Татьяна Владимировна Перели
На юг. История семьи
Часть пятая
Южно-Енисейск
Южно-Енисейск появился как золоторудный прииск, поселок золотодобытчиков. Драги, плавучие комбинаты, перемывали золото. Золото добывали, промывали, отправляли. Охрана была, будь здоров. Золото в мешках возили, и преступность, конечно, была высокой. Золотодобытчики много получали, в народе говорили, что они «бархатные портянки носят».
Посёлок был очень красивым, и летом, и зимой. При въезде со стороны Мотыгино открывалась панорама. Горы как бы раздвигались, образуя широкую пойму. Сверху, если заберёшься, видно весь посёлок. Сама природа позаботилась подготовить место для постройки посёлка. Дороги в центре были выложены плитами, а по окраинам грунтовка и грязь. Тротуары выстилали досками.
На фото: слева Алексей, Шура. Южно-Енисейск
Жёлтая и мутная от постоянного перемывания породы река Удерей делила посёлок на две части – «больничный», жители которой работали в больнице, и «прииск», где жили золотодобытчики, оттуда на драгу людей возили. Ещё был «кулацкий посёлок» для богатых «кулаков» и начальства. В самом центре возвышалась техснабовская горка, которая драгам оказалась «не по зубам». На горке росла естественная прекрасная сосновая роща, которая, скорее всего, растёт и по сей день. А ещё там был висячий пешеходный мост.
Жители в Южно-Енисейске появлялись разными путями. Бунтари-крестьяне убегали от ига помещиков, кого-то власти ссылали подальше, больше по сфабрикованным делам, кто-то по распределению после учебных заведений и так далее. У всех были поначалу разные судьбы, и собрался этот «интернационал» со всех республик Советского Союза. Большинство из них были умными, интеллигентными людьми с высшим образованием.
Многие были не выездные. Люди не падали духом, как-то умудрялись себе цивилизацию устроить. Эти отдалённые, суровые края объединяли людей, там иначе не выживешь. Здесь все знали друг друга в лицо, а работа и праздники ещё больше сплачивали людей. Материальные блага не особо интересовали, недвижимости своей не заводили, да и незачем. Большая часть жителей всё-таки рано или поздно собирались вернуться на родину. Или, к старости, в края потеплее.
«Приехал просто так, не по этапу»… Сколько их было «не по этапу» – молодых и энергичных…
На новом месте
После гостиницы поселили Шуру с Алёшей в наспех сбитый, непонятно из чего собранный, махонький домик. Домик был нежилой, пришлось Алёше его латать на скорую руку. Подвезли им сырых дров, прямо с лесосеки. Из вещей только то, что с собой прихватить удалось. Но, выжили, им не привыкать. На фронте хуже было. Сергей Петрович пообещал, что поживут они в этом домике недолго, а потом одна семья будет уезжать, и супруги переедут.
Шуре сразу работу предложили, медсестрой в детдом, в котором было около десяти детишек. В детдоме привязался к Шуре мальчишка-цыганёнок, Серёжа. Шуру мамой называл. Позже взяли его в семью, а он там ночи напролёт орал – мама, мама, мама… Три дня пробыл, собрали они его и обратно в детдом вернули. Шура недолго проработала в детдоме, но судьба ещё не раз сведёт маму Шуру и Серёжу.
Дом Буриловых стоял рядом с больницей, окна операционной глядели прямо в их огород. Алёша работал рентгенологом, снимки делал. Позже и Шура тоже перешла работать в больницу операционной сестрой. Обоих вызывали в любое время суток. За работу им всегда одни благодарности были.
Купили порося, она огулялась. Принесла двенадцать поросяток, а держать их негде. Выкопали окоп, сделали накат, двери, так поросята там и росли. Раскармливали их хлебом, брали по двенадцать буханок за раз. Летом крапиву секли. Выходились поросятки.
Буриловы очень сдружились с Сергеем Петровичем и его женой, тоже ссыльной из-под Москвы, еврейкой Серафимой Ивановной. Серафима сама и резала, и готовила поросяток. Ладно жили, дружно. Брали в магазине ящики, и сало Алёшиной маме с сёстрами отправляли в Зиму, посылки имели ограничение по весу в восемь килограмм.
Наташа с Володей пошли в Зиме в школу. Дети носили октябрятские звёздочки из картона, обшитого красной тканью.
На фото: Наташа под учительницей справа, с пришитой звёздочкой, 1 класс, 1959г., Зима
Позже появились железные звёздочки с маленьким Ульяновым-Лениным, нарисованным жёлтым. Тёмную невзрачную форму разбавляли белые воротнички и манжеты, которые шили или вязали сами. Наташа ходила в школу в красивых красных туфельках. Её всегда хвалили, что она не наступала в грязь и аккуратно обходила лужи. А её тетрадку с аккуратными крючочками однажды даже пустили по рядам, как образцовую.
Когда Наташа первый класс окончила, а Володя третий, забрали родители детей к себе. К тому времени у Буриловых уже была хорошая квартира.
Квартиру дали в доме на две семьи. Шуре с Алёшей ничего не давалось легко, а тут им пришлось повозиться ещё похлеще. Дом перебелили, переправили всё на свете. В наследство от прежних жильцов достались им огромные клопы. Но где наша не пропадала – от клопов избавились ловко и быстро. Сначала побелили всё, все щелочки позамазали. Кровати повыбрасывали. Обработали керосином всё, как следует. Главврач Канделаки дал им матрасы, одеяла, подушки, всем обеспечил. Такой хороший мужик был, грузин. Обработали керосином новые кровати. В мороз переезжали, а морозы там до минус 60. Выставили всё хозяйство на улицу. Потом брали железные банки, наливали в них керосин, и все ножки мебели ставили в банки с керосином. Больше ни одна букашка не пробралась.
– Вот так, очень легко, вывели клопов, – делится со мной лайфхаком бабушка Шура. – Не знаю, как люди жили с клопами. Балки были грибком покрыты. Всё обработали, навели порядок.
Туалет на улице был, у каждой семьи свой. Под окнами палисадник.
Больница
Больница и коллектив им понравились, поэтому, собственно, и решили остаться. А больница в Южно-Енисейске была и на самом деле великолепная – огромнейший комплекс. Стационар, амбулатория, детское отделение, роддом, инфекционное отделение – всё это располагалось в отдельных добротных деревянных зданиях. При больнице была большая прачечная, общая на все отделения кухня, гараж с двумя машинами, конный двор на семь лошадей, отдельно контора.
Больница обслуживала не только жителей Южно-Енисейска, но и жителей других приисков (Ишимба, Кировск, Мамон, Копьёвск, Шаарган, Партизанский, Переходный). Больничный посёлок располагался на левом берегу реки Удерей. Рядом с больницей находились дома для персонала и район новостроек для рабочих прииска. Коллектив больницы был дружный и большой, человек пятдесят-шестьдесят. Из ссыльных медиков были врачи Бухгольц и Канделаки, акушерка Хорькова Вера Владимировна. Специалисты с большой буквы. Бухгольц уехал чуть раньше, чем они приехали туда, поэтому не имели счастья личного общения, зато похвал в его адрес от населения слышали много. А вот с Канделаки Буриловы имели честь дружить четыре года, до освобождения и отъезда на родину в Грузию. Это был обаятельный и умный во всех отношениях человек. Почти всех, кто моложе, его ласково называл «дэточка», грузинский акцент не скрывал.
Канделаки. «Дело врачей»
Главврач Сергей Петрович Канделаки был кремлевским врачом, и был сослан в Сибирь по «делу врачей» – громкому уголовному делу против группы врачей, обвиняемых в заговоре и убийстве ряда советских лидеров. Кампания приняла общесоюзный характер, и закончилась после смерти Сталина. Позже все арестованные по «делу врачей» были освобождены, восстановлены на работе и полностью реабилитированы.
Чтобы его семью не сослали вместе с ним, жене Сергея Петровича пришлось отказаться от мужа, так они решили. Его жена, дочь и сын остались в Москве. В Сибири он женился на ссыльной еврейке Серафиме, немецкой переводчице, которую сослали за то, что она была немецкой переводчицей. Так советская власть играла человеческими судьбами. Серафима была намного моложе него, грамотная и весёлая девушка.
Всю ссылку Серафима Ивановна была с ним рядом и работала фельдшером. В 1963 году его реабилитировали, и они уехали в город Мцхета, недалеко от Тбилиси, в живописном месте, где сливаются две реки, Арагви и Кура. «Там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагви и Куры…» – писал Лермонтов. Уникальность этого места в том, что Арагви – кристально чистая река бирюзового цвета, Кура – коричнево-глинистая. Место, где они встречаются – словно живая картина, на которой художник смешивает краски.
Сергей Петрович и Серафима поселились в его родовом доме на горе, с садом и винным погребом. А как он красиво умел принять гостей! Много позже, он пригласит Буриловых в гости, и они приедут. Пока Серафима на машине будет их встречать из аэропорта, он, уже старенький, оденет полосатую одежду «заключенных», взберётся на гору, и будет торжественно встречать своих старых друзей с импровизированным флагом.
…Подъезжают они на машине, смотрят – стоит на горе человек в полосатой робе и шапочке, и размахивает красным флагом. Серафима сама чуть не упала он неожиданности – господи, что это будет. Пришли домой, не успели дверь открыть – повсюду в воздухе пух и перо.
– Что ты наделал?! – ахнула Серафима.
– Но у тебя же нет ничего красного, что мне оставалось делать? – оправдывается радушный хозяин.
Распорол он красную наволочку, целая комната пуха, собака вся в пуху, это надо было только видеть. А дом хороший, большой. Сергей Петрович меняет тему:
– Серафима, неси бокалы в подвал.
– Зачем? – удивляется Шура.
– Такой у нас закон, пока гостей в подвале не напоим, в дом не впустим.
Женщины не пили конечно, совсем чуть-чуть. Долго ещё пух собирали. Смеялись. Серафима ему – ну о чём ты думал!
– Вот это было время, очень хорошее, – вспоминает бабушка Шура.
На фото: Алёша, Шура, Сергей Петрович Кандрелаки, Серафима. Г. Мцхета, 1964
Поселковая жизнь
В Южно-Енисейске все были при делах. Одни работали в лесу, заготавливая лес для нужд посёлка, дрова для драг, драги тогда были паровые. Другие работали на драгах. Летом мыли золото, а зимой занимались ремонтами. ЦММ, центральные механические мастерские, работали круглый год. В свободное время люди отдыхали, но больше занимались своим подсобным хозяйством. У всех были огороды, многие держали скот. Буриловы, имея глубокие крестьянские корни, тоже не могли отказать себе в этом «удовольствии».
Денег было в достатке. Буриловы за всю свою жизнь ни копейки не попросили взаймы. Всегда помогали матерям. Как получка, Шура на почту, отправляет денежный перевод, и туда, и туда. С хозяйства и огорода ничего не продавали, все оставляли себе на зиму. Оставляли деньги себе на хлеб, на сахар, на продукты. Алёша не пил. Только в праздники, в компании. Иной раз хочет выпить, идёт на улицу, и первого попавшего зовёт – идем выпьем, а то мне не с кем. Нормальный человек не пойдет конечно, только тот, кто «за воротник закладывает». Приведёт кого-то – «ты нам закуски не ставь, дай нам луковицу и хлеба кусок».
Во дворе дома они сажали высоченные георгины разных сортов, на зиму выкапывали и хранили клубни в подвале. Французская сирень была, пахла на двести метров. Они обожали цветы, в то время как никто особо цветами в деревне не занимался. А им всё надо было. Во дворе дома они сделали уютную беседку. Из деревянных реек каркас восьмиугольной формы, расширяющейся кверху, и конусообразная крыша. Натянули бечевку, принесли из леса хмель, подсадили его под беседкой, и со временем каркас затянуло живое зелёное полотно.
На фото: беседка в начале и позже, оплетённая хмелем.
На зиму делали заготовки. Картошку хранили в подполье. Ягоды замораживали на зиму – клюкву, бруснику. Морс делали – ягоду надавят, процедят, кипяточком зальют. Ездили на машинах за грибами-ягодами, вёдрами привозили. Завезут их в лес машиной – они по лесу расходятся, потом собираются. Прямо возле дома росла голубика и черника. Грибы с картошкой жарили. Варенье варили. Творог ели с вареньем и сметаной. Нечего кушать – три стакана молока с хлебом и вареньем, и сыт. На веранде бочка с квашеной капустой стояла, зимой она замерзала, и капусту рубили топором. Нарубишь, занесёшь в дом, она вкусная такая! Пельмени зимой лепили и морозили. Животных хлебом кормили, включая корову. Чтоб корову купить, тринадцатилетний Володя ходил за семьдесят километров. Вечерами, если корова не являлась домой, Наташа с подружкой ходили её искать.
Самая большая трудность заключалась в заготовке сена. Поймы речек были изгажены драгами, вот и приходилось забираться бог знает куда, чтобы накосить, высушить, собрать и вывезти сено. За Буриловыми была закреплена небольшая поляна, где находился раньше прииск Калифорния, чуть больше на Шааргане, приходилось даже на Удоронге косить. А сена надо было много, ведь скот пасся только три летних месяца. Удивительно, как человеку на всё времени хватало. Рано утром будил Алёша Володю, на мотоцикл и вперед, сено косить. Мотоцикл у Алёши мощный был, ИЖ-49. Алёша даже участвовал в соревнованиях, и заработал второе место.
Сена заготавливали всегда очень много, зима длинная, девять месяцев, а лето короткое. У Буриловых было два покоса. Один покос за четырнадцать километров, а второй за тридцать два. Косить сено ездили на мотоцикле. Вова с отцом косили, Наташа сгребала сено. Однажды на покосе сделали девять огромных копен. Торопились до дождя, едва успели. А всё их сено кто-то умышленно сжёг, на мокрой земле остались следы от мотоцикла от копны к копне.
Кроме основной работы в больнице Алексей проводил общественную работу в посёлке, был активистом, писал статьи в районную газету, где часто критиковал некоторых чиновников, не взирая на ранги. Не раз его приглашали на работу в райком партии в Мотыгино вторым секретарём, но его никогда не интересовала карьера. Он был влюблен в медицину. Ему всегда хотелось жить и общаться с простыми людьми. Конечно, не всем нравилась его общественная деятельность, примером тому может служить подло сожжённое сено, но сдаваться он не собирался.
На фото: Алексей на собрании
Иногда позволял себе поездки к родным и друзьям.
Стихи разучивал, со сцены декламировал. Обожал Есенина.
***
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ…
***
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне…
***
Люди часто говорили Буриловым – «нас сюда сослали, мы не можем выехать. А вы-то зачем сюда приехали?» А Алексей романтик был. Ещё он считал, что в Сибири для его лёгких хороший климат.
Шура с Алёшей всегда были вместе – в работе, в гостях, на вечеринках, в лес ходили, на лыжи. Алексей был активный, разговорчивый, а она тихая и скромная.
Ходили в тайгу за рыбой туда, где тунгусы живут, очень далеко. Ездили на реку Мамон на ночную рыбалку. Называлось это «лучить рыбу». Рыба спит, её факелом освещали и острогой, вилкой такой большой, кололи. Хариусы отличные ловились.
Школа
В самом центре посёлка располагалась школа. Школа состояла из трёх основных одноэтажных корпусов. Надо сказать, очень удобная и тёплая. Первый корпус для начальных классов. Второй – основной, с классами, кабинетами физики и химии, учительской, директорской и большим залом, где проводились общешкольные линейки. Третий корпус с учебными классами и пристроенным спортзалом.
Ещё был корпус «старый интернат», где располагались столярная и слесарная мастерские для уроков труда, и прекрасно оборудованный кабинет автодела, где старшеклассники проходили производственное обучение по профессии шофёр третьего класса. Девочек учили профессии воспитателей дошкольных заведений. В этом же здании был гараж с двумя учебными машинами ГАЗ-51. При школе был двухэтажный интернат, где жили ученики с соседних приисков. Даже тунгусы детей привозили со своих факторий. В общем школа была большая, не менее трёх выпускных классов. Хорошо спонсировал её Ангарский золото-сурьмяный комбинат (АЗСК), управление которого до 1966 года находилось в Южно-Енисейске. А главное, в школе были замечательные педагоги, такие как Яковлев М.Д., Брюханова Е.А., Загибалова М.М., Гожев И.Н., Мыцик К.И., Зайцевская Г.К., Рассадин Н.П., Убетр Ф.Н., Метельский В.Г., Петрова Р.С. и другие.
Володя с Наташей ходили в школу из «больничного» поселка, путь был неблизкий. Путь в школу лежал через лесок и висячий мостик над рекой Удерей. Для машин был другой мост, в стороне. По дороге в школу дети любили раскачиваться на этом мостике, вверх-вниз. Дети учились хорошие, очень порядочные, несмотря на то, что было много ссыльных. Вообще, люди были культурные и образованные, разъехались впоследствии по всему Союзу. Новых ссыльных уже не посылали, но те, кто там были, продолжали тянуть свой срок.
На фото: Володя посередине и Наташа слева снизу
Во втором классе повадился как-то за девчонками мальчик следить и подглядывать, как они в кустики ходят. Отловили его девчушки, и решили проучить. Да как надавили шарфом, у того аж кровь из носу пошла. С тех пор привязчивому хулиганчику неповадно было.
Дети из соседних сёл жили при школе в интернате. Были и отличники, и вообще дети хорошо учились. Некоторые родители выкручивались, как могли. Приходит со школы один ребёнок, переодевается, следующий одевается в его вещи и идет в школу. Наташа, как и все девочки, училась кройке и шитью. Немецкий язык преподавал поляк, и часто после уроков оставлял детей учиться. Сам уйдёт, и сиди, жди его. Вова не любил его.
У одноклассника Вовки Соседова мама работала в пекарне. Вовка приносил на перемене горячий хлеб, и раздавал друзьям. На уроках дети ему записки писали: «Соседушко, дай хлебушко». На переменах дети играли в настольный теннис в просторном коридоре. Одноклассник Витя Крамер, немец, частенько плохо себя вёл на уроках. Когда его выгоняли из класса, он возвращался, вежливо стучал и спрашивал учителя:
– Можно я возьму ракетку?
– Бери, – раздраженно говорил учитель.
Через какое-то время снова стук в дверь:
– Можно я возьму Соседова?
– Забирай его и уходи, – терял терпение учитель.
Соседов вставал, и одноклассники шли играть в теннис.
…Через много лет, в 2011-м, когда Вова посещал родные края, он останавливался у друга детства Вити Крамера.
Из детского
С самого детства Володя лазил под машины. В больнице шофер был, машина как заглохнет, шофер просит – Алексей Алексеич, дай мне Володю – я не подлезу под машину, а он раза два крутанет гайку. Так и крутил гайки, что в дальнейшем переросло в дело его жизни.
Отвалы и разрезы породы образовывали озерки, куда дети ходили купаться. Там, в отличие от мутной реки, было чисто и зелено.
На горке за больницей было кладбище, мимо дома Буриловых регулярно провозили покойников, и дети к этому привыкли. Но тут у Наташиной подружки умер папа, дети пошли на похороны, и тогда они впервые поняли, что люди смертны. Второклассница Наташа сильно плакала от осознания того, что и папа, и мама, и все-все умрут, и жизнь так грустно устроена. Взрослые её успокаивали, что это будет ещё очень нескоро.
Шура на работе дежурила сутками. Дома огород, корова, хозяйство, всегда много работы. В обязанности Наташи входило мыть посуду и пол. Однажды не успела она помыть пол после школы, приходит мама, молча хватает тряпку. Наташа у неё хочет забрать тряпку, но та уже не отдаёт. Шура воспитывала без слов, собственным примером, что делать всё надо вовремя.
Новые друзья Плотко
В общем, жизнь в который раз была налажена. В 1964 Буриловы провожают Сергея Петровича Канделаки с Серафимой на родину. На его место приезжает Плотко Михаил Илларионович с семьёй и девятимесячным малышом. Буриловы отдают им свою хорошую квартиру на полдома, в которой всё сделали, а сами переезжают в старый дом. Старый дом был намного хуже, но там было одно преимущество – там была возможность держать корову. Алексей снова латал прогнивший пол – вытесывал доски и вставлял заплатки.
С семьёй Плотко Буриловы тоже очень сдружились.
Плотко были очень красивой парой. Михаил Илларионович – высокий видный мужчина с вьющимися волосами, Марья Прокопьевна – красивейшая женщина, черненькая, на щеках ямочки, в глазах чёртики.
На фото: вторая слева Шура, третий Михаил Илларионович Плотко, справа Алексей, снизу Марья Прокопьевна
Михаил Илларионович был очень хорошим хирургом и требовательным главврачом. Марья Прокопьевна – врач-гинеколог. Сына Сашей звали. Дети росли вместе. Когда операция шла, дети подходили под окна, посмотреть, как идёт операция. Конечно, они ничего не видели, только врачей. Медсестра Шура подавала инструменты, готовила автоклав, и тщательно стерилизовала инструменты. Больные очень хорошо о ней отзывались. Учительница труда всегда говорила Наташе – какая у тебя хорошая мама!
На фото: слева Шура, на операции
Когда нужны были сложные операции, прилетали нейрохирурги, другие специалисты. Сообщение было больше по воздуху. Чуть что, Шура готовит операционную. Очень добросовестно она выхаживала больных. Выходишь кого-то, а они потом приезжают, благодарят, гостинцы везут, ночуют, если издалека. Красиво жили Шура с Алексеем, всегда с народом, с уважением. Люди помогали друг другу, не ругались, поддерживали, шутили.
– Я чувствовала себя нужной людям, и это самое большое счастье, – вспоминает бабушка Шура. Это очень важные слова, я считаю.
Плотко забрал Шуру к себе в операционную. Шура молчит, что она без образования, ведь опыта она уже набралась. Потом Михаил Илларионович организовал курсы медсестер, и тогда уже Шура ему призналась. Он сказал, что и не подумал бы, что она без образования. Он ей полностью доверял. Потом были двухгодичные вечерние курсы, пять дней в неделю, которые закончило много медсестёр. До сих пор Шура хранит документы об образовании и зачётку.
Как придут к ним Плотко в гости – ребёнок их, Саша, лезет на руки, обнимает, целует, такой хороший мальчик был. Потом второй ребёнок у Плотко появился, Андрюша. Алексея они называли папой Лёшей, а Шуру мамой. Лет через пятьдесят Саша Плотко приедет через полмира и навестит свою «маму Шуру».
Когда Буриловы ездили в Грузию к своим дорогим друзьям Канделаки, они брали с собой своих новых друзей Плотко.
– Это были чудесные годы, – вспоминает бабушка Шура, – Я могла себе уже шубу купить.
В 1962 году (вот это память!), в какой-то поездке, Марья Прокопьевна говорит Шуре – такая хорошая шубка, тебе будет очень хорошо, купи. Шура купила. Шуба кротовая, красивая такая.
Стояли у Шуры дома на полке бутылки, в одной из них перекись водорода. Алёша с Михаилом Илларионовичем были дома вдвоём, и кто догадался наливать из той бутылки, осталось тайной. Чокнулись, выпили, да как пошла у них пена со рта! Они стоят на крылечке с перилами, пеной заливают всё вокруг. Володя школьник был, класс седьмой, видел всё, но боялся показаться им на глаза. Потом уже воды они напились, ходят и друг на дружку пальцами показывают.
– Что вы друг на друга пальцами показываете? – спрашивает Шура.
– А что ты там в бутылке оставила?
– Я там никогда ничего не оставляю. Там стояли медикаменты, и бутылка с перекисью.
– Перекись мы и выпили, – сконфузились мужики.
– Мама, если бы ты это всё видела, ты бы обсмеялась, – подал голос Володя.
Плотко любил немножко выпить, но только когда нет работы и других дел:
– Папа Лёша, пойдём выпьем!
А Марья Прокопьевна терпеть не могла, когда он выпьет:
– Папа Лёша, не спаивай!
– А я не спаиваю, он предлагает, а я не могу отказать. Как я главному откажу, – отшучивается Алёша.
Чуть что, в больнице немного спирту брали. А спирт был на учёте, отвечать Шуре надо было за спирт.
Надо отметить, что хорошие друзья Плотко и Буриловы общались «на вы». Плотко уважительно и мило называли их «папа Лёша» и «мама Шура». Буриловы, несмотря на то, что Плотко намного моложе, обращались к ним по имени-отчеству: Марья Прокопьевна, Михаил Илларионович. «А как же, мы же сначала по работе общались, а они выше нас по должности» – поясняет бабушка Шура. Иногда по-домашнему было – «мама Муся, папа Миша». Дети в то время всегда обращались к родителям тоже «на вы».
На фото: В верхнем ряду слева Шура и Марья Прокопьевна, в нижнем ряду справа Наташа
