Татьяна Устинова
Летние расследования
К чужому – ключевое слово, потому что копался в его багажнике не Петрович, как я ожидала, а капитан Кулебякин!
– Что ты делаешь? – удивилась я.
– Тс-с-с! Не мешай. – Денис оглянулся на меня, вынырнул из багажника и закрыл его, явно постаравшись сделать это бесшумно. – А впрочем, раз уж ты здесь, помоги.
– Как? – не поняла я. – Чем?
– Постой на стреме. – Милый кивнул на металлическую дверь, которой пользуются для входа во двор и хозяева, и гости. – Посигналь, если их увидишь.
– Кого? – спросила я, уже открыв ту самую дверь.
– Петровича с подругой. Все, иди, не отвлекай меня! – Милый ловко и бесшумно открыл дверь машины и в глубоком поклоне сунулся в салон чужого авто.
Продолжать что-то уточнять, когда собеседник находится в такой позиции, было глупо. Я решила, что сделаю это позже, вошла во двор, мягко прикрыла за собой стальную дверь и встала за шпалерой виноградника так, чтобы меня не видно было со двора. При этом прекрасно просматривалась дорожка, ведущая к наружной двери. Не вся, только от угла ближайшего дома, но это метров десять, я успела бы посигналить Денису.
Игнорируя поющих птичек и жужжащих пчелок, я пыталась уловить звуки человеческой речи и производимые людьми шумы. Получилось: расслышала стук прикрытой двери, ровное тарахтение колесиков и приближающиеся шаги. Отпрыгнула к калитке, посемафорила Денису, снова спряталась за шпалерой.
Мимо один за другим прошли бородач и Анна, она катила чемодан, он – сразу два. «Свой и Лисунин», – поняла я.
Питерские прошли по дорожке, не заметив меня, выбрались со своими чемоданами со двора. Хлопнула задняя дверь кухни, и я услышала голос Дениса:
– Уезжаете?
Анна что-то ответила, Петрович отмолчался, открывая двери машины и багажник.
– Позвольте, помогу. – Капитан Кулебякин – смотрите, какой галантный! – очевидно, помог даме загрузить чемодан.
Я решила, что уже могу появиться на сцене, и выступила за калитку:
– Ой, здрасьте, вы вернулись? Как чувствует себя Елизавета Олеговна?
– Очнулась, жить будет, но ей швы наложили, и сотрясение сильное, нужен уход, мы к ней поближе перебираемся, – добросовестно отчиталась Анна уже из машины.
– Очень жаль. Пропал ваш отдых, да? – посочувствовала я.
– Ничего, Лисуня поправится – в санаторий поедем, – садясь за руль, сказал бородач и захлопнул дверь машины.
Я подошла к Денису, он меня приобнял. Мы вежливо помахали ладошками отъезжающей машине.
Все, укатили питерские.
– Не посчастливилось им, – вздохнула я. – Особенно, конечно, Лисуне.
– Знаешь, как говорил Суворов? «Раз счастье, два раза счастье – помилуй Бог! Надо же когда-нибудь и немножко умения», – не снимая руки с моей талии, Денис развернул меня, как в кадрили, и повел не в дом, а в лес.
– К чему ты это? – Хотелось понять и цитату, и маршрут прогулки.
– Я на рассвете был в лесу, – сказал милый.
Прозвучало лирично.
– И-и? – подтолкнула я его, начиная надеяться на какой-то приятный сюрприз.
– И посмотрел там на змеиную нору.
Я остановилась. Сюрприз, но неприятный.
– Вокруг нее натоптано. – Денис потянул меня дальше. – Трава примята, кизил насыпавшийся раздавлен.
– И что? – Я совершенно не желала идти в гости к змее. – Ты хочешь навести порядок у жилища гадюки?
– Порядок навести неплохо бы. – Милый не пошел в лес, а повернул к смотровой площадке, где усадил меня на лавочку. – Смотри, какая красота!
Дикий пляж под обрывом еще оставался в тени, прибрежная полоса тоже, но дальше море уже золотилось под солнцем – и впрямь красиво!
– Вода, наверное, сейчас теплая, как парное молоко, – сказала я с намеком.
– Угу. Хозяйка сказала, горячая вода вчера ни у кого не отключалась, – не понял моего намека капитан Кулебякин. – Могла быть только одна причина, почему у них там наверху воды горячей не было.
– Напор слабый? – предположила я, исходя из опыта жизни в многоэтажном доме.
– Нет. Кто-то вентиль повернул и горячую воду перекрыл.
Мы помолчали. Я обдумала услышанное. Какая-то неприятная мыслишка зазмеилась в голове.
– А что ты высматривал в чужой машине, Дениска? – Я развернулась к милому, посмотрев на него с подозрением.
– Ручной пылесос. Тот, которым бородач вчера утром машину чистил, чистил, да не вычистил, из-за чего нагоняй от жены получил.
– Хочешь и свою машину почистить? – не поняла я.
– Хочу понять, куда пропал этот проклятый пылесос. Хотя это ясно: выбросил он его, когда за «Скорой» поехал. Скорее всего, запулил на крутом повороте в пропасть. Фиг найдешь…
В голосе милого прозвучало сожаление.
Вот уж не знала, что ему так хочется иметь ручной пылесос!
– Я подарю тебе такой на Новый год, хочешь? Или просто так, на память, – предложила я.
– Я это дело и так не забуду, – хмыкнул Денис.
Через пару секунд до меня дошло:
– Дело?! Милый, ты о чем? Я думала, мы приехали отдохнуть!
– И я так думал, – Кулебякин покивал, посмотрел на море, на небо с полосой одинокого облака, похожего на аппетитную розовую колбаску, и спросил странное: – Змея же небольшая была, да? Ну, та, из душевой?
– Да прям, небольшая! – Я широко развела руки, как рыбак, показывающий размер выловленной им щуки, но под насмешливым взглядом Дениса сблизила ладони. – Примерно такая.
– Небольшая, – констатировал милый, встал со скамейки и пошел к лестнице, на ходу стягивая через голову майку. – Пойдем, что ли, искупаемся.
Вслед за ним я проскакала через лес, оступаясь на неровных разновысоких ступеньках и напряженно размышляя. Уже на очаровательно безлюдном пляже, сбрасывая с себя одежки, взмолилась:
– Погоди! Объясни! Я правильно поняла, что змея в душевую попала не по собственной воле?
Денис, уже зашедший в воду, поманил меня:
– Ближе!
– Ее туда специально запустили, да?
– Еще ближе!
– А перед этим перекрыли вентиль горячей воды, чтобы Лисуне пришлось идти в общую душевую, верно?
– Уже совсем близко!
– А змею… господи, это ж надо было такое придумать!.. Засосали автомобильным пылесосом и выдули в дырку в окне?!
Я чуть не расплакалась, так мне вдруг стало жалко ее. Не Лисуню – змею!
Она сидела себе тихо в своей уютной норке, никого вообще-то сама не трогала, и тут вдруг – ж-ж-жух! К норе приставили дуло – или как там это называется? – пылесоса! Вытянули змейку, в пыльном тесном пластмассовом узилище понесли прочь, вдаль от родного дома! Вышвырнули в незнакомом месте, а там вода бежит, голая тетка орет – да я бы на месте этой змейки окочурилась от стресса!
И ведь ей даже мятного чаю никто не предложил…
– Ты чего так расстроилась? – Капитан Кулебякин участливо заглянул в мои полные слез глаза и поцеловал в лоб, как маленькую. – Не горюй. У меня, конечно, нет никаких улик против этого изобретательного типа, но это не значит, что ему все сойдет с рук. Предупрежу коллег в Ленобласти, особенно участкового, он побеседует с гражданином и супружницу его предупредит, пусть дамочка крепко подумает и впредь настороже будет.
Я наскоро обмозговала его слова и помотала головой:
– Боюсь, это не поможет.
– Почему?
– Олега тоже предупреждали, а толку?
– Какого еще Олега? – Милый недоуменно заморгал.
– Какого, какого… Вещего! Пушкинского! – Я брызнула на него водой и золотой рыбкой нырнула в синее море. – Догоняй!
Татьяна Устинова
• Что делать?.. •
«Я научилась просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу» – вот бы научиться!..
Я все учусь-учусь, но пока ни с места. То есть иногда получается так пожить, но уж очень недолго. Часа два, не больше. Эти два часа – да!.. Я живу «просто и мудро» – не скорблю о прошлом, не боюсь будущего. Радуюсь воробышку, которого принесло на наш подоконник, и звукам песни «То березка, то рябина», которую уж седьмой год не может разучить девочка соседей сверху. Я не думаю о том, что будет, когда строительная компания и горсовет воткнут нам под окна еще несколько многоэтажек. Я не прикидываю, где взять денег на отпуск, – если не найдем, опять в этом году без отпуска, ну и ладно, значит, ничего не поделаешь. Я просто живу – варю кофе, пью кофе. Придумываю поворот сюжета в новом романе, глядя в окно, за которым пока еще видно небо, и это прекрасно. О том, что я опаздываю и мне по первое число всыплет издатель, я в этот момент не забочусь. Переживем, и не такое переживали!..
Потом наваливаются дела, и «простота и мудрость» медленно и печально растворяются в воздухе, как кентервильское привидение. Я провожаю их глазами. Я знаю, что дальше.
Дальше я с высунутым языком, как собака на жаре, стану метаться, прикидывая, за что приняться в первую очередь. Роман не дописан – осталось немного, но ведь и это самое «немного» надо дописать, допридумать, доосознать. Если я не успею до такого-то, мне влетит от издателя, а это очень противно, обидно, унизительно! Каждый раз – как будто в первый. Нет, я переживу, конечно. И не такое переживала, но – не хочу. Нужно организовать Тимофею некое подобие летнего отдыха – в отпуск-то мы опять не едем! – и некое подобие занятий, чтобы он за лето окончательно не разложился и не обленился, это он может. Папа затеялся что-то такое возводить на огороде, то ли будку для садового инвентаря, то ли летнюю резиденцию, отговорить его от возведения нет никакой возможности, следовательно, нужно помогать и контролировать процесс, а то он там так уработается, что потом костей не соберем. Старший сын защитил диплом и теперь «ищет работу», то есть сидит за компьютером и изучает спрос и предложения. Я точно знаю, что так работу не ищут, хоть вы мне до завтра рассказывайте про компьютерные технологии, удаленный доступ и молодое поколение!.. Нужно осознать – исключительно головой и никаким другим местом! – какую именно ты хочешь работу, сыночек, и начинать приставать к знакомым, у которых, ясное дело, никакой работы для тебя нету, но зато есть свои знакомые, у которых, может быть, есть еще какие-то знакомые, и после двух-трех десятков собеседований ты получишь работу, вовсе не ту, на которую надеялся, вовсе не за те деньги, на которые рассчитывал, но – с перспективой! Скорее туманной, нежели ясной, но стоит попробовать, стоит.
«Простота и мудрость» жизни в это время никакого значения не имеют, справиться бы хоть как-нибудь.
– Как вы все здесь живете? – спрашивает меня приятельница Валя, и вид у нее при этом заинтересованно-брезгливый, как у начинающего энтомолога, который столкнулся с редкой колонией тараканов и никак не может разобраться в их тараканьем царстве. Приятельница Валя последние лет двадцать пять, чтоб не соврать, живет в Австралии.
Просто и мудро живет там приятельница Валя.
Они оба – Валя и ее муж Васька – родом из города Привзвозного, и Привзвозный в девяностые совершенно пропадал, и жители его пропадали тоже, как же иначе!.. Васька «вырвался» – поступил в физтех, упорно учился, не жалея сил – трудился, очень старался. Голодал в общаге, мерз на картошке, по ночам в пекарне грузил хлеб. У них с моим мужем Женей о пекарне сохранились самые светлые воспоминания – после погрузки всем разрешалось взять свежий батон совершенно бесплатно и съесть его. Целый батон теплого белого хлеба!.. От наступавшей сытости они иногда засыпали на лавочке возле пекарни и опаздывали на первую пару, а первой была военная подготовка, опаздывать никак нельзя, под страхом исключения!
Васька окончил аспирантуру, уехал на стажировку, кажется, в Мюнхен или во Франкфурт, а оттуда до Австралии рукой подать. Валя, самая красивая девушка Привзвозного, работала, по-моему, в парикмахерской или в столовой – в общем, на каком-то хлебном месте, и уезжать в Австралию не хотела решительно. Васька ее долго уговаривал и уговорил, как до этого уговорил выйти за него – она тоже долго не соглашалась. Все же она самая красивая девушка в городе, да еще при хорошей работе, у нее всегда были колготки в сеточку, перламутровые тени, фиолетовая помада, острые лакированные каблучки и начес, а Васька что?! Васька ботаник и заморыш, худой, нескладный, в очках и кримпленовых коричневых брюках! Но – уговорил.
В Австралии, как все хорошо образованные и не ленивые русские, он очень быстро стал «номером один» в той области науки, которой занимался. Появились просторный и прохладный дом над океаном, пара машинок – одна для семьи, другая для удовольствия, бассейн с голубой водой, лужайка с грилем, банковский счет с кругленькой суммой. Появились дети. Появились друзья – не только русские из диаспоры, но и австралийцы, что, как я понимаю, особенно важно для эмигрантов – когда «своими» признают не только свои по крови, но и свои по месту жительства.
Валя раза три наезжала в Москву, а один раз даже и в Привзвозный, и, как истинная австралийка, все недоумевала, как же мы здесь живем?! Мы мечемся как угорелые, все чего-то опасаемся, остерегаемся, куда-то мчимся. То радуемся, как безумные, то негодуем, как придурки; зарабатываем деньги в поте лица, тратим их не задумываясь за пять минут; выстаиваем в пробках по три часа, ездим на дачу за сто километров, чтобы утром опять вернуться в город; учим детей китайскому языку и кататься на горных лыжах, но не можем сдать ЕГЭ по русскому! Тут никакой австралиец не выдержит, спятит!
Васька там у себя в Австралии много работал – видимо, на общем фоне слишком много, неоправданно много! – и Валю это с годами стало раздражать. Все есть (см. абзац про материальные блага), чтобы «просто и мудро» жить, а он все несется на эту свою работу и там торчит! От дома над океаном до научного института, где Васька начальник, ехать аж двадцать пять минут, туда-обратно выходит пятьдесят, и это выброшенные из жизни сладостные минуты! Минуты, которые можно посвятить тому, чтобы жить эту жизнь, жить «просто и мудро», а он посвящает их езде на машине!.. Это ужасно, и с этим нужно покончить. Счет в банке таков, что хватит на всех до глубокой старости, включая старость детей. Кроме того, эта самая работа служит Ваське как бы прикрытием от жизни. Он – раз и смылся от нее, такой прекрасной, на работу и чем-то там занимается.
– Он и детей-то, по-моему, из бутылочки кормил всего раза три за все время, – жаловалась Валя, сердито недоумевая. Мой муж, по азиатской дикости своей, пытался сказать, что по большому счету дети все накормлены-одеты-обуты-гуляют-над-океаном исключительно благодаря Васькиным усилиям, но она не слушала, конечно.
Видимо, она «не слушала» очень активно – она в привзвозные времена была девушкой напористой, – и лет в сорок пять Васька с работы ушел.
– А что же он будет делать?! – ужаснулся Женька, узнав о таком повороте.
– Как что? Как будто делать нечего! Он будет просто жить. – «Мудро» она не добавила, ибо вряд ли знает эту цитату. – Он будет… Ну, вот кататься в волнах прибоя на доске.
Это раз. Плавать в бассейне с голубой водой – это два. Пойдет на теннисный матч в школу к младшему сыну – это три. Еще они слетают в Малибу, и там он тоже сможет покататься на доске в волнах прибоя. И на Бали слетают. Там он сможет немного покататься на доске в волнах. Та-ак. Еще в ресторан французской кухни съездят, это на побережье, оттуда потрясающий вид на океан и на катающихся на досках.
Васька изнемог очень быстро – за год, что ли. Он покатался на доске, сходил на матч, свозил супругу во все окрестные и дальние рестораны. Поплавал в бассейне с голубой водой. Все до единого соседи по пять раз посетили лужайку и отведали сосисок-гриль.
После чего Васька отпросился в Москву, навестить маму. В Москве он моментально нашел себе работу в научном институте, за какие-то жалкие копейки, гроши, хорошо хоть не за батон, который можно взять в конце рабочего дня. На работу он добирается иногда два часа, иногда три – мама как жила в Химках, так и живет, а Ленинградку как не могли отремонтировать, так по сию пору и не могут. Упиваясь сознанием собственной значимости, Васька принял приглашение на научную конференцию в Новосибирске и выступил там с докладом, а потом трое суток морочил нам голову подробными рассказами.
С Валей он развелся. Там, в Новосибе, встретилась ему какая-то такая же чокнутая. Они теперь вместе летают на конференции и добираются на работу по три часа – живут у Васькиной мамы.
Валя впала в тягостное, длинное, нескончаемое недоумение. Все же ведь было так прекрасно! Ничего, ничего не нужно было делать – просто жить! Коммунизм в рамках отдельно взятого дома с лужайкой над океаном был построен, рай готов, принимает желающих!..
…Почему он не пожелал? Почему не научился жить просто и мудро?
Евгения Михайлова
• Приличный брак •
– Ма! Я пришел. Есть хочу – умираю.
Так звучал и выглядел самый главный момент дня Веры на протяжении двадцати лет. Самая приятная фраза и самый сладкий голос, всегда неожиданный и такой желанный с тех пор, как сын Андрюша первый раз отправился в школу один и сам вернулся домой. Он был тогда в четвертом классе. Ему исполнилось девять лет. Вера нашла в себе силы принять решение – не водить его в школу за ручку, он сказал, что над ним в классе смеются. Решение-то она приняла, а смирилась с ним не сразу. И еще довольно долго кралась за сыном, прячась за людьми или деревьями по обочине дороги.
Много тревог, трудностей и преодолений было у них с тех пор, как мальчик вышел в свой первый самостоятельный, короткий и очень важный путь. Он тогда отправился не просто в школу, а в свою сознательно выбранную судьбу. Его профессия – его любовь и страсть. Андрюша окончил факультет информатики и систем управления Бауманки и уже три года работает программистом в крупной IT-компании. Его выбрали из бесконечного множества соискателей, у большинства из которых был солидный опыт в профессии. У всех куча рекомендаций с других мест работы, а у Андрюши – ничего такого. Только Вера ни секунды не сомневалась, что ее сын – гений. Она страшно гордилась тем, что его сразу оценили. Он сам воспринял все спокойно: «А как же иначе, я хотел, я умею, они поняли, что я им нужен».
Вера с сыном жили тихо, скромно, практически незаметно для других. Андрей запойно работал, а его отдыхом был тот же компьютер. Вера после тридцати лет работы районным кардиологом ушла на пенсию. И тщательно скрывала даже от подруг, что наконец испытала настоящее, полное и ликующее счастье. Все, что ей нужно, – с ней. Если пока нет, то через какое-то время откроется дверь и прозвучит: «Ма, я пришел». А она свободна для того, чтобы делать жизнь сына по возможности удобной, уютной, теплой и устойчивой. Вера – человек чувствительный, неравнодушный, ей бывает очень тяжело от того, что вокруг столько горя и боли. Но в этот миг и в существующих обстоятельствах она завоевала свой шанс просто беречь и лелеять своего птенца, который только чужим кажется взрослым.
Вера с тоской и недоумением вспоминает первые годы своего вроде бы приличного брака. Два человека – ей чуть за тридцать, ему немного больше – решили связать свои судьбы по принципу «порядочного человека теперь трудно найти». Она врач, Николай – инженер на предприятии легкой промышленности. Вера очень старалась стать хорошей, правильной женой, торопилась родить. Муж никогда особенно не был влюблен в нее, но она ему явно нравилась. Он не пил, не курил, не интересовался другими женщинами. Достоинства Николая Вера себе и подругам тогда могла перечислять долго. Но сама вскоре поняла, что все то хорошее, что она могла бы о нем сказать, связано только с частицей «не». Не кричал, не бил посуду, не поднимал руку на нее – не, не, не… Так и жили, пока не стала практически катастрофой такая очевидность: этого человека просто нет рядом. Даже хуже, чем нет. Он торчит среди их с ребенком жизни как монумент отсутствия и равнодушия. Когда родился и стал расти сын, Вера ощутила безысходность их сосуществования с ужасающей остротой. Николай присутствовал в жизни жены и сына как физический объект, задача которого – изолироваться от них любыми способами. Муж приходил, молча ел и закрывался в своей комнате, надевал наушники и в то же время включал телевизор. Слушал, смотрел и совершенно не реагировал, когда Вера пыталась что-то ему сказать, о чем-то спросить, попросить. А когда появился Андрюша – все изменения в поведении Николая свелись к берушам. Так, чтобы ни один звук не пробивался наверняка. Он не хотел видеть ребенка, не мог слышать ни плач, ни смех. Этот объект, который не вписывался ни в какие представления Веры о семье, со временем становился все жестче и даже враждебнее. Не было ничего, что интересовало Николая, кроме собственного покоя и пищеварения.
Терпению Веры пришел конец, когда Андрюша заболел тяжелой формой кори. Ему еще не было четырех лет. Ребенок ужасно страдал, но уже тогда изо всех сил пытался терпеть, не плакать, не жаловаться. Вера хлопотала вокруг него, иногда всю ночь носила на руках, чтобы не оставлять малыша одного в пламени температуры, зуда, удушья. И один раз позвала мужа: попросила его подержать сына, пока она приготовит ему ванну. Муж посмотрел на нее непонимающе, пожал плечами и произнес:
– Положи его, в чем дело? Что я могу сделать? Ты же врач.
Воткнул беруши и ушел к себе.
Утром Вера проснулась после сорокаминутного сна с ясной головой. Там была одна четкая мысль: срочно разводиться и разъехаться, чтобы ее золотой ребенок не подумал, что холодное безмолвие их ледяного дома с маячащим силуэтом враждебно-безразличного отца и есть семейная жизнь. Чтобы его нежная душа не застыла на этом холоде нелюбви. Мальчик ведь в присутствии отца явно старается не подавать голоса и спешит спрятаться.
И она со всем справилась. Даже Коля был вполне доволен. За свою трехкомнатную квартиру Вера купила двушку и однокомнатную в старых девятиэтажных домах разных районов. Сама организовала переезды – сначала мужа. От благодарности, что он на все согласился, Вера даже грузчикам помогала таскать мебель в его квартиру. Отдала ему единственный холодильник и, конечно, телевизор.
Она только боялась спросить у ребенка, как он относится к перемене. Андрей вообще никогда ничего не говорил об отце. Да, собственно, что он мог бы о нем сказать? Но опасение у Веры было: мальчикам ведь нужен отец, так считается.
Их новое жилье, конечно, сначала казалось жутковатым: пришлось согласиться на запущенную кватиру, сто лет без ремонта – так дешевле. Они немного осмотрелись, притерпелись, Вера помыла пол, окна, приготовила вкусный ужин, сказала:
– Вот, сыночек, мы теперь с тобой вдвоем. Будем помогать друг другу, да?
– Да! – четко произнес Андрюша. – Хорошо как у нас.
И Вера побежала в ванную плакать от облегчения и счастья.
Много было проблем, сложных решений, но Вера научилась верить себе. Она столько лет ничего не покупала в ту квартиру в старом доме, тратила деньги только на питание, вещи и одежду для сына. Работала параллельно в нескольких местах. Зато получилось что-то скопить. И вот теперь, когда Андрей работает в отличном месте, у него хорошая зарплата, они сумели переехать в новый дом, в удобную, просторную квартиру. Вера отделала ее по своему вкусу, понемногу обставляла, они почти ничего не взяли из старой квартиры. Живут тут третий год, а дел еще по списку Веры полно.
А начала Вера обустройство нового жилища с установки особо надежной двери с видеокамерой, которую Андрей довел до совершенства: с нее можно позвонить в полицию, МЧС и куда-то еще. Вера пока не разобралась.
На этаже были еще две квартиры: напротив и рядом. У Веры никогда не имелось ни времени, ни желания знакомиться с соседями. Просто заметила, что в квартире напротив живет пожилая пара, вполне милые люди с очаровательной собакой. А рядом… Там оказалась ситуация сложнее.
Сразу после переезда в дверь Веры позвонили. На мониторе – незнакомая женщина в домашнем костюме. Вера открыла, не спрашивая кто. Она ведь еще никого в доме не знала.
– Здрасьте, – произнесла гостья. – Я Дарья, ваша соседка. Пришла познакомиться. Вы солью не богаты?
«Предлог как в анекдоте, – подумала Вера. – Верный признак, что будет приходить еще».
Она мгновенно оценила возраст и состояние организма соседки. Они примерно ровесницы, у Дарьи короткая стрижка, волосы то ли совсем седые, то ли выкрашены в такой цвет. Лицо тяжелое, отекшее, глубокие морщины и сетка капилляров. В общих чертах это лицо человека, который ведет не самый здоровый образ жизни.
Вера вынесла Дарье пакет с солью и сказала: «Возвращать не нужно. У меня есть еще».
Через пару дней Дарья возникла опять:
– Вы деньгами не богаты?
– Нет, – ответила Вера, но уточнила: – Сколько?
– Тыщу.
Вера дала ей тысячу рублей, а в следующие два раза дверь не открыла. Не очень приятное соседство, неожиданное для такого приличного дома. Это все, что Вера подумала о ближайших соседях перед тем, как забыть о них. Но самое главное было впереди.
Однажды ночью Вера проснулась от воплей в коридоре. Ей показалось, что это крики о помощи. Бросилась к двери, хотела сразу открыть, но потом сообразила, что это опасно, и посмотрела на монитор. Там возникла картина, как из фильма на телевизионном экране. Дверь соседей распахнута. Вопли издают Дарья и жутковатого вида девица – тощая, с прямыми длинными волосами, которыми она трясла как черным флагом. Они орали друг на друга: то был отборный мат, так что в содержание ссоры не вникнуть. Вера не сразу поняла, чем они еще занимаются. Вгляделась: боже! Дарья ногами выталкивает из квартиры крупного небритого мужика в каком-то тряпье. Тот не подает признаков жизни. Девица одновременно отталкивает Дарью, норовит вцепиться ей в лицо ногтями и ногами же вталкивает мужика обратно в квартиру.
«Это убийство?! – в ужасе подумала Вера. – Надо разбудить Андрея, я сейчас уже не вспомню, как с этой камеры вызвать полицию». Тут же сообразила, что ей проще всего позвонить по телефону, схватила его. Но тут предполагаемая жертва зашевелилась, встала сначала на четвереньки, потом на ноги и тоже заматерилась.
– Мам, ты чего тут стоишь? – раздался за спиной голос сына.
– Посмотри, Андрей… На этих… Я думала, мужчина мертвый, они обе таскали его, как мешок с сеном. А он оказался вполне живой. Слышишь, как образно выражается? Так мне звонить в полицию? Тут кто-то нуждается в спасении, как ты думаешь?
– Я тебя умоляю, мама! Им всем хорошо. Это просто такие люди. И такая личная жизнь. В нее запрещено вмешиваться по закону. Нам надо спать, мне скоро вставать на работу, а у этих впереди только одна песня. Пошли они туда, куда так настойчиво друг друга и посылают.
Вера не могла не согласиться с таким разумным решением. Не хватало еще вписаться в подобную свару. Троица вдруг замолчала и дружно вернулась в квартиру. Вера пошла на кухню, заварила травяной успокоительный чай, даже разогрела в духовке ватрушку для Андрея. Он обожает ночные перекусы с ней, когда не спится. Им сразу стало уютно и спокойно. Но у Веры остался очень неприятный осадок. Понятно же: для соседей это привычные отношения, как верно сказал Андрюша – такая личная жизнь. А они, получается, зрители поневоле. Но соседи – не муж. С ними не разведешься. Только не новая история с другим переездом! Главное, смысла никакого. Не такие это редкие соседи, наверное. Можно обрести еще похуже.
Утром Вера вышла, чтобы сходить в магазин. У лифта встретила соседку Татьяну с йорком из квартиры напротив.
– Доброе утро, Таня, привет, Тяпа, – почти радостно произнесла она, для нее облегчением было видеть нормального человека и собаку. – Вы не слышали шум ночью? Мы с сыном выглянули и не поняли: что это было?
– А. Вы еще не в курсе. Это головная боль всего подъезда. Так вам повезло. Сочувствую. Нам тоже, но мы вроде немного дальше. И не такое еще услышите. Эти люди – чистое отребье, если называть вещи своими именами. Квартиру используют исключительно для пьянок, возможно, торговли наркотиками, хранения краденого и прочего криминала. У них есть другое жилье. У нас Дарья появилась якобы для того, чтобы помочь брату-полковнику, который овдовел. Так «помогла», что он скоропостижно скончался через два дня после того, как привел женщину и сообщил, что собирается жениться. Разные у нас подробности рассказывали об этой смерти. А тогда, конечно, Дашка с дочерью стремительно оформили на себя жилье как наследницы. От Дарьи и ее дочери все шарахаются.
– Дочь – это такая худая девица с черными волосами?
– Она. Нинка. Алкоголичка, наркоманка и тащит в квартиру все, что на улице кажется ей мужиком. Когда Дарья тут, они приносят водку, сначала пьют втроем. А потом, когда парочка начинает требовать деньги на следующую бутылку, Дашка их гонит, они рвутся обратно. Это именно то, что ты наблюдала ночью. Мы уже затыкаем уши, как только у них начинается. Мой совет тебе и сыну: старайтесь отвлекаться, не обращать внимания. Мы когда-то имели глупость вызывать полицию, Нинку с кавалерами чаще всего увозили в отделение, ее затем в психушку – выводить из запоя. Говорят, Даша платит какой-то психушке, которая прячет дочь от возбуждения дел. А потом они все возвращались и устраивали нам травлю.
– Эта Дарья и ее дочь – безработные?
– Нет. Они вроде держат какой-то оптовый вещевой склад. Трудно себе представить, кто им мог что-то доверить и разрешить. Но таскают сюда баулы с тряпками, меняют наряды по нескольку раз в день. Нормальные такие вещи, даже модные. У Нинки машина, с которой тоже постоянные истории с судами.
– Спасибо, – от души поблагодарила Вера. – Всегда надо иметь ясную картину.
Вечером они с Андреем обсудили информацию. Вывод был общий: реакции – ноль, внешне соблюдать нейтралитет и держать дистанцию. Все это, конечно, в пределах возможного.
Чего только не насмотрелась Вера с тех пор по монитору своей камеры! Андрей сначала пытался бороться с тем, что мать бегает к двери на каждый крик соседей.
– Сынок, – мягко объяснила Вера, – я не зевака, не сплетница. Просто в моем порядке вещей крик человека, любого, это призыв о помощи. Это моя профессия, миссия – помогать. Ты же понимаешь, в любой пьяной ссоре могут быть жертвы. А когда человек ранен и страдает – врач не думает о том, достаточно ли этот человек хорош. Мне ничего не стоит подойти к двери и посмотреть: нет ли там крови, к примеру. Рано или поздно что-то очень плохое произойдет, скорее всего.
– Ладно, смотри, – согласился сын. – Только реагируй иначе. Ну, как на мультик, что ли. Я же вижу, что ты начинаешь переживать.
Вера задумчиво посмотрела на него. Она убеждена, что он самый умный, рассудительный и добрый человек из всех, кого она знает. Но он выбрал дело, которое в очень серьезной степени изолирует его от реальности, и обожает его. И он рожден от человека, который может быть эталоном эмоциональной глухоты и запредельного равнодушия. Гены – опасная, мстительная вещь.
Когда Андрюша был подростком, начал увлекаться всем, что связано с программированием, становился все более сосредоточенным и погруженным в решение своих задач и проблем, Вера наблюдала за ним пристально и пристрастно. Не появляется ли в нем желание, как у отца, отстраниться, спрятаться от всего живого: от любви, страданий, боли и, главное, от источников и объектов переживаний, то есть от близких и далеких людей…
