bannerbannerbanner
Тот, кто придет за тобой

Татьяна Степанова
Тот, кто придет за тобой

Полная версия

Глава 9
IPHON И ОХРАННИК-ШОФЕР

Эксперт Сиваков вместе с напарником сосредоточенно занимался своим делом – осмотром трупа, в прихожей все еще бубнили, а Катя… ей быстро наскучило разглядывать глупые таблетки в пластиковом пакете для вещдоков. Конечно, если окажется, что этот Гаврилов – без пяти минут губернатор наглотался каких-то «колес» и в наркотическом дурмане полез в петлю, грянет скандал.

Но вот если бы его прикончили, грянул бы еще больший скандал, и было бы интересно распутывать всю эту историю. А так… Катя чувствовала: зря приехала, и злилась, что день выходной уже окончательно потерян.

Труп безропотный и безгласный лежал на полу, эксперты бесцеремонно переворачивали его с бока на бок, фотографировали, а следователь Чалов, вместо того чтобы писать протокол осмотра…

– Ну вот и я.

– Спровадил, Валерий Викентьевич? – спросил Сиваков, не отрываясь от работы.

– Еле спровадил. Отчет о вскрытии нужен завтра к половине девятого утра в пяти экземплярах.

– Чтоб их всех… Опять сегодня ночь не спать, – чертыхнулся Сиваков.

Чалов подошел к экспертам, присел на корточки, оглянулся на Катю.

– Да, да, да, я еще здесь, – сказала она. – И, кажется, это действительно самоубийство.

Чалов посмотрел на покойника, потом поднялся.

– Телефон его готов для осмотра?

– Угу, мы все обработали, – откликнулся Сиваков. – На корпусе, на дисплее только его отпечатки, никаких других.

– Выходит, сам все удалил. Пойдемте посмотрим, что там в телефоне.

Катя с удивлением обнаружила, что Чалов обращается к ней.

Пошли с другую комнату – размером почти такую же. Кате ужасно хотелось заглянуть на кухню – что там еще за шофер-свидетель, но туда ее пока не приглашали. А тут – все такая же пустота, стены, оклеенные модными флизелиновыми обоями фисташкового цвета, пол из пробки и настежь открытое окно – сквозняк гуляет.

– А зачем он тут все окна пооткрывал? – спросила Катя. – Может, выброситься хотел?

– Возможно. Тут пятый этаж, может, не так высоко показалось. – Чалов взял мобильный телефон, лежавший на полу на аккуратно расстеленных листах белой бумаги со следами темного порошка-опылителя. – Самая последняя модель, дорогая штучка. – Чалов присвистнул. – Умеете с таким обращаться?

– Нет, и учиться лень. Я по телефону только звоню.

– Вот и я то же самое… А усопший наш… Мы с Сиваковым телефон до вашего прихода только мельком осмотрели – все входящие и исходящие звонки удалены. Так, а тут что? Телефонная книга – все удалено, – он ловко обращался с iPhon. – Ящик для почты пуст, sms ни одной. Зачем столько возиться и удалять, время зря тратить в такой момент, телефон можно просто разбить, выбросить, если уж он так не хотел, чтобы какая-то информация сохранилась. Значит, что-то осталось, раз он этот телефон нам подкинул. Камера… ага, ну-ка, ну-ка, что здесь…

Катя через плечо следователя Чалова заглянула в дисплей телефона. Неясная какая-то, мутная картинка: открытое окно и за ним темнота, крохотный серпик месяца – изображение то удаляется, то приближается, словно телефон держат в вытянутой руке, а потом эту руку сгибают. Потом месяц заслонило мужское лицо.

– Он, Гаврилов, ну и видок у него тут.

Катя смотрела на дисплей – мужское лицо держалось в объективе камеры всего несколько секунд, потом пропало, камера судорожно дернулась и навелась на распахнутое окно.

«Я должен это сделать…

Я должен это сделать сам…

И не перед кем каяться…

Надо так, чтобы все об этом скоро позабыли и не вспоминали, и не копали дальше…

Шорох в темноте…»

Тут камера снова резко дернулась, и на дисплее появилась открытая дверь лоджии (в другой комнате, где все и произошло). Месяц стал словно больше, крупнее, четче, ярче.

«Вот так оно приходит за тобой, и если это только лишь смерть… Тот, кто приходит за тобой ночью, тот, о ком ты боялся даже думать, запрещая себе, но что ему, ночному, наши запреты? И если это всего лишь смерть… Оглянись, что же ты? Вот же это – у тебя за спиной!!»

Камера опять дернулась, развернулась, и на дисплее возникло что-то… Катя как ни приглядывалась, никак не могла…

– Веревка, он снял ее на телефон – веревка к крюку привязана, – следователь Чалов провел пальцем по дисплею. – Вот она, это же ночная съемка, оттого такое хреновое изображение.

«Ну да, веревка… Оказывается, она не сгнила за столько-то лет…»

Катя вздрогнула от неожиданности – голос из телефона, голос человека, который умер несколько часов назад в этой квартире, словно отозвался.

«Я делаю это сам, потому что не могу иначе…»

И тут камера выключилась.

Катя растерянно глянула на Чалова – он не касался дисплея. Камера моргнула, потом телефон опять погас, вспыхнул и…

Возникла все та же прежняя картинка – открытая дверь лоджии, а за ней на темном небе высоко – месяц.

«Он пришел за мной… тот, кто приходит ночью… они называли его «страж колодца»… Они… взрослые называли его так всегда, а мы не верили и смеялись, но все равно днем обходили это место стороной, а летними вечерами, идя по дороге и ведя за собой велосипеды и собаку на поводке, спорили до хрипоты – а вот слабо будет…

А потом пришла та самая ночь и месяц… тот, что вечно подглядывает за всеми…

Он выбрался оттуда. Вылез. И пришел… Но живым он меня не получит».

Дисплей погас и не включился больше.

– Все, кажется, – Чалов зачем-то встряхнул телефон, – бред какой-то… По-моему, он спятил, этот бедняга. Кто это там откуда-то вылез? Месяц?

Катя не знала, что сказать. Судя по тону – лихорадочному, отрывистому, – все это вполне могло бы сойти за бред. Если учесть к тому же те таблетки… Однако…

– А о ком он говорил? – спросила она. – Как он его назвал: «Тот, кто приходит ночью»… «страж колодца»…

– Я и говорю – чушь какая-то, – следователь Чалов хмыкнул.

– Возможно, только…

Катя никак не могла сориентироваться в ситуации. Сказать этому прокурорскому, что она не далее как вчера, будучи здесь, в Ясногорске, кое-что уже слышала и про «стража», и про колодец… Графоманский отрывок, записанный на пленку и продекламированный с таким небывалым воодушевлением, так талантливо, что просто мороз по коже…

– Что-то ему примерещилось перед самым концом. – Чалов пожал плечами. – Говорят, что в последние минуты некоторые всю свою жизнь как кино в мозгу прокручивают. На пленке из реального – только окно, дверь лоджии в том самом состоянии, которое и зафиксировано на момент осмотра, и веревка. Никаких посторонних лиц рядом с Гавриловым. Этого будет вполне достаточно. А то, что он бормотал…

Однако Катя видела: следователь Чалов и сам несколько обескуражен. Не такого предсмертного послания можно было бы ждать от человека, сделавшего столь успешную государственную карьеру и остановившегося всего в шаге от губернаторского кресла.

Либо этот Гаврилов действительно спятил и наглотался таблеток, либо… либо тут что-то не так. Пусть это и бесспорное самоубийство, однако…

– Ладно, теперь самое время допросить его водителя, – сказал Чалов. – И на этом, пожалуй, мы тут осмотр закончим.

Большую светлую кухню в отличие от комнат после ремонта успели обставить мебелью и всей необходимой техникой вплоть до холодильника и кофемашины. За столом восседал шофер Долдонов – крепкий седой пятидесятилетний мужчина в черном строгом костюме. Молоденький стажер прокуратуры как птенец угнездился на подоконнике, прикрыв и тут тоже с ночи распахнутое окно.

На кухонной стойке стояла уже запакованная в пакет бутылка коньяка, опорожненная на одну треть.

– Простите, что заставил вас так долго ждать, но мы осматривали тело, – сказал следователь Чалов шоферу, при этом вежливым жестом предложил Кате стул, а сам сел напротив Долдонова и, обернувшись к стажеру, попросил у него чистый бланк протокола допроса.

– Ничего, я понимаю. Теперь мне и спешить-то некуда, такая беда с Валентином Петровичем. – Долдонов тяжело вздохнул и начал отвечать на вопросы Чалова.

Катя смотрела, как заполняется стандартная «шапка» протокола. Вот Чалов попросил свидетеля расписаться в том, что он предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Теперь можно приступать к самому главному.

– Так, значит, это вы его обнаружили? – спросил Чалов. – А зачем вы приехали в воскресенье?

– А как же не приехать за ним утром? У нас так заведено – когда он дома у матери… то есть у себя на Рублевке, я за ним в семь часов приезжаю – это по будням, а по выходным в восемь – в половине девятого, это как накануне он распорядится.

– Но это не его дом на Рублевке, это служебная площадь в Ясногорске.

– Тем более я удивился еще вчера, когда он приказал сюда его привезти и оставить в квартире, – шофер Долдонов сглотнул. – Тут и спать толком негде. Чего тут одному-то ночевать? Он здесь всего раза три и был-то, во время ремонта я тут за всем смотрел – за бригадой, за слесарями.

– А как вы попали в квартиру?

– Так у меня ключ – я ж говорю, я здесь все два месяца, пока ремонт шел, за всем смотрел. Порядок такой, хоть и знал я, что он тут жить все равно не станет. Но порядок такой.

– Расскажите, когда вы видели Гаврилова в последний раз?

– Так вчера и видел – вечером. Часов около десяти он вдруг говорит мне: «Отвези меня на ту квартиру». Вышел у подъезда: «Ладно, пока, Семеныч». А я ему: «Вы что же, здесь, значит? Не ждать вас?» А он так усмехнулся: «Значит, здесь». Я говорю: «Во сколько завтра за вами заехать утром, как обычно?» А он так пожал плечами: «Да, – говорит, – как обычно заезжай». И все, и пошел себе в подъезд.

– И сегодня утром вы приехали…

– К половине девятого я приехал. Честно говоря, звонка от него ждал утром – нет звонка… Ну приехал, стою у подъезда, жду – не выходит, не звонит. Я… я хотел ему позвонить, мол, тут я уже, но… не знаю, что-то кольнуло меня вот сюда, – Долдонов приложил руку к сердцу. – Поднялся я на лифте, звоню – никто не открывает. Тогда я отпер дверь своим ключом – а он… я его сразу из холла увидел… он там, в комнате, висит…

 

Шофер Долдонов рассказывал все это с заметным волнением, но… Катя не могла отделаться от мысли, что что-то не вязалось во всем этом искреннем рассказе. Чтобы шофер служебной машины приехал, когда его в принципе об этом и не просят… ладно, у них там, у больших начальников, всякое возможно. Но чтобы он не сдал ключ от служебной площади шефа и без всяких колебаний воспользовался им, открыв квартиру, где остался ночевать Гаврилов…

«Вроде не врет, – подумала Катя, – отчего же тогда все это так на вранье смахивает?»

– А вы что, тревожились за него? – спросил следователь Чалов – он тоже уловил странную фальшь в показаниях.

– Не то что б тревожился, а… Я не знаю, как сказать вам, порой что-то в сердце тебя толкнет – иди, мол, торопись, а то не успеешь. Вот я и не успел к нему. Такое горе, как мать теперь это переживет. Она вся больная насквозь.

– Каким Гаврилов был в последнее время? Перемен в его настроении, характере вы не заметили?

– Да он всегда сдержанный был, вежливый. Сами знаете, где работал он. Там люди дисциплинированные, закрытые. Хоть и молодых сейчас много в администрации, в Совете Федерации, а порой глянешь на них – как старики они – тихие, рассудительные такие. Замкнутый он был, о своих личных делах не распространялся, о служебных тем более.

– Значит, ничего такого вы не заметили за ним. И все же что-то вас в его поведении тревожило. Что же? – Чалов успевал задавать вопросы и очень быстро и аккуратно вел протокол.

– Не знаю я, словами это не выразить.

– Так ладно, то, что тут произошло, потребует проверки и еще раз проверки, сами знаете где – не мне вам объяснять. – Чалов оторвался от протокола. – Мне нужно, чтобы вы назвали все адреса за последнюю неделю, куда вы возили Гаврилова.

– Да что я, скрывать, что ли, буду? – шофер развел руками. – Что, я не понимаю… дело серьезней некуда, и сплетен теперь, пересудов… Повесился… я вот только две вещи никак в толк не возьму.

– Какие вещи? – спросила Катя (дала слово себе, что не станет вмешиваться, допрос свидетеля – это всегда почти интимное действо, но не выдержала!).

– Да понимаете… первое: откуда веревка тут эта поганая? – Шофер Долдонов нахмурился. – Откуда она взяться могла? Вчера, когда приехали, с собой у него ее не было. Такой моток в кармане пиджака не спрячешь, а портфель свой он на работе в сейфе оставил. И потом еще одно… чего ж это он удавился-то… такая смерть мучительная… в петле задыхаться, когда мог… ну уж если до такого дело дошло, так уж невмоготу стало… Ведь у него пистолет есть. Пулю в лоб все лучше, чем в петле-то болтаться.

– Откуда вы знаете, что у него был пистолет? – спросил Чалов.

– Да сам показывал, хвалился, и патроны боевые имелись. И на стрельбы он ездил… правда, давно – года два назад.

– Пистолет при нем не обнаружен.

– Так он, наверное, в сейфе у него – на работе, или опять же в сейфе – дома на Рублевке. Туда-то к матери с собой кончать не поехал, ясно мне теперь. Там такой дом у них… не хотел поганить, осквернять…

– Итак, адреса, пожалуйста, поездок Гаврилова за последнюю неделю.

– Старая площадь – правительство области, Краснопресненская набережная – седьмой подъезд, это там где у него кабинет рабочий. Министерство финансов, комитет по финансовой политике и кредитованию… это в здании Думы на Охотном. Потом что еще – ездили во Внуково, делегацию встречали, американцев из госдепа… Рублевское шоссе, владение 31 – это его дом, он там с матерью жил. И все, пожалуй.

– Вы уверены? – спросил Чалов.

– Ну, теперь этого уже не скроешь – дама его Наталья Литте, она на Профсоюзной живет. Красавица… Перчик он ее звал.

– Как?

– Перчик… Потому что с характером девка, тоже теперь осталась…

– Когда он у нее был в последний раз?

– В четверг они виделись – в ресторан я их возил, то есть в отель – это который «Украина», высотка.

– Они что, поссорились?

– Нет… впрочем, откуда мне знать? Их дело молодое. Если и поссорились, то теперь вот и мириться не с кем.

– Еще куда вы его возили?

– В больницу при управделами президента, но это как обычно… Он туда на процедуры какие-то ездил, потом меня еще посылал в медицинский центр на Покровку анализы отвезти – это уж без него.

– Да, насыщенная у него была неделя. Это все?

– Еще сюда приезжали.

– Сюда, в Ясногорск? Когда?

– В ту субботу. Даже и не знаю – то ли чувствовал он, то ли готовился уж туда… Приказал остановиться у похоронного бюро.

– Здесь, в Ясногорске?

– Ну да, на центральной площади особнячок такой желтый. Долго он там был. Потом вышел, сел в машину, я спросил: а теперь куда? Он сказал: я покажу. И мы поехали, я хотел навигатору маршрут задать, потому как дорога-то незнакомая… А он внезапно сказал – нет, поворачивай назад. И мы развернулись на бетонке и примерно через полкилометра въехали в дачный поселок. Домик там такой на пригорке, дачка вся в цветах. Он сказал, чтобы я остановился у калитки. Там женщина копалась в грядках, он ее окликнул: «Здравствуй, Полина!» И знаете, когда она его увидела, я бы не сказал, что обрадовалась – полная такая блондинка в большой шляпе… дачница…

– Этот поселок у озера? – спросила Катя.

– Да, в лесу.

Катя почувствовала, что они оба смотрят на нее – шофер Долдонов в ожидании нового вопроса, а следователь Чалов с напряженным удивлением. Но она пока не знала, что сказать дальше.

Глава 10
ГЛАДИОЛУСЫ И ГЕОРГИНЫ

Солнце стояло высоко над деревьями. Тень, что отбрасывал на участок маленький дом на пригорке, укоротилась до предела. На окрестные дачи в этот воскресный день приехали соседи.

И Полина Каротеева этому очень обрадовалась – голоса, смех со всех сторон, веселый гомон на озере. Не одна…

Она, как обычно, возилась на клумбе – вырывала с корнем сорняки, когда в ее калитку постучали две соседки.

– Полина, вы дома?

– Здесь я, проходите!

– Какой у вас сад замечательный, просто райский, я каждый раз со второго этажа любуюсь, когда смотрю, – щебетала завистливо та соседка, что постарше. – Столько цветов, столько цветов…

– А мы к вам как раз за ними, помните, в прошлый раз вы нам обещали? – Вторая соседка – та, что жила в новом кирпичном особняке с голым участком – после стройки там словно Мамай прошел. – Муж хотел со мной в питомник ехать за саженцами, но что я в этом понимаю? А у вас тут цветы, и вы…

– За саженцами сейчас бесполезно ехать, – усмехнулась Полина. – Или весной надо было подсуетиться, или ждите осени, сейчас все равно мало что приживется. Лучше и правда теми цветами заняться, которые ко времени.

– О, какие у вас гладиолусы! – льстиво воскликнула соседка из особняка.

Гладиолусы винно-красного и бордового цвета выстроились на клумбе под окном, как гренадеры при полном параде.

– А какие георгины, вы только посмотрите. Сразу можно на выставку.

– А я корнеклубни как раз на выставке-ярмарке в прошлом году покупала, только прошлый год они у меня что-то болели, а сейчас вот ничего, пошли, – Полина оглядела клумбу у ног своих, которую она как раз полола.

Крупные махровые георгины – оранжевые, алые и розовые – смахивали на елочные шары.

И солнце стояло высоко над деревьями, словно застыв, не трогаясь с места. Желтые солнечные пятна густо усеяли садовую дорожку и крыльцо дачки. И, может, оттого, что сад так ярко освещался, темным, подобно входу в пещеру, казался проем входной двери, широко открытой по причине жары.

– Полина, вы нам рассаду в прошлый раз обещали, – напомнила деятельная соседка из нового дома.

– Да, конечно, я сейчас. – Полина улыбнулась женщинам и направилась к крыльцу.

Она коснулась перил и… Дом, где она провела не одно лето… Старый дачный дом их семьи, что строил еще ее покойный отец… Дом, который всегда казался ей надежным убежищем…

Распахнутая настежь дверь – солнечные пятна, а дальше сумрак и темнота. Она что, задернула там внутри все шторы, опустила старенькие жалюзи из бамбука?

Несколько горшков с рассадой хранилось у нее на терраске в прохладном месте, но… вот странность – ноги Полины словно налились чугуном. Она не могла себя заставить подняться по ступенькам и войти внутрь.

Это все нервы… эти ужасные приступы паники… Столько всего накопилось за эти годы… нет, то был всего один вечер, одна ночь, годы тут ни при чем, они лишь летели мимо и…

И вот она стоит у родного порога, дрожит, трясется, как овечий хвост.

И даже словотерапия не помогла, когда она пыталась выплеснуть все это из себя – сначала на бумагу, а потом на магнитофонную ленту.

На дворе – полдень, что же будет с ней ночью?

– Знаете, я передумала, – Полина отдернула руку от перил и обернулась к соседкам, – рассада у меня совсем никудышная. Но не огорчайтесь. Я вам сейчас такое покажу, что вы непременно захотите это у себя посадить. Пойдемте со мной.

С невыразимым облегчением (прочь от дверного проема, за которым темень, и мрак, и еще, еще что-то, что страшнее всего, что, возможно, выбралось наружу и уже сторожит, подстерегает…) Полина Каротеева двинулась в глубь участка мимо клумб и кустов, мимо яблонь и слив.

Пусть говорят, что это больное извращенное воображение.

Чтобы воображать нечто подобное, надо иметь причину.

А об этой причине никому лучше не знать.

Мимо кустов, мимо цветов, мимо плодов…

– Ой, у вас клематис!

– А это как называется?

– Это же мальва? Ну конечно, это мальва, какая красота!

Женщины, шедшие за ней гуськом, как за вожаком, не уставали восклицать. Их голоса успокаивали лучше всякого лекарства. Сейчас она даст им то, что они хотят, а потом зазовет в дом пить чай… Они сядут за стол, и она постарается удержать их у себя так долго, сколько возможно, как и тех вчерашних девиц – Анфису и ее высокую длинноногую подружку…

Ей, Полине, все равно, с кем коротать дачные дни и вечера, лишь бы только не оставаться одной. А после чая, после трех рюмок домашней настойки эти дуры соседки, возможно, тоже удостоятся чести послушать ее сочинение и исполнение.

Надо выплескивать это из себя, надо делиться этим. Иначе это ее просто убьет.

– Ну вот, вот что я вам хотела показать, – сказала она, останавливаясь у грядки возле смородиновых кустов.

– Ой, какая прелесть… Что же это, такие чудесные колокольчики! – в один голос воскликнули соседки.

– Это мои дельфиниумы, – Полина Каротеева сдвинула на затылок свою соломенную шляпу, вытерла пот со лба и взяла с садовой скамейки коротенькую лопатку и тяпку. – Сейчас будете мне помогать, если хотите вот такие же, – она указала на стену белоснежных дельфиниумов, похожих на ангельские колокола. – Я как раз в августе их рассаживать хотела, самое время для них. Они размножаются делением куста. Сейчас я выкопаю пару кустов и поделю их для вас. Сегодня мы их оставим в лунках, присыплем землей и пойдем ко мне пить чай, заодно о новостях московских мне расскажете. А завтра посадим их на ваших участках, я вам помогу с этим справиться.

Женщинам ничего не оставалось, как согласиться – и верно, чем еще заняться в воскресный день на даче, как не садоводством, чаем и сплетнями.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru