Татьяна Степанова
Мойры сплели свои нити
Полный хаос.
Глава 5
Филемон и Бавкида
– К террасе свободный проход, нового забора нет, а штакетник, что остался, преодолеть легко даже с протезом. – Катя говорила впопыхах, они быстро шли вместе с Гектором к старому деревенскому дому. – Тромбонист мог все видеть с улицы ночью!
– И фундамент у дома низкий, – согласился Гектор. – Заглянуть в окно террасы с участка проще простого. А что здесь у нас? Надо же – дуб и липа.
Он указал на два старых дерева на углу деревенского дома. Они росли вплотную друг к другу, их стволы едва не переплетались. Кроны осеняли крышу дома из замшелого шифера.
– Из одного корня[2], – констатировал Гектор.
Катя ринулась к окну террасы, заглянула сквозь стекло, готовясь увидеть то, о чем кричал ночью тромбонист, и…
Ничего.
На обветшалой террасе не было никакого пластикового кресла и привязанного к нему трупа с топором в черепе.
Высокий Гектор заглянул в окно террасы.
– В избушке последнее время не жили, – объявил он.
На террасе царили сумерки и всю ее загромождали старые вещи: на столе сгрудились цветочные горшки, коробки, ящики, трехлитровые пустые банки. Венские стулья свалены у стены, узлы на полу. И никаких старых ходиков с кукушкой, никаких желтых обоев в цветочек, никаких пятен крови на деревянных стенах, никаких кровавых луж.
Более того, входная дверь дома, за которой располагалась терраса, оказалась запертой снаружи на допотопный висячий замок. На крыльце двое полицейских уже пытались его распилить специальными инструментами для вскрытия помещений.
– На террасе чисто, Катя. – Гектор устремился в сторону двух других строений. – Не здесь все случилось.
– Мы привезли мясо из Тулы, мы с ним работаем давно, мясные поставки у нас – свинина, птица, в основном утки и гуси. Он у нас гусей покупал оптом и перепродавал потом.
Катя услышала громкие голоса – у павильона с надписью «Мясо. Сало. Шпик» двое дальнобойщиков – водитель и напарник – разговаривали с подполковником Веригиным.
Гектор указал Кате на дверь павильона – ее дергали сотрудники полиции, но она была заперта изнутри. Криминалисты и местный судмедэксперт вместе с оперативниками очень осторожно заходили в новый дом из силикатного кирпича. Именно его входная дверь – тоже крепкая и железная – была открыта.
– Мы к магазину его подъехали, и я его сразу набрал с мобильного, рано ведь еще, – продолжал один из дальнобойщиков. – Он на звонок мне не ответил. А что делать – мы же товар привезли, туши свиные. Надо сгружать. Я решил, они с женой спят – вряд ли уехали в такую рань. У нас же уговор, что мы товар привезем утром.
– И у нас был уговор, поставка! – подал голос водитель второй фуры, стоявшей возле павильона. – Мы остановились, гляжу, у магазина – грузовик мясной, мужики в дверь стучат, никто не открывает.
– А вы что им привезли? – спросил подполковник Веригин.
– Мебель мягкую с фабрики в Ступино. Два дивана на этот адрес в Кашин. – Водитель выглядел испуганным. – По заказу, по накладной. А рано приехали, потому что у нас еще две поездки – в Щербинку и Братеево в Москву, тоже мебель. – Он указал на свою длинную фуру. – По пробкам-то пока доберешься. Поэтому в Кашин чуть ли не в пять утра я выехал.
– Вы с заказчиком мебели накануне связывались? – уточнил Веригин.
– С женщиной… она на звонок по номеру клиента мне утром не ответила, когда я уже к Кашину подъезжал и хотел заказчицу предупредить. А связывался с ней менеджер наш, логист, вчера утром, когда я документы на поездку на фирме оформлял в Ступино. Но больше я ничего не знаю. Вы меня в этот кошмар не впутывайте! Мы вот с мужиками на крыльцо дома зашли, они в дверь стали стучать, а она бац! – открылась, медленно так, со скрипом… Незапертой дверь коттеджа была! А на полу кровищи… И химией так воняло… У нас всех шок. Лужа крови. Мы сразу в полицию позвонили. Я не знаю, что в доме-то…
Гектор и Катя поднялись на крыльцо коттеджа после того, как туда зашли члены опергруппы. Подполковник Веригин все еще лично допрашивал дальнобойщиков. Он давал своим сотрудникам время, чтобы осмотреться, определиться.
Но опергруппа Кашинского УВД выглядела растерянно – все нерешительно сгрудились в прихожей – холле, пустом, лишенном мебели, и не двигались вперед.
Очень сильно и резко пахло чем-то. До такой степени, что начали слезиться глаза.
На полу – огромные лужи крови. Так сначала показалось Кате. Но на плитах пола была не только кровь – еще какая-то жидкость, обильно вылитая из валявшихся у стены двух больших пластиковых канистр. Потеки ее виднелись и на стенах, куда попали брызги крови.
– Бензин. Дом хотели поджечь, – шепнула Катя Гектору.
– Нет, не бензин. – Он наклонился и дотронулся до жидкости на полу. – Кровь пополам с каким-то растворителем.
– На канистрах нет этикетки, – объявил ему криминалист-эксперт. Молодой еще парень сквозь очки потрясенно оглядывал холл-прихожую, словно боялся наступить в кровавую лужу, обильно растекшуюся по полу.
– Не бензин, а санитайзер, – ответил Гектор. – Коллеги, у вас есть бахилы?
– Нет, – криминалист и судмедэксперт покачали головой. Судмедэксперт был даже без профессионального защитного костюма. В бедном Кашине таких вещей у экспертов не водилось.
– Тогда испортим обувь. – И Гектор первый шагнул в кровавую лужу.
Катя за ним. Она содрогнулась, когда ощутила, как багровая субстанция замочила ее ступни в открытых босоножках.
– Вы все знаете, кто здесь живет. – Гектор обернулся. – Кто?
– Мосины, – ему ответил подполковник Веригин. Он появился на пороге коттеджа, секунду медлил, а затем тоже шагнул в кровавую лужу. – Она наша сотрудница. В штате УВД.
– Полицейский? – Гектор двинулся направо в сторону открытой – еще одной железной – двери. Туда же пошли и члены опергруппы.
– Вольнонаемная. Работала много лет в управлении в отделе статистики-учета и регистрации преступлений, последние годы она его возглавляла.
– Маргарита Симеоновна наша, – откликнулся эксперт-криминалист. – И муж ее Иван Андреевич.
– Тоже ваш коллега?
– Он из МЧС. – Веригин опередил Гектора, обошел его и сам первый перешагнул порог смежного с холлом-прихожей помещения. – Служил в городской пожарной части, но сейчас он на пенсии. Занялся торговлей мясом.
– Мясник здешний и его жена – учетчица в УВД? – уточнил Гектор.
– Маргарита Симеоновна и Иван Андреевич. Вот черт! – Веригин, отвечавший Гектору, едва не упал – не поскользнулся в кровавой луже, а споткнулся обо что-то.
Катя, еще не разглядев толком, решила – о бездыханное тело.
Но это была бензопила. Она валялась на полу смежной комнаты, которая оказалась маленьким торговым залом магазина-павильона. Здесь, как и в холле, стоял удушливый химический запах. Пол тоже сплошь залит, потеки санитайзера имелись и на небольшой витрине-холодильнике, где лежали на эмалированных поддонах шпик и разные субпродукты – печень, почки. Колода для рубки мяса – ее опрокинули у стола с электронными весами.
Кроме санитайзера на плитках пола – длинные широкие кровавые полосы. Катя такие уже видела на других местах убийств – их ни с чем не спутаешь. Следы волочения. Они вели еще к одной железной двери, располагавшейся за разделочным столом. И дверь была закрыта. В стене рядом находился пластиковый щиток, какие устанавливают в домах с климат-контролем. Но Катя поняла: в сельском мясном магазине соорудили нечто другое, более полезное для торговли. На панели мигал красный огонек.
– Что за дверью? – громко спросил Гектор в гробовой тишине, воцарившейся на месте происшествия.
Катя была поражена до глубины души – кашинские полицейские выглядели напуганными, как и дальнобойщики. Никто не рвался вперед, кроме подполковника Александра Веригина.
– Вы здесь сами часто покупали мясо, – заявил Гектор. – Так ведь? Вы бывали здесь раньше. Что за дверью?
– Холодильная камера, – ответил судмедэксперт. – Я к Мосиным, к Марго заезжал всегда перед праздниками, брал у них вырезку и на холодец ноги свиные. У них там холодильник для мяса.
К двери за Веригиным подошел и эксперт-криминалист. Он надел резиновые перчатки.
– Агрегат установлен на быструю заморозку. – Гектор указал ему на панель, на значки рядом с красным сигналом.
У Кати от запаха химиката начала кружиться голова. Оперативники осматривали бензопилу на полу.
– Находка у нас! – крикнул один из полицейских из холла. И возник на пороге магазина с каким-то металлическим предметом.
Вид его при этом был устрашающим – кисти рук в перчатках окровавлены, на форме – брызги крови.
– Монтировка, – объявил он. – Валялась в трех метрах от входной двери. Я ее из кровавой лужи достал.
Да, это была монтировка. И с нее капали на пол капли – кровь, растворенная в санитайзере.
Эксперт-криминалист обработал панель холодильной камеры порошком, попытался снять отпечатки.
– Есть что-то? – спросил Веригин.
– Пока не могу ничего сказать, смазано все, – криминалист сделал снимки. – Можно открывать холодильник.
Веригин отключил заморозку, потянул ручку железной двери на себя и…
На них дохнуло лютым холодом, как из Арктики.
То, что они увидели, Катя долго потом не могла забыть.
Холодильная камера мясного магазина представляла собой узкое помещение без окон. Под потолком шла металлическая балка с крюками. На ней висели три замороженные свиные туши и несколько гусей. Крюки вонзили в их длинные шеи.
Это первое, что бросилось Кате в глаза.
Затем она увидела топор.
Он лежал на первой, самой верхней ступеньке лестницы.
Лестница насчитывала всего три широких ступени.
На верхней у двери – топор.
На нижней у пола – отрубленная человеческая рука.
Мужская кисть.
Внизу на полу – два окровавленных трупа, застывшие в странных нелепых позах.
Полная женщина лет за пятьдесят в цветастом халате, пропитанном кровью. Лицо ее было разбито, расплющено – сломанный нос, глубокая вдавленная рана на лбу с проломленной костью, распяленный в крике рот с выбитыми зубами. Ее крашеные черные как смоль волосы напоминали паклю. Ноги в домашних тапочках.
Она лежала на спине, халат ее задрался до середины бедер.
Рядом с ней на полу холодильной камеры на боку лежал мужчина, бритый наголо, невысокий, худощавый, тоже лет за пятьдесят. Вся его одежда – футболка и спортивные штаны – потеряла прежний цвет от крови.
Его правая кисть была отрублена.
А на животе зияла ужасная рана – виднелись кости ребер и часть внутренностей.
Глаза мужчины оставались широко открытыми. Остекленевший взгляд. Снежная изморозь на лице, на бритом черепе, на обрубке руки.
Снежная изморозь на халате женщины. Иней на ее черных как смоль волосах.
Подполковник Веригин, стараясь не наступить на топор и отрубленную конечность, первый спустился в холодильник. Гектор просто спрыгнул с верхней ступеньки.
– Что вы стоите? За работу! – хрипло приказал Веригин своим подчиненным.
Катя осталась на пороге камеры. Температура в отключенном холодильнике медленно росла. Однако до разморозки могли пройти часы.
Гектор наклонился над женщиной.
– Она примерзла к полу. И ее муж, – заметил он. – Их тела заморозили здесь после убийства. Но убили их не в холодильнике.
– А где? – спросил Веригин.
– В холле у двери, где лужи крови, и в самом магазине. Только пока неизвестно, кого из них где точно.
– Вы с первого взгляда все определяете, да? – спросил подполковник Веригин.
– Мы здесь уже достаточно времени, чтобы разобраться.
– Пока трупы хоть немного не оттают, с ними невозможно работать, – сообщил судмедэксперт.
– Осматривайте пока как есть, – распорядился подполковник Веригин. По его виду Катя поняла: он потрясен зрелищем.
– Жертвы – местные жители, ваши земляки. Она ваша коллега из полиции. Их обоих так жестоко убили. – Гектор обвел кашинских сотрудников взглядом. – Надо по максимуму все сделать на месте убийства. Не время для растерянности.
Подполковник Веригин кивнул.
Опергруппа словно от морока очнулась, зашевелилась.
– Прямо пуховики надо привезти, чтобы в холодильнике работать, – послышались голоса.
– Необходимо связаться с их близкими, – сказала Катя. – Сообщить детям или родственникам.
– Они жили вдвоем, детей не имели. – Веригин снизу из холодильника глянул на нее, стоявшую на пороге камеры в пиджаке Гектора, замерзшую, как сосулька, с запачканными кровью жертв, растворенной санитайзером, ногами в открытых босоножках.
– В июле они отмечали серебряную свадьбу, четверть века вместе, – подал голос эксперт-криминалист, занявшийся осмотром топора. – Мы всем управлением на подарок им скинулись для нового дома. На телевизор. Маргарита Симеоновна нас благодарила. Сказала, с мужем живут счастливо, еще пошутила, что желала бы ни на минуту не пережить его. Так он ей дорог. Вот они и умерли вместе в один день.
– Как Филемон и Бавкида, – заметил Гектор. – Надо же – липа и дуб из одного корня.
На его античный посыл никто не отреагировал. Сотрудники Кашинского УВД были далеки от высоколобых античных метафор столичных «крутых» профи с широкими, однако пока еще неясными полномочиями и столь же широкой эрудицией.
Глава 6
Колесница
Накануне ночью
После событий в подмосковных Жаворонках, когда Гектор во время взрыва в доме убийцы спас Катю, заслонив ее собой, и получил осколочное ранение, а она закрыла его голову руками и тоже поранилась, минуло три недели. Кисти Катиных рук, распухшие, иссеченные ссадинами, зажили. Глубокая рана ниже плеча рубцевалась. Гектор на свою осколочную рану уже практически не обращал внимания, однако продолжал принимать таблетки и туго бинтовать бедра после своей главной многочасовой операции.
Во время Катиного больничного и недельного отпуска, взятого ею, они виделись каждый день. Утром Гектор заезжал за ней на Фрунзенскую набережную и забирал ее к себе в Серебряный Бор. Они гуляли по парку, коротали время на веранде местного ресторана у Москвы-реки, Гектор все порывался арендовать катер в серебряноборском яхт-клубе, но Катя ему не позволяла – после операции и нового ранения прошло еще слишком мало времени, чтобы управлять катером или моторкой. Зато они вместе «творили» – Катя из-за распухших пальцев все еще не могла печатать на ноутбуке, и Гектор рьяно брался ей помогать – вы диктуете, Катенька, я записываю. И мы с вами как братья Гримм – сестры Бронте!
На заросшей травой лужайке перед домом Гектора в Серебряном Бору в тени старых лип они устраивались на садовой скамейке за дачным столом, и Катя диктовала текст статейки для интернет-канала. Пальцы Гектора так и летали над клавиатурой. Через каждые два Катиных предложения он восклицал: «Гениально! Эпохально!» И возвещал голосом булгаковского Фагота: «Я восхищен!» И так умильно-преданно глазел на Катю, что она не выдерживала – спихивала его со скамейки и сама садилась за ноутбук – кое-как исправляла собственные надиктованные стилистические ошибки.
Гектор валился в траву с воплем: «Лишают соавторства! Затыкают рот!» Делал на руках стойку, затем мощное сальто и уже снова, стоя на ногах, склонялся к Кате, шепча на ухо уже совсем иным тоном: «Я восхищен!»
Они обедали все вместе на большой домашней кухне-столовой с открытыми окнами. Старуха-сиделка привозила в инвалидном кресле генерал-полковника Борщова, отца Гектора – парализованного и безумного, старуха-горничная торжественно водружала на обеденный стол супницу с ухой и блюдо с рыбным пирогом. А на десерт яблочную шарлотку. Гектор сам жарил на мангале мясо и поливал его белым вином.
Все эти августовские жаркие дни они были абсолютно счастливы. Вечерами им все труднее было расставаться. Но Катя сама держала ситуацию на контроле – они разлучались, чтобы утром встретиться вновь и провести вместе день. Гектор вечером отвозил Катю домой, он вел себя по-рыцарски безупречно. А она не торопила события. Прежде всего он должен был восстановиться после тяжелейшей операции и нового ранения, случившегося так некстати. Она хотела, чтобы он выздоровел.
Их чувства крепли. Они созревали под августовским солнцем, словно летний драгоценный плод. Их духовная связь стала уже нерасторжимой. Катя сама себя не узнавала. Столько в ней появилось нового, неизведанного. Столько нежности к нему…
Однако августовская идиллия была слишком уж хороша, чересчур идеальна, чтобы длиться вечно.
Вроде бы сущие пустяки вплелись в идиллию, и она закончилась. Катя вышла с больничного на работу, в пресс-службе областного главка накопилось столько дел, что в первый день она трудилась до семи вечера. Гектор написал ей: «Я за вами сейчас заеду?» Но Катя ответила: «Я вечером иду в салон красоты в Романовом переулке». Ей не терпелось привести в порядок ногти на заживших руках, тонировать свои отросшие волосы, сделать процедуры для лица – августовский зной иссушал кожу. Она жаждала наконец-то почистить перышки – благо было перед кем показать себя с самой лучшей стороны. Чисто женские дела. Она ответила, что у нее запись в салон и зависнет она там допоздна.
Гектор ответил: «Ясно. А завтра какие планы?» Катя снова честно написала: «Завтра вообще ничего не получится, Гек. Завтра в главке выездное совещание в Наро-Фоминске, и мы туда отправляемся всей пресс-службой, я буду занята до вечера, а затем коллеги довезут меня домой».
Гектор написал: «А послезавтра?» И Катя снова поведала ему чистую правду: «Послезавтра в далеком Кашине похороны и поминки начальника УВД, погибшего в ДТП, и весь пресс-центр в полном составе отправится туда в служебном фургоне вместе с главковской телегруппой – за мной коллеги заедут утром прямо домой. И все тоже, очевидно, затянется очень надолго».
Гектор лаконично подытожил: «Понял».
И их переписка умолкла на сутки.
Из Наро-Фоминска Катя вернулась в десятом часу вечера. Во время нескончаемого совещания она отключила мобильный, как того требовала ведомственная инструкция. Но, включив телефон, не обнаружила сообщения от Гектора. Дома она приняла душ, поужинала холодным рисом с овощами и курицей и начала искать в шкафу черное льняное платье без рукавов с глухим воротом. Его она сочла уместным для похорон кашинского начальника полиции. Платье следовало отпарить. Катя возилась с отпаривателем. Время близилось к полуночи. И тут пришло сообщение от Гектора.
И продевши ремни, к колеснице его привязал, а главу волочиться оставил…
Тело, влачимое в прахе: безжалостно бурые кони полем его волокли…[3] Катя прочла послание и…
В тот самый миг ее посетила мысль: что-то случилось. Ему плохо.
Потому что он прислал ей строки из самой страшной для нее песни «Илиады» – их тайной общей книги судьбы. Строки сцены гибели.
Колесница, к которой Гектора привязали под стенами Трои.
Колесница, которую Катя еще в детстве хотела сжечь, разрушить. Жаждала переписать всю главу, чтобы Гектор, самый любимый ее герой «Илиады», остался жив в последнем бою.
Она набрала: «Гек, что с вами?»
Он прислал ей новое сообщение:
Долгая ночь… И заходят Плеяды. Я у порога брожу, вымокши весь под дождем.
Раненный жгучею страстью…[4]
За окном – никакого дождя (гроза разразилась лишь на следующий вечер). Душная августовская ночь, нагретый асфальт и пышущие жаром крыши домов. Автора строк Катя не знала – какой-то древний грек, поэт…
И тут раздался длинный настойчивый звонок в дверь ее квартиры.
Катя открыла и увидела Гектора. Он был совершенно пьян.
Правда, на ногах он держался крепко. Однако вид имел тот еще. Белая рубашка распахнута на груди. Скомканный галстук торчит из кармана брюк. Пиджак под мышкой. Рукава рубашки он засучил. И Катя увидела на сгибе его локтя бинт – у него брали кровь из вены.
– Гек! – Катя шагнула назад, впуская его. Он надвинулся, захлопнул дверь ногой, и прислонился к ней спиной. В серых глазах – отчаянное болезненное выражение. Почти что тьма.
– Гек, что случилось?
– Надрался я. – Он выпрямился, словно гордясь собой. – Водки выпил.
– Вижу. Но что произошло?
– Сорок восемь часов не виделись. И получаю ответ – и еще двадцать четыре подождешь, – он помотал головой. – У ней и бровь не шевельнулась, не сжала даже губ она… А я… хоть сдохни… Ну и надрался вдрабадан.
– И такой за рулем. – Катя смотрела на него. Она чувствовала, дело не только в их короткой разлуке. Не ребенок же он капризный. Дело в чем-то ином, более серьезном.
– Какой? Гадкий я, да? Наглый эгоист. Катеныш, да я когда врадабан… я аккура-а-атно тачку вожу, ювели-и-ирно! – Гектор церемонно поклонился ей, и его сразу резко повело в сторону. Но он устоял. – Дистанцию соблюдаем, да, Катеныш? Отстраняемся, чтоб сильней помучился, чтоб извелся весь. Места чтобы себе не находил, дурак.
– Гек, какую дистанцию? Я же объяснила, работы много навалилось и завтра похороны коллеги в Кашине.
– Да понял я все. Вот пришел – увидел. Теперь гоните в шею поганой метлой. Надоел, да? Достал?
– Идите в комнату. Вам надо протрезветь. Я вам чаю крепкого сейчас заварю.
– Не пойду, – он снова упрямо мотнул головой. Его сильное тренированное тело расслабилось, и он, словно медуза, сполз спиной по двери, оказался на полу – сел, согнув колени. Глядел снизу вверх на Катю.
– Здесь, у порога, как пес… стану сон и покой охранять. Здесь мое место.
– Гек!
– Что? Ну что Гек? Сорок восемь часов и еще двадцать четыре. Пауза несколько затянулась. Не выдержал я. Сам явился незваный. А вы идите. Спите, отдыхайте. Я здесь – вы там. И ни о чем не тревожьтесь. Я ж не как другие. Я Гектор Троянский. Завоеватель… блин… Я ж безобидный.
Тьма, тьма в его серых глазах… Отчаяние.
Ну что, спорить было с ним таким – «вдрабадан» в его мятежном, горьком настроении? Или силой с пола поднимать? Здорового, накачанного бугая?
Катя забрала у него пиджак, испачканный пылью. Повернулась спиной к Гектору Троянскому. На кухне счистила пыль с пиджака и обнаружила в правом кармане бутылку – неужели водку с собой притащил? Но то оказалась бутылочка мятного сиропа. А в другом кармане – крафтовый пакет: плюшки с корицей. Шлемоблещущий Гектор не только сам заявился среди ночи, но и гостинцы принес.
В спальне Катя разделась и села на кровать. Она не находила себе места. Что-то с ним дурное случилось – подсказало ей сердце. Но с пьяным невозможно серьезные вещи обсуждать. Пусть протрезвеет. Она легла, чутко прислушивалась – в прихожей горел свет, но оттуда не доносилось ни звука. И усталая встревоженная Катя не заметила, как уснула.
Пробудилась она от зуммера будильника в мобильном. Половина девятого. Через час за ней заедет шеф пресс-центра вместе с коллегами и они отправятся в чертов Кашин. В спальню сквозь бамбуковые жалюзи заглядывало солнце. В кухне гудела кофемашина, там воцарился Гектор. И Катя туда сразу не пошла – накинула льняное кимоно и проскользнула в ванную. Ее банное полотенце было влажным, Гектор им воспользовался, и ее травяным гелем для душа. Катя вымылась, привела себя в порядок – дальняя дорога, жаркий день, поэтому минимум косметики. Никаких духов, лишь легкий мист – дымка для волос и тела. Причесала волосы и высоко заколола их японской шпилькой. Вернулась в спальню и облачилась в черное платье. И только после этого прошла в кухню.
Босой Гектор – у стойки с кофемашиной. Рубашка расстегнута и не заправлена в брюки. Торс голый. Волосы мокрые. Узрев Катю, он сразу протянул ей чашку, сняв с поддона кофемашины.
– Мятный капучино. По нашей традиции… Привет.
Катя опять увидела на сгибе его локтя все ту же повязку – влажную и замурзанную. Молча приняла чашку капучино. Отпила кофе. Мятный сироп пригодился. Она наклонилась и достала из аптечки в нижнем ящике кухонной стойки чистый бинт, взяла маникюрные ножницы и шагнула к Гектору. Как только она к нему прикоснулась, намереваясь разрезать повязку, он мгновенно замер, затих.
Вдыхал аромат ее волос, пока она возилась с повязкой.
Катя выскользнула из его рук, хотела выкинуть в мусорное ведро повязку. В ведре – грязные бинты, Гектор снял их в ванной. Там же лежал хирургический пластырь, которым он все еще пользовался после операции по пластике своих увечий. На пластыре желтели следы гноя.
Сердце Кати сжалось. Но она и вида не подала.
Гектор забрал у нее бинт.
– Я обойдусь. А вам сейчас руку забинтую – на целый день далеко едете, не стоит оставлять заживающую рану открытой.
Он начал умело бинтовать след от осколка, все еще уродливо багровевший на коже. Не удержался – наклонился и поцеловал шрам. Катя сунула ему руку под рубашку и нащупала другой хирургический пластырь – на ребрах, на месте удаления осколка. Он был влажный, но его не требовалось менять часто.
Гектор поцеловал ее плечо. Она чувствовала, как он взвинчен, взволнован.
– Первая наша ночь вместе под одной крышей, – его изменчивый голос охрип.
Катя дотянулась свободной рукой до кофемашины, поставила чистую чашку на поддон и нажала кнопку.
– Вам – двойной эспрессо. По нашей традиции.
– Спасибо. Сегодня вечером я приеду за вами в Кашин, а? – бинтуя ее руку, он заглядывал ей в глаза.
– Конечно! – воскликнула Катя (сама от себя не ожидала такого пылкого тона). – Только Кашин далеко.
– Ничего. Подожду вас, – его лицо разом просветлело. – Похороны коллеги – дело хорошее… то есть нужное… то есть я хотел сказать – важное. – Почти прежний Гектор Шлемоблещущий…
– Гек, что произошло? Скажите мне, пожалуйста!
Он был готов рассказать ей все, поделиться. Однако в этот миг Кате позвонил начальник пресс-службы – коллеги за ней приехали (ей хотелось удавить их за пунктуальность!)
– Вам пора, – произнес Гектор.
Катя прошла в прихожую, надела босоножки, забрала сумку и шопер, вернулась на кухню. Выложила на стойку ключи от квартиры.
– Пейте кофе. В холодильнике рис с овощами, как в вашем монастыре единоборств в Тибете. И куриная грудка. Завтракайте. Я плюшки с корицей заберу с собой. Пока едем в Кашин, съем все до одной. До вечера.
На набережной она обернулась, прежде чем сесть в служебный фургон. Гектор вышел на балкон. Осознание, что он провожает ее, что он остался в ее доме и они увидятся вечером, наполнило Катю беспредельной радостью, хотя жгучая тревога ее не покинула. Она решила отложить их важный разговор. Однако ночное происшествие в Кашине с тромбонистом и последующие ужасные события нарушили все ее планы.
