Татьяна Терещенко
Люди добрые (сборник)
Слово
Какое счастье – чудным весенним утром выбраться из загазованной Москвы за город, вдохнуть полной грудью еще холодный, пахнущий солнцем и капелью воздух, пройтись по земле, пусть и влажной, но такой живой и податливой под ногами, а не по асфальту!..
Отец Андрей ехал в машине, битком набитой игрушками, детской одеждой, памперсами, сладостями, и предвкушал радость встречи с оживающей природой, и уже наслаждался пейзажами, ярким солнцем, быстрой ездой по хорошей дороге.
Молодой священник, всего лишь год как рукоположенный, он был назначен третьим иереем в большой московский храм. Еще в семинарии, а потом и в академии он мечтал о собственном приходе где-нибудь в провинции, близко к земле, к лесам и полям, где он будет с основания строить приходскую жизнь, соберет крепкую общину. Он мечтал о малых и, тем не менее, великих делах, которыми будет заниматься сам и призывать к этому своих прихожан.
Но все сложилось иначе: в этом московском приходе у него не было никакого авторитета, на его предложения никто не обращал внимания. От него требовалось только подчиняться двум старшим священникам, и все.
И тут вдруг спущенное сверху распоряжение – взять под крыло храма детский дом-интернат, где содержались больные дети. Заниматься этим поручили ему, как самому молодому и к тому же не обремененному делами прихода и большой семьей. Молодой и энергичный батюшка искренне радовался: наконец-то есть куда применить свои молодые силы и кипучую энергию, наконец-то есть у него дело.
Отец Андрей выяснил, что в этом интернате содержатся сто двадцать детей. Все они серьезно больны, у всех диагнозы – не приведи Бог. Тут и ДЦП, и тяжелые формы эпилепсии и гидроцефалии, и много другого, – батюшка и слов-то таких сроду не слышал. Многие дети прикованы к постели, они никогда не смогут встать на ноги, ходить. Выяснилось, что почти у всех питомцев интерната родители живы, – их бросили, от них отказались. Кто-то испугался трудностей, кто-то на самом деле не мог поднять такую ношу. Некоторых родственники навещали, а некоторые были оставлены всеми и навсегда. Вот такие маленькие страдальцы содержались в этом интернате.
Отец Андрей взялся за дело с энтузиазмом: собирал детские вещи с прихожан, добывал деньги у жертвователей, названивал в интернат, выяснял, уточнял, что им нужно в первую очередь, мотался по магазинам. И вот, наконец, он едет туда сам и везет горы подарков для детей и необходимых вещей для интерната. Для первого визита этого достаточно. А там – побеседует с персоналом, с малышами. Он даже написал себе шпаргалки, планируя, о чем будет говорить: он будет призывать их верить, молиться, надеяться. Расскажет разные истории об исцелениях из Писания и житий святых.
Сегодня служить там Литургию он, конечно же, не будет, а в будущем, возможно, получится и это. Но запасные дары с собой он все-таки взял – а вдруг кого-то срочно понадобится причастить. Хотя там еще придется разбираться, кто из детей крещен, а кто – нет.
Вез его на своей машине прихожанин Сергей Палыч, пожилой мужчина, веселый, добродушный и разговорчивый.
– Батюшка, как вы думаете, долго такая погода продержится? Вот бы подольше, прям до Пасхи, – не ожидая ответа, разглагольствовал он. – Эх, красота-то какая! Как же здорово, что я вызвался везти вас. Как же хорошо за городом! Весна! Смотрите, снега уже совсем мало осталось, почти везде стаял. Завтра Благовещение. Не знаете, у нас в храме будут птичек на волю выпускать? Ох, как это приятно наблюдать, особенно детки радуются. Я своих всегда привожу.
– Простите, Сергей Палыч, разве ваши дети еще не выросли? – удивился отец Андрей.
– Да нет, что вы. Это я про внуков. А у вас, батюшка, детки есть? Много?
– Нет, к сожалению. Чем-то мы с матушкой Бога прогневили – не дает.
– Ну, какие ваши годы, еще, Бог даст, народятся.
Так за разговорами они добрались до поселка с поэтичным названием «Лебяжье озеро». Озера там они не обнаружили, но интернат нашли сразу. Они уткнулись в крепкие стальные ворота, а от них в обе стороны тянулся унылый серый забор, высокий, с плотно пригнанными досками. «Будто кто-то хочет закрыть от тех, кто там, за забором, внешний мир, – подумал отец Андрей. – Или их спрятать от людей, которые здесь, снаружи, чтобы люди не видели их и забыли об их существовании?»
Ворота открылись. Их глазам предстало унылое, тоже серое, двухэтажное казенного вида здание. Под стать забору. Слева от здания – сад, похоже, яблоневый, сейчас еще голый, тоже серый. Прямо через сад тянутся какие-то ужасные трубы, выкрашенные ядовито-оранжевой краской. Справа – две беседки. Спортивная площадка с футбольными воротами и низко подвешенными кольцами для баскетбола. Детская площадка с невысокой горкой и качелями. И нигде ни души… Очарование яркого весеннего дня пропало совсем. Отец Андрей даже поежился от этой серой неуютности.
Машина остановилась у входа в дом. Дверь открылась, и им навстречу вышла миловидная женщина лет сорока.
– Здравствуйте, здравствуйте! – Она, улыбаясь, шла к машине. – Добро пожаловать! Мы так рады, так рады, что и на наш интернат кто-то обратил внимание. Пожалуйста… Добро пожаловать… Входите… Проходите… – Она смутилась и замолчала.
Отец Алексей вышел из машины. Руки его были заняты двумя коробками, которые никуда не влезали и он всю дорогу держал их на коленях, в ногах же у него стояли большие упаковки памперсов, часть которых теперь вывалилась на дорожку, сметенная сутаной батюшки.
– День добрый, – стараясь быть бодрым и веселым, ответствовал он женщине. – Я – отец Андрей, а вы, я так понимаю, Елена Федоровна, директор этого заведения?
– Да, да. Пожалуйста, проходите. Добро пожаловать, – собирая с выложенной плиткой дорожки выпавшие из машины пакеты, говорила женщина.
Она открыла перед священником дверь. Он вошел в помещение. Поставил коробки у входа. Огляделся.
Внутри все было чистенько и аккуратненько. Вешалки с одежками. Ряды обуви стройными парами вдоль стен. Стульчики и скамеечки.
Елена Федоровна провела их в столовую, предложила распаковывать подарки здесь. Отец Андрей и Сергей Палыч перетаскали сюда все, что привезли. Отобрали упаковки, в которых вещи, которые они прямо сейчас будут раздавать детям, каждому ребенку – персонально.
– Ну, Елена Федоровна, с кого начнем? – приступил к делу отец Андрей.
– Давайте со старших, со второго этажа, – предложила она. – В первой комнате шесть мальчиков четырнадцати – шестнадцати лет.
И они принялись за дело. Заходили в комнаты, раздавали подарки, знакомились с детьми, беседовали с ними. Священник, выполняя свою миссию, рассказывал ребятам всякие библейские и житийные истории со счастливым концом, подбадривал их, иногда рассказывал что-то смешное. Отец Андрей облегченно вздохнул, когда они закончили обход комнат второго этажа. Все было не так страшно, как он ожидал. Да, конечно, было видно, что дети больные. Но все они самостоятельно передвигались, кто-то с большим трудом, кто-то легче, а некоторые и совсем свободно. Говорили вполне разумно, отвечали на вопросы, улыбались, радовались подаркам.
И в комнатах было вполне светло и уютно, если не считать количества кроватей в каждой – от пяти до десяти. Но кровати добротные и даже красивые, белье чистое. И все вокруг аккуратно прибрано, несмотря на большое количество жильцов. В холле – удобные диванчики перед телевизором, на полу ковер, на ковре – подушки. Вот только почему-то здесь никого нет, все сидят по своим комнатам. Отец Андрей подумал, что играть в холле им не особенно разрешается: ведь нужно, чтобы везде был идеальный порядок.
Перешли на первый этаж. И тут… В первой же комнате, палате лежачих малышей, отец Андрей застыл в дверях. В зарешеченных кроватках лежали совсем еще маленькие детки, младенцы до года. «Детки в клетке», – была его первая нелепая мысль. У всех у них были уродливые тельца, у каждого – уродство свое. Мальчик совсем без ножек, девочка со страшно искривленным тельцем, мальчик с огромной головой… Это был шок… Отец Андрей с огромным трудом проглотил застрявший в горле ком и направился к ним. Он бережно прикасался к каждому: одного погладил по головке, другого потрепал по щечке, третьему пожал ручку. И малыши реагировали на ласку. Одни улыбались, другие, наоборот, кривили ротики. Но, что удивительно, ни один не заплакал.
В других комнатах было не легче, только детишки постарше. Страшное зрелище. Скрюченные в немыслимых позах ребятишки, искаженные болезнью лица, которые по определению должны были бы походить на ангельские. И совсем невообразимо – некоторые плотно запеленаты в смирительные рубашки. Как объяснила директор, для их же безопасности, мол, они могут себя поранить.
Злость, гнев поднимались из глубины души отца Андрея. Кто виноват в том, что он здесь увидел? Кто-то же наверняка виноват!
Сценка в следующей палате его покоробила, просто выбила из колеи. Женщина, видимо нянечка, держала на руках малыша лет трех и пыталась накормить его из бутылочки, а тот крутил головой, отворачивался. Она же ожесточенно совала соску ему в рот, приговаривая:
– Ешь! Да ешь же ты, нехристь!
– Как вы можете? – задохнулся от возмущения батюшка. – Как вы с ним обращаетесь?
Женщина испуганно уставилась на священника и выронила бутылочку. Отец Андрей выскочил в коридор. Остывая, он пожалел, что сорвал свой гнев на этой усталой старой женщине. Тоже мне! Нашел виноватую!
Наконец, последняя комната. Он вздохнул с некоторым облегчением. Здесь были девочки от семи до десяти лет, которые могли сами передвигаться в инвалидных колясках. Он вошел, огляделся. Девочки сидели в маленьких креслицах-каталках, каждая около своей кроватки, и смотрели на него. Он подходил к ним по очереди, отдавал подарки, гладил по головкам, говорил какие-то ласковые слова. И вот перед ним малышка, девочка лет семи с искривленными ручками и ножками, казалось, сведенными судорогой. А на лице девчушки сияли огромные черные глазищи.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Машенька, – ответила девочка.
– На самом деле ее зовут Майда, но мы зовем ее Машенькой, – поправила сопровождавшая его Елена Федоровна. – Она таджичка. Сирота. Мать и отца скинхеды убили. Может, читали в газетах? Эта история наделала много шума.
У отца Андрея опять перехватило горло. Он придвинул к себе стул и сел рядом с девочкой. Он начал рассказывать ей и остальным об Иове многострадальном. Говорил он увлеченно и рассказывал увлекательно: сначала о том, как богато и счастливо жилось Иову, потом о его потерях и страданиях, о его страшной болезни и, наконец, об исцелении. Изо всех сил старался, чтобы библейский рассказ был понятен маленьким девочкам, живущим в изоляции и мало что знающим о внешнем мире.
Но тут… у него зазвонил его мобильный. Он встал и отошел от девочки. Одна из прихожанок докладывала ему, что она нашла организацию, которая отдаст в интернат старые компьютеры, потому что они покупают себе новые. Он страшно обрадовался и тут же доложил об этом Елене Федоровне. И они обсудили эту новость, и порадовались, что у детей будут компьютеры.
– Ну вот, и ты, детка, молись Богу, проси Его об исцелении и поправишься, – обернулся он к Машеньке, вспомнив, что прервался на полуслове. – Обязательно поправишься и сможешь и бегать, и прыгать, и играть…
Прошло не меньше полугода, прежде чем отцу Андрею удалось выбраться в интернат еще раз. Теперь у него было много дел в Москве, на приходе. Оценив его энергичность, ему разрешили организовывать на приходе разные мероприятия. Нет, он не оставил вниманием эту юдоль детской скорби: он регулярно туда звонил, узнавал новости, беседовал с Еленой Федоровной, которая оказалась очень милым человеком, мягким и добрым.
Он посылал туда прихожан с разными необходимыми интернату вещами, многие, побывав там единожды, стали ездить регулярно: помогали чем могли, физически или просто общались с детьми, играли с ними, читали им книжки. Приходская молодежь даже поставила для детей спектакль по мотивам сказок Андерсена и показала его в праздник Преображения.
И вот осенью отец Андрей, наконец, нашел время и сам выбрался в интернат. Опять Сергей Палыч вызвался везти его, опять машина была загружена под завязку.
Выехав из Москвы, они любовались разноцветьем осени, такая красота была вокруг, что даже дух захватывало. Было тепло и солнечно – настоящее бабье лето.
Они ехали и чинно беседовали. О делах приходских, об обездоленных маленьких человечках из интерната, о жизни вообще. Отец Андрей рассказал о своих горестях: врачи вынесли вердикт его матушке Ольге – у нее никогда не будет детей. Супруга тяжело переживает это известие – даже заболела.
Подъехали к «Лебяжьему острову», к знакомому серому забору, проехали через ворота. На этот раз территория интерната выглядела гораздо веселее. Унылые стены скрывались за яркими осенними деревьями, даже ужасные трубы вписались в гамму цветов осени, на площадках играли ходячие дети, в саду под деревьями сидели в креслах неходячие, в беседках грелся на солнышке народ из персонала.
Они вышли из машины, и тут к ним сразу же покатилась одна из маленьких колясок – это была та девочка, которой священник рассказывал об Иове – Майда.
Она подъехала прямо к отцу Андрею, подняла на него свои огромные черные глазищи. Смотрела на него снизу вверх внимательно, испытующе. Девочка проговорила, даже не здороваясь:
– Дядя, зачем вы меня обманули? Я все время молилась, каждый день, как вы велели. А Бог не исцеляет! Когда же Бог меня исцелит? Когда я смогу ходить? Вы же обещали! – Она ждала ответа.
Отец Андрей застыл на месте, потеряв дар речи: ответить ему было нечего. Так и стоял столбом и молчал, а в голове голос: «Как ты мог? Как ты посмел бросаться такими словами? Практически обещал ребенку исцеление! Подал надежду, которой не суждено сбыться! Так жестоко обманул!..»
Все в его душе перевернулось в этот миг.
…С тех пор прошло несколько лет. Теперь отец Андрей служит в сельском храме в Тульской области. Он – настоятель. У них с матушкой Ольгой нет своих детей, но у них в семье – пятеро приемных, и у всех серьезные проблемы со здоровьем. Среди них и Майда, в крещении Мария, которую они удочерили первой.
Про любовь
До отхода поезда оставалось еще целых двадцать минут. Надежде не хотелось сидеть в душном вагоне – еще вся ночь впереди, и насидится она, и належится. Засунув чемодан под нижнюю полку, она вышла на перрон.
Надя с удовольствием согласилась на эту командировку в Москву: было необходимо вырваться из обыденной жизненной круговерти, нужно было обдумать все, принять, наконец, окончательное решение. Вернее, даже не принять решение, которое уже принято, а в душе согласиться с ним, смириться.
Саша, который уже два года пытался за ней ухаживать, – а она все старалась избегать его общества, – сделал ей предложение. Она ничего не ответила, попросила дать ей время – подумать.
Дело в том, что давно Саша ее любит, а она его – нет. Он, конечно, хороший, внимательный, заботливый, всегда готов помочь. Но… Есть еще Сережа, непутевый, берущийся за много дел сразу и ни одного не доводящий до конца. Он тоже говорит, что любит ее, но она в нем совершенно не уверена, не то что в Саше, надежном, спокойном, серьезном, хорошо зарабатывающем. А ей хотелось материальной обеспеченности, хотелось заниматься любимой работой, не оглядываясь на заработки. Детство в бедности, недостаток порой и необходимых вещей, да и молодость не особо сытая, – все это ей опостылело. А у Саши в перспективе – переезд в Санкт-Петербург. Питер… До недавнего времени об этом можно было только мечтать. А тут: замужество и переезд в культурную столицу!
Сережа же и сегодня, как всегда, отличился: обещал проводить ее, но в последний момент позвонил и сослался на ужасную занятость. И конечно же, не приехал. Да и замуж он ее не зовет. А ей уже двадцать восемь. Пора. Все ее подруги давно замужем и с детьми. И ей хочется жить своим домом, а не с родителями, хочется мужа, детей.
Правда, есть еще ее любовь. Она, несмотря ни на что, любит Сережу, легкомысленного, но обаятельного, эгоистичного, но по-детски наивного и простосердечного. Да и эгоизм-то его – скорее, эгоцентризм, как у ребенка, уверенного, что весь мир крутится вокруг него. Кроме того, она точно знает, что нужна ему, что она может ему помочь:
помочь сосредоточиться, помочь найти себя в жизни.
«Тьфу ты, – подумала она, – опять сбилась на жалость к нему, неудачнику. Почему я должна о нем думать, нянчиться с ним? Не хочу! Не буду! Пора подумать и о себе!» И Надежда заставила себя вспоминать, как она, кроме всего прочего, на Сережу сердита, не давая себе пойти на попятную: она убедила себя по возвращении из командировки ответить Саше согласием…
К вагону подошли трое: молодые мужчина и женщина и с ними мальчик лет пяти. Женщина показала проводнице билет, и все они прошли в вагон. Спустя пару минут они вернулись и остановились поодаль.
Женщина давала мужу, – а это, конечно же, был ее муж, – последние инструкции: что делать во время ее отсутствия. Надежда ими залюбовалась. Красивая пара и красивый ребенок. Она, яркая брюнетка, с кипой пушистых длинных волос, он, высокий блондин нордической внешности, и малыш, – что удивительно, похожий одновременно и на папу и на маму, таких разных, – симпатичный, живой. Видно, что мальчик грустит, жмется к матери, тянет ее за рукав, вынуждая ее наклоняться к себе и что-то шепчет ей на ухо. Мать нежно гладит его, прижимает его головку к себе, тихо отвечает.
Наконец, голос из вокзального репродуктора провещал, что их поезд отправляется и провожающие должны покинуть вагоны. Надежда вошла внутрь, прошла в купе. Здесь никого не было. Она села к окну, достала книгу. Когда поезд уже тронулся, в купе вошла та женщина, с перрона. В глазах ее стояли слезы.
Она села напротив, достала из сумочки носовой платок, аккуратно промокнула глаза, чтобы тушь на ресницах не размазалась. Грустно улыбнулась Надежде:
– Здравствуйте. Давайте знакомиться. Меня зовут Лида. А вас?
– Надежда. Здравствуйте.
Они какое-то время молчали, занимались своими делами. Надежда читала, Лида копалась в чемодане, что-то там искала. А потом разговорились. Рассказывали о себе. В поезде со случайным попутчиком легко говорить. Знаешь, что, скорее всего, больше никогда его не увидишь. Легко откровенничать.
Надежда рассказывала о своей работе и командировке, а потом и о своих личных проблемах. А Лида поведала, что ее мужа зовут Олегом. Они уже семь лет вместе, поженились почти сразу после того, как она закончила школу, а муж на три года старше нее. А сынишку зовут Костиком. Они все трое друг друга очень любят, они счастливы, всегда вместе. Она рассказывала и вся при этом просто-таки светилась.
– Вы знаете, мой муж такой чудесный. Он меня до сих пор готов на руках носить. Я тоже его готова, да только он тяжеловат. – Она рассмеялась. – Олег все время что-то придумывает, чтобы порадовать меня: то в окно цветы каким-то чудесным образом бросит, – а мы, между прочим, на третьем этаже живем, – то какую-нибудь удивительную поездку придумает, то подарит что-нибудь совершенно неожиданное. А однажды мы собирались все вместе гулять, и они с Костиком вышли из квартиры чуть раньше. Я выхожу следом за ними, а они кричат «ура!» и отпускают в небо с десяток воздушных шариков. До сих пор не знаю, откуда они их взяли за те пять минут, пока меня не было. А Костик у нас такой фантазер. У него есть невидимый друг – черная пантера. Эта пантера всюду следует за ним, везде его сопровождает. И он в результате ничего не боится, представляете? Не боится оставаться один, не боится темноты, как многие дети, никого не боится в детском саду.
– А вы в Москву по делу или как? – спросила Надежда.
Лида погрустнела, вздохнула:
– В больницу ложусь, на операцию. Онкология у меня. Муж не мог поехать со мной, не с кем сына оставить. А всем вместе – что толку? И в больницу-то с ребенком не пустят. К тому же остановиться в Москве нам негде. Если гостиницу снимать – нам финансово не потянуть, дорого очень и неизвестно, насколько все это затянется. Так что придется мне справляться самой. Да это не страшно. Главное, чтобы все прошло хорошо. Мне очень нужно жить. Как я могу умереть, оставить их, мужа и сына? Ну как они без меня? И знаете, дело даже не в том, что Олег не справится. Он очень самостоятельный. Он все умеет, никакой женской работы не гнушается. Беда в том, что они меня очень любят… Вот так сказанула! Это ж счастье, а не беда… Но они будут ужасно страдать, если я умру. Им будет очень больно. А за себя-то мне не страшно. У меня было семь лет такого счастья, что… Я даже и не знаю, что…
Она задумалась. Сидела молча и улыбалась.
– Когда вы в больницу ложитесь? – спросила Надежда. – Я в Москву на неделю, могла бы вас навестить. Дел у меня будет не очень много, время найдется.
– Да ложусь-то я сразу, прямо с вокзала и в больницу. Но навещать меня не надо, что вы, зачем? Вы ведь всего на неделю в Москву… И потратить время на больницу? Там же столько всего: музеи, театры, да и просто так по городу погулять… Нет, я не приму от вас такой жертвы.
Надежда не стала настаивать, навязываться. Они расстались утром на вокзале в Москве. И больше никогда не встречались. И Надежда не знала, что стало с Лидой: удачно ли прошла операция, жива ли она.
Но эта случайная встреча в поезде со счастливым светлым человеком решила ее собственную судьбу – она больше не сомневалась в том, какой сделать выбор. Она выберет не надежность и любовь к себе, а любовь свою – она выберет Сережу. Она выберет не того, кто нужен ей для удобства ее жизни, а того, кому нужна она…
Они с Сережей вскоре поженились. Их совместную жизнь трудно было бы назвать легкой и безоблачной. Но она ни разу не пожалела о своем выборе. Всегда Надежде помогала ее Любовь. Ей помогал Сам Бог. Ведь Бог есть Любовь!
