Татьяна Шахматова
Маньяк между строк
Глава 4. Просто процедура
Будь осторожен в своих суждениях о людях.
Скорее всего, ты ошибаешься.
Декстер Морган, к/ф «Декстер»
– Маньяк, – сказал Борис, и маленькая серебряная ложечка выпала из пальцев Виктории, ударилась о блюдце, издав неожиданно громкий звук, похожий на болезненный стон.
Следователь произнес слово очень тихо, даже я, сидящий прямо напротив, смог едва-едва расслышать, но на контрасте с пронзительным фарфоровым звоном в лобби повисла такая тишина, что создалось ощущение, будто прислушиваются не только старомодные лица с портретов, но и голова лося над камином напряженно раскинула роскошные ветвистые рога-антенны, пытаясь уловить, о чем мы шепчемся. Пожалуй, это было не хуже звука знаменитой лопнувшей струны у Чехова.
– О нет, я так и знала, что рано или поздно ты мне это притащишь! – выдохнула Вика, у которой с маньяками были особенные отношения. Стоит упомянуть, что единственный том лингвокриминалистики, который оставался до сих пор нечитанным, как раз о маньяках. Виктория боялась их, иррационально, по-женски, истово.
– Да уж, завелась мразь. К счастью – уже поймали, – успокаивающе продолжал Борис. – Опасности нет, но нужна экспертиза, скорее формальность, конечно. Вот.
Следователь опустил глаза, как будто ему неловко просить о таком одолжении, но это было, конечно, не так, он просто рылся в папке, и уже через пару секунд на стол перед нами легла газета, заголовок которой можно было назвать по-настоящему леденящим душу: «Четыре новые невинные жертвы кровавого изверга».
Виктория сделала глубокий вдох и потянула газету на себя. Я подсел к ней, нам понадобилось около минуты, чтобы понять, вернее говоря, чтобы как раз перестать понимать… Когда Вика отложила статью, мы все трое переглянулись. Мы с теткой удивленно, Борис – с непрошибаемой серьезностью во взгляде.
– Но… погоди, Борь, – наконец вступила Виктория. – Конечно, случай ужасный. Отвратительный. Куда смотрел персонал этой психушки вообще? Да и каким образом лопата могла попасть в руки опасного больного? Как лопата вообще оказалась на больничном дворе для прогулок душевнобольных людей? Это все вопросы, конечно… Но все-таки это же собаки. Четыре щенка… Он убил четырех кутят.
– И еще троих человек, – добавил Борис таким же непрошибаемым, под стать взгляду, голосом. – Три человеческих трупа. Собственно, по их поводу он и проходит сейчас медицинское освидетельствование. Собаки – это чтобы тебе было понятнее, с кем имеешь дело. Ну и как обычно в таких случаях бывает: трое – это только те, которых нашли к настоящему моменту. Возможно, есть другие.
Город был взбудоражен. Ужасало в этой истории все: и три человеческие жертвы, и то, что невменяемый человек свободно разгуливал по улицам, и то, что он много лет работал в какой-то дизайнерской конторе (убийца был нестарым еще человеком, кормился фрилансем, рисовал для сайтов логотипчики, эмблемы и разные веселые картинки, которые ничем не выдавали его нездоровья и внутренних бурь, скрытых от посторонних глаз). Но по-настоящему взорвались цистерны с народной ненавистью после известия о зверской расправе над четырьмя пушистыми щенками, которых эта пародия на человеческое существо искромсала лопатой, словно куски снега на дороге. «Бешеных собак усыпляют»: с такими плакатами люди выходили под окна клиники, где содержался изверг, и к прокуратуре, требуя максимально строгого наказания.
Логическим продолжением этой цепочки умозаключений стала мысль о том, что градус безумия современного общества оказался так высок, что люди предлагали возвращаться к практике содержания пациентов психиатрических клиник в кандалах, как это практиковалось до девятнадцатого века, а желательно еще и подальше от крупных населенных пунктов. Читая статьи, я все глубже погружался в ощущение, что ненависть к маньяку стала каким-то важным катализатором, объединяющим фактором. Люди не могли думать больше ни о чем: ни о политике, ни об экономике, ни о медицине и образовании. Ничто не интересовало людей в городе Ставроподольск – слава богу, это произошло не у нас, а на расстоянии трехсот километров – кроме необходимости срочно ликвидировать угрозу.
«Дуркам здесь не место» – гласил заголовок статьи, которая предлагала срочно перенести клинику подальше за город, желательно в Сибирь.
«Класс – атас!» – распечатка статьи в интернете, где журналист набросился на классы коррекции для умственно отсталых. Судя по комментариям, ни одна живая душа в Ставроподольске не пожалела, если бы все люди с любыми отклонениями сгинули в единочасье и насовсем.
Виктория отложила газеты, не дочитав.
– Господи, возвращаемся в Средневековье. Психиатры, наверное, за голову хватаются, – предположила она. – Столько усилий по преодолению отчуждения к душевнобольным людям, и на тебе.
Борис пожал плечами и тут же продемонстрировал неплохую осведомленность по вопросу. Явно готовился:
– Между прочим, психически здоровые люди совершают правонарушения гораздо чаще, чем душевнобольные. А маньяки – вообще отдельная статья. Статистика утверждает: на десять миллионов человек один становится маньяком и все они, как правило, вполне вменяемые. То есть с медицинской точки зрения. Во всяком случае, прячутся как те партизаны в горах Гранады, потому и жертв обычно больше одной.
– Давай без подробностей, – прервала его Вика. – И так тошно.
– Не тошно, а страшно. Если начинает действовать какой-нибудь шизик – пиши пропало. Все на ушах.
Рассматривая публикации и слушая Бориса, я подумал о том, что следователь в своем обычном лаконизме чертовски прав. Страх – ключевое слово, с подкоркой не поспоришь. Неокортекс с его осознанием законности, необходимости и справедливости здесь не властен. Максимум, что светит за убийство собаки по закону, – шесть месяцев ареста, если отмораживаться регулярно, то в самом суровом случае – два года. Но именно несчастные щенки стали спусковым крючком. Ведь даже если вынести за скобки тот факт, что это были беззащитные детеныши, если закрыть глаза на то, что и после поимки маньяк жаждал крови и находил способ ее пролить, то в сухом остатке получим страх перед непредсказуемостью агрессии. Ужас – вот о чем говорили все эти публикации. Слепой необъяснимый ужас.
Виктория раздумывала: «Кого же он убивал?»
– Предполагаем, что еще найдены не все. Но это уже дело следствия. Твое дело: процедура, – начал объяснять Борис. – Убийца агрессивен, одержим идеей справедливости, убивал тех, кто, по его мнению, приносил вред жизни города и общества. Для цели разоблачения сочинял подметные письмишки, сначала рассылал кляузы, потом угрожал, если письма не действовали, принимался за дело сам…
Борис сделал паузу и обратился ко мне:
– Вот это кверулянт так кверулянт, а ты говоришь: котик Филя.
Я согласно кивнул, мысленно поаплодировав умению Филиппа не просто вызвать симпатию, но и запоминаться. Конечно, лексику нашего великого и могучего майор Борис Краснов изучал не по словарю Ожегова, и тот самый кверулянт рано или поздно должен был объявиться, но все же я никак не ожидал настолько опасного сдвига у предполагаемого преступника. Маньяков в нашей практике еще не было.
– Так он сумасшедший или нет? – пыталась разобраться Виктория. И добавила с возмущением в голосе, в котором тоже читался страх: – Ты меня совершенно запутал.
– С двадцати лет состоит на учете с диагнозом шизофрения. Сейчас ему сорок четыре.
– Ну вот пусть им психиатры и занимаются! – вставила Виктория, но Борис не обратил внимания.
– Этот гад попался на письмах. Чтобы подтвердить, что все письма принадлежат авторству одного человека, нужен эксперт-филолог. Формальность, потому что чувак уже сознался.
Виктория тяжело сопела и молчала.
– Ставроподольск. Что это за город такой? Помесь бульдога с носорогом.
– Вот зря ты, – оживился Борис. – Хороший большой город. Я там даже был. Почти пятьсот тысяч населения, на Волге, промышленный, два завода, районы-кварталы, жилые массивы, все дела.
В России немало мест со странными и даже откровенно дурацкими названиями. Речка Вобля в Подмосковье, деревня Кишкино, село Козляки, незабвенный Мухосранск опять же. Так что Ставроподольск звучит на их фоне вполне пристойно.
– Хочешь, я с тобой поеду? – поинтересовался я у тетки скорее для порядка, свято надеясь, что она откажется.
– Погодите, – осененная своей идеей, Вика не обратила внимания на мой вопрос. – Но ведь в Ставроподольске есть университет! Создали его на основе педагогического, а потом объединили под крылом Нижегородского, по-моему, или Ульяновского, или Самарского – который там ближе? Теперь все это единый организм, так сказать, образовательный кластер! У них есть целое отделение филологии, насколько я помню. Пусть они и проводят экспертизу!
Но несмотря на все доводы ее рассудка, в субботу утром Виктория была официально командирована в Ставроподольск, точнее, в психушку города Ставроподольска для проведения совместной психолого-психиатрической и лингвистической экспертизы. Причина, по которой, несмотря на наличие в городе филологического факультета, ей все же пришлось совершить эту поездку, встанет перед нами во весь свой исполинский рост несколько позже.
Глава 5. Сирены наших дней
Глобальные перемены в современной культуре и социальном поведении: индивидуализация и осетевление.
М. Кастельс, «Власть коммуникации»
Род деятельности Инны не очень вязался с ее манерой выражаться:
– Прохемонтырила одну партнерку! Недолог час и остальные посыплются, – заявила она, когда объявилась накануне вечером в скайпе.
«Партнеркой» оказалась специальная программа, которая позволяет использовать скидочный промокод для покупки товара у фирмы-партнера. Речь шла о какой-то сети смузишных в Москве и Санкт-Петербурге, которая отказалась работать с Инной. Виной тому стал даже не столько шашлычный компромат, массовая отписка и отток клиентов, а тот факт, что смузишные позиционировали себя как рьяные зоозащитники и не могли простить своему партнеру появления фотографий, на которых Инна запечатлена вместе с директором лесного хозяйства, известного в городе охотника, держателя норковой фермы и мехового бренда магазинов. Стало ясно, откуда у моей клиентки тот умопомрачительной белизны и кроя полушубок: пробный выставочный образец.
– Конечно, в Европе с их хиленькой еврозимой пух-перо – хорошее решение. Но нашу-то зиму без соболя или куницы на плечах не переживешь, – сказала Инна, хмурясь.
– Ну вы б хоть с директором хозяйства не фотографировались тогда, – заметил я, вспоминая, что некоторое время назад по телевизору мелькали сюжеты с этой фермы, рассказывающие о том, что зверей там содержат в ужасных условиях. – Как эта фотография попала к вашему ангелу?
– Так эта фотография сделана еще до того, как я решила на йога-тренд сесть. Года три назад. Мы с Генькой тогда разводились, я искала варианты, но не срослось.
– И вы сами отправили это фото вашей дьяволице?
Инна задумалась.
– Видимо, да, я ей много разных фото отправляла, в том числе из прошлых, где я помоложе, посимпатичней, для слайдов многое могло сгодиться. Предполагалось, что она отрежет этого лесного толстопуза.
Я мысленно сделал фейспалм. Как можно быть такой доверчивой? Из-за инста-ангела Инна оказалась в положении людей, живущих на пересохшем торфянике: никогда не знаешь, как сильно и с какой стороны полыхнет. Обваливался инстаграм Инны стремительно. Само собой, она поменяла пароль, закрыла ангелу-предателю все ходы и выходы, до которых дотянулась, но раскрутка инсты, похоже, действительно скоро станет отдельной профессией, потому что Лимончик со своей стороны ожидала такого поворота событий и подстраховалась.
Сидя на Майорке, инста-дьяволица без труда перенесла часть компрометирующих фотографий и селфи Инны на сайты фирм-партнеров. Отследить все перепосты и сообщения у бизнес-леди не хватило бы ни ресурсов, ни времени.
– Надо точно знать, где искать или отсматривать все подряд, – сокрушенно вздохнула Инна, поясняя тяжесть задачи.
Этим она, похоже, и занималась: вручную шерстила всех партнеров: тех, на кого сама подписана и кто подписан на нее. Судя по синякам под глазами, одутловатости лица и слегка заплетающемуся языку, делала она это давно и в компании с винишком. В продолжение нашего разговора она попивала что-то из чашки, и, судя по тому, как пьянела на глазах, это что-то содержало не меньше двадцати оборотов.
– Инна, кто перекупил вашего Лимончика? – поинтересовался я, но она только нескоординированно мотнула головой, выказывая нехилую уже степень опьянения.
– Тебе зачем?
– Адвокату и врачу ничего не умолчу.
– Ты не адвокат. И не врач, – как-то очень двусмысленно подхихикнула Инна и, к ужасу моему, добавила: – Очень красивый мальчик.
Все, началось. Я лихорадочно придумывал, под каким бы предлогом закончить этот разговор с пьяной клиенткой, пока она не доболталась до чего-нибудь, о чем утром будет жалеть.
Но оказалось, что волновался я напрасно.
– Ты несостоявшийся ветеринар и недоучившийся филолог. – Инна пьяно рассмеялась. – До чего я докатилась! Кому расскажи: с вершин инста-пирамиды сверзилась в такую яму, что не могу нанять нормального эксперта. Вожусь с мальчишкой… – неожиданно она свернула на дорогу, которая вполне могла бы привести к нужной теме. – С девчонкой-то вон уже повозилась, доверилась на свою голову… Но теперь уж все равно. Я ведь школы в Москве вела, между прочим. Каких-то пару месяцев тому назад. Слышишь, набила полное арт-пространство в Красном Октябре… Ну да, который раньше фабрика кондитс… конитерс… ну ты понимаешь, короче, фабрика конфетная. На полу люди сидели. Художники мне вон какие слайды и картинки рисовали. Вот этот мой самый знаменитый портрет под Коко Шанель: «Только истина не имеет предела». А, каково! И взгляд у меня на том портрете уххх! Прожигающий до печенок. У меня этот был: личный бренд. Бренд, понимаешь! Сейчас же, знаешь, не хотят быть человеками, все хотят быть брендами. Ну ладно…
– Инна. – Я позвал ее и легонько пощелкал пальцами перед своим носом, как бы намекая: ближе к теме.
Инна вдруг снова расхохоталась, интенсивно замотала головой из стороны в сторону, схватила сама себя за волосы и вдруг начала тянуть и трясти головой с такой силой, словно намеревалась скальпировать сама себя. Густые вьющиеся волосы до плеч встали дыбом, сделав взрослую респектабельную даму похожей на потерявшуюся болонку, за которой больше не следит любящая хозяйка. Инна сделала громкое «брррррр», после чего посмотрела на меня если не трезво, то, во всяком случае, осмысленно. Сноровка, однако.
– Кто заказал? А ты попробуй угадать.
– Конкуренты?
Инна нахмурилась и вдруг замахала руками перед экраном, будто мое предположение было и вправду таким фантастическим.
– Ой, ну Саша, ну о чем ты? Какие конкуренты? В таком расчудесном деле, как тренинги личностного роста, нельзя без конкуренции. Щас же каждая шмара чему-нибудь да учит.
Слово «шмара» Инна произнесла с особым удовольствием и ударением.
– Шмара, я имею в виду – врушка, – тут же пояснила она. – А что, ты думаешь, я одна такая? Хрен! Я, между прочим, хоть жизнь знаю. Людей знаю, побольше многих, только специального образования у меня нет: так понахваталась везде, где можно, помоталась по свету, повидала людей. А вокруг все дипломированные, да только дуры дурами. Думаешь, не слушала я их, не подписывалась? Ха! Идиотизм один, – пренебрежительно фыркнула она и продолжила: – И как мне мои знания в этой ситуации продать? Конкуренция, как ты говоришь. Вот и начинаешь: мамочка, возьмите два листочка, на первом запишите ваши нынешние приоритеты, а на другом листочке – ваши приоритеты до рождения детей. А теперь посмотрите, что осталось. Ничего от вас не осталось, милая моя! Давай шуруй на тренинг, мы тут тебе все и объясним. Лайф-коуч это нынче называется. Так все делают. И я туда же. Но потом уже на встречах я нормальные вещи говорю – правильные.
Я внимательно слушал эту пламенную речь. Если Инна так же вдохновенно вещала на тренингах, то понятно, как достигла такой популярности.
– Раньше, до всяких этих телеграмов, инстаграмов, лучше было: сядешь с девчонками в баре, настоящих граммов нальешь да и перетрешь по душам. Теперь же, видите ли – не модно. Да и девочки какие-то другие стали. Либо носятся, как угорелые, деньги зарабатывают, либо свой силикон здоровым образом жизни консервируют. Но душевной-то теплоты, поддержки все равно всем хочется. Вот так и соберешь все эти одинокие души, и в красивой упаковке немножечко теплоты толкнешь: тут йогой оберешь, тут сушеными водорослями подвяжешь, ну и смузи сверху зальешь. Куда нынче без смузи? Вот тебе и мастер-класс готов. А они хавают, что им, как ни назови, лишь бы экологично, чистенько-миленько, в тренде и, главное, – быстренько. Пять-десять минут в день на инсту – и ты в курсе событий. И сколько нас таких продавальщиц – не счесть.
Я подумал о том, что она в чем-то глубоко права. Нет смысла ругать социальные сети с их неизменной ложью и попытками выдать желаемое за действительное. Значимость технологии и ее принятие людьми в целом является результатом не технологии как таковой. Приживется что-то в нашем капризном современном обществе или будет благополучно забыто, зависит только от того, произойдет ли присвоение нового коллективами и людьми по отдельности. Есть ли в этой культуре такая потребность или ее нет. В России не могла прижиться технология еды китайскими палочками, зато прекрасно прижились европейские вилки. То есть, другими словами, технологии приживаются, потому что оказываются связаны с главными нашими социальными, культурными и психологическими потребностями. Главным трендом инстаграма является желание человека стать брендом, значит, есть в нашем обществе острая к тому потребность.
– Как говорится, мети всяк перед своими воротами, а в чужой сорочке блох не ищи, – заметил я, показывая, что не собираюсь давать оценку правомерности ее бизнеса, а хочу получить лишь нужные для дела сведения.
– Вот, – победно подняла палец Инна и сделала совершенно противоположный вывод. – Что и требовалось доказать. Ты меня тоже осуждаешь.
Я вздохнул.
– Давайте завтра поговорим.
Инна протестующе замычала, снова сделала это свое вытрезвительное «бррррр» и действительно снова чудесным образом стала трезвее:
– Нет-нет, давай сейчас. Я нормальная уже. Короче, почему не конкуренты, потому что всех конкурентов не перебьешь. Хочешь без конкурентов, иди в госуслуги или научись жрать эвкалипты.
– В каком смысле жрать эвкалипты? – не понял я.
– В прямом, ты же ветеринар.
Хитрого захода ее мысли я не оценил, и Инне пришлось пояснять, что имеется в виду пример эволюционного пути коалы, которая действительно не имеет в природе ни естественных врагов, ни конкурентов, потому что научилась переваривать твердую восковую оболочку листьев эвкалипта и тем самым оказалась абсолютно выключена из соревнования за пищевые ресурсы.
– Чтобы вести тренинги, надо знать много разной ерунды из разных областей, – усмехнулась Инна. – Для всяких неожиданных примерчиков. Вот, видишь, трезвая я.
Пришлось согласиться, она действительно умела трезветь в буквальном смысле на глазах.
– А есть еще один способ уменьшить конкуренцию, проверенный природой. Тот случай, когда размер имеет значение, – как ни в чем не бывало продолжала Инна. – Чем больше у тебя размеры, тем меньше желающих с тобой связываться. К этой категории можно было смело относить и мой «ИннаБизнес». Если хочешь, то я стала инста-слоником, признанным гуру инста-тренингов. Топить меня – только весла тупить. Знаешь, сколько я тому же Лимончику платила? Пол-лимончика за полгодика.
– Что?
– Что слышал.
– За то, что она картинки в ваш инстаграм постила?
– Ага, и это еще не считая премий, если количество подписчиков и сделок резко увеличивалось и представительских расходов на перелеты, когда у нас были ивенты в России. Так что перекупить моего инста-ангела мог только один человек – мой раненый на всю голову муженек Генечка.
– Зачем ему это? У него же другая семья.
Инна подперла голову руками:
– Много ты понимаешь, другая семья. Не вынесла душа поэта, я так думаю. Он-то ждал, что я на коленях приползу. А я не приползла.
– Но разве не он сам оставил вас с дочкой ради новой семьи?
– Он, – согласилась Инна. – Просто ты не знаешь таких, как он. Я сама-то потом только поняла, когда уже беременная ходила. Геннадию надо все контролировать. Все в его окружении должны под его подошвой валяться. Бросил – не бросил, а изволь не вставать. Ползай и унижайся.
На сегодня я решил прекратить расспросы. Версия с бывшим мужем казалась фантастической. Моя клиентка либо лукавила, либо сама запуталась и не замечала очевидного. Геннадию гораздо проще было не позволить бывшей жене разбогатеть с самого начала. Насколько я понял, изучая ее подбитый, как летчик над вражескими укреплениями, инстаграм, бывший муж поначалу даже помогал Инне раскручиваться. Например, немалую роль в открытии школы йоги сыграл тот факт, что он позволил переделать под спортзал один из своих офисов в очень удобном для этого месте: в центре спального микрорайона. Возможно, в Инне говорила обида, может быть, алкоголь, а может быть, я чего-то действительно не знал, как бы то ни было, разговор следовало отложить.
Когда она отключилась, я снова открыл инстаграм, чтобы проверить насчет спортзала, но первая же новость в моей ленте заставила меня заняться жесткой прокрастинацией.
С фотографии на меня смотрела Геля. Неописуемой красоты глаза под нужным углом благосклонного селфи влажно светились аквамарином. Вместе с другими двадцатью нашими одногруппниками я был отмечен в публикации под тегом #КОФЕЙНИК.
«Не люблю приглашений из серии: «на кофе», – писала Геля под фото. – Борясь за внимание дамы, мужчина сначала должен что-то «ах» сделать или сказать и уже потом приглашать на кофе. А вы как думаете, господа филологи? Ведь таких кофейников за день может штук пять-шесть набраться… Как распознать, кто из них прЫнц?»
Ник в Сети у Гели оказался Lakomka_Angelina.
Твою ж симфонию! Я пролистал ленту Лакомки дальше. На следующем фото Геля предстала в образе Клеопатры. Ее тонкий стан подчеркивал корсет, расшитый золотистыми пайетками и сложным узором из бисера. Под самой грудью цветными камнями выложен жук-скарабей. Корсет вызывающе оттенял рыжие волосы, которые Геля распрямила и уложила на манер египетского каре с челкой. В длинный разрез золотого подола девушка царственно выставила изящную длинную ногу.
«Помните, что обещала сделать Клеопатра с Марком Антонием, когда он в очередной раз пытался показать ей карты военных действий?» – интересовалась Лакомка и после нескольких неверных ответов подписчиков сама же отвечала: «Отрезать яйца!.. Да, да. Только не надо сейчас меня саму закидывать тухлыми яйцами ярости. Я не феминистка. Просто я филолог и могу объяснить агрессию великой Клеопатры вполне банальными различиями мужчин и женщин. Мы разные, это факт. Поэтому думаем, а соответственно говорим тоже по-разному. Например, попробуйте угадать, какие из этих фраз принадлежат мужчине, а какие женщине? Ситуация следующая: человек понял, что заблудился в городе.
1) «Мне нужно попасть в центр. Я двигаюсь в правильном направлении?»
2) «Ага, вот эта заправка мне уже попадалась».
3) «Похоже, где-то здесь».
4) «Эта карта никуда не годится, ее составлял настоящий олигофрен».
Ответы 1-й и 4-й, по версии Гели, принадлежали женщине, 2-й и 3-й – мужчине. Имелось и пояснение:
«Если женщина заблудилась в городе, то она сразу начинает спрашивать дорогу. Мужчина же воспринимает это как вызов и ищет сам до последнего. Согласны? Пробовали? А у вас как? Напишите, мне так интересно!»
На следующем фото Геля сидела перед зеркалом в спортзале в красном топике, вытянув стройные ножки в белых лосинах. «Как опишет мою внешность мужчина?» – вопрошала эта рыжая сирена, заманивая своим сладким пением все глубже и глубже в пучину своих интернет-сетей, и снова сама отвечала. «Секси. Красотка. Какие цвета он заметит? Конечно, красный и белый. А что же скажет женщина? Она скажет, что топик коралловый, лосины цвета топленого молока со стройнящим эффектом. Думаю, любая дама поймет, что лосины я надела на размер меньше, чтобы усилить эффект утяжки, и в результате немного переборщила. Ха-ха. ☺ Так ведь, милые дамы? А вы, молодые люди, сейчас видите, что лосины не белые, а топик – не красный?»
Присмотревшись, я убедился в том, что она права. Только кому до этого дело, когда ноги, топик, грудь в этом топике выглядят так, что все вокруг становится красным, сам же топик кажется настолько лишним элементом, что его цвет не хочется обсуждать вовсе.
Пост набрал более ста комментариев, где девушки и парни в равной степени изумлялись прозорливости хозяйки аккаунта, смеялись над собой, потому что большинство, так же как и я, попались.
Можно было, конечно, вспомнить листву в описаниях Тургенева, которая то изумрудная, то бледно-капустная, то густо-зеленая до черноты. Гоголевский балахон дьяка, сделанный из тонкого сукна «цвету застуженного картофельного киселя». Великих художников, большая часть из которых, как ни крути, мужчины, но в данном случае речь шла не о них, а о среднестатистических мужчинах и женщинах, и в этом смысле примеры Гели были хороши и даже по-своему остроумны. Хотя, конечно, Виктория размазала бы весь этот блог, как муху по стеклу. Особенно после объяснения вроде того, что мужчины чаще говорят о базовых элементах спектра (красный, синий, зеленый), а женщины о полутонах (коралловом, розовато-лиловом, цвете морской волны, яблочно-зеленом), потому что у мужчин только одна Х-хромосома, отвечающая за формирование конических клеток глазного яблока, а у женщин их две. Но народ велся, послушно следовал за красавицей Лакомкой_Ангелиной, словно бычок, семенящий следом за рукой, которая крепко держит за колечко в носу.
Виктория оказалась права и относительно цели всей этой упрощенной донельзя гендерной лингвистики в формате инстаграма. Все это было необходимо, чтобы привлечь подписчиков к покупке некоей франшизы.
– А в чем смысл франшизы? – время от времени интересовались раззадоренные «предварительными ласками» подписчики, но хитрая Геля не кололась.
– Хочешь денег, пиши в директ! – был ее традиционный ответ.
Судя по тому, что Геля писала о лингвистике и делала это вполне профессионально, она сама приходилась себе и ангелом, и дьяволом.
Пролистывая почти ежедневные селфи Гели, я вдруг поймал себя на мысли, что страницы Гели и Инны на самом деле похожи. Да, они обе продавали товар. Но дело было не только в этом.
В отличие от Гели, Инне для привлечения и удержания внимания подписчиков приходилось проявлять больше изобретательности, и поначалу ангел с Майорки старался на славу, подбирая для пафосных трюизмов, проходивших по категории вдохновляющих мыслей, фоны красивой респектабельной жизни.
Направьте энергию на проявление того, что еще не проявлено.
В человеке гораздо больше потенциалов, чем он может себе представить.
Например, высказывание про «потенциалы» было наложено на фото Инны, которая стояла в просторном белом платье вполоборота к зрителю в тропическом лесу, и ее макушку золотило восходящее солнце, пробивающееся сквозь кроны деревьев.
На фоне такого подхода публиковать в профиле вегетарианки и ведической женщины селфи из гастробара с пивом, прошутто, баварскими сосисками и свиной рулькой вряд ли можно было назвать хорошей идеей, как и фотографии явно подвыпившей Инны с какого-то фуршета, где она к тому же обнималась с неизвестным лысым дядькой.
В общем, поле деятельности для других инста-дьяволов представлялось более чем широким: специалист по конфликтным переговорам дерется с охраной отеля, фитнес-тренер тусит в клинике липосакции, светская львица в старом Лансере бывшего бойфренда и так далее и тому подобное.
Несмотря на разницу в возрасте, образовании, внешности, контенте, страницы Гели и Инны оказались ужасно схожи, если не сущностно, то однозначно типологически. Причиной тому было – преобладание фотографий в жанре селфи.
Открывая поочередно страницы двух своих дам сердца – одну из которых любил бескорыстно и даже вопреки, а вторую – за деньги, но оттого не менее преданно, я вдруг подумал, что инста-дьявол Лимончик не просто задала юристам и лингвистам, практикующим во времена инстаграма, сложную задачку по доказательству вреда деловой репутации. Нет. Тут дело глубже и попахивает не просто трудной задачей, а самым настоящим скандалом. То, что сделала Лимончик, тянет на настоящую семиотическую бомбу, разрыв шаблона, символический коллапс.
Инста-дьяволица покусилась не на одну только репутацию Инны. Она замахнулась на святая святых нашего времени. На сам жанр селфи. И это казалось смешным только с первого взгляда.
Я лихорадочно пролистывал страницы других блогеров и блогерш, известных и не очень, звезд и аутсайдеров, мужчин и женщин, подростков и даже совсем еще детей, которые красиво улыбались мне с бортиков бассейнов, бортов самолетов, яхт, из туалетов, с лужаек, загородных домов, тусовок, дач, рек и морей, картинных галерей… Но видел всякий раз одно и то же – менялись люди, менялась обстановка, не менялся только смысл самого селфи.
Кажется, пора перестать относиться к селфи как к простой забаве или пустому нарциссизму. Оксфордский словарь включил слово «селфи» на свои страницы всего лишь в 2013 году. Другие слова приходят и уходят, а селфи как будто было с нами всегда. Кажется, я понял, почему так произошло.
Философы считают, что мы как бы собираем свой зрительный образ, используя взгляд со стороны, взгляд Другого (сначала это родители, семья, потом друзья, коллеги по работе, близкие и дальние родственники). Мы всегда под пристальным наблюдением, но сами себя мы не видим, поэтому приходится полагаться на мнение других.
Обычная фотография – это тоже взгляд Другого. Если вам не нравится, как вы выходите на фотографиях, сделанных вашими друзьями и знакомыми, то повода для беспокойства нет. Это как раз нормально. Другой видит нас по-другому и пытается навязать нам тот чуждый нам образ из собственной головы. Зато, снимая селфи, мы сами выбираем ракурс, сами определяем фокус и то, как мы в конечном счете выглядим. Глядя на наши селфи, Другой смотрит на нас нашими глазами, и это, пожалуй, самая успокоительная практика современных технологий.
Селфи как способ показаться миру таким, каким ты видишь себя сам, ожидаемо занял первое место в рекламе и саморекламе. На всех этих многочисленных снимках запечатлены не люди, не места, не события, на них запечатлена неизменность символа. В огромном разнообразии повторяющихся форм селфи показывало всякий раз одно и то же – правду человека о себе, то, как он сам себя видит, каким хочет казаться окружающим в данный момент в данное время. Вот почему селфи несовместимо с клеветой. Очень непросто будет в суде по разделу имущества доказать, что, сидя в ресторане вместе со своей любовницей, вы нажимали на кнопку фотоаппарата против своей воли. Или как в случае с Инной – поедали шашлык, пили алкоголь и носили шкуры животных.
