Наталья Швец
Мозаика историй
Зеленое стеклышко
Тея Либелле
Урок истории искусств у Карла Цайса был совместным. На десятиминутной перемене он разрешал мальчишкам погонять мяч во внутреннем дворике. Здесь, между мусорными баками, забив мяч Герману, трубач Отто ехидно сообщил, что дальше Герман заниматься не будет. Он подслушал разговор учителя с отцом, где тот говорил об увольнении отца Германа из-за тяжелой болезни.
Герман знал, что Отто завидовал ему. Он посмотрел на кисть своей руки и вспомнил, как Карл первый раз на прослушивании воскликнул: «Боже мой! Какое сочетание кисти и слуха! Вы, мое сердце, рождены стать великим скрипачом!»
По дороге домой Герман свернул на почту. От молочницы Сузанны он слышал, что детей берут на подработку разносчиками корреспонденции. Работа на два часа, но до семи утра. Герман любил поспать, но желание стать великим или хотя бы, знаменитым, будило его перед рассветом и буквально выталкивало в дверь, навстречу взрослой жизни.
Отцу становилось все хуже, денег в кошелке мамы все меньше. Единственное в чем они по-прежнему не отказывали себе – это вкусные немецкие булочки на завтрак. Купив ровно по счету, Герман пересчитал сдачу и вспомнил, что давно не заходил к ювелиру Гюставу.
– О, дорогой мой мальчик! – тепло приветствовал его старый ювелир. – Я слышал о твоих трудностях. Поверь мне, ты правильно сделал, решив зарабатывать себе на уроки музыки.
– Гюстав, но мне страшно, что однажды, вернувшись домой, мне мама скажет, что мой дорогой отец никогда не узнает, что я стал скрипачом! – выпалил Герман и разрыдался на плече у старика.
Гюстав достал из выдвижного деревянного ящика старую газету, свечу и спички.
– Не хватает только зеленого стеклышка. Ты должен добыть его сам. Завтра на рассвете произойдет солнечное затмение. Это астрономическая ситуация, при которой одно небесное тело заслоняет свет от другого. Сегодня новолуние. Луна обращена к нам неосвещенной стороной. И издавна считалось, что в это время происходят всякие чудеса. Надо загадать желание и на рассвете, закоптить зажжённой свечей стеклышко, стать спиной к солнцу и посмотреть!
Если бы кто поставил на кровать Германа в тот день счетчик движений, тот бы сосчитал несколько сотен поворотов с бока на бок. Во сне Герман искал правильное место для пункта наблюдения, перепрыгивая с крыши на крышу. Закрывал чужие ставни, коптил уже зеленое стеклышко и разговаривал с Луной…
Утром в дверь громко постучали. Почтальон принес письмо из администрации города «N». Там сообщалось, что Герману, как победителю городского фестиваля имени Алленштайна, учрежден подарочный сертификат на обучение в Высшей школе музыки. Когда мама доставала письмо из кармана фартука, чтобы прочесть его ослабевшему от болезни мужу, на пол выпало зеленое стеклышко. Она подняла его у постели куда-то спозаранку отправившегося сына.
Этот и другие рассказы вы сможете прочитать в книге Теи Либелле «Стрекоза»
Менархе
Ирина Жук
Ткань с отпечатками, словно ее тронули жадные ладошки. Ладошки, слишком долго державшие любимые конфеты. Грязь.
Стыд. За коричневое.
Мамы нет. На работе.
Девочка сменила так позорно грязное белье. Она и так неуклюжий подросток, а тут такое. Страх наказания стиснул голову.
Ясно, что это ее тело так повело себя. Вышло из-под контроля. Как у маленькой, что не успевает в туалет.
Ткань упрекала своим доказательством.
Вечером пришла мать с работы.
Устало рассказала виноватой голове о матке.
Но стыд и страх остались.
Регулярные спутники боли.
Девочка еще выросла вверх. Еще обнимала кукол. И долго не понимала, зачем ей это наказание.
Луна превращала девочку.
Раз за разом.
В изгоя.
Миссия – пережить и скрыть.
Мужчине может стать дурно – нельзя при нем обнаружить.
Ее голова теперь зависит от календаря – и ее слова обесцениваются, если не то число.
И много неудобств.
А все началось с «шоколадного» дня…
Банановое танго
Светлана Мокряк
Иногда наша память ведет себя так, как будто она – и не наша, да и не память она вовсе, а своевольное, капризное, взбалмошное существо.
Вот ты сидишь, думаешь, вспоминаешь, как в старом немом кино, мелькают события и лица, строка за строкой рождается новая-старая история о домике в деревне и летних приключениях, о кружке парного молока и спелой малине, о теплом домашнем хлебе и верных друзьях.
– А о бананах?! О бананах ты забыла?! – врывается в стройный рассказ вредина память.
– Про манго, про манго помнишь?!
И озорно хохоча, закусив кончик выгоревшей на солнце тугой косички, она бежит по своим важным девчоночьим делам, оставляя меня за широким деревянным столом, где среди обычных огурцов и укропа, лука и сладких перцев на выскобленной добела разделочной доске лежит гроздь бананов и продолговатые, невиданные ранее диковинные плоды.
– Это манго. Они сладкие, а внутри – большая косточка! – торжественным шепотом говорит мне бабушка.
– Сестра моя приехала младшая, Женька, она и привезла.
Женька сидит тут же – за дальним концом стола и, довольно щуря глаза, наблюдает за собравшимися на «городское» угощение родственниками.
Была она самой младшей из троих сестер и единственной, кому удалось «выбиться в люди» – уехать в город и устроиться на легкую работу закройщицей в ателье мод.
Высокая, красивая, с волосами, выкрашенными в яркий блонд, с пухлыми губами, подведенными красной, модного когда-то оттенка «вырви глаз», помадой, Женька казалась экзотической заморской гостьей, райской жар-птицей с далеких берегов. Там, на этих берегах, было самое синее море, самое жаркое солнце и на самых высоких пальмах росли кокосы и бананы, манго и ананасы.
Рослые, белозубые мулаты грузили тяжелые ящики в трюмы самых белых теплоходов, и вся эта тропическая роскошь плыла в самый лучший город – баба Женя жила в портовом Илличевске…
Об остальном я узнаю уже потом, через много-много лет – про позднее замужество, про рождение долгожданного и единственного сына, про умение заводить «связи», обшивая нужных людей.
Образ заморской птицы поблекнет и потускнеет, очарованные дальние берега сменятся шумом и гамом южного базара…
А пока…
Пока я тихонечко и как можно незаметнее, надрезала желтоватую кожицу, маленькой ложечкой выбирала сладкую мякоть, и, маскируясь за помидором и огурцом, наслаждалась необычным вкусом.
Это была любовь с первой ложки!
И невозможно было устоять и остановиться – ложка за ложкой, кусочек за кусочком, банан за бананом…
К торжественному разрезанию от бананов остались только шкурки.
А манго в тот день я так и не попробовала.
Доставшаяся мне в качестве наказания косточка была бережно высажена в землю и каждый день, проверяя не взошло ли мое манговое деревце, я мечтала о сладкой мести – как вырастут и созреют плоды, как, не обращая внимания на слезы и просьбы дать попробовать хотя бы кусочек, я съем их сама.
Летели дни за днями, незаметно закончилось лето…
Детство, взмахнув кончиком выгоревшей на солнце тугой косички, убежало по своим важным девчоночьим делам.
Только память, моя своевольная, взбалмошная, капризная память, тихонечко присев рядом, протягивает мне на испачканной липким сладким соком ладони заветную оранжевую дольку:
– Это манго, помнишь?!
Счастье
Иралия Моисеенко
Двенадцать часов дня. За окном теплый солнечный день.
Валентина просто сияет от счастья!
Еще бы!
«Вот Машка обзавидуется. А нечего было воображать на той вечеринке. Только вокруг неё все и крутились. Даже на новое платье все взглянули мельком и к Машке сразу потянулись. А ведь я столько времени готовилась к тому вечеру. Портнихе строго наказывала, чтоб вырез был обшит золоченными оборками. Пуговицы чтоб были одна супротив другой и не отваливались, длина не стыдная.
А они вишь ты…»
Вспомнила Валентина это и уж так наседала на мужа-то, чтоб и ей купил такой же, ну не хуже, чем у Машки. «А и лучче давай, пошто жалишься? И штоб зеленый был».
– Петьк, а Петьк, а тут чё? Покажь сам!.. А, ну я так и думала. Ладн, иди уж гадай свой красворд.
«Не, ну надо же! Чё придумали-то. Фантастика ведь!
Ой, и счастье-то какое!
Счас, маленько разберусь и как начну ещё лучче-то Машки делать. Покажу я им».
– Вовик, Наташка, а ну быстра во двор! Подметить мне да варот. Мать занята. Потом гуляйть. Я позову.
«Ой, чё эта? Пагода. Ух ты! В сталице. Нада Таньке-то кинуть. Им в сталицах, небось, и на небо-то нема часу взглянуть. Вот абрадуется. Она с работы, а ей тута пагода на завтра. Еще благодарить будеть.
Ага, кино новое выходить. Анонс называется. Про любов! Эта важна. Нада девкам-то сабщить. Чтоб первые сходили, если чё. Потом расскажуть, можа и мы с Петькой-то пайдём. Он не любить про любов. Пра вайну ему нада. Ну ничё. Я ж на его матацикли каталась. Потерпить. А не захочеть, спать пойдёть в сарай.
Так, Светке, Лариске, Ольке, ещё ентой, как её, ну завхозша у нас, Марь Ванне, потом Никитишной, которая в столовке. Ой, чуть Ивановне не забыла-то. Етой стопудова нада. Она прям не работат, а всё про любов, да про любов. Вот придёть утром-та, переоденется и давай про любов.
Потом цельный день то за одним, то за другим ходить и опять про любов. Уже и домой пора, а она всё про любов. Вот за што ей деньги платют? Пущай в кино тихо сидить и будеть ей любов!
Ой, нитки-иголки, закон новый! Ты пасматри. Тока выложили. А я первая быстро всем счас накидаю! Закон запрещат есть на Рождество сладкие пирожки. Ну ты пасматри. Они чё там? Скоро Рождество, каких-то полгода-то осталось, а они чё придумали.
Вот Никитишной точна нада послать, она ж такие пирожки печёть: то с клубникой, то с изюмом, а ещё с вареньями всякими. А тута ей и низя! Вот, пусть печёть с картошкой и рыбой.
И Марь Ванне пошлю. Светке нада, Милашке, Катюхе тоже. Ой, так всем девкам-то послать. Поди печуть чой-то».
– Чё, голубочки, уже прийшли? Не звала? Так время-то… Батюшки. А чё ето, я ж тока села. А подмели? И за ворота? А я велела? И када слухать будете? Скучно? Гулять скучно. Вот мы в ваше время-то прятки, салки, попрыгалки… Эх, молодежь невыбитая. Отец вот не лупит. Тока газеты, красворды… Ну вы тама сами-то грейте борщу, йишьте. И папке дайте. Мне тут закон послать срочно нада. Тока вышел.
«Сматри, Светка обратно прислала. Читаю: «Дура ты, баба Валька, дура, телефон у Петьки выпросила, а читать не научилась. Закон, запрещающий есть на Рождество сладкие пирожки, которые по традиции выпекают как раз в период рождественско-новогодних праздников Оливер Кромвель принял в целях борьбы с грехом чревоугодия в 1644 году! Страна та называется Великобритания!»
Вот те на… Чё делать-то? Я ж не помню кому уже и послала-то. А пусть не пекуть. И ничё. С капустой, рисом можна тоже, грибочки там. А може за полгода забудуть закон и пусть пекуть. Нарушають пусть.
Ой, а вот песня кака задушевна! Я прям расплакалася. Душа ж развернулась во всю широту. Как варота наши.
Пусть послушат, очень они там засуетилися, поди и некагда им, бедолагам. Этим троим, соседке, нашей музработне. А тем не буду, пущай свой телевизер смотрють. Тёте Паше точно нада, она так любить, када спивають, сама после обеда чуть не кажен день поёть. Так, Нинке, Тамарке, да всем пошлю. Пусть поють. Своим мужикам».
– А ну пасуду-та памыли? Вытерли? Папке дали борщу? Давайте эта, уроки, партфель, молиться и спать. Сами. Быстро! Че там двойку схватил? Иди упражненя делат. Чё, буквы не мог паставить куды нада? Три раза пиши это упражненя-то. Чё низя? Скажи, мамка велела. За двойку. А пусть больш не ставить. Ну, давайте там, работаю я.
«О-ёй, проповедь кака! «Телефон как символ молитвы». Заслушалась. Как же он говорить. Батюшка святый. Вот Машке бы послушать. А то прям с рук не выпускат никогда. И Коляну нада. Прям в Церкви-то не оторветься никак, горемышный. А и всем нада. Ну всем не буду. Чёт не все любять.
Да, слова такие ладные. Мы как Змей Горыныч значить. А были люди. Вот те и здрасьте.
Ну ладна, поняла я уж.
Ой-ой, картинки чудо-то! Ух, мурчик, как развалился, лентяйка. Етого всем послать, милашка же. Только 10 человек? Тода ещё раз можна. Всем друзьям, соседям, коллегам, свекрухе, у неё есть кошка. Или кот.
Ой, чёт устала я сёння. Вареня вчера варила. Нет, ну хорошо-то было».
Валентина достала Молитвослов, почитала минут десять с наслаждением. Потом добавила: «Господи, спасиб Тебе за таку вещь-то чудну, какой Ты маладец. Придумал это, чтоб вот всякие штуки-то отправлять. Ну Ты супер! Умный очень. И добрый. Дай я Тебя поцалую».
Оторопев от нахлынувших чувств неожиданно для себя самой Валентина чмокнула губами кого-то выше.
День был прожит не зря!
Папин мальчик
Ольга Кузьмина
– Подержите немного мальчика на руках? Вы же всё равно врача ждёте.
– Да, но… а вдруг врач придёт, и нас вызовут? А когда его мама придёт?
– Не придёт. Отказник он, а у меня вызов. Вы просто бутылочку с водой дайте, если запросит. Но он не запросит. Знаете, они как чувствуют, что от них отказались, и просто рады рукам.
Медсестра выпалила всё это на ходу, уже в дверном проёме. Для неё это был просто вызов, а для меня перевернулся мир.
Мы сидели в приёмном покое и ждали дежурного врача. Я, муж и сын с диагнозом «острый живот». Муж и сын ушли смотреть мультфильм в фойе больницы, я ждала их у кабинета врача. И вот…
Я осторожно села у пеленального столика, на котором лежал маленький человек с таким горьким началом пути.
Забыла спросить у медсестры, сколько ему месяцев. На вид около двух.
Он почувствовал, что рядом кто-то есть, улыбнулся и закряхтел. Пошевелил губами.
– Привет, малыш. Как же так вышло?
Он замер и серьёзно посмотрел на меня.
Потом всем спелёнанным тельцем как будто потянулся ко мне и сложил губы трубочкой. Я осторожно взяла его на руки.
Мальчик молча смотрел мне в глаза.
– Хочешь водички? – я поднесла ему ко рту бутылочку.
Он с готовностью схватил резиновый сосок губами и несколько раз требовательно дёрнул его. Потом выплюнул, зевнул и через мгновение уже крепко спал у меня на руках.
Я даже растерялась. Мой сын никогда так быстро не засыпал. А тут… Я держала эту жизнь в своих руках и не хотела, чтобы доктор приходил.
Он придёт, распеленает, станет осматривать его. Мальчику будет холодно, а сейчас он так сладко причмокивает, распустившись во сне. Тёмные волосики слиплись от пота.
Я почувствовала тёплую влагу на руках. Написал, но даже не проснулся. Прижался, ловя момент женской нежности. Милый, бедный. Сколько их будет в твоей жизни, таких моментов?
Понимая, что нашего общего времени нам с ним отпущено совсем мало, я стала наговаривать ему быстро-быстро, шёпотом:
– Через месяц, нет, через неделю твоя мама одумается и вернётся, чтоб забрать тебя.
А если её уже нет, то всё равно придёт твоя мама. Она скажет: «Где мой мальчик? Дайте мне его скорей, я скучаю без него», и купит тебе красивые пелёнки, и игрушки. И будет водить в детский сад, и в школу.
Ему нравился мой рассказ, потому что бровки расправились, убралась горькая складочка на переносице, и мальчик во сне заулыбался. Круглое, как луна, личико стало ещё круглее.
Я рассказывала это всё себе, конечно, не ему. Так мне страшно было класть его обратно на холодный стол.
Я боялась, что он проснётся и увидит, что я ухожу. И подумает: «Вот, и она тоже уходит.»
– Вы с острым животом? Хотя нет, не вы, там мальчику двенадцать лет.
– Это мы, мы, просто он с папой мультики в фойе смотрит, я сейчас позову. А это мальчик, отказник, меня медсестра попросила подержать. Доктор, а куда его потом? После осмотра куда его отправите?
– В зависимости от осмотра. Если живот действительно острый, то в отделение, конечно.
– Да нет, этого мальчика куда? Отказника.
– А, ну, у этого, похоже, объявился папа. Должен приехать и забрать в течение часа. Не плачьте, не плачьте, а то я тоже заплачу с вами вместе. Да нет, конечно, не заплачу, насмотрелся уже тут всего.
Пеленая вместе с доктором маленького Сашу, это был Сашенька, я поливала его слезами счастья. А он молчал, смотрел на меня строго: «Развела тут сырость мне, ох уж эти женщины.»
Оказалось, что надо оставить сына в больнице, и, пока мы оформлялись в детское отделение, за Сашей приехал папа. Совсем молодой мальчик восемнадцати лет.
Он взял своего сына у меня с рук и ушёл с доктором подписывать документы.
На моих глазах судьба мальчика, подмигнув, взяла и повернула в другую сторону.
Это так здорово, правда?
Странник пустыни
Алла Кучер
«Не иди впереди меня – я могу не успеть.
Не иди позади меня – я могу завести не туда.
Просто иди рядом со мной и будь моим другом!»
(А. Камю)
Мне кажется, я знала его всю жизнь. И, конечно, мы обязательно должны были встретиться в этом мире. А, если не встретиться, то мне пришлось бы его долго искать не понятно где.
И, если бы не нашла, то я бы его придумала.
Рано или поздно, наши пути должны были пересечься в одной точке. В аномальной и нереальной зоне. И наша странная встреча случилась там, где почти нет жизни.
Когда он встречал нас в маленьком аэропорту, я его почти не рассмотрела. Темная ночь, кепочка, хорошее английское произношение. За приятным голосом угадывалась улыбка. Но ничего такого примечательного. Обычный гид. Но имя Алехандро мне всегда нравилось. Как и безумные звёзды, которые так хотелось увидеть в этом безлюдном месте.
Утром выяснилось, что Алехандро ещё и симпатичный парень. Это обрадовало. Все таки гулять по пустыне в приятной компании веселее.
«Наверное, он меня невзлюбил», – такая мысль посещала меня неоднократно. Сначала он обломал планы с телескопом. Я же собиралась здесь увидеть звезды через сверхмощный телескоп ALMA. Станция с астрономами и телескопом рядом, рукой подать. Но Алехандро сказал, что мне это не надо и мы потеряем время.
Это неслыханная наглость, скажу я вам! Я прилетела сюда, на другой край земли, заплатив кучу денег, чтобы услышать, что мне это не надо. Только Алехандро не уступал, сказав, что покажет звезды в другом месте.
В первый день мы таскаемся по этой пустыне, где соль валяется под ногами, а на камнях можно приготовить яичницу. И нет конца этим безжизненным камням. И не понимаю, зачем постоянно делать замечания, одергивать:
– Алла, ты отвлекаешься все время. Послушай меня!
Я слушаю! Ещё как слушаю!
Я прислушиваюсь всеми органами чувств, пропускаю его слова через мелкое сито ощущений и жизненного опыта. И не слышу ничего нового, но понимаю, что новое уже рядом. И, возможно, этот странный парень прав, и не так уж нужен этот телескоп со звездами в пустыне.
Эта пустыня заслонила собой весь мир. Горы и барханы. Человек, как песчинка, лезет на гору из песка, чтобы потом с нее спуститься на доске. Долина Смерти и байкеры, которые промчались и растаяли в пыли. Шапки снега на вершинах, гейзеры и даже пещеры.
– Ты слышишь, как она разговаривает с тобой? Ты готова услышать ее голос?
Мы идем по камням, и я чувствую себя просто учеником рядом с мудрым учителем. Алехандро говорит шепотом о простых вещах, но я слышу иначе. Голос и смыслы преломляется. Это все пустыня, я знаю.
На бесконечном бархане выбиваюсь из сил, падаю и говорю, что останусь здесь.
– Хорошо, – говорит мой таинственный проводник, улыбаясь – догонишь, когда отдохнёшь. Но сегодня вечером мы пьём на закате шампанское и ты должна это увидеть.
Да что же это такое!
Я бегу за ним, как послушная девочка. Слушаюсь и прислушиваюсь. К голосам, к биению сердца, к мелькнувшей тени, к несуществующим шорохам и шагам. Интересно, он откуда сюда пришел? Мне приходят в голову эти любимые образы Сент-Экзюпери – Маленький принц, капризная Роза…
Или же это приснилось… Ну, чего не увидишь в пустыне… Ах, все миражи…
Мы расстаёмся где-то на окраине мира. Он провожает до границы с Боливией. Я радостно кручусь вокруг столба с надписью «Chile», напеваю что-то дерзкое на испанском. Ах, да, вечное «Besame mucho», что ж ещё, ничего другого я больше не знаю.
Алехандро отдаёт паспорт после пограничных формальностей. И вдруг становится так бесконечно грустно и больно – прощание тягостная штука. Знаю, что больше сюда не вернусь и не встречусь с ним.
Никто больше не скажет:
– Ты видишь, звезды отсюда другие, ярче и живее, чем через телескоп. Запомни это.
– Есть мысли, которые ты боишься произнести вслух… а здесь ты можешь это сделать.
– Почему ты здесь? Куда же ты идёшь?
И мне так важно знать, что где-то там, в фантастическом мире живет этот странник пустыни по имени Алехандро. Тот, кто хотел, чтобы я услышала и поняла пустыню, как он сам.
Только я не знала тогда, что можно просто идти рядом и быть другом.
