Татьяна Николаева
Олигарх
– Не тебе судить и рассуждать о цене жизни, – ответил голос. – К тому же, глотку они жаждут перегрызть не кому-то, а именно тебе. На площадях уже разложили костры и взывают к высшему суду, требуют отмщения.
– Пощади, – простонал Прохор. – Не отнимай у меня жизнь. Я не готов. Я не хочу. Забери их жизни. Сколько тебе надо: сто, тысячу, десять тысяч? Забирай. Я всё сделаю. Я сейчас же позвоню.
В трубке послышались короткие гудки.
Прохор, бледный и обессиленный, тяжело откинулся на спинку своего трона. И вытер со лба крупные капли пота. И сейчас же, ни секунды не мешкая, он набрал на своём телефоне доверенное лицо.
– Довольно пустых воплей на улицах, – сказал Прохор осипшим голосом. И добавил решительно, без жалости и сомнения: – Нужна кровь, много крови. Нужна война.
– Но с кем? – спросил доверенный. – С кем война?
– Не важно, – ответил Прохор. – Война, жестокость, кровопролитие. Скоро, прямо сейчас! Отправляйте снайперов.
– В какой стороне мишени? – уточнил доверенный.
– В обеих.
* * *
Спустя полчаса на площади раздался первый выстрел. За ним второй. И ещё, ещё. Стрельба, крики, кровь, смерть. Землю затянуло густым чёрным дымом.
Прохор смотрел из окна на ревущую, взрывающуюся площадь и довольно улыбался. Он приказал отправить головорезов и поджигателей и по другим городам.
– Нужно как можно больше невинных жертв, – говорил он себе, слушая каждый день сообщения и сводки о десятках и сотнях убитых, замученных и сожжённых заживо. – Чем больше их пострадает, тем довольнее будет ОН. И, может быть, тогда ОН отстанет от меня.
Спустя неделю бойни и резни на улицах городов своей страны, Прохор отдаёт новый приказ, ещё более жестокий и кровожадный, чем прежние:
– Отправить боевую технику на правую окраину страны, чтобы подавить сопротивление в городах. Подавить жестоко и беспощадно!
Ему показалось мало тех жертв. Нужно ещё больше.
И вот уже месяц идёт война. Война без причины, без чести – жестокая и кровопролитная война против людей.
И второй месяц длится война, и третий, и четвёртый. Каждый день Прохор получает сводки о количестве убитых и казнённых. И подсчитывает общее количество загубленных жизней, уже перевалившее за тысячи. Тысячи невинных жертв – за одну его жизнь. И успокаивается Прохор, и потирает ладони.
– ОН должен быть доволен, – говорит сам с собой Прохор. – Хозяин должен быть доволен.
Глава 3
Проходит ещё полгода. Прохор, живой и здоровый, довольный жизнью, пожинает плоды своих преступных трудов. Он процветает, как и прежде, и даже больше. Его заводы и фабрики приносят колоссальные прибыли, несмотря на войну и разруху, охватившие страну. Он окончательно успокоился и расслабился. Вот уже почти год его не беспокоят. Значит, там довольны. Значит, он всё правильно делает. Значит, надо продолжать всё в том же направлении.
– Жизнь прекрасна! – говорит Прохор, заглушая вопли и стоны гибнущих людей и перекрывая бесконечный поток сообщений о новых и новых жертвах, исчисляемых уже десятками тысяч.
И вновь он, как и прежде, принимает завтрак в своей роскошной столовой, в кругу семьи. И вновь лакеи в белых перчатках ставят дорогие блюда на стол, подают заморские фрукты и наливают ароматный кофе в цветастые фарфоровые чашечки.
Прохор, как и раньше, окинул взглядом окружающую роскошь и вздохнул полной грудью. Всё идёт, как нельзя лучше. Он по-прежнему правит государством, разорённым и разодранным в клочья войной и бедствиями. Он всё так же посещает мировые встречи и саммиты, и там ему высказывают слова сочувствия и оказывают помощь. Он по-прежнему проливает кровь в своей стране. Он понимает: пока будет литься кровь, его собственная жизнь вне опасности.
* * *
На одной из встреч к господину Прохору пробился журналист и, наклонившись к самому уху, сказал:
– Время пришло…
Прохор похолодел от ужаса. Нет, этого не может быть. Почему опять? Он хотел спросить, но журналиста уже оттеснили охранники и потащили прочь от правителя.
– Нет, стойте! – резко крикнул Прохор. – Отпустите его.
– Он может быть вооружён, – в сомнении отвечает охрана.
– Пустяки, – говорит Прохор. – Мне ничего не угрожает. Отпустите его.
Журналист, освободившись от рук, схвативших его, спокойно подошёл к Прохору и сказал одними губами, глядя ему в глаза:
– ОН ждёт. Ты должен пойти со мной.
Прохор растерялся и стал озираться по сторонам, как будто в поисках защиты.
– Нет, это неправильно, – прошептал он, – я же дал ему всё, что он хотел. Столько крови, столько жизней, тысячи невинных жертв. Зачем ему я?
– Жертвы лишь отсрочили оплату, – тихо произнёс посланник, – но не отменили.
– Неправда! – вскричал Прохор, не обращая внимания на устремлённые в его сторону взгляды и камеры репортёров. – Я думал… Это несправедливо. Что ему ещё надо? Он хочет ещё крови? Я дам ему. Дам столько, что он будет доволен.
Прохор притянул журналиста к себе и говорил ему в самое ухо.
Окружающие не понимали, что за перемена произошла с правителем. Почему он ведёт себя так странно, презрев все правила и этикет? И почему на его лице вместо самообладания отразился дикий страх, животный ужас?
А он всё говорил и говорил что-то настойчивому журналисту. Он уговаривал и торговался, он просил и умолял.
Наконец устав слушать мольбы и унижения, посланник сказал, коротко и сухо, глядя прямо в глаза Прохору:
– Не торгуйся. И не пытайся обмануть его. Твой час настал. Сейчас или позже, всё равно ты должен заплатить.
– Лучше позже, лучше позже, – Прохор ухватился за проблеск надежды. – Позже, но не сейчас.
– Ты делаешь только хуже, – сказал посланник. – ОН не любит, когда с ним играют.
– Пусть он сам придёт, пусть позвонит, я попрошу его, – умолял Прохор.
– Довольно, – прервал его тот. – ОН не придёт. ОН ждёт. Ты идёшь?
– Нет! – резко дёрнулся Прохор и шарахнулся в сторону. – Нет, вы не имеете права. Уходите!
Журналист посмотрел ещё раз Прохору в глаза, полные ужаса, и в его собственных глазах заплясали адские огни.
