bannerbannerbanner
Последняя истина, последняя страсть

Татьяна Степанова
Последняя истина, последняя страсть

Полная версия

Глава 5
Муж и жена

Когда Катя вернулась в город и подъехала к отделу полиции, на Староказарменск плотным строем ползли дождевые тучи, сгущая вечерние сумерки. Улицы выглядели на удивление тихими и безлюдными, хотя время приближалось только к шести часам. Город словно замер в ожидании чего-то. Или помнил некие события и не мог их простить.

События…

Их случилось немало в Староказарменске.

Стало ли их кульминацией убийство?

Или это было лишь начало?

С этим предстояло разобраться, но Катя еще никогда не была так не уверена в себе. Так одинока.

Можно просто уехать, позвонить Кабановой, отказаться.

Катя вышла из машины. На стоянке отдела полиции напротив входа молодой парень, пикетчик с самодельным плакатом. На картонке написано черным фломастером аршинными буквами:

СОРОК БОЧЕК АРЕСТАНТОВ, Я ТЕБЯ НЕ БОЮСЬ!

У входа в отдел полиции майор Вальтер Ригель, которого все друзья называли Вилли. С некоторых пор его в родном Староказарменске почти все – и за глаза, а вот теперь и в глаза, судя по плакату, – именуют Сорок Бочек Арестантов.

Обычно аккуратный и слегка даже чопорный Вилли сейчас был без форменного кителя, в одной полицейской рубашке с засученными рукавами, с расстегнутым воротом, съехавшим на бок форменным галстуком и в легком бронежилете. Смотрел на плакат, которым перед ним потрясал юный горожанин – лет семнадцати, не более.

Тридцатичетырехлетнего майора Ригеля – Вилли – Катя знала бог знает сколько времени. Родившись в Староказарменске, он большую часть своей жизни проработал в ГУВД. И в Главке был знаменитой личностью – самым лихим и безбашенным гонщиком на всех полицейских ралли. Гонял и на патрульных машинах, и на полицейских мотоциклах, и даже на катере речной полиции. Он становился маньяком скорости, едва садился за руль. «Наш Шумахер!» – говорили о нем в Главке. Бесстрашный, отважный, велкодушный Вилли Ригель. Катя сама знала о нем немало историй – про ралли и его победы она часто писала восторженные репортажи. Знала, что он преданный друг, из тех, кого разбуди ночью звонком из Владивостока, так он прилетит или пешком придет, если нет билетов на самолет. Как-то он отдал все деньги, скопленные на новый мотоцикл, на похороны застрелившегося из табельного сотрудника, у которого и родни не оказалось, и Главк отказался хоронить за свой счет – не сметь поощрять самоубийц! Вилли – Вальтер Ригель – его сам похоронил. Катя написала об этом статью – шеф Пресс-службы лишь руками замахал: что ты, что ты, сор из избы… На суициды полицейских начальство, чтоб его, реагирует болезненно – гневно… Нет, не станем публиковать, хотя майор этот – молодец, золотое сердце.

И вот «золотое сердце» теперь иначе как Сорок Бочек Арестантов в городе не зовут.

Из дверей отдела полиции выскочил, как черт из табакерки, некто импозантный, суетливый, с родинкой на румяной щечке, верткий и прыткий, в элегантном синем костюме. Катя знала его лишь по имени – Михаил Эпштейн. Не полицейский, а кто – непонятно пока.

– Пикет. Надпись. – Он кивнул на юнца с плакатом. – Оскорбление при исполнении налицо, Вальтер Оттович…

– Пикет разрешенный.

– Кем?

– Слушай, уйди ты отсюда, а?

Голос у майора Ригеля хриплый. Эпштейн пожал плечами, усмехнулся. И исчез за дверью.

Майор Ригель увидел Катю, спустился по ступенькам, обошел пикетчика с плакатом – тот повернулся к нему, плакат чуть ли не в лицо сунул – читай!

У майора Ригеля – Вилли – рост и стать, видный парень, крупных габаритов, длинноногий, спортивный. Атлет. Серые глаза – самые прекрасные на свете – возможно, для кого-то были. Он как две капли воды похож на молодого кайзера Вильгельма, только без нелепых пышных усов. Вилли Ригель всегда гладко выбрит. На его столе в кабинете есть фотография того самого молодого кайзера Вильгельма, и усы на ней замазаны алым фломастером, словно румянец на щеках. А на черном прусском императорском мундире нарисовано слева пылающее сердце, полное любви. Это работа Лизы Оболенской – Лизбет, как зовет ее майор, его обожаемой невесты. Писательницы.

Его бывшей невесты…

Такая печальная любовная история…

Катя в курсе этой драмы. Но о ней чуть позже. А пока…

– Откуда – куда? – спросил ее майор Ригель.

– Вилли, я остаюсь у вас в городе. Меня Кабанова попросила пока не уезжать. Я командировку себе выбью у шефа. Вы не против?

– Лично я не против.

«А Кабанова велела и ему не доверять. Что там за история, когда он бросился на Лесика Кабанова с кулаками? Поверить невозможно». – Катя глянула на майора Ригеля, на пикетчика с плакатом.

– А вы куда, Вилли?

– Я хочу побеседовать с его прислугой. Некая Тамара Шахова, работала у него дома в Малаховке, недавно уволилась по неизвестной причине. Сейчас продавщица в булочной на Первомайской. Мы ее отыскали. А вы ведь ездили в «Сказку», Катя?

– Да. – Что толку лукавить, Вилли парень умный.

– Начало многообещающее, правда? И что, интересно, скажет нам их домработница?

– Можно, я с вами к ней?

Майор Ригель открыл дверь патрульной машины. Катя села. Юный пикетчик с плакатом подошел к самой машине со стороны водителя.

Я Тебя Не Боюсь! Золотое сердце… Жених-неудачник… Гонщик хренов… Сорок Бочек Арестантов… Я тебя не боюсь!

Тамара Шахова – бывшая домработница Алексея Кабанова, а ныне продавщица булочной, завидев крутого полицейского в бронежилете, изменилась в лице.

– Я в протестах не участвую, – с ходу объявила она. – Вы чего это ко мне, а? Вам что надо? Да я ни на одном митинге не была!

– Мы по поводу вашего бывшего работодателя Алексея Кабанова. Хотим поговорить, – сказал майор Ригель. – Вас может кто-то подменить у прилавка? Выйдем на улицу.

– Лучше здесь, я магазин на десять минут закрою. – Бывшая домработница и правда закрыла булочную. – Не хочу я с вами – полицейским – на глазах города разговаривать. Потому что… ну, просто не желаю.

– Сколько вы у них проработали в Малаховке? – спросил Вилли Ригель бесстрастно.

– Два года. Как он женился и особняк этот перестроил. Я прежде у адвоката работала двадцать лет. И не было женщины счастливее меня. Всех его жен пересидела, и ухаживала бы за ним до смерти, потому что человек был прекрасный. Но его родня увезла в Иерусалим, когда его парализовало. Разлучили нас. – Пятидесятилетняя домработница вздохнула так, что ее полные груди, похожие на арбузы, затрепетали. – А эти молодые… молодожены. Я к ним пришла работать сразу, как они с медового месяца вернулись. С райских островов. Думала, ничего, а оказалось – такой мрак.

– Что вы имеете в виду под словом «мрак»? – уточнила Катя.

– Жуть. – Домработница снова вздохнула. – Я их увидела впервые – Лесика этого – так его жена звала, и ее, Ульяну. Подумала, ну, попал парень! И косточек от него не оставит эта пантера. Так и будет подкаблучником всю жизнь. Она-то нравилась ему сильно, видно это было. Кайфовал он, был на седьмом небе. Такую красотку получил в жены. А она… так с иронией к нему, холодно, снисходила, в общем. Видно было, что вышла за него только из-за денег. Сразу претензии ему начала предъявлять – сбавляй вес. Ты такой тюлень, худей… Потом потреплет его по кудряшкам – ах ты мой славненький, мое золотко… Только золотку-то палец в рот не клади, оказалось. Терпел он ее снисхождение и насмешки где-то месяца четыре. Затем начал огрызаться, а потом и сам в наступление на нее пошел.

– То есть? – спросил майор Ригель.

– Ну, например, сидят они за завтраком в воскресенье. Я подаю им. Она ему что-то там капризно начинает выговаривать – чем-то недовольна. А он ей – крем смени, дорогуша. Она ему – что? А он ей – крем смени свой, а то в постели сегодня трогал тебя, жопа шершавая стала. Вы представляете? Такое сказать при мне, чужом человеке, молодой жене! У нее глаза на лоб. Не ожидала от него. Покраснела вся. Но собралась и в ответ ему тоже что-то гадкое. А он ей еще гаже. Про целлюлит. Про грудь отвислую. Мол, когда на пластику запишешься – я тебе денег дам, дорогуша. Она стол перевернула тогда на веранде. Всю посуду в дребезги. А он на нее с ухмылочкой такой. Словно рад, что довел ее наконец. По нему ведь и не скажешь – вроде такой из себя радушный, улыбчивый, вежливый. Когда хочет – прямо очаровашка. Только все это обман. Личина. Он человек жесткий очень. Порой безжалостный. Даже с ней. А у него ведь к ней чувства, как ни крути. Я видела, от меня не скроешь. Но и ее он унижал. Удовольствие от этого получал, когда бил в самое больное ее место.

– Он ее бил? – снова уточнила Катя.

– Первый год не трогал. А на второй… Я однажды пришла после отпуска – неделю отсутствовала. Она в ванной. Вышла, махровый халат на груди у нее разошелся. А грудь вся в синяках. Она сразу запахнулась. Не хотела, чтобы я видела. Потом снова – я пришла к ним после выходных, а у нее ссадина на виске, она ее тоналкой у зеркала мажет, маскирует. В висок ее шарахнул, представляете? Так и убить ведь можно. Но все это без меня. Он умный. Если и бил ее, то без свидетелей. Я ее спрашиваю – Ульяна, как же это? Она мне – Тамара, молчите, не ваше дело. Потом до меня дошло, с чего этот весь сыр-бор с битьем начался.

– С чего? – спросил майор Ригель.

– Любовник у нее появился.

– Любовник? Кто? Когда?

– Кто – не знаю. – Домработница не смотрела на них. – А когда началось все у нас в городе с этим мусорным полигоном, со стройкой. Она, может, думала, что он занят, не до нее ему. И начала роман за его спиной крутить. А он узнал. Разъярился.

– Они хотели развестись?

– Насчет этого не знаю. Он ей как-то сказал при мне – от меня не так просто избавиться, дорогуша. А она ведь приехала в Москву откуда-то с юга. То ли из Краснодара, то ли из Сочи. Здесь у нее в наших местах никого. Туда возвращаться не солоно хлебавши? Денег-то он бы ей никогда не дал при разводе.

– Почему вы ушли от них? – спросила Катя.

 

– Я не уходила. Это он меня уволил.

– По какой причине?

– Без причины. Я утром прихожу, дверь открываю, а он дома. «Тамара, вы уволены, мы в вас больше не нуждаемся. Вот деньги за начало месяца». И пинком меня буквально. Решил, наверное, что я потворствую ей в шашнях с любовником? Так я ничего такого не делала. Правда, сочувствовала ей, когда он бил ее. Может, ему это неприятно было? А по какой причине все эти расспросы ваши?

– Алексей Кабанов убит, – ответил майор Ригель. – Это часом не вы его?

– Да вы что! – воскликнула домработница. – А как убили-то? Где? Дома?

– Мы разбираемся. – Ригель изучал ее. – Если вы что-то знаете, Тамара…

– Я ничего не знаю!

– По-вашему, жена могла убить его? – спросила Катя.

– Нет. Но…

– Что?

– Если бы мне кто-то сказал сразу после свадьбы про мою «шершавую жопу», я бы прямо там за столом вазой его по башке!

– А любовник мог?

Домработница пожала плечами.

– А брат его младший Петр, он бывал у них? – осторожно спросила Катя.

– Петя? Так они же ненавидели друг друга.

– Ненавидели? За что?

– Не знаю. Лесик-то брата просто презирал, в грош не ставил. А тот молодой, с нервами не справлялся.

– Так он же не бывал у них дома, как вы сказали, или бывал? – не отступала Катя. – Откуда вам все это известно?

– Он бывал, когда старшего дома нет. Заезжал, но это всего раза три было.

– Заезжал к кому? Может, к матери, когда она гостила?

– Мать в их дом в Малаховке не заглядывала, она Ульяну терпеть не могла, – ответила домработница. – А Петя приезжал к Ульяне.

– Так что насчет любовника? – снова спросил майор Ригель. – Так уж ли вы и не знаете, кто это был?

– Понятия не имею. – Бывшая домработница Кабановых подошла к двери и открыла булочную для покупателей, демонстрируя, что больше на вопросы полиции отвечать не намерена.

Глава 6
Сорок бочек арестантов

С некоторых пор, что бы он ни делал, куда бы ни ехал, чем бы ни был занят, что бы ни говорил – его глаза… его душа…

Его глаза видели лишь ее. Хотя ее не было рядом.

Его душа устремлялась к ней.

Его тело…

Там тлел пожар. Не угасал.

Его сердце… Оно болело сильно. Как в старой немецкой балладе Иоганна Гердера[1], которую он переиначил.

 
Наивный – я от счастья орал,
гостей на свадьбу к себе созывал,
И вдруг увидел в гуще теней —
Ее… принцессу средь книжек и фей…
Сердца она коснулась рукой —
от боли я вздрогнул – Ты – алмаз мой[2].
 

Он влюбился в нее в четвертом классе. Девочка Лиза с рыжими косичками, в джинсах и розовом пальто, глянула на него и сказала: «Вилли, ты ненормальный, зачем ты вырвал себе зуб?» Он, и правда, выдрал себе молочный зуб из десны – только чтобы привлечь ее внимание. И бросил к ее ногам. Его первый дар ей – девочке с рыжими косичками, в розовом пальто.

Лиза Оболенская. Лизочка… Лизбет.

По-настоящему она обратила на него внимание лишь в девятом классе, когда им обоим было по шестнадцать. В десятом классе он пылко объявил матери, что женится только на Лизе Оболенской, сразу, как станет совершеннолетним. Но ее родители и слышать о таком скоропалительном союзе не хотели. Ему – Вилли Ригелю – приказано было и на пушечный выстрел к их дочери не подходить. Вилли после школы отослали с глаз долой из Староказарменска. Вместо географического факультета МГУ, о котором он мечтал, отправили к омской немецкой родне – в тамошнюю полицейскую школу.

Там и родился на свет настоящий Вилли Ригель.

Среди его немецких предков, переехавших в Россию из Померании еще при Петре Великом, имелись картографы, географы, инженеры-путейцы, один участник экспедиции Пржевальского, один сибирский генерал-губернатор, один полицмейстер, один герой Балканской войны, один павший на дуэли за женщину вертопрах и один «белобандит» из армии барона Унгерна. Пестрая компания!

За унгерновского белого штаб-ротмистра его семья жестоко платила и в двадцать пятом, и в тридцать пятом, и в тридцать седьмом. Из Питера всех предков-дворян распихали по тюрьмам, сослали кого в Тобольск, кого на Колыму. А в сорок первом две трети родни вообще расстреляли. Из всего рода фон Ригелей осталась лишь младшая ветвь. И он – один из последних.

В Питер они так и не вернулись. Отец после аспирантуры попал в закрытый «почтовый ящик» – времена уже переменились. А затем стал ведущим инженером-конструктором НПО, переехал с молодой женой в Староказарменск в Подмосковье. Этот городок после войны почти весь построили пленные немцы. Наверное, в этом было что-то символичное. Как вечное напоминание.

После омской полицейской школы Вилли Ригель еще четыре года пахал старшим группы спецреагирования в Анжеро-Судженске, потому что не мог найти места в полиции Подмосковья. А затем перевелся в ГУВД Московской области.

Как раз вовремя. Лиза Оболенская выходила замуж за его одноклассника. Тот после финансового института двинул на биржу в брокеры и как-то быстро пошел в гору, наколотил бабок. Он пригласил приятеля на свадьбу.

Вилли Ригель выпил шампанского и пожелал молодоженам счастья. Затем они с другом школьным дернули коньяка.

– Рад тебя видеть, братан, – объявил счастливый жених.

– Это ее выбор?

– Да. Что поделаешь? Она выбрала меня, хотя… Я знаю, как у вас с ней все было. Она мне сказала.

– Она тебе сказала?

– У нас нет секретов друг от друга. Но… я все равно рад, что ты пришел.

– Я сейчас уйду, ты не бойся. – Вилли Ригель поднялся из-за стола, глядя на свою Лизу Оболенскую – жену другого. – А ты, братан…

– Я останусь. – Одноклассник улыбался снисходительно.

– Да. Это ее выбор. Но ты не попадайся мне на пути. Потому что… я тебя убью.

Они смотрели все ему вслед, когда он уходил с их свадьбы.

С тех пор прошло семь долгих лет. Их жизни не пересекались. Он дал себе слово, что не увидится с ней больше никогда.

Лиза стала успешным адвокатом. И опубликовала свою первую книгу – детектив. Она мечтала быть известной писательницей. Он гонял на своих тачках на ралли, корпел над бумагами в Главке. Затем его назначили на должность начальника полиции Староказарменска. Их жизни шли параллельно. Но он никогда не терял ее из виду. Знал, что у них с мужем нет детей. И был этому эгоистически рад. Знал, что они купили классный дом. А потом он узнал, что Лиза Оболенская бросила мужа-брокера.

Едва услышав эту новость, он тут же набрал три заветных номера в мобильном – пышной любвеобильной пятидесятилетней Надежды Павловны из финансового управления Главка, Ксюши – стервы, мучительницы, меркантильной, прекрасной, ненасытной в постели, юной девятнадцатилетней Анюты, нежной как незабудка, пылавшей к нему первой романтической неугасимой любовью, и объявил им: все кончено. Он их бросает, потому что…

Он гнал на машине в тот вечер, как на ралли – к ее дому, новой квартире, которую она приобрела после продажи прежнего дома. Стучал, звонил в дверь.

Она открыла, удивленная, сбитая с толку – рыжая, кудрявая, без косметики, в старой футболке, с малярной кистью в руках. На ночь глядя решила перекрасить прихожую в белый цвет. Он шагнул через порог и, ничего ей не говоря…

Глядя в ее глаза…

Словно и не было семи долгих пустых лет…

Взял ее лицо в свои ладони.

Поцеловал в губы.

Два часа поцелуев в прихожей, где пахло краской.

Сначала она вырывалась. Лупила его по плечам, по спине. Испачкала всю его полицейскую форму белой краской.

Он не отпускал ее, целовал в губы, пил ее дыхание…

– У тебя не все дома, Вальтер Ригель.

– Ага, – краткая пауза в поцелуях, чтобы ответить ей.

– У вас не все дома, майор…

– Конечно… конечно… natürlich…

– Прекрати…

– Не могу.

– Мы все в этой краске…

– Отмоемся… позже…

– У меня голова кружится. Ты как ураган. Но я всегда знала…

– Что? Ну, скажи, что ты знала?

– Вилли, все равно из этого ничего не выйдет.

– Выйдет. Wird gelingen.

– Нет…

– Ich liebe dich[3].

Он поднял ее на руки там, в прихожей пустой новой квартиры.

И следующие девять месяцев были самыми счастливыми в его жизни.

Он летал. И на работе, и на ралли. Горы сворачивал. И это при том, что они с ней почти совсем не смыкали глаз ночами.

Среди смятых простыней, разбросанных подушек, сорванной одежды. Кобура пистолета – на ручке шкафа. Наручники, которые она вытащила сама из кармана его куртки, – на прикроватном столике. Оторванный погон… оторванная форменная пуговица…

Аромат ее кожи, ее волос…

Все, все было для него наваждением, наслаждением. Счастьем великим… Невиданным, сказочным счастьем, когда…

Когда она просто закрывала в сладкой неге глаза свои…

Когда он зарывался лицом в ее волосы.

Задыхаясь от страсти, он переходил на немецкий. И шептал что-то про маленьких фрицев, которых он ей подарит – мальчика Гензеля и девочку Гретель, как в сказке, и опять сделает пряничный домик. Миллион пряничных домиков.

– Нет, маленьких фрицев… будут звать… не так.

Она приняла его предложение руки и сердца.

Они назначили день свадьбы.

И на этом внезапно все закончилось.

Счастье и радость.

Кто сказал, что счастье дается нам на веки вечные?

Свадьба стала для него днем, который он хотел вычеркнуть из памяти.

И не мог.

В общем-то никакой свадьбы так и не случилось.

Вместо свадьбы – темнота…

Лиза Оболенская – его сбежавшая невеста.

Сбежавшая от него, как от чумы, как от проказы.

Schlampe!!! Шлюха!! Дрянь!!

Лизочка… Лизбет… жизнь моя… mein liebe…

Она сказала, что никогда не выйдет за него замуж. И чтобы он не появлялся больше в ее жизни. Не приходил, не звонил. Потому что она мечтала о любимом человеке, о муже, а не о бездушном автомате, зацикленном на приказах, у которого в душе ничего человеческого…

Это у него?

Это она про него?

Он в бешенстве поклялся ей, что не придет.

И клятву не сдержал.

Позапрошлой ночью, когда Алексей Кабанов еще был жив, радовался своей маленькой сучьей жизни и строил планы, он, Вилли Ригель, стучал в дверь квартиры своей сбежавшей невесты.

Своей обожаемой…

Проклятой…

Прекрасной…

Безжалостной…

– Пусти меня!! Это я! Пусти! Дверь сломаю!

– Уходи! Что тебе снова надо?!

– Открой!

– Нет! Убирайся прочь.

– Отойди от двери. – Он достал табельный пистолет. – Отойди в комнату, ну?

– Еще чего!

– Я выстрелю, замок отшибу, раз не открываешь!

– Совсем спятил!

Она открыла дверь на цепочку.

Он просунул руку и сорвал, вырвал металлическую цепочку – к черту!

Вошел к ней.

– Я тебе все уже сказала. Между нами все кончено. – Она стояла, выпрямившись, сверкая темными глазами.

– Нет, не кончено.

– Уходи. – Она отвела глаза.

– Всю кровь из меня выпила! Жизнь мне сломала! – Он схватил ее за плечи.

– Ты сам все сломал. Я просила тебя. Я тебя просила, как человека. Ты сам сделал свой выбор. Ты выбрал сам! И такой, как сейчас, ты мне не нужен. Ты мне противен. Уходи отсюда, чего явился? Может, силой меня возьмешь? Ударишь? Руки за спину заломишь, в наручники закуешь, как вы там нас на площади?!

Он отпустил ее. Она плакала.

Его сердце рвалось на части.

– Лиза, это не может, не должно стоять между нами.

– Это уже встало между нами, неужели ты так и не понял?

– Я знаю одно – я люблю тебя.

– А ты ничего не сделал ради меня, ради любви ко мне. Когда я просила тебя.

– Я не могу без тебя жить.

 

– Тогда возьми меня силой. Посади в свой автозак. Брось в камеру!

– Schlampe!!![4] Сердце мое растоптала!

– Ты сам все растоптал. Все погубил. – Она распахнула дверь. – Уходи. Видеть тебя не хочу, Вилли Ригель.

Он ушел.

Он дал себе слово, что она, его сбежавшая невеста, еще о нем непременно услышит.

Это было позапрошлой ночью.

А через сутки на мусорной свалке нашли тело Алексея Кабанова.

1Иоганн Готфрид Гердер (1744–1803) – немецкий философ, культуролог, поэт и переводчик, автор антологии «Народные песни».
2Вольный перевод с нем. Вальтера Бухгольца.
3Я тебя люблю (нем.).
4Шлюха (нем.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru