Татьяна Немшанова
Тайга простёрла руки кедра
Глава 2
Что ждёт меня?!..
-Тревожится не стоит.
Да на душе покоя нет.
Тайга простёрла омут роя
Воспоминаний, мыслей, строк.
Пулька вымылась, плавая, переплывая реки, вычистилась. Голо на затылке, особо от ошейника. Там шерсть ошейником повытерлась. Теперь тот хлябает на шее – болтается. Каждый год она болезненно по осени линяет. Сняла с пёсика ошейник. Он -сырой, повесила просушиваться на сучёк кедра. Собаки плавали через Щекурью, когда я переправлялась через стремнину на резиновой лодке, да ещё и велосипед переправляла. Дымка сплавал туда и обратно несколько раз, а вода – ледяная! Ошейники у обоих лаек размокли. Решила: «Пусть отдохнут от пут!». Сушу на ветру. Утром одену.
Проезжала по грунтовке мимо старинной деревушки. Она в нескольких километрах от моего села, да бываю в ней редко, – далеко не каждый год, лишь мимо проезжали прежде с мужем, возвращаясь по снегу на мотособаке с таёжных своих угодий.Деревня Щекурья – красивая, тихая. Поражает спокойствием, размеренностью жизни, что разительно отличает от соседнего села Саранпауль. Люди – хозяйственные! Дворы ухожены. На улицах – трава, не пылит. Во дворах стоят теплицы с огурцами. У домов цветут красивые яркие цветы, даже поворачивают головы к солнцу настоящие подсолнечники. Во всём ощущается покой, умиротворение, размеренность жизни, северная неспешность. Улочки – чистые, зелёные, ухоженные. Нет пыли, гвалда, шума, мата, характерного для дворов села. Собаки выскакивают навстречу моим и, поздоровавшись, как заведено было в прежние времена, мирно расходятся, пропуская, ибо понимают: «Мои лайки не просто от безделья тут пробегают, а бегут по делу важному – в тайгу». – Отвыкла от тишины, покоя, пьяных орд, собачьих драк, мата, курения, наглости, воровства. Ощущение, словно попала в Рай, а точнее, – вернулась в прошлое. Размерную спокойную жизнь.
– Что ждёт меня впереди?.. – сильно тревожится не стоит. А на душе неспокойно. -Сложно психологически решиться двигаться вперёд. Трудно идти одной туда, где память помнит о непоправимом горе, и трагедия не забыта временем, а мозг осознаёт объём и меру опасности одиночного похода сквозь тайгу дикую. Из нашей северной тайги не каждому суждено вернуться под крышу дома. Год назад не вернулся отсюда мой муж. А сейчас мне предстоит идти его путём. Сижу сейчас в палатке, – пишу на листочке в клетку. – Вырвала из старых детских школьных тетрадок. Корочки тетрадные из-за экономии веса рюкзака оставила дома. Каждый грамм вещи в итоге складывается в килограммы, что сидят на моём горбу в пути нехоженом. Поэтому облегчать рюкзак приходится по мелочам. Пишу в каждой клеточке также в целях экономии бумаги – веса. Предельно стараюсь выводить буквы, чтобы потом дома расшифровать свой же почерк. А руки – натружены, и характер не обучен чистописанию, оттого почерк сама не в состоянии порой расшифровать. Не нужно и кодировать, – никому не дано прочесть.
Пишу, а над головой чирикают птицы. В палатке тепло и уютно. Есть, где полноценно поспать. Палатка, спальник – это чудо! Только в подобной ситуации, в какой нахожусь, можно достойно оценить простые вещи.
Совсем рядом мужики- охотники пилят и валят деревья. –Там, оказывается, – стоит охотничья изба. К ручью, притоку Польи, идёт крутой спуск, а на горизонте, совсем рядом, видны Уральские горы. За ручьём начинается пологий подъём в предгорья Приполярного Рифея. С реки Полья, с четырнадцатого километра трассы, до Каменистого, пять километров тянется тугун – непрерывный пологий подъём. На велосипеде все пять километров пришлось с усилием крутить педалями, местами спрыгивала и проводила своего двухколёсного коня пешим ходом, ведя за руль – под уздцы. А с восемнадцатого километра начинается пологий спуск к Каменистому. Полья вблизи трассы, извиваясь, вплотную, с юга, подходит к дороге, проложенной несколько лет назад, непонятно – зачем?.. Где-то в двухтысячном году учителя и сподвижники прежнего губернатора округа воевали за экологию. Как выяснилось, дорога предназначалась для завоза на платной основе ядерных и прочих грязных отходом со стран Европы, что решили заброшенные кварцевые штольни Неройки и Пуйвы использовать под могильники опасных химических отходов. Не так давно с Челябинской области в село, на сельскую свалку, машинами повезли ядерные отходы, решив наше село сделать огромным могильником вновь. Да сельчане прознали и перегородили зимник у самого села, не пропустив опасный груз. Только остановятся ли богатеи от своих алчных замыслов?..
Впереди – охота, рыбалка, – не для развлечения: необходимо кормить и себя, и собак. Нужно собрать ягод, грибов насушить, трав заготовить для чаёв и лечений. Удаётся обходиться травами, – не лекарствами, в чём заметна и экономия денег. Слышу, – стучат топорами, шумят пилой, – рубят, подпиливают вдоль берега реки завалы. Муж как-то рассказывал, что тут по осени стаями идут на юг с севера гуси и, неплохая удаётся гусиная охота. Догадалась: мужики расчищают прибрежные завалы Польи для обзора, готовятся к охоте.
Стучит по дереву непрерывно дятел, а у меня в голове непонятно гудит. Вероятно, и до сюда доходит низкочастотный звук саранпаульских дизелей. Он ночами порой слышен отчётливо на Манье, за сорок километров по прямой от села!
Вспоминается отец, мама, бабушки, тётушка, свекровь и свёкр, сватьи и сваты – те, кто уже ушёл ввысь. Постоянно думаю о муже. Он теперь с ними. С ним теперь и его бабушка, которую боготворил. Володина бабушка меня любила, а я её, хотя та была совсем чужим по крови человеком. Да сразу приняла молодую сноху за родную, словно дочь, в первый же миг, когда впервые приехала к ним в дом познакомиться. Помню, – бабушка, счастливая! – Обнимала меня, ласково гладила мой живот, где уже находился её первый правнук. – Столько добра, участия, тепла излучали её глаза и руки! А сама она уже лежала на кровати в своём закутке, редко вставала. Успокоившись, что её род продолжается, тихонько однажды ушла. Не видела её во снах никогда, а – жаль!
– Бабушки, бабушки, бабушки!.. – добрые, трудолюбивые, заботливые! На их плечах подняты семьи, рода. Они одни, без мужей, растили детей, поднимали на ноги страну после бесчисленных войн и разрух.
Вспомнилась деревушка Усть- Манья. В восьмидесятых годах, наивная, неопытная, заплатила лётчикам ведром клюквы, чтобы увезли меня к мужу. Пилоты охотно приняли клюкву. Выгрузилась в глухой тайге, где жили двое – радист экспедиции, да его жена. Я намеривалась идти пешком к Ялпынгнёру, на неведомое мне озеро Турват, где работал геофизический отряд молодого супруга. Местности не знала. Впервые оказалась в настоящей дикой тайге за сотни километров от селений. Только не сомневалась: отряд найду. С собой был компас, копия топографической карты, на которой примерно отмечена территория поискового участка.
Женщина – зырянка, услышала, что иду в тайгу одна… – как закричала на меня!.. Не смея меня удержать силой, жутко перепуганная, побежала за мужем. Прискакали оба. До того дошло: не шучу! Дико заорал на меня, отобрал вещи, рюкзак, пригрозил вызвать милицию и егерей. Пригрозил запереть под замок, арестовать. Только не понимал, с кем имеет дело. Я лишь обозлилась: «Кто они мне такие, чтобы задерживать!». Решила сбежать. Начала обдумывать, как от них выскользнуть в лес незаметно. А люди – взрослые, сообразили и пошли на хитрость. Радист быстренько связался с мужем по рации. И объявил, что Володя за мной уже выходит встречать. Меня же, хитростью завели в избу, непрерывно приглядывая, чтобы не сбежала. И опасения не были беспочвенными, ибо я злилась на них.
Женщина, чтобы удержать незнакомку, заставила месить тесто для пирога с тайменем, обучая меня, – горожанку, пекарной премудрости. Сварганили вместе пирог с рыбой в обычной печи на углях. Ничего вкуснее потом не пробовала никогда. Ругала меня, заставляя вымешивать тесто. Я месила двумя руками. – И как ты домашние дела собираешься делать?!.. Если обе руки в тесте измазала?!.. Я злилась, да вынуждена была подчиниться. Так незнакомая мне женщина обучила месить одной рукой, что делаю и по-ныне, обучаю и молодёжь женскому ремеслу. Теперь постоянно вспоминаю добрым словом те уроки простых таёжных людей. Представляю, как они напугались, видя перед собой миниатюрную горожанку, никогда не видевшую северную тайгу, но отчаянную!
Оба не отходили от меня до вечера, непрерывно контролируя, заставляя что-то делать, быть у них на виду. А я жутко злилась, – чужие люди мною командуют, по сути заперев в избе. Вечером пришёл муж со всей бригадой. Хозяева уступили нам с Володей огромную кровать, – с огромной периной, с огромными подушками.Подобных я и не видывала прежде. Остальных работяг уложили на полу. Те, выпив самогонки, бражки, естественно не спали. Тогда хозяйка на них громко цыкнула повелительно, чтоб угомонились и не мешали нам спать. А утром мы ушли. Шли по едва различимым тропам. Шли день. Я поняла, почему так перепугались пожилые таёжники, переполошились. Найти самой отряд мужа непросто, однако б нашла! – В том была абсолютно уверенна. Впервые тогда шла по первозданной северной тайге, ставшей родной.
Через день взяла в руки ружьё и добыла первого своего глухаря, не зная ещё, что за птица сидела на кедре, облаиваемая лайкой. Попала сразу. Глухарь с грохотом свалился с верхотуры, а я отскочила, чтоб не зашиб. Принесла, положила на лабаз. Переобула сапоги на валенки и ушла повторно на охоту. Когда вернулась, – птичка уже варилась. Уставшие парни, молча глядели на меня, уже не подтрунивая над горожанкой.
А ещё день спустя утащилась на Малую Сосьву. Не зная, что на Севере быстро темнеет, не зная отличие магистрали от профиля. И оказалась далеко от лагеря. Когда до осознания дошло: «Обратно не вернуться до ночи», – бежала по первому льду, сковавшему горную реку. Тот ломался под моим весом, оглушительно трещал. Трещины бежали от скалы к скале по горному ущелью, а я успевала от них убежать до того, как лёд осядет в воду.Со спичками, в кромешной темноте, расшифровывала надписи на пикетах. Училась таёжным премудростям на практике, не по книгам. Таким образом и сообразила: «Магистраль – это то, что идёт с севера на юг. Профиль идёт с запада на восток. Когда догадалась, то уже бегом бежала по ночной тайге в нужном направлении. А в лагере уже потеряли и стреляли с ракетниц.
– Не отлупили! А могли б! Сильно боялась. Бочком, бочком тихонько прошла в палатку. Только парни, переволновавшиеся, молча накормили, напоили чаем и больше старались без присмотра меня одну не отпускать. Они учили меня таёжной науке, рассказывали, показывали, а я внимательно слушала, запоминала. Так началась моя северная таёжная жизнь. А вот сейчас, память бежит и бежит, точно те трещины – от каменной горной стены, к стене, – с грохотом сотрясая мир прошлого. Таково свойство памяти. В тайге она живёт сама по себе, отдавшись волнам времени.
***
Вечереет. Пилят совсем рядом. Побаиваюсь: «Лишь бы не стрельнули в мою сторону!». Пулька возмущённо на них лает. Река под вечер шумит. Эхо множится. Все звуки усиливаются многократно. Слышно даже в вечернем воздухе, как двое парней разговаривают. Заметно холодает, а я, куда-то задевала шапочку, – не найду. Голова мёрзнет. Пришлось закутаться в капюшон спальника. Пошарила руками, – не нашла. – придётся терпеть до утра.
Темнеет. Согрела собой два спальника. Тонкий вложила в толстый. Они – скользкие. Ткань синтетическая, оттого юлозю. Разделась. Сняла отсыревшие джинсы. Надела сухие шерстяные носки. Телу стало сразу комфортнее, легче. Слышно как шумит по камням горная Полья. Так всегда в тайге: к ночи звуки усиливаются, и неслышимое днём, слышно ночью. С весны оставляла в мешке свою куртку. Её подарили дети. Сейчас подложила под голову вместо подушки. В лесу непрестанно мешают длинные волосы, а обрезать не хочу, – короткая стрижка не нравится. Дятлы чирикают, не переставая. А соседи врубили современную музыку, – спать из-за грохота не получается. Молодёжь утихомирилась только взаполночь. – Похоже, – уснули. Посветила фонариком, осмотрела внутренности палатки, – всё ли на месте?..На улице совсем стемнело. Всё! – засыпаем и мы!..
Журчит по каменному дну река.
Ночь на тайгу легла.
Закрыв глаза в снах
Улетаю на юг вслед
За стаями гусей перелётных.
5 сентября 2023 год. Вторник.
Солнце, небо, лес.
Сибирь, – просторов ширь.
Горы Урала – Риф.
Сижу у костра. Солнце садится, – скатывается всё ниже и ниже. До избы не дошла, – не хватило физических сил, – обессилила. Думаю, осталось до неё километра три – четыре всего –то, да пала плашмя. Дальше идти сил нет совсем. А ещё день, – где-то пятнадцать часов пополудни с минутами. Светлого времени более, чем достаточно, чтобы засветло дойти до зимовья, а вот силы на нуле, – обессилила полностью!
Сейчас лежу плашмя на спине на склоне термокарстовой воронки. Рядом – небольшой овражек, едва различимый в рельефе. Растянулась на южной освещённой солнцем стороне, во мху, распрямив ноги в пудовых болотниках. Склон хорошо прогрет солнышком. Солнце ещё не покинуло его и сейчас заметно греет, что не лишне. Я – отсырела, лежу прямо на земле, – можно простыть. Днём идти было даже жарко. Постоянно весь путь хочется неимоверно пить. Только вода в бутылочкекончается, а шла по пересушенным гривам, да болотинам, ориентируясь по светилу. Вода, если и встречалась, то болотная – грязная жижа. А на кедрово-сосновых гривах воды нет никакой. Последние глотки, что несла, экономила, – лишь ими смачивала горло, растягивая влагу во рту.
На радость, Дымка нашёл воду – лужицу болотную под вывороченным корчем на северном склоне долины, как предполагала, – Хапаяна. Вода – бурая, однако – ледяная! Родниковая! Выходит грунтовка, и под корчем сформировалось что-то типа родничка. Когда дерево погибло, упало, корни вывернуло, вскрыв родничок. А дерево и росло прежде благодаря ему, сохраняя. Увидела: пёс стоит вниз головой, попа с хвостом кверху, и слышу, – жадно лачит. Аж хлюпает! Тоже сильно обезвожен, – пить хотел! Подождала, как напьётся, скинула рюкзак, достала пластиковую бутылку. Встала на колени, опустилась головой вниз, зачерпнула воды. И, не поднимаясь с колен, пила –пила, жадно. А Дымок сел рядом, глядит на Пульку, та нервничает и упорно тянет нас в избу. Понимаю, – она отлично знает эти места. Тут с хозяином они вдвоём охотились много лет пододряд. Мы же с Дымкой хаживали в других местах. Собака стремится домой, ещё надеясь встретиться с погибшим в прошлом году хозяином, только я не рискую идти за ней. Та может и на зверя отвлечься, уведя совсем в другую сторону. А нам сейчас необходимо идти только вперёд, только – в избу, – не до охоты. Надо дойти!
По пути лайки подняли глухаря, и копалуху. Удачно сошли! Мне сейчас не по силам нести дополнительный груз, хоть и мясо не лишне. Рюкзак и так разгружен. Скармливаю тяжёлые продукты хвостатым, – отдаю хлеб.
Места пошли почти незнакомые, точно не знаю, где нахожусь. Лето! Тепло! А на календаре – сентябрь, – осень! Пейзажи меняются с годами, зарастают новой древесной порослью, а знакомые деревья стареют, падают. Вышли на Володин путик. Знаю: иду уже по своей земле, а ощущение неизвестности не покидает. Тревожит чувство, будто иду не туда, куда надо. Опасаюсь пропустить наш путик. Сбиваюсь с затесей, ищу. Тропки заросли травами, затеси состарились, затекли смолой. Муж тут постоянно охотился, да ходил по джипиеске. А та осталась в его рюкзаке и, наверное поржавела за год, если не забрали сотрудники следственного отдела, мчеэсовцы, когда выносили останки супруга в августе прошлого года. Фактически годовщина с похорон!.. Всё думаю о котелке, топоре, телефоне и о фляжке, которые находились в рюкзаке супруга. Они мне б сейчас лишними не стали. – Проверены годами таёжной жизни. Хотя, говорят, вещи умершего нельзя оставлять себе, да жизнь диктует свои правила. Если они на месте, посмотрю как сохранились и, возможно заберу. Они – не чужие, – наши были и остались. В реке отмою, прокипячу, если что… – Не дело им валяться брошенными!..
Сейчас бы Володина джипиеска с нанесёнными в ней путиками, точками пригодилась, а то иду, не зная точно, где нахожусь. Он с ней не расставался. А топор – хороший! Мой! Дала ему, как уходил в мае, настояла, чтобы взял. Чувства тревожат: «Иду не там, где надо». Решаю: «Если не горельник впереди по ходу маршрута, – промахнулась, то, двигаясь строго на север, рано или поздно упрусь в реку Манью». – Не хочется! – Придётся круг по реке давать, а это день пути и ночёвка холодная без сна, или две… Если же идти на восток, – впечатление, будто сваливаю именно туда, – то есть надежда подсечь южный путик, варгу, или железку- просеку. Однако, они все зарастают и, могу легко проскочить, не заметив. И отчего-то Хапаяна до сих пор не пересекла. Да сейчас стоит жара, и тот мог пересохнуть, да так, что приму за болото, не за ручей.
На душе неспокойно, – фактически блуждаю. Не сомневаюсь, – выйду в знакомые места, только уёдёт время, и не часы, – дни, да ночёвки бессонные у костра. А костёр сейчас хороший не развести, – сушь страшная! Надобно искать сырые обводнённые места, воизбежании пожара. Костёр возможно жечь только в низинах с водой. А вода не попадается, хотя прошла километры.
Шагаю дальше. Тянется знакомое верховое болото, – северо-восточный склон гривы. Места знакомые, однако так и не определилась, где ползу. А я, – именно ползу! Вокруг – карликовая берёзка и толстая моховая подстилка. Идти по тайге случается сложно, – это именно о таких местах речь. – За час прохожу в лучшем случае пятьсот метров. В итоге, улетучиваются последние силы, – болотина их беспощадновытягивает. И так иду второй день. Вторые сутки, кроме чая, грецких орехов горстки во рту ничего не бывало, и желудок пуст. Сегодня иду с раннего утра – с рассвета, не позавтракав, не кипятив чай, – иду на одной болотной воде, закусывая болотную тину орешком. Орехи грецкие питательны, но сильно сушат рот.
Спала в палатке нормально. Подняли соседи -охотники в шесть утра выстрелом по гусям. – Вместо будильника. Всё опасалась: лишь бы в мою сторону не стрельнули! Поблагодарила мысленно незнакомцев, что разбудили, иначе б проспала до обеда Оделась в палатке, – так теплее. На сборы ушёл час. Спустилась с горки в долину Каменистого. Дорога от трассы ведёт к Манье старая, по болотам. Проложена давно, делянщиками. Кто-то передо мной проехал на болотоходе и на гусеничном болотнике. Трава примята гусянками, няша расхлистана. Местами, видно застревали, вылазили, подрубая деревья, – гатили. С востока пошли заросшие лесом склоны. А дорога по болоту идёт – по низине. Хотела подняться выше, где сухо, да склон сплошь зарос карликовой берёзкой. По ней ещё хуже продираться, нежели по сырым кочкам и топям.
Дошла до больших чистых открытых болот. Здесь дорогу легко потерять. Летом не ходила здесь, не знаю, где находятся топи, окна, обходы. Верховые болота тянутся вдоль гор на четыре километра. С них виден Уральский хребет. БолотА упираются в восточные отроги. А с востока, судя по карте, тянутсягривы сухие, кедровые, с болотными перешейками, топкими низинами, термокарстом. Решаю обходить болота стороной. Свернула с дорогивправо, и подсекла проторенную ходовую звериную тропу. По ней открытые болотные чистовины лоси и медведи обходят кругом, оставаясь в лесу незамеченными. Кругом во мху, в глине видны их следы – старые и свежие.
Удачно прошла сотни метров. Тропа отвернула на восток. Ближе к бровке болот пошёл дурной термокарст с непролазными завалами из деревьев, с буграми пучения, болотами, озерцами, ручейками, топями. Пришлось обходить и обходить, забирая восточнее. Когда вылезла наконец на сухую гриву, уже не знала, где нахожусь, а сил не осталось. Благо, – подсекла Володин путик. Помня карту, пошла на спуск – на восток. В итоге врюхалась в непролазный верховой торфяник, – открытую болотную чистовину, – без воды! Понимаю, – надо ночевать, – только, где?..
Прошла немного вниз по склону. Пулька упорно ведёт на север, а я не решаюсь следовать её маршруту, чтобы не уйти в горельник, до реки. На счастье, попалась хорошая мелкая болотинка с водой, даже с ручейком. – И дрова в округе есть! Решаюсь остановиться, отдыхать. Надеялась полежать, отдышаться и идти дальше. Лежу, а силы не восстановились, лишь время стремительно несётся к ночи. А сил нет подняться, чтобы вскипятить чай. Рядом со мной пали плашмя собаки. Лежим, – не шевелимся. Понимаю: «Необходимо готовиться к ночи, а сил нет встать. Солнце греет. Лежу на земле, не шевелясь, гляжу на солнце. А то ползёт упрямо к западу и вниз, заходит за кедры, за гору, утаскивая с собой и тепло.
Не по себе. Устали ноги, руки.
Тихо и пустынно. Тревожно.
Шагаю в неизвестность,
Сминая травы под ногой.
А впереди меня не ждут,
Не встретят, не приветят.
Не улыбнутся, чая не нальют.
Там – пустота разверзла пропасть.
Там холод одиночества молчит.
Там тайна тайн не радостью маячит.
И не понятно, кто, зачем туда ведёт.
5 сентября 2023 год.
Ночь у костра
Мхи болотные,
Родники холодные,
Небо звёздное.
Лежим с собаками во мху, не шевелясь. Часы мигают незаметно, только солнце неумолимо идет вниз, унося с собой и своё тепло. Впереди грядёт холодная ночь. Попробовала разжечь костёр, и тут же загорелся пересохший ягель. Пришлось бегать к воде, – тушить, заливая из котелка ипластиковых бутылок, затаптывать ногами. Затушила и теперь целенаправленно выжигаю ягель, берёзку карликовую по периферии костровища, чтобы ночью сидеть у костра. А сил нет! В итоге бросила затею и затушила костёр. – Надобно набраться сил и потом заняться костром! Решила полежать ещё, пока тепло, а чай кипятить позже, когда стемнеет, похолодает и, выпадет роса.
Мозг понимает: «Изба совсем рядом», – хочется спать, ночевать в тепле, в уюте, на постели, беззаботно, – не у костра крутиться до рассвета без сна. Тело и душа рвутся бежать дальше, и то же тело предупреждает, – сил недостаточно. Мозг предупреждает: «Воды в лесу нет, – стоит сушь! И сил мало! – Не дойду и затемнаю, пасть для ночлега негде будет. А ночёвка в тайге без воды и костра немыслима!». Усилием воли тормознула себя не рваться вперёд безумно, силой себя заставила ночевать тут. Уговорила себя вновь лечь на мох и отдыхать, пока есть возможность, пока не выстыло и солнце ещё греет. Ночью опять ожидается заморозок, могут и в хорошие минуса уйти, а я иду в летней одежде, не приемлемой при минусах.Поэтому нужно предельно отдохнуть именно сейчас физически.
Сегодня по-летнему тепло! День выдался солнечный. Ощущение лета, да лес пожелтел. Карликовая берёзка – бурая, красная, коричневая! Берёзы – солнечно жёлтые, чистых жёлтых красивых цветов, а небо- синь осенняя!.. – Красиво! – Золотая осень!
***
Вечереет. Сидим с лайками у костра. Тепло. Пала тут ещё днём, как нашли наконец-то воду. Планировала дойти до Хапаяна и ночевать у ручья, где вода и сухие места, – не вышло! Болотинка, где обосновалась, -термокарстовая, диаметром всего-то в десять метров. А вода – чистая, почти родниковая, подсачивается со склона из грунтовки подо мхом. Мох сверху – ярко – ярко зелёный, сырой – увлажнён. Родник вытекает лужицами из-под сопкина склоне лога. Здесь подсачивается грунтовая вода. Пулька непрерывно лачит. Собаки тоже хотят постоянно пить. Подумала: «Тут воду пить можно и… чай вскипятить, и сырое место, – можно развести костёр и ночью жечь. – Есть, чем при необходимости притушивать огонь, да утром залить костровище.
Лежали с час, а то и более. Во времени ориентируюсь по тому, как солнце двигается к западу, да склоняется вниз к земле относительно деревьев. Чуть – чуть зашевелились, отдохнув. Пулька ластится, – голодная, – есть просит. «Птички» вкусные попадались, да не про нас. – Не кралась к ним, специально шумела, – спугивала, а хвостатики с надеждой лаяли… Да нести сложно, – то груз дополнительный, не подъёмный, хоть и еда! Потом ещё и разделывать… – а это время, которого и так в обрез.
С собой несу лишь плащ палатку. Свитер сняла ещё днём и тоже несу в рюкзаке. Пожалела, что иду без спальника, – оставила на первой ночёвке, – надеялась за день дойти до избы. А не вышло! – Жара не позволяет быстро идти, выматывает. И чрезвычайно сложный маршрут: болота, термокарст, топи, бугры пучения, карликовая берёзка, трясина, завалы деревьев, моховая подушка. Непрерывно приходится обходить непроходимые участки, накручивая километраж, изматывая силы искать проходы, продираться сквозь заросли тала. – Самый сложный маршрут по летней тайге!..
Когда вышла на сопки кедровые, сил идти дальше не осталось. Не знаю точно и сейчас, где нахожусь, ночуя. – Проскочила тропу – путик. Вернулась, – не вышло найти затеси, – совсем потеряла. Пошла опять по солнцу… – сплошь берёзка и стёжки нет. Воду, что несла в пластиковой бутылочке, – выпила. Пила глотками, экономя, растягивая. Без воды невозможно идти! Страшно остаться без воды: слабеешь и мучает жажда, обезвоживание. Помог Дымка. Он нашёл воду под вывороченным корчем. Собаки лучше человека чуют родники. И не впервые выручают. Увидела: пёс неожиданно пал на передние лапы, лёжа лачит, – вниз головой. Попил. А я рядом жду своей очереди. Думаю, чтобы сильно не замутил. Сама радёхонька. – Набрала бутылку полную. Вода – чуть желтовата, но ледяная! Родниковая. С удовольствием напилась. И с собой несу до следующей находки. Потому, как нашли хорошую лужу, пали возле все вместе. Уговорила себя не метаться и ночевать тут, – у воды. Вначале собиралась лишь полежать, а позже подумала: «Давно не сидела у костра ночью!Давненько звёзд не видела!.. – Ничего страшного, если заночую, хоть на небо погляжу, да ночной лес послушаю, отдохну душою, силу Земли впитаю».
Спала сегодня ночь в палатке удачно. – Уютно, словно дома, только соседи –охотники, врубили взаполночь радио, стучали топорами, пилили дрова, а Пулька возмущённо лаяла на них до полуночи. Пришлось орать на неё несколько раз, чтобы дала поспать. Помогало не надолго. Смолкла, когда соседи уснули, утихомирившись. Утром в шесть подняли выстрелом. Утка, видать ночью не шла. Проснулась, – холодно! Костёр не жгла из-за суши и отсутствия воды. Решила в пути жечь костёр, кипятить чай, завтракать по дороге, да не вышло: слишком сухо!
Утром с ночёвки вышла, а в долине Каменистого, в низине ручья, кусты белы от инея! – Первый заморозок до хороших минусов. Рядом предгорья Урала. И снег в горах ложится раньше, чем на равнине в селе. Тут холоднее. В горах Приполярного Урала летом не таят снежники, ледники годами. Чувствуется морозец! Наверху, в лесу, где ночевала, – намного теплее. Иду сейчас по белым кустам… – холодно! Свитер на мне старенький, да добротный, – из натуральной шерсти. Его ещё родители, когда мама и отец живы были, подарили, когда училась на первом курсе Горного Института в Свердловске. – Красивый свитер! Ношу, с восемнадцати лет… – полвека! До сих пор греет и душу, и тело!
Переобулась утром в болотники. – Хорошо, что иду не в коротких сапогах! Болотники тяжёлые, да сейчас расправила голяшки, и ноги не сильно мокнут от инея. Сапоги сухие и греют. На руки надела перчатки. Хвалю себя: «Не забыла их взять!». Солнце встало и иней растопило. Теперь блестит росой холодной на травах, на карликовой берёзке, а та мне по пояс! И тормозит, сплетена ветвями в густую непролазную сеть.
Собираться утром, – холодища! Хорошо, что взяла свитер толстый, шапочку шерстяную. Платок убрала в карман. Днём повяжу, когда жарко станет. Перчатки руки и греют, и защищают от царапин. Собирая палатку, спросонья, не все колышки нашла, – три из пяти. – Не вытащила их из мха, а спохватилась, – поздно! – не нашла! Всему необходимо учиться и уметь предвидеть в тайге.
***
Вот и день очередной ушёл в ночь! То второй день пути. Впереди – вторая ночь пути, вторых суток. Часто вспоминаются рассказы, когда люди ходят по тундре сутками, неделями. Вот и я аналогично хожу теперь, словно в приключенческих повестях, да наяву, а не в книгах. Солнце село. Холодает резко, опять на заморозок пошло. Костёр разгорелся. Немного прихожу в себя. Мозг начал работать, а мышцы шевелиться. Только встать, натаскать дров ещё сложно, – ноги плохо шевелятся, болят после тяжёлого двухдневного пути. Нарезала куски бересты, благо, – берёза растёт рядом. Берёзовая кора сейчас хорошо отделяется и снимается крупными пластами. Береста хорошо удерживает тепло. Подстелила пласты корья на мох вместо ковриков, чтобы тепло было сидеть и лежать у костра. Осмотрелась. Тут, как выяснилось, – не просто болотинка, а течёт крохотный ручеёк в овражке. Я расположилась в ямке, где удобно лежать. Небольшой склон с севера, со стороны спины, работает отражателем тепла от костра и прикрывает от ветра с открытой болотной чистовины, став естественным отражателем.
Пулька ворочается, кряхтит, вздыхает, ей что-то не спится, вероятно, вспоминает погибшего хозяина. Мы так и не пришли ещё в себя после трагедии. Лишь в августе исполнился год с похорон, а сейчас идём туда, где нашла сама нашла останки супруга, спустя три месяца после его гибели. Страшное место! Оттого и неуютно всем на душе, – собака и та не спит, снится ей что-то тяжёлое, жуткое. Про меня и речи нет, -заставляю себя жить дальше, не бояться леса и привыкать к одиночеству.
Дымка лег выше по склону, – под разлапистый кедр, сверху на нас с Пулькой и на костёр смотрит. В нём ощущается сила. Пёс взвалил на себя ответственность за женщин стаи: за уже немолодую мать, и за хозяйку, которая тоже вышла из лет бездумной, беспечной юности давненько. А он – молод, силён и мужского пола. …Прикрывает глаза… – дремлет. Непрерывно перекрикиваются птицы. Множество лежит во мху под кедрами шишек кедровых и сосновых. Встречаются ягоды: шикша, голубика, черника и даже бруснички кисти висят местами. Берёзка карликовая покраснела и сбрасывает листву.
Мозг чистится, отдыхая, начинает здраво мыслить, приходит в нормальное состояние.От перегрузки мутился и не могла никак понять, где точно нахожусь. Понимаю: где-то на своём таёжном участке, ибо двигаюсь строго по солнцу на север, чуть смещаясь на восток и подправляю по компасу направление движения. Однако, из-за беспрестанных обходов труднопроходимых и непроходимых участков местности идти чётко про выбранному направлению не получается.
Листва стремительно желтеет. Выше по склону стоит красивый большой кедр, – старый. Он – единственный в округе – приметный. Корни – мощные! Оголены. Окружают старца подростки кедрушки столетние. Исполину более полутысячи лет. Подошла к нему, а рядом с ним торчат старые пни, корчи от ещё более старых, сломанных погибших столетия назад кедров. Стволы погибших деревьев давно исчезли, – сгнили, заросли мхами, а остовы ещё торчат и серебристыми костями виднеются сквозь зелень мхов. К ним и направлен мой особый интерес. Раскачиваю, выкорчёвываю, стаскиваю к биваку на ночной костёр. Тащу волоком. Они, хоть и сухие, да прилично весят. А для костра – самое лучшее жаркое топливо в холоде осенней ночи и не очень смолянистые. Горят отлично!