Татьяна Веденская
Рыцарь нашего времени

И потом, в какой-то момент она вдруг перестала огрызаться и ершиться, а стала смотреть вдаль глазами перепуганного котенка. Да уж, вечно я найду приключения на свою голову. Решаю одну проблему – получаю две. В общем, прав Дима Кара, хоть он и сволочь… Доведут меня бабы и кабаки. До этого. До цугундера.

Глава 3
«Текильный брат»

Строго говоря, никакой сиротой Ирина Волхова не была. В теплом, уютном, почти что не изменившемся с дореволюционных времен купеческом Таганроге у нее остались и мама, и папа – полный комплект. Мама – Степанида Ивановна Волхова – до сих пор работала контролером в автопарке, где папа Ирины – Алексей Иванович Волхов – сорок лет отработал водителем автобуса, а теперь счастливо пребывал на пенсии. Имелась двухкомнатная квартира в трехэтажном доме, имелась также дачка недалеко от моря, маленький, перекосившийся от долгих соленых лет сарайчик.

Все было нормальным и таким, как у всех. И все же… Все – да не все. Ирина проживала с родителями так, словно они были ей и не родителями вовсе, а так – соседями по коммунальной квартире. Она ела отдельно, пила только свое, сама себя содержала, и на двери ее комнаты висел английский замок, ключ от которого лежал у нее в кармане. Конечно, можно было бы предположить, что дело тут в глубоком несоответствии мировоззрений. Алексей Иванович любил котлеты из свинины напополам с говядиной, Ирина была убежденной вегетарианкой, которой претила сама мысль о поедании кусков мертвой плоти умерщвленных телят и поросят. Степанида Ивановна могла часами сидеть, уставившись в голубой экран. Она любила ток-шоу, сериалы и программы новостей. Ирина Волхова телевидение презирала и считала пустой тратой времени. Конечно, в таких условиях общение отцов и детей было существенно затруднено. Однако дело было не в этом.

Мировоззрение родителей никоим образом Ирину не интересовало, так же как и они сами – целиком и по отдельности. Начиная примерно лет с десяти, Ирина решила считать их совершенно чужими людьми, не имеющими к ней буквально никакого отношения. И никакие увещевания – ни демонстрация документов или фотографий из семейного архива, ни речи соседей, ни возмущенные крики и обиды родителей не возымели эффекта.

– Вы мне никто, – однажды заявила Ирина.

– Да как ты смеешь! – закричал отец.

– А как вы могли? – воскликнула в ответ она и ушла к себе, хлопнув дверью.

– Да что бы ты понимала! – всплеснула руками мать. – Ты же наша кровинушка!

– И плевать. Какое это имеет значение? – Ирина упрямо замотала своей рыженькой, совсем как у матери, головкой. И все. Раз и навсегда. Никто и никаким образом не смог сдвинуть ее с этих позиций. Сначала это добровольное изгнание не особенно и в глаза-то бросалось. Ну, сидит ребенок у себя в комнате. Уроки-то сделаны? А не были бы сделаны – учителя бы позвонили. Не звонят – и славно. И не очень-то хотелось.

Конечно, было бы лучше, если б дочь хоть какие-то чувства к родителям демонстрировала. Не чужие же люди. Но дочь выходила из комнаты только после того, как постоит, прислушавшись, к тишине необитаемого коридора. Пробиралась в кухню, как тень или ночной вор, кипятила чайник, доставала из холодильника вареники с картошкой или грибами – основа ее диеты лет с двенадцати. Где она брала на эти пельмени деньги – неизвестно. Впрочем, Степанида Ивановна догадывалась, отчего ее лицо загоралось яростью. Опять Адрианкина мать подкармливает… Вот ведь ни стыда, ни совести! Но со временем все остыло, и вино перешло в уксус. Все привыкли.

Адриана – лучшая подруга Ирины на все времена, как бы ни протестовали против этого Степанида с мужем – была единственной дочерью Наринэ Казарян, армянки, которая приехала в Таганрог в начале семидесятых и работала учительницей рисования в школе. Адриана и Ирина учились вместе, обе пошли в школу с шести лет, обе – в одну и ту же. Уму непостижимо, такая случайность! Впрочем, не такой уж большой город Таганрог. В общем, так получилось. Мир тесен. Но дружбу эту Степанида пыталась разрушить, видит Бог, она сделала все, что могла. А что толку.

Как только весь кошмар случился, Ирину перевели в другую школу, несмотря на все ее крики и возражения, но неприятная дружба и на этом не окончилась. Напротив, самые строгие запреты близко не появляться рядом с домом Казарянов приводили ровно к противоположному эффекту. А уж с Адрианой их вообще было водой не разлить.

Нет, Адриана не была плохой девочкой в том смысле, в котором это обычно понимается. Она не учила Иришку курить или пить. И даже напротив, скорее Наринэ могла бы опасаться негативного Иринкиного влияния – такой бурной, такой эмоциональной и подчас грубой та становилась, что просто руки опускались. Адриана же росла тихой, симпатичной и милой, своим миром уравновешивая Иринину войну. Она всегда хотела как лучше, даже если это «лучше» переезжало ее саму, как танк. Надо признать, характером Адриана пошла в мать – вечно искала компромиссы, вечно хотела всех примирить. Но в этом ли дело, если Степанида Ивановна мечтала стереть до основания воспоминания и о Наринэ, и об Адриане, вместе взятых, из головы своей дочери. Чтобы даже смутных образов их не осталось. Она и сама была бы рада о них забыть, пусть бы жили сами по себе. Пусть бы уехали к себе обратно, в Армению.

Это оказалось совершенно невозможным, что теперь, с годами, стало очевидно, но сделанного не воротишь. Не стоило и пытаться. Результат – «вы мне никто» и дочь, таскающаяся где-то целыми днями или сидящая у себя в комнате за запертой дверью. Чем она там занимается? Вдруг чем-то таким…

Ничем таким Ирина не занималась. В доме Казарянов она пристрастилась к разного рода поделкам: то рисовала, то что-то мастерила из кожи или глины. Руки у нее были что надо, ловкие длинные пальцы свободно вылепляли любые формы, ей удавалось выписывать ровные изящные узоры на глине или дереве, выбивать и выжигать контуры на коже. И комната ее больше напоминала мастерскую, чем жилое помещение. Горы обрезков, обломков пересушенных и забракованных керамических изразцов – со временем она даже стала зарабатывать своими поделками.

Однако большая часть этой информации, безусловно, делающей девочке честь, Степаниде Ивановне была неизвестна. Она знала, что дочка пачкает бумагу, что из ее комнаты периодически пахнет чем-то странным, химическим или вообще гарью.

– Не дай бог, спалит нас во сне. От нее всего можно ожидать, – жаловалась Степанида мужу.

– И за что она нас так ненавидит? – расстраивался он. – Ведь мы же всегда хотели, как лучше.

– Как лучше, – эхом повторяла Степанида. Теперь все чаще она думала, что лучше уж было вообще ничего не трогать тогда. Но кто же знал? Да и можно ли было по-другому? Этот вопрос Степаниду волновал. Можно ли было по-другому, когда случился весь кошмар? Может, сейчас все было бы по-другому, и Иришка, родная кровинушка, не смотрела бы на мать равнодушно-пустыми глазами. Но этот вопрос волнует всех родителей, так или иначе имеющих проблемы со своими взрослыми детьми, разве нет? Можно ли было вырастить детей как-нибудь иначе? Как правило, ответ на этот вопрос у всех был отрицательным. В таком случае и тут в семье Волховых все было как у всех. Они тоже не смогли иначе. Теперь уже не поправишь!

Так они и жили – вместе, но на разных полюсах жизни, вежливо общались, здоровались, даже спрашивали, нужен ли Ирине кипяточек, которого много в чайнике. И все, и не больше. Кипяточек никогда не оказывался нужен, и она отказывалась – иногда грубо, но чаще вежливо и корректно. Самое главное, все в конечном счете к этому привыкли. Нельзя же ругаться и кричать все время. Тем более что такая вежливая тишина была вполне удобной и комфортной, как любят сейчас говорить. Комфортно, что Ирина не лезла к родителям, ничего у них не просила и ни в чем их не обвиняла. Комфортно, потому что у других – у этих вечных «других», с кем постоянно приходится сравнивать свою жизнь, особенно ту, что течет медленно и сонно в таком маленьком городке, как Таганрог, – у других дети пили горькую еще со школьных лет, кричали, что им должны чего-то там дать, требовали денег на «откос» от армии. Другие путались со всяким сбродом, делали аборты или бегали в деревню к цыганам, а потом смотрели на родителей бессмысленным взглядом, и зрачки их были – ой-ей-ей! Нехорошие.

Ирина не только не требовала денег, но даже наоборот, как только окончила школу, стала сама оплачивать квартиру (соответствующую долю) и питаться отдельно – в основном каким-то сеном и капустой. Сколько она зарабатывала и каким способом – Степанида не знала, но предполагала, что немного. Иначе бы дочь не ела всякую дешевую дрянь и не одевалась бы в секонд-хенде. Но это было не Степанидино дело. Чужие – так чужие. Главное – Ирина никого не приводила в дом. Никогда не слушала громко музыку, предпочитая свой плеер. Ирина была удобной. А что не общается, что не считает себя их дочерью – что ж. Значит, такой ее выбор.

* * *

Внешность Ирины, довольно-таки специфическая, по большей части вызывала у местных мальчишек смех, желание подразнить и подергать за косички. То, что многие девушки о такой странной, оригинальной внешности могли только мечтать, Ирине в голову не приходило. Она внешности своей стеснялась, а стесняясь чего-то, всегда начинала злиться и становиться колючей, как еж. Несколько раз Ирина оттаскивала за уши местных пацанов и расцарапывала им лица из-за неосторожно брошенных в ее адрес слов. Со временем от нее отстали и не трогали, даже когда она стала носить странные одежды, огромные свитера, замшевые пиджаки и цветастые рубашки в этническом стиле. А она считала, что так сохраняет верность самой себе. Адриане казалось, что подруга просто прячется за этими нелепыми кричащими слоями ткани, за всем этим ребячеством. И после двадцати лет Ирина оставалась подростком и выглядела на пятнадцать.

А между тем она была очень и очень интересной девушкой. Высокая, худенькая и подвижная, с красивыми руками и ловкими пальцами, с яркими зелеными глазами. Светло-рыжие, практически золотые волосы искрились на солнце, притягивая к себе взгляды. Чистая кожа, какая бывает у людей, живущих на свежем воздухе и много двигающихся, – чего еще нужно девушке для счастья. Имеется в виду для личного счастья. Но, видимо, что-то еще.

Что-то неправильное было в Иринином взгляде – колючем и недоверчивом, и что-то еще в движениях – она не просто проходила по коридору родительского дома, она жила как-то дергано, крадучись. Мальчики давно уже обходили ее стороной, не без оснований полагая, что можно и «огрести». Ирина всегда находилась в режиме повышенной опасности. Код – blue^[2]. Мне никто не нужен – таков был девиз Иры Волховой. Однако все изменилось, когда она встретила Петра. Он оказался очень, очень ей нужным, просто жизненно необходимым. Причем главным образом потому, что она впервые в жизни поверила, что тоже действительно, по-настоящему кому-то нужна. До этого она жила в твердой уверенности, что, кроме семьи Казарянов, не нужна никому.

Адриана была первой и единственной, кто знал о явлении Петра. Слушая предельно простой и банальный рассказ взволнованной подруги, Адриана подумала, что появление этого Петра или любого другого такого же было неизбежно. Петру было около сорока лет, он был еще ничего, красивый взрослый мужчина, вполне здоров, вполне честен, каким бы странным это ни показалось. Петр не был подлецом, как бы там ни было. Хотя недалеко от того места, где он нашел Ирину, на большом коричневом покрывале, разморенная жарким солнцем, мирно дремала супруга Петра Маша. Сын тоже лежал рядом, хмурился и обижался – он вообще уже давно ненавидел этот Таганрог и хотел бы остаться на лето в Москве. Эти обстоятельства никоим образом не делали Петра плохим человеком, просто так уж случилось, он увидел Ирину, спящую на пледе в укромном местечке за акациевыми кустами, – и пропал. Так, как может пропасть только мужчина средних лет, прямо в руки которого падает испуганная, нежная, совсем юная рыжеволосая нимфа. Конечно, кто может устоять против такого подарка судьбы. Он хотел просто разбудить ребенка, который рисковал полностью обгореть под яркими южными солнечными лучами, а получил все, о чем не мог мечтать даже в своих самых смелых эротических фантазиях.

Он не скрывал того, что женат, но Ирине это оказалось совершенно безразлично. Ей был нужен только он сам, и эту малость он был готов ей дать. В первый момент знакомства у него и в мыслях не было изменять жене. Впрочем, он ей изменял, они были женаты уже пятнадцать лет, так что всякое бывало. Всем известно, что мужчины полигамны. Но заводить себе постоянную любовницу, да еще такую – невинную рыжеволосую дикарку, которая смотрит на него как на бога, – это было слишком. В конце концов, Ирина была на семнадцать лет моложе. Какой кошмар! Но и удержаться не смог, провалился в эту сумасшедшую любовь, как в пропасть, и летел, летел – звонил из Москвы, приезжал в Таганрог по нескольку раз в год, назначал свидания в Ростове, часами разговаривал с Ириной по скайпу. Ирина не требовала от него ничего – ни денег, ни обещаний. Она не считала всю его жизнь ошибкой, слушала с замиранием сердца все, что он говорил, и хотела его – это тоже немаловажно. Жена Петра не очень-то хотела даже его слушать.

Эта первая и единственная ее любовь, запоздалая и сводящая с ума, захлестнула обоих с головой. Адриана всерьез боялась за подругу. За два года та восемь раз ездила в Ростов, трижды – в Крым, каждое лето под покровом ночи встречалась со своим любовником в номерах гостиниц-на-час, во множестве появившихся теперь повсеместно, и в Таганроге, конечно, тоже.

– Неужели ты не понимаешь – он разрушает твою жизнь? – возмущалась Адриана.

– Я хочу только, чтобы он был счастлив, – заявляла Ира. Отдать себя вот так – без смысла и без условий, без каких-либо надежд на нормальные отношения и счастье – это было вполне в духе Ирины. Принести себя в жертву – и даже этого не заметить, любить человека только потому, что он был первым, кто ее нашел и подобрал. Все это было очень, очень огорчительно, но Ирина и слышать ничего не хотела.

– Ты просто дурочка, – возмущалась подруга, которую Ирина считала ни больше ни меньше, как сестрой. – Он попользуется тобой, а потом все равно вернется к жене.

– И что? И пускай! Только я не верю, что он такой, каким ты его видишь. Он совсем другой.

«Он совсем другой». Сколько раз девушки говорили себе это, сколько раз потом они рыдали, уронив голову в ладони? Адриана прекрасно понимала, что такое – «совсем другой». Таким был ее отец, который, пока был жив, делал все, что только мог, для счастья своей обожаемой Наринэ. Вахтанг, муж Адрианы, просиживающий все ночи перед экраном компьютера, откладывающий каждую копейку, чтобы скопить на машину, тоже был «совсем другой». А Петр – он был как раз самый обычный. Но как объяснишь это Ирине? Как объяснить женщине, что центр ее вселенной, ее солнце – с гнилым ядром?!

Ирина ничего не видела и не слышала. Она ждала звонков, выполняла любые просьбы, до крови кусала губы, чтобы не расплакаться, если Петя исчезал на несколько недель – ни ответа, ни привета. А он делал так достаточно часто, появляясь потом неожиданно, объясняя все какими-то делами и проблемами по работе.

– Он был занят. И потом, я не хочу его стеснять, – поясняла она, а лицо ее было при этом растерянным и бледным. Она плохо питалась, еще хуже спала. Огонь, который сжигал ее, ничем не напоминал любовь, но понять это возможно, только если есть с чем сравнивать. Ирина никакой другой любви не знала и ради счастья своего избранника была способна буквально на все. Даже бросить все – родной город, единственную подругу, любимое дело, тихие закаты и густые зеленые палисадники – и уехать в сырую, грязную, серую Москву, которую терпеть не могла. Но раз Петя позвал…

Зачем Петя потащил Ирину в Москву, Адриана не поняла. Два года как он владел Ириной, наслаждаясь абсолютной любовью этой женщины-ребенка, он играл не только ее телом, но и чувствами.

– Я оставлю тебе ключи. Мало ли что. Я буду пересылать деньги на квартплату, чтобы «эти» не возмущались, – пробормотала Ирина после некоторой паузы. Решение ехать она приняла даже без минутной запинки. «Не могу без него» – единственная мысль, жившая в ее голове. Ирина уехала.

«Эти» – родители Ирины – узнали от Адрианы о том, что Ирина уехала надолго, возможно, что и насовсем, только через пару месяцев после ее отъезда. Можно представить себе, до какой степени это им «понравилось». Адриана же пребывала в полнейшей уверенности, что Волховы хотя бы в общих деталях с этой новой страницей в жизни дочери ознакомлены. Она и представить себе не могла, чтобы Ирина ни словом не обмолвилась с ними об отъезде.

Когда Адриана вошла в квартиру (Ирине понадобился медицинский полис, который она забыла в Таганроге), супруги Волховы встретили ее с полнейшим изумлением. Тем более что девушка заявилась под вечер, зашла в квартиру, как к себе домой – открыла дверь оставленным ей ключом. Она вежливо поздоровалась, разулась, поставила свои чистенькие кожаные сапожки к стеночке и объяснила, что ей нужно забрать кое-что из Ирининой комнаты.

– Что значит «забрать»? А сама она где? – опешила Степанида.

– Она же уехала, – растерянно хлопала глазами Адриана.

– Куда? – высунул нос из комнаты отец. Адриана изумленно переводила взгляд с одного на другую.

– В Москву, – ответила, наконец, она.

– В Москву? – пробормотали хором родители. Это была новость. Они помолчали, переглянулись.

– Я зайду? – попросилась Адриана, хотя Ирина дала ей строгие инструкции ни о чем с «этими» не разговаривать, а идти прямо в комнату. Адриана так не могла. Она всегда хотела, чтобы все было хорошо и все были счастливы. Короче, как говорила Ирина, она была «больно добренькая».

– А надолго? – подал голос отец.

– Возможно, я точно не знаю, – аккуратно ответила Адриана, хотя знала, что возвращаться Ирина не собиралась. То есть уехала она навсегда. Но Волховы, скорее всего, даже и о существовании в жизни дочери человека по имени Петр не знали.

– И зачем ее туда понесло? – хмыкнула Степанида Ивановна, уверенная, что из глубинки в Москву девки едут только для того, чтобы работать проститутками. А кем еще? Можно подумать, что Москва только и ждет всех этих приезжих, чтобы тут же сделать их директорами и банкирами! То, что Ирина оказалась такой же, как все «эти девахи», Степаниде Ивановне было неприятно. Что скажут соседи?!

– Я не знаю, – пожала плечами Адриана. Они еще немного помолчали, потом Степанида откашлялась и спросила:

– А ты-то сама как? Совсем выросла, надо же! Совсем вы уже взрослые. Ты-то тоже, небось, все на меня злишься? – и ушла, вздохнув, на кухню, не дожидаясь ответа.

– Нет, конечно, – пробормотала себе под нос Адриана. Сколько уже, в конце концов, воды утекло. Чего злиться!

Адриана знала не только, зачем Ирину туда понесло, она знала также, что в Москве Ирине не нравится. Что Петр снял ей квартиру, но появлялся там время от времени, а потом пропадал. Кризис среднего возраста накрыл его с головой, заставляя мечтать о целой дюжине неисполнимых вещей сразу. Ему хотелось поменять работу, о чем он частенько рассказывал Ирине. Ему хотелось переехать в другую страну или хотя бы в другой город. Хотелось чего-нибудь нового, чего-нибудь, что сделало бы его жизнь и персону осмысленной и важной. Ирина в этом смысле была ему действительно нужна, он просто не мог без нее обходиться.

Его жена, с которой он прожил уже семнадцать лет, относилась к нему без теплоты, с чем он был готов мириться, и без уважения, с чем было мириться нельзя. Ирина же смотрела на Петра, как на самого главного человека во всем мире. Она одобряла абсолютно все, что он делает, она не возражала, когда он приносил в дом мясо, она переодевалась в платье и становилась на каблуки, которые ненавидела, если он так просил. Она жила и дышала его жизнью, а главное – ничего не требовала. Ирина со смехом рассказала Адриане, что живет в съемной квартире, в которой водятся тараканы размером с кулак, с которыми у нее, как говорится, сложились доверительные отношения.

– Я их уже по именам знаю. Они любят крошки.

– Ты что, их кормишь? – поражалась Адриана.

– А что, мне их убивать, что ли? – удивлялась Ирина. В этом была она вся – с колючим взглядом испуганного ёжика, с неиссякаемой способностью любить все живое, кроме, пожалуй, собственных родителей.

– Ты ненормальная! – смеялась Адриана и вздыхала про себя. Она скучала по Иришке. Все-таки где Таганрог, а где Москва. Так прошло еще пять месяцев.

Чего Адриана не знала, так это того, что все это время в жизни Петра бушевали шторма и бури. Кризис. Он все же исполнил свою мечту и бросил работу, из-за чего пришлось продать машину. С деньгами было не очень, пару раз, чтобы до него дозвониться, Ирина даже клала свои деньги на его номер. Потом он нашел другую работу, не хуже, но и не лучше предыдущей, но это все-таки были перемены. Сын побрил волосы и сказал, что он будет биться за права русских в Москве. Было много скандалов, Петр обвинил во всем жену.

– Это твое воспитание, – сказал он.

– Это потому, что отца никогда нет дома, – мгновенно парировала та. После этого «прорыва» они стали больше говорить друг с другом. Он выслушал от своей жены огромное количество упреков и обвинений и высказал в ответ идентичное количество своих. Наконец, однажды ночью Петя приехал неожиданно, без звонка, бледный и пьяный, и заявил, что ушел от жены.

– Я ей все сказал. Мы поругались, и я рассказал ей о тебе. Оказалось, что у нее тоже есть любовник. Она с ним ездила в Тунис.

– Ничего себе, – прошептала Ирина. – И что дальше? Ты останешься со мной? Мне так страшно!

– Почему страшно, дурочка? Неужели ты не хотела бы, чтобы мы были вместе? Чтобы жили долго и счастливо.

– Хочу, конечно, – улыбалась она, с трудом подавляя странное предчувствие кошмара. Ирина не верила в «долго и счастливо».

– Ладно, иди ко мне, моя нимфа, – только и сказал он и в тот момент сам искренне верил в то, что еще не поздно взять, да и поменять все в жизни. И старую жену на новую, молодую и любящую, и другого ребенка, которого Петр очень хотел. В ту ночь все было возможно. Или, по крайней мере, казалось таким.

Через неделю Петр перевез в квартиру на ВДНХ свои вещи – несколько костюмов в полиэтиленовых чехлах, несколько пар обуви, белье, компьютер. Квартира заполнилась коробками и полиэтиленовыми пакетами, в которых лежало что-то, чему Ирина не могла дать названия. Какие-то провода, какие-то железные штуки. Петр бродил как неприкаянный среди собственного барахла, прижимал к себе Ирину и смотрел в окно на бесконечные кирпичные пятиэтажки, видневшиеся среди свежей зелени.

Предчувствие не обмануло. Как-то ночью Ирина вдруг проснулась безо всякой на то причины посреди ночи и резко села на диване. Она прислушалась, вокруг нее была только темнота и тишина города, со смутным шумом за окном, с тиканьем будильника и урчанием включенного ноутбука. Петра не было рядом, он нашелся на кухне, в глубоком раздумье и с мобильным телефоном в руках. Глядя на него, Ирина почувствовала снова – это странное тянущее чувство в самой середине живота, глухое ожидание беды. Она ушла и легла в постель, но до утра так и не смогла заснуть. Петр вернулся, лег рядом, но к ней не прикоснулся. Через несколько дней он исчез. Вернулся только через неделю и сообщил, старательно отводя глаза в сторону, что они с женой решили попытаться еще раз.

– ПОПЫТАТЬСЯ? – переспросила Ирина, а зрачки ее глаз расширились от ужаса. На нее полились потоки слов.

– Она считает, что у нас еще есть шанс. Она хочет еще раз попытаться. Еще одна попытка для нашего счастья. У нас же сын, ты понимаешь?

– Понимаю, – кивнула Ирина после невыносимо длинной паузы. Она ничего не понимала.

– Она рыдала, знаешь. Я просто, черт… Я не знаю, что мне делать. Мы столько лет вместе. Я не думал, что это будет так тяжело. Я не могу все вот так разрушить, – Петр сидел на другой стороне дивана, отстраненный и растерянный, его оправдания звучали как обвинения. Ирина никогда не собиралась разрушать его семью, она никогда не думала о себе, как о любовнице. Она просто не могла без него. Он же, кажется, не только мог, но и хотел остаться без нее. У него с женой было общее прошлое, сын, квартира и друзья. Он не собирался все это терять.

– Ты как? – спросил он. – Не молчи, пожалуйста.

– Я не знаю, что сказать, – честно призналась Ирина. В этот момент ее сердце рухнуло куда-то вниз, в пропасть из колотого стекла, напоролось на острейшие осколки, разлетелось на множество кровоточащих частей. Даже дышать получалось с трудом.

– Ты понимаешь, нас с ней многое связывает, – пробормотал Петр, снова взлохматив волосы. – Я не хочу, чтобы ты считала меня подлецом.

– Я не считаю, – прошептала Ирина, удивляясь, что именно это сейчас так важно для мужчины, который разбил ей сердце. Не быть подлецом?! Какая, к черту, разница.

– Мы решили начать все сначала. Родить второго ребенка, – Петр судорожно выдавал подробности принятого им решения, детали, которые были совсем не нужны Ирине. Слышать которые было невыносимо. Она знала, что около их подъезда стоит мини-вэн, в котором хватит места на все его коробки и пакеты. Тут уже нечего было обсуждать.

В конце концов она просто встала, засунула какие-то вещи в большой рюкзак и пошла к выходу. Петр попытался было ее остановить, но потом не стал настаивать. Ирина обогнула стоянку и ушла в неизвестном направлении, зная точно, что, когда она вернется, ни Петра, ни его вещей уже не будет. Она осталась одна.

Она не стала звонить Адриане. Во-первых, та была сейчас на работе, а во-вторых, зачем ее волновать. И что она скажет? Что всегда говорила? Что она предупреждала? Что надо пойти и надавать пощечин этому Петру и его жене заодно, чтобы перестали терзать невинных девушек своей недолюбовью. Адриана всегда знала, что Петр не стоит такой любви. Никто не стоит! Ни один мужчина. Ирина же никогда не пыталась оценить, чего стоит ее Петр. Она просто любила и все.

Однако, возможно, между ними с Адрианой и вправду существовала какая-то мистическая связь. Говорят же, что очень близкие друг другу люди могут читать мысли друг друга. Подруги были накрепко связаны, и вот вдруг Адриана захотела услышать Иринин голос. Прямо посреди дня, в перерыве на обед, она набрала Иринин номер, но трубку неожиданно взял какой-то мужик, не Петр даже, а вообще непонятно кто.

– Алло? Галочка? Ну что, ты принесла мне голову Бодина на блюде или мне тебя уволить? – спросил он, введя этим Адриану в полнейшее замешательство.

– Хм, добрый день, – тихо пробормотала она. – Я, наверное, не туда попала.

– А куда вы метили? – усмехнулся мужчина. Голос приятный, низкий, смешливый. Возможно, не совсем трезвый.

– Мне нужна Ирина Волхова.

– А, вам нужна Ирина! – воскликнул он. – Ну, это вряд ли.

– В смысле? Это не ее номер? Я ей звонила, но она была недоступна.

– Что ж, на самом деле это по-прежнему ее номер, но Ира по-прежнему недоступна, – мужчина рассмеялся, а Адриане показалось, что она смутно слышит Иришкин голос откуда-то издалека.

– Что вы имеете в виду? А вы кто?

– Я-то никто. А Ирина ваша… она вне зоны действия сети. Вы ей потом перезвоните… завтра!

– Отдай телефон! – раздался громкий голос. Иришка явно приблизилась к телефону. Мужчина переспросил, уверена ли Ирина, что ей нужно разговаривать с приличными людьми в таком состоянии, и потом в трубке раздались странные звуки, как будто борьбы. Кто-то пыхтел и скрипел, а через несколько секунд Адриана наконец услышала голос подруги.

– Адочка, это ты? А это тут я! А что ты хотела? Этот дебил в узких джинсах, он похож на голубого и возомнил о себе черт-те что! Это же мой телефон! – воскликнула она.

– Этот дебил, между прочим, совершенно правильной ориентации. А ты, дорогой абонент, совершенно не умеешь пить. Может, тебе хватит?

– А чего тут уметь?! Мне не хватит, и не надейся! – расхохоталась Ирина. Адриана откашлялась и вклинилась в этот странный бессмысленный словесный поток.

– У тебя все в порядке? – громко крикнула она, не уверенная, в чьих руках аппарат. – Где Петр?

– … – возникла непродолжительная пауза, потом какие-то странные булькающие звуки. Потом Ирина сказала каким-то не своим голосом:

– Петра больше нет. Пожалуйста, никогда больше не спрашивай меня о нем.

– Значит, все-таки из-за мужика, – крикнул незнакомец с веселым голосом. – Понятно. А тебя не учили, что надо закусывать? Отдай бутылку!

– Ни за что!

– Плохо станет! – заверил Ирину незнакомец, после чего связь прекратилась. Адриана вдруг с ужасом поняла, что ее подруга неизвестно где, неизвестно с кем в этой огромной, полной опасностей Москве – и совершенно пьяна. Это было плохо, очень плохо, особенно если учесть, что это был первый в истории случай, чтобы Ирина взяла в рот спиртное.