже стеклянный бутылек, о котором я старалась не думать все это время. А сейчас в неясном, за гранью понимания порыве обняла стекло, словно и правда чумная девка. Ведьма, у которой в руках великая драгоценность – кровь матери, нечто родное и настолько важное, что отпустить его смерти подобно. Мне от собственных действий стало дурно, и я выпустила стекляшку из рук.
– Ты сходишь с ума, Солька. Лучше вставай и выбирайся отсюда, пока не поздно.
***
Третий день я бреду по черной земле, где время затвердело, остановилось, замерло. Третью ночь мне слышаться шорохи, но они только в моем воображении. Здесь нет никого. Здесь жизни нет. Мертвая земля, превратившаяся в жгучие дюны, век не знавшие дождя. Местами черный песок переходил в кроваво-бурый и осыпался слоями с нанесенных барханов, шевелился, перетекая под ветром, будто пытался разрастись сильнее, захватить как можно больше окрестностей и поглотить меня своим нутром. Будто ему не по нраву, что кто-то дышит с ним одним воздухом.
Сорок второй градус. Именно так рассказывали о нем. Именно в нем я оказалась, не понимая, каким образом. Пошла за темной точкой, мерещащейся у горизонта, и пропала.
Я провела иссохшим языком по губам, цепляясь за трещины и кривясь. Последняя капля воды была вчера днем, а вечером накануне – последний кусок вонючего хлеба, который застрял в сухом горле и не желал перевариваться.
Корзину я бросила несколько часов назад, только стеклянный бутылек и ржавый нож сунула в карман платья. Мысли о спасении меня уже не посещали. Смирилась с участью и просто шла, пока ноги идут. Двигала окаменевшими мышцами, не чувствуя боли. Просто шла, ожидая последнего шага, очень надеясь, что он скоро будет сделан. Я упаду, распластаюсь на горячей земле и больше не встану.
Хотела за сорок второй градус, но не судьба. Была наивна, мечтала, что все получится и я найду ответы. Как же сейчас это смешно. Я хрипло расхохоталась и все-таки упала. Растянулась рядом с кровавыми разводами жгучего песка. Палящий порыв ветра приблизил ко мне бордовые сгустки, и я прикрыла глаза, не желая больше бороться.
Время остановилось. Перед глазами стоит мама, смеется. В ладонях протягивает воду из реки, дает напиться. Брызгает мне в лицо и ласково шепчет:
– Ничего, все пройдет. Ты поспи, поспи…
– Я рада тебя видеть… – говорю ей, улыбаясь, и умиротворенно засыпаю.
Меня немного знобит – это душа покидает тело. Хотя откуда я знаю, как ощущается переход к нулевому пределу?
– Эй, давай просыпайся, надо попить, – слышу незнакомый и бодрый голос. – Ну… Давай… – меня трясут за плечи.
Напрягаюсь, чтобы открыть тяжелые веки. Получается не с первого раза, но я это делаю. Надо мной нависает и широко улыбается молодой мужчина.
– Ух, черноглазая какая, – смеется заразительно и поворачивает голову в сторону. – Слышишь, Ацур, глаза у нее цвета Черной горы.
Ему не отвечают, он вновь смотрит на меня. На его лицо падают светлые пряди волос. Вьются, закручиваются на концах в спиральки. Глаза светло-голубые, большие и чему-то радуются.
– Давай, привстань и попей, – протягивает мне что-то зеленое, сложенное трубочкой, подносит к губам, а оттуда вода капает.
Я набрасываюсь с жадностью. Хватаю незнакомца за руку, чтобы не забирал, пока пью.
Вкусная, холодная влага прокатывается по нёбу, льется в горло, и я чувствую, как шипят внутренности. Я покрываюсь испариной.
– Тихо. Не спеши, не все сразу, а то плохо станет, – смеется белобрысый парень.
Откидываю голову и прикрываю глаза. Думать не хочется, как и двигаться, лишь прислушиваюсь к необычным звукам. Рядом жужжит и шелестит, словно кругом раскидали много бумаги. Слышится звук бурлящей реки. Странно, дождь еще не скоро, но и жары не чувствуется, будто в тени дома лежу. И воздух такой, не передать, какой вкусный. Делаю глубокий вдох и захлебываюсь разными ароматами, мне неизвестными.
– Ну ты даешь! Зачем пошла через про́клятое место, черноглазая? – задает вопрос незнакомец, а я начинаю вспоминать свое путешествие.
– Я перегнула нулевой предел? Да? – боюсь открыть глаза и увидеть, как здесь все устроено.
Парень засмеялся:
– Рано тебе еще туда. Как тебя зовут?
Приятный у него голос, и я выдаю все те прозвища, какими меня наградили в пятом градусе:
– Солька, Соль, чумная, ведьма. По-разному называли, выбирай любое, – и улыбаюсь, сама не понимая чему.
Открываю глаза, и дыхание останавливается. Голубое небо и огромные, густые кроны деревьев с разлапистыми ветвями. Секунда, и я подскакиваю на ноги. Сердце колотится от открывшейся картины.
– Лес? – несмело шепчу и уже во все горло: – Лес! Живой!
Кручу головой, желая рассмотреть все быстрее и подробнее. Прикасаюсь к коре ближайшего дерева. Шершавая, с глубокими бороздами и настоящая. Бросаю взгляд на землю. Стою босыми ногами на зеленой траве, а меня пробирает дрожь от ощущений. Я точно умерла и попала… А куда я попала? Не успеваю подумать, как голова начинает кружиться, и я теряю равновесие. Начинаю заваливаться и как дура радуюсь, что падаю на траву, а то, что падаю, это такая ерунда.
– Эй, эй, аккуратнее, – слышу озабоченный голос парня. – Ты чего?
– Передышала свежим воздухом, – слышу незнакомый голос. – Отойдет, – бросает грубо.
– Ацур, ты уверен? Она, кажется, без сознания, может, ее в деревню отвести и показать Камиле?
– Нет! – возражает упрямый и хриплый голос. – Не надо было ее подбирать, такая же, как и все они, – зло выругался неизвестный, пока я пыталась усмирить кружащуюся землю и окончательно не лишиться чувств.
