Татьяна Нартова
Знак обратной стороны
– Пожалуй, – согласилась я, – хотя после ваших пояснений в ней исчезла и без того небольшая привлекательность.
– Господин Сандерс!
К нам спешила невысокая девушка с горящими глазами. В руках у нее был зажат планшет с какими-то листами, а в ухе красовалась гарнитура. – Через десять минут начнется пресс-конференция, мы должны к ней подготовиться.
– Прошу меня простить, – откланялся Лех.
– Удачи, – кивнула я. Хотела уже отойди подальше, а там и потихоньку уйти с выставки, но художник в последний момент обернулся и произнес:
– Подождете меня?
– Что?
– Это быстро. Я только напущу туману, сделаю пару фотографий и тут же вернусь. А потом мы можем прогуляться. Как вам идея? – Мужчина состряпал настолько просительную гримасу, что я не смогла отказать.
– Хорошо. Только…
– А?
– Я здесь с подругой.
– Возьмем и ее, – в последний раз улыбнулся Лех, прежде чем девушка с гарнитурой буквально силком утащила его в соседнее помещение.
«Надя будет в восторге, – мрачно подумала я. – Надо будет затребовать у нее путевку на Сейшелы, не меньше»
Верность
Символ правой руки. В самом широком понятии – постоянство в своих привычках и привязанностях, в более узком – некое постоянно повторяющееся действие. В последнем случае рисуется в обратную сторону, для предотвращения навязчивых состояний и только холодными тонами видимого спектра.
2/3
Не хило он все-таки приложился! Лифт не работал, подниматься пришлось пешком, и боль простреливала от поясницы до колена. Даня останавливался на каждой площадке, внимательно всматривался в номера квартир, пытаясь одновременно вычислить, на каком этаже живет его одноклассник и долго ли ему еще топать.
– Триста шестая, так… триста седьмая, – выбираясь на очередной – пятый этаж, продолжал считать Рябин. – Ага, триста восьмая.
Звонка у Жеки не было. Пришлось несколько раз громко стукнуть кулаком, прежде чем раздался лязг цепочки, а затем в дверном проеме показалась конопатая физиономия хозяина. Судя по всему, он был удивлен таким внезапным визитом, но ограничился только емким:
– Ух ты. Ну, заходи, типа того. Пиво будешь?
– Буду.
Именно за этим Даня сюда и притащился, чтобы напиться. Правда, вся эта катавасия с наездом выбила из нужного настроения. Теперь он бы предпочел одиночество, чтобы хорошенько поразмыслить, что же означало его глупое предложение Антонине.
«Не хотите как-нибудь сходить в кафе?» – Фу ты, ну ты, самому противно.
«И на какие шиши ты бы ее повел, олух? – спросил Даня сам себя. В кармане уныло бряцала мелочь, последняя двухсотрублевая бумажка совершенно не грела душу, даже находясь в нагрудном кармане. – Или предложил бы платить за себя самой?»
Коварное сознание тут же подсунуло недавнюю картинку: длинные пальцы с темно-вишневым лаком, между которыми зажаты две купюры.
«Я же не старая извращенка, платящая за секс молоденькому красавчику».
Но почему-то выглядело все именно так.
Рябину стало невыносимо мерзко, будто его с головой окунули в помойное ведро. Нет уж, одним пивом тут не обойдешься.
– А если что-нибудь покрепче? – обратился он к Жеке.
Тот уже вытащил из холодильника очередную бутылку и ловко вскрыл ее ударом о столешницу. Пробка улетела куда-то под газовую плиту, пена с шипением полилась однокласснику на пальцы.
– Твою дивизию! Не, старик, только пиво. Родители позвонили, сказали, завтра прилетают, так что пришлось урезать количество алкоголя.
Даня презрительно хмыкнул. Он считал, что если уж затеваться с вечеринкой, так делать это по-людски. А не приглашать гостей в дом, чтобы ходить за каждым и канючить: «Не трогай ничего на полке, меня мама убьет, если что-то расколешь! Не-не, сок брать нельзя! Какая еще «Кровавая Мери», ты офонарел – хватать подарок моего отца? Да, эту бутылку ему подарили на юбилей!»
Именно так, с противным повизгиванием и кричал Ванька Жирков в позапрошлом году, прямо перед окончанием средней школы. Это был их ответ на официальный выпускной вечер, организованный родительским комитетом. Помниться, парочка Даниных так называемых друзей тогда смогла каким-то невероятным образом упиться до невменяемости. Скандал потом был жуткий. А как их на педсовете песочили, у! Причем, как это часто бывает, больше всего досталось тем, кто меньше провинился. В итоге вместо ресторана их ждало сухое во всех отношениях вручение аттестатов без всяких посиделок. Впрочем, Рябин не слишком огорчился по этому поводу.
– Данечка! – Шею обвили цепкие руки Кристи. – Так и знала, что ты придешь! А что с твоей рукой?
Парень рефлекторно спрятал правую ладонь за спину, но куда там! Его подруга всегда отличалась излишней внимательностью. В отличие от Даниила, девушка успела переодеться, и теперь на ней красовалась малиновая многослойная юбка по колено и белая футболка с надписью «Keep calm and be cool»[6]. Над надписью вместо традиционной короны красовался смайлик с высунутым языком. Все это на Кристи, с ее точеной фигуркой, смотрелось просто отлично. И дурашливые хвостики a-ля Харли Квин, и юбка, больше похожая на малиновое безе, и значок в виде знаменитого Уродливого кота. Но Даня вдруг подумал, что сегодня его подружка выглядит как сбежавшая из цирка клоунесса, а не нормальный человек.
– Упал.
– Ох ты, бедный, – запричитала Кристи. – Очень больно?
– Не очень. Видишь, я уже взял себе обезболивающее, – шутливо приподнял Рябин бутылку.
«А теперь оставь меня, пожалуйста, в покое», – продолжил он мысленно.
В гостиной перед большущим телевизор собралось человек семь мальчишек. Двое из них азартно рубились в очередную бродилку-стрелялку с мигающим светом и лезущими из самых неожиданных мест монстрами. Остальные поддерживали игроков ободряющими криками. Даня никогда не был заядлым геймером, но задержался на несколько минут, пока на экране не высветилось «Game over».
– Тьфу ты! Я тебе говорил, надо было брать пулемет на нижнем уровне, а ты мне что в уши дул? «Погодь, Костян, я такую тему знаю!» Ну, где твоя тема, а? – Со злостью бросив джойстик на диван, накинулся один из неудачников на другого.
– Да иди ты нафиг, – не менее бурно отреагировал тот.
Остальную перепалку Даниил предпочел не слушать. Он никогда не был в этой квартире, и теперь решил устроить себе самовольную экскурсию. В одной из комнат обнаружилась стайка шепчущихся девчонок. Одна из них враждебно уставилась на Рябина:
– Чего надо? Не видишь, мы тут разговариваем.
– Вижу, Машка, – таким же недовольным тоном отозвался парень.
– Закрой дверь с обратной стороны, мажор, – донеслось из глубины комнаты.
– Сама дура, – пробурчал Даня, но послушался.
Комната напротив оказалась чем-то средним между библиотекой и кабинетом. На широком письменном столе вперемешку были навалены документы, аэрофотоснимки и карандашные наброски каких-то зданий. Отец Жеки был то ли архитектором, то ли инженером-геодезистом, Даня точно не знал.
Он прошелся вдоль стен, на одной из которых висела большущая карта мира, а две другие были заняты книжными полками. Карта его не интересовала. По географии у Рябина была твердая «пятерка», и в отличие от все того же Жеки, подросток никогда бы не перепутал Марокко с Монако или не ляпнул, что Уганда находится в Латинской Америке. А вот книги он решил рассмотреть поближе. Видимо, сказывалась материнская любовь к печатному слову, в последнее время, правда, выражавшая только в ежемесячном протирании пыли с дорогих томиков.
Несколько полок занимали разного рода справочники, словари и энциклопедии. Чуть выше два бронзовых пуделя поддерживали разномастную кучку изданий по кулинарии. На другой полке стройно, словно солдаты на параде, выстроились классики. Четыре тома Пушкина, собрание сочинений Горького и несколько разноцветных сборников стихотворений. Именно на них сразу натыкался взгляд, тогда как современные писатели, словно нелюбимые пасынки, ютились на самом верху. Не задерешь голову – не увидишь. Такое впечатление, что родители Жеки стеснялись своих литературных предпочтений.
Даня прошелся глазами по названиям, мысленно перебирая в памяти, какие из них слышал, а какие были для него в новинку. Пока не остановился на черном корешке, по которому бежали золотистые значки. Не привычные буквы, а какие-то неизвестные закорючки. Любопытство быстро взяло вверх над приличиями. К счастью, рост Рябина позволил достать книгу, не уронив при этом парочку соседних.
Пиво было временно оставлено на подоконник, и парень углубился в изучение попавшего ему в руки труда. Правда, очень скоро его постигло разочарование – книга была написана на каком-то иностранном языке, вроде польского или сербского. В любом случае, прочесть ее Дане не удалось бы, а перемежающие сплошной текст рисунки только сбивали с толку. Они не были объединены ни сюжетом, ни даже художественной манерой.
– Это моей бывшей тетки.
На пороге под аккомпанемент надоевшего хуже горькой редьки «Despacito» возник Жека. Судя по всему, девочки закончили свои таинственные разговоры, а парни допились до такой стадии, что можно было начать танцы.
– Как это – бывшей тетки? – не понял Даниил.
– Ну, бывшей жены моего дяди, если тебя так больше устроит. Они прожили вместе всего два года, а ее вещи до сих пор периодически находятся. Хотя тут она появлялась всего раз пять на моей памяти. Только не спрашивай меня, что это за дичь – не знаю. Тетка у меня этот… психолог, не – невролог. Или нейрохирург? Короче, любит запихивать людей в разные громоздкие аппараты и бить их под колени молотком.
– А, понятно, – протянул гость, хотя ему ничего не было понятно. Но если экс-тетка Жеки понимала хоть что-то в этих записях, респект ей, как любит говорить младшая сестрица Дани. – Ладно, извини, что вперся сюда.
– Да ладно, ничего страшного. Главное, не помни отцовские бумаги. Остальное – пофиг, – благодушно махнул рукой одноклассник.
Они вернулись в гостиную, где уже вовсю гремел другой не менее прилипчивый трек. Пославшая Даню девица изображала нечто среднее между стриптизом и предметными конвульсиями, но из всех вещей с нее был снят только левый носок.
– Эй! – Заорала она новоприбывшим. – Идите танцевать!
Оказавшийся ближе всех к ненормальной Даниил сейчас же был схвачен и вытащен на середину гостиной.
– Машка, отвали, – слегка оттолкнул он назойливую любительницу публичных оголений. Но та вцепилась в Рябина подобно голодному таежному клещу и даже ухитрилась расстегнуть застежку на его толстовке, прежде чем подростку удалось высвободиться.
– Эге, какого лешего тут твориться! – В комнату разъяренным малиновым шмелем влетела Кристи. – Я сказала – руки прочь от моего парня!
– Да сдался мне этот мажор! – Тут же отступила назад Машка. – Забирай себе со всеми потрохами. Думаешь, он тебя любит, а? Ты просто помешанная, поняла? Ты поняла?!
– Брат, лучше тебе убраться по-тихому, – шепнул причине женского раздора Жека. – Иначе они тут все к чертям разнесут…
– А у тебя завтра родители прилетают, – понятливо продолжил тот. – Пожалуй, ты прав. Еще раз извини, что так вышло.
Пока девчонки делили шкуру неубитого медведя, то есть благосклонность Дани, сам он незаметно выскользнул из квартиры и потопал вниз по лестнице. Они с Кристи никогда не состояли ни в каких официальных отношениях. Конечно, среди девчонок она больше всех общалась с Рябиным. В конце концов, они вместе учились с первого класса, и дружно перешли в новую школу. Но говоря по совести, никаких особых романтических чувств Даниил к подруге не испытывал. Она была куколка, они пару раз обжимались втайне от ее родителей, однако признать Кристи своей девушкой Рябин не мог.
Обратная дорога на улицу заняла намного меньше времени. Нога немного отошла, хотя парень все еще похрамывал. Итог дня был крайне неутешительным: поругался с русичкой, чуть не попал под колеса, и даже напиться после всех переживаний так и не смог. Все-таки не зря умные люди говорят, что все беды происходят по вине женщин. Во всяком случае, Данины неприятности были связаны исключительно с прекрасным полом.
– Блин… – школьник остановился на середине пролета. Не хватало привычной тяжести за плечом. – Рюкзак.
В нем было все: зарядка для телефона, тетрадки с учебниками и – главное, ключи от квартиры и дачи. Мать возвращалась домой не раньше семи-восьми вечера, отец укатил в очередную двухдневную командировку, и даже Аринка не могла ему помочь. Сестренка плотно занималась спортивной гимнастикой, и вчера отправилась на очередные региональные соревнования.
Делать нечего, пришлось понуро топать обратно на пятый этаж. Даня искренне надеялся, что девчонки уже перебесились и пошли на мировую. За дверью было подозрительно тихо.
«Они что, перебили друг друга?» – Удивился юноша, прислонив ухо к Жекиной двери.
– Молодой человек, а подслушивать нехорошо, – раздалось за спиной.
– Простите? – Даня обернулся. – вы?
– Ангелок? Надо же, какая встреча. От тебя просто так не отделаешься. – Искривила рот в ироничной усмешке Антонина. – Значит, тут твой друг живет? Скажи ему, чтобы музыку тише сделал или хотя бы включил что-нибудь приличное. Лично я предпочитаю блюз.
– Прекрасно, так ему и передам, – ничего умнее не придумал школьник.
Сейчас в полутьме подъезда Тоня казалась еще красивее, чем в машине. И чем дольше Даниил смотрел на нее, на строгие линии ее брюк, на элегантную однотонную блузку без излишеств, тем более кричащими и нелепыми казались ему наряды Кристи. Даже не клоунесса – пациентка дурдома. Такая женщина как Антонина – взрослая, знающая себе цену, не стала бы устраивать скандал, как те две курицы за дверью. Даня просто знал это – и все.
– Погоди, я только сейчас поняла: ты же не дал мне свой номер.
– Номер? – Кажется, он не только руку повредил, но и голову.
– Мне же надо тебе позвонить, чтобы договориться о встрече в кафе?
– Вы серьезно хотите со мной пообедать? – Растерялся Рябин.
– А почему нет? Или ты уже отказываешься от своего предложения? – Интересно, но в голосе Тони послышалось искреннее разочарование.
– Нет, что вы! Конечно, сейчас продиктую. Восемь…
Не успел Даниил назвать последнее число, как дверь за его спиной открылась:
– Здрасьте. – Жека. В руках у одноклассника сиротливо болтается рюкзак Дани. – Ты забыл. Я уж хотел бежать за тобой, а ты тут. Чего торчишь до сих пор?
– Это я его задержала. Хотела поинтересоваться, в честь чего дают концерты современной поп-музыки? – Вместо Дани ответила Шаталова. – Чтобы до одиннадцати угомонились, понял, мальчик?
– Да мы скоро и так разойдемся, – стух под суровым взглядом соседки одноклассник. – Не волнуйтесь. И это… моим родителям не рассказывайте, ладно?
– Посмотрим на твое поведение, – строго отчеканила Тоня.
Жека несколько раз дернул головой, словно китайский болванчик и скрылся в своем жилище. Рябин обменялся с женщиной одинаковыми взглядами.
– Видал, каков фрукт? Сам безобразничает, как порядочный, а чуть что: «мамочке не говорите, а то папочка меня по заднице ремнем отшлепает». Нашел подельницу. И ты с такими вот зависаешь?
Даня почувствовал, как краснеет. Обычно он не стыдился своей компании. Это его долгое время избегали. Но сейчас краска жаром заливала щеки. Хорошо хоть, что при таком скудном освещении это было не так заметно. И все же Рябин решил оправдаться:
– Не совсем так. Просто решил раз в год сходить в гости…
– Не продолжай. Это был риторический вопрос. И нечего сразу принимать защитную стойку. Так ты в жизни ничего не добьешься, если будешь постоянно ставить блок, вместо того, чтобы врезать противнику как следует.
– И как же мне это сделать? Не могу же я просто нагрубить вам?
– Грубость – тоже средство защиты. Надо сказать, самое паршивое из всех.
– А какое же самое эффективное? – Заинтересовался Даня.
– Смех. Обратить все в шутку, когда тебе больно – вот настоящее мастерство. Если в следующий раз кто-то начнет наезжать на твоих приятелей, на твой выбор обуви, на твою прическу, просто ответь что-то в духе: «Да, мир похоже на грани апокалипсиса, раз ничего лучшего в магазинах не предлагают». – Тоня сунула сотовый в сумочку и вздохнула: – Ладно, Даниил, я бы с радостью поделилась своими неисчерпаемыми запасами мудрости, но, боюсь, придется отложить это до другого раза.
Шаталова легонько шлепнула школьника по плечу и помчалась вниз по ступенькам. Даня снова оказался в роли того, кто смотрит в спину уходящему. И почему-то не сомневался: они не скоро поменяются ролями.
Ветви дерева
Символ левой руки. Другое название «Кактус». Неравнозначность выбора, отбрасывание тех или иных заключений в пользу единственно верного в данной ситуации. От цвета не зависит, но эффективность возрастает при увеличении насыщенности используемых красок.
1/2
– Давно я так не смеялся.
Что правда, то правда: мужа до сих сотрясали приступы неудержимого хохота. Лицо его покраснело, на глазах выступили слезы, которые Слава безуспешно пытался утереть тыльной стороной ладони. Я же была оглушена грохотом и полу ослепла от света, особенно яркого после темноты зала, чтобы собрать свои впечатления в кучу и высказаться более развернуто, ограничившись простым:
– Редкостная гадость.
– Да ладно тебе! Пара сцен могла даже претендовать на оригинальность, – возразил муж. – Хотя концовка – ахтунг! Столько бегать по проклятому месту, чтобы тупо врезаться в дерево. Знаешь, надо поискать полную фильмографию режиссера.
– Перестань, – оборвала я его, ступая на эскалатор. – Ты же знаешь, я ненавижу фильмы ужасов, но почему-то повел именно на это… на эту хрень? – Литературное определение просмотренному фильму не подбиралось.
– Вот поэтому и повел, – глазом не моргнул Слава. – Надо рушить стереотипы и расширять границы сознания.
– Угу, расширять, а не надругаться над ним.
Муж протянул руку, ободряюще накрыв ею мои пальцы, лежащие на поручне. Доброслав знал, что я вовсе не злюсь на него – это всего лишь привычное бурчание, заменявшее иным влюбленным парочкам нежные воркования. Когда я по-настоящему зла, то просто не разговариваю с мужем.
– А, во-вторых, – продолжил тот, – на сайте были указаны такие жанры как «триллер», «драма». Никаких ужасов в помине не было. Так что все претензии прокатчикам.
– Ладно. На этот раз прощу. Но в следующий ты обязательно посоветуешься со мной, прежде чем покупать билеты. Кстати, сколько ты за них отдал?
– Эм… – отвел глаза Слава. Ответ: «Какая тебе разница», – давно не прокатывал. – Около трехсот рублей в общей сложности.
– А точнее?
Мы сошли с движущейся лестницы, и теперь Славе сложнее было укрыться от моего испытующего взгляда. Поэтому он предпочел сдаться сразу и просто-напросто сунул один из оставшихся билетиков. Я тщательно изучила полученную улику. Название фильма, ряд, место, время покупки – все совпадало, но подозреваемый в растранжиривании семейного бюджета безбожно и нагло врал.
– Двести тридцать рублей?! – Выбитая цена ужасала больше всех ста двадцати минут фильма вместе взятых. – Почти полтысячи на это… на эту… Ох! И это ты называешь «около трехсот»? Мот!
– А ты – скряга, – в тон мне отозвался муж. – Скупердяйка. Жадюга, сквалыга, крохоборка, Скрудж Макдак в юбке!
– Ничего себе! – искренне поразилась я. – Добрался до моего словаря синонимов?
– О, ты даже не догадываешься, как широк мой словарный запас! – горделиво вздернул подбородок муж.
– Надо как-нибудь пересмотреть «Утиные истории»,[7] – мечтательно улыбнулась я, но тут же вернулась к роли домашнего тирана. – Уж лучше марафон с недалеким Зигзагом Маккряком, чем то полоумное семейство.
– Кстати, – припомнил вдруг Слава, приобнимая меня за плечо. Наши пикировки редко переходили в настоящие ссоры. Скорее, наоборот, способствовали еще большему сближению. – Когда я был маленьким, то думал, что его зовут Мокряк. Не Мак-кряк, а именно «мокряк». И все недоумевал, почему он мокрый? Причем тут вода?
– Ну, вообще-то не лишено логики. Утки – водоплавающие птицы. Это еще пустяки. Я почти всю жизнь была уверенна, что улица Сакко и ванцетти названа в честь какого-то грузина.
– Чего? – Снова заржал муж.
– Вот так. Я думала, что Сакко – имя, а Иванцетти – фамилия. И только потом, когда случайно увидела, как правильно пишется, поняла, что это два человека.
– Даешь…
– Даю, – мирно согласилась я.
– На самом деле, Сакко и ванцетти были итальянскими анархистами, проживающими в США, – пустился Слава в объяснения. – Их обвинили в убийстве кассира и охранников обувной фабрики. И, несмотря на то, что доказательства вины были весьма натянутыми, обоих приговорили к смертной казни.
– И? Я не понимаю, в чем суть? Что такого героического они совершили, что в их честь назвали улицу на другом конце света?
– Да ничего, просто были двумя невинно осужденными борцами за права рабочих. Приговор по их делу приобрел слишком широкий резонанс. И лишь когда Сакко и ванцетти поджарили на электрическом стуле, власти признали, что приговор был неправомерным. Вот такая грустная история. И грузины здесь совершенно не при чем, – закончил муж.
Стеклянные двери автоматически распахнулись, и мы выступили из душного кинотеатра на свежий осенний воздух. Слишком свежий и весьма влажный. Утренние облачка к вечеру потемнели от своей тяжести и, превратившись в тучи, дружно разродились мелким противным дождем. Судя по лужицам на мостовой, он шел уже не первый час. К такой подлости природы я была не готова:
– Отлично, и что делать?
– Как «что»? – Слава высунул голову из-под защитного козырька и тут же нырнул обратно. – Вроде, все не так уж плохо. До остановки рукой подать, сядем в тридцать четвертый, – и до самого дома.
– Может, лучше переждем? – с надеждой косясь на разрывы в сплошном сером покрывале, предложила я свой вариант.
– Осенние дожди могут лить неделями, – «обрадовал» меня муж. – Да ладно, Лер, это же обычная вода, а не серная кислота. Ничего с тобой не будет.
– Со мной – нет, а ты заболеешь, – упрямо возрази я.
Это вовсе не было блажью. Доброслав цеплял любую заразу, с октября по апрель шмыгая носом, а в плохие годы умудряясь еще и летом переболеть ангиной. Поэтому уже с августа я начинала закупаться марлевыми повязками, коробками с бумажными платками и флакончиками с эфирными маслами.
В первые годы супружества постоянно чихающий муж вызывал у меня приступы паники. Сама я не то, чтобы отличалась крепким здоровьем, но простуду переносила на ногах и довольно быстро выздоравливала. А вот Славе помогал лишь строжайший постельный режим в течение не менее трех-четырех дней.
Сначала казалось, он притворяется. Я пичкала супруга антибиотиками, иммуномодуляторами, перепробовала на нем, казалось, все рекламируемые лекарства. Ничего не помогало. Но стоило Славе просто отлежаться под теплым одеялом, как все возвращалось в норму.
– Это у тебя психосоматическое, – однажды сказала я в приступе бессильной злобы. – Защитный механизм, чтобы на работу не ходить. Почему-то всем тетрациклины помогают, а тебе нет. Самому не смешно?
– Не смешно, – громко сморкаясь, довольно грубо ответил он тогда. – Мне – совершенно не смешно. Думаешь, я получаю огромное удовольствие от всего этого? Или, когда ты уходишь, я вскакиваю с кровати и начинаю, словно школьник, обманувший родителей, бегать по комнате? У меня температура под тридцать девять, меня трясет, каждая мышца ноет, голова разваливается. Конечно, есть от чего приходить в восторг!
– А я и не утверждаю, что ты делаешь это сознательно.
– Хорошо… чего ты от меня сейчас-то хочешь? – устало прикрывая глаза, прогнусавил Слава.
Я ничего не хотела. Психика тут роль играла или нет, но факт оставался фактом: самым верным средством излечения мужа от противных хворей являлась большая кружка чая с малиновым вареньем. И если он возвращался с работы, жалуясь на боль в горле, мне ничего не оставалось, как смириться с неизбежным.
Дождь был холодным. Дождь не собирался прекращаться. У нас не было ни зонта, ни даже пакета – прикрыть голову. Тряпичные кеды Славки не внушали никакого доверия, как и его ветровка без капюшона. С другой стороны, не ночевать же нам на крыльце кинотеатра? Мои руки начали медленно покрываться гусиной кожей. Надо было срочно что-то решать.
– У нас есть бутылка вина, – проследив весь путь моих размышлений, тихонько прошептал Слава. – Горячая вода, шерстяные носки, огромный плед.
– Хорошо, уговорил. Но готовить будешь сам, – сдалась я.
– Вперед?
– Вперед!
Доброслав сжал мою руку, и мы рванули в сторону остановки через небольшой парк. Небеса, словно в отместку, усилили напор. Капли стали больше, и буквально через считанные секунды моя челка начала прилипать ко лбу.
На остановке образовалась небольшая толпа. Одураченные полуденным теплом и солнышком, горожане теперь сыпали в адрес изменника-сентября проклятиями. Толку от этого было чуть, лужи издевательски пузырились – верный знак того, что непогода задержалась надолго.
И только группа ребятишек тринадцати-пятнадцати лет была всем довольна. Двое детей сначала в шутку пытались вытолкать третьего из-под пластиковой крыши, а когда им это надоело, словно воробьи уселись на край скамейки и уткнулись в телефон.
– Валерия Никитична, – раздался ломающийся голосок одного из троицы.
– Демидов, ты ли это? А я думала – хулиган какой-то. Уж хотела полицию вызвать, – изобразила я суровость.
– Не надо полицию, – подключился к разговору второй мальчик, с некоторым подозрением осматривая стоящего рядом со мной Доброслава. Тот приветственно кивнул всем троим. – А это ваш муж?
– Он самый, – не стала отрицать я.
– А мы в кино ходили, – поделился Демидов.
– На какой фильм? – с живостью подхватил тему Слава. – На боевик, да?
– Не, на мультик, – огорошили его мои ученики. – Аниме.
– Мультики же для детей, а вы вон какие взрослые. Еще год-два и начнется бриться.
Я закатила глаза. Иногда супруг просто убивал меня подобными штампами. Хорошо хоть обошелся без традиционного вопроса: «Что, молодежь, небось, уже курите втихаря?» Похоже, мальчишки слышали подобное не раз, поэтому просто неуверенно заулыбались. Пришлось срочно прийти им на помощь:
– Читала о нем много хвалебных отзывов. Правда, там такой хороший сюжет?
– Да, ниче так, – вынес вердикт молчавший до селе третий из приятелей.
– Надо было с вами идти. А то кое-кто меня поволок на триллер, который оказался несмешной комедией, – шутливо пихнула я Славу в бок. Мальчики дружно захихикали.
– О, наш автобус! – Заметил подъезжающую к остановке маршрутку Демидов. – Мы пойдем. До свидания, Валерия Никитична!
– Идите, – помахала я рукой троице на прощанье.
– Видела, как они на меня смотрели? – через минуту тишины спросил Доброслав.
– Как? – не дождавшись продолжения, уныло протянула я. Один за другим люди садились в троллейбусы и газели, а нужный нам маршрут все задерживался.
– Как Ленин на буржуазию…
– Вот честное слово, я без понятия, как Владимир Ильич смотрел на врагов пролетариата.
– Как твои ученики на меня. Зуб даю, этот Демидов в тебя по уши влюблен.
– Не ерунди, – фыркнула я.
– А что? Это довольно распространенное явление. Когда я был в их возрасте, мне нравилась наша учительница физкультуры. Ради ее красивых голубых глаз была самым варварским образом разорена клумба перед школой. С тех самых пор я четко запомнил разницу между африканскими и узколистными бархатцами. Мне пришлось их высаживать взамен сорванных и потоптанных петуний. И, знаешь, что самое обидное? Именно физкультурница меня и сдала. Не будь так строга к своим ученикам.
– Ладно, я скажу им, что у меня аллергия на пыльцу.
– Да, так будет лучше, – согласился мужчина.
Мы еще постояли, всматриваясь через пелену дождя. Темнело. Порывами налетал ветер, срывая с озябших деревьев пожухлую листву. Кроме нас на остановке осталась лишь какая-то бабулька с огромной тележкой.
– И как? После этого прошла твоя любовь к учительнице?
– Нет. Она стала еще крепче, и на выпускной я пришел с уже настоящим, а не надерганным букетом и признался ей. Мол, так и так, Алена Игоревна, все эти годы вы были моей тайной музой. Мы даже потанцевали.
– Врешь! – не поверила я, но лицо Славы оставалось совершенно серьезным. – Ого, да мой супруг настоящий смельчак.
– Видела бы ты, как у этого смельчака тряслись коленки, и как он заикался. Наверное, тогда я представлял собой весьма жалкое зрелище. К счастью, у физкультурницы хватило такта мило улыбнуться в ответ и не произнести ничего лишнего. Скажи, а если бы тебе кто-нибудь из учеников признался в любви, чтобы ты сделала?
– Все зависит от возраста. Малыши еще не понимают грани между дозволенным и не совсем приличным. Дети с пятого по девятый-десятый класс… Они, скорее, инкогнито подсунут тебе на стол записку или, как ты – клумбу разорят, а цветы в кабинете оставят, но в глаза вряд ли признаются.
– А старшие? Парни по шестнадцать – восемнадцать лет? Они ведь уже не такие маленькие, чтобы не понимать, что такое симпатия к противоположному полу. А стыдливости у них иногда совсем нет. Как с ними?
– Ты меня сейчас спрашиваешь, как преподавателя или как женщину? – уточнила я.
– А есть разница?
– Огромная, Слава. Огромная. Хороший преподаватель никогда не ответит взаимностью на чувства ученика. И это касается не только любви, но и неприятия тоже. А женщина может в ненужный момент выключить голову. И это совсем нехорошо, – растолковала я непонятливому муженьку. На горизонте мигнули желтым две заветные цифры. – Наш автобус, пойдем!
Возвращение к началу
Символ левой руки. «Источник», некая далекая точка, определяющая личность человека и не позволяющая ему двигаться в ином направлении своего развития. От направления написания зависит результат воздействия знака. Либо избавление, отрицание некого события, либо возвращение к нему, как к психическому источнику энергии, силы. Отсюда и двойственность названия знака.
