Татьяна Нартова
Знак обратной стороны
– Отдельно? Где? Уедешь обратно в свои Головешки?
– Соловешки, это, во-первых. А, во-вторых, я пока начальница отдела по связям, если ты не забыл. И хочу продолжать также добросовестно исполнять свои обязанности, как и прежде. Это ты любишь все смешивать в кучу, а я предпочитаю разделять работу и личные отношения. Сниму где-нибудь квартиру. Уж такую роскошь я могу себе позволить. Или ты мне и зарплату прекратишь выплачивать?
– Нет, – неожиданно как-то сник директор. – Погоди… Хорошо… Наверное, ты права. Нам надо какое-то время пожить отдельно, во всем разобраться. Не беспокойся, я сам подышу тебе временное жилье. Всего пара месяцев, так?
– Не утруждай себя.
Тоня развернулась и, не оглядываясь, вышла из кабинета. Однако вечером к ее подъезду подъехало такси, и водитель объявил, что ему заказали поездку на улицу Коммунаров. А потом позвонил довольный собой Тунгусов и заявил, что снял-таки женщине квартиру. Без особых излишеств, «как ты и предпочитаешь».
– Но, если хочешь, могу подыскать вариант получше. С охраной, камерами в подъезде и отдельной парковкой.
– Нет уж, – открестилась от подобной перспективы Тоня. Она была рада уже тому, что вообще убралась из их апартаментов в центре. – Единственное, о чем прошу – не приходи. Если так припечет, лучше позвони заранее, встретимся где-нибудь на нейтральной территории.
– Ого, а у нас что – война? Может, сразу поделим город. Давай, я записываю: на каких улицах мне лучше не появляться? – хохотнул Тимофей. – Шутки в сторону. Я даю тебе два месяца, чтобы ты перебесилась, но потом – пеняй на себя.
Шаталова даже ответить не успела, как мужчина повесил трубку. То был их последний разговор. Тунгусов четко следовал договоренности. Даже дал жене месячный отпуск, чтобы она и на работе не появлялась. Почти всю осень Тоня провела, не видя его самодовольного лица, и не слыша очередных оскорблений. И вот – такой «подарочек» под самый Новый год в виде пьяного мужа на лестничной клетке. Конечно, можно позвонить его водителю и охраннику в одном лице, чтобы убрал подальше своего шефа. Но Тоня знала – вернется. Протрезвеет и придет, так что лучше просто дождаться утра.
Поздний ужин из ветчинной нарезки и свежего огурчика привел Шаталову в доброе расположение духа, а сообщение от Дани придало сил для предстоящего сражения за собственную независимость. Всего две строчки: «Делаю домашку по физике, безумно скучаю», – но как дороги сейчас для Тони были эти слова. Гораздо больше, чем тысячекратно повторяемое Тунгусовым «я люблю тебя».
Она не выдержала, набрала номер Рябина:
– Ну, привет…
– Привет, – тихо ответил парень.
– Значит, физика? Сила трения, закон тяготения, да?
– Почему, когда ты это произносишь, мне представляются отнюдь не падающие на голову Ньютона яблоки? – Шаталова могла поклясться, Даниил широко улыбался где-то там, в нескольких километрах от нее.
– Фу, охальник!
– Что поделать, сама виновата. Будь моя воля, я бы внес твой голос во всемирный список наследия ЮНЕСКО. А еще лучше, запретил бы использовать, как оружие массового уничтожения. Ты не знала, он превращает мозги обычного человека в кашу всего за несколько секунд? Ты только начала говорить, а я уже готов послать подальше всех этих Кюри, Планков и Нильсов Боров с их нейтронами и ядерными реакциями! А, между прочим, у меня завтра контрольная.
– Что мне сделать, чтобы облегчить твои муки? – Губы Антонины растянулись сами собой. Иногда она забывала о способностях этого ребенка делать странные, но очень приятные комплименты.
– Расскажи, чем занята. Этого вполне достаточно.
– Пытаюсь собрать второй бутерброд.
– Ай-ай, Антонина, вы на часы смотрели? Не поздновато ли для бутербродов?
В трубке что-то зашуршало. Видимо, Даниил в задумчивости перелистывал учебник. Иногда Тоня специально прислушивалась к этим фоновым звукам. Пыталась представить своего ангелочка, сидящего за уроками, или бредущего по дороге из школы домой, или лежащего поперек кровати с очередной книжкой. Ей хотелось хоть раз побывать в его комнате, тогда бы делать это стало намного легче. А так приходилось выдумывать множество деталей, гадать, откуда падает на Данино лицо свет, и какого цвета за его спиной ковер.
На нем, рассказывал сам парень, висела старая казачья шашка, доставшаяся отцу Дани от какого-то то ли прадеда, то ли двоюродного дяди. Шашка была совершенно тупой, но выглядела все равно внушительно. А еще в спальне юноши было жуткое кресло, на которое никто не мог сесть без риска провалиться до самого пола. В нем обычно покоился рюкзак Даниила или его домашняя одежда. Но Тоне недостаточно было рассказов. Она желала сама попробовать усесться в это треклятое кресло, вытащить из ножен шашку, а после долго-долго глядеть на своего любимого мальчика, лежащего рядом.
– Я сегодня почти ничего не ела. И, вообще, сам, небось, втихаря там чипсы лопаешь? Угадала?
– А вот и нет. Я плотно поужинал и теперь заедаю ужин мандаринами.
– Заедаешь ужин? Это что-то новенькое.
– Аринка так всегда говорит. «Я не ем всякую гадость, я заедаю ужин».
Разговор затих, но ни Тоня, ни Рябин не чувствовали стеснения. Женщина продолжала слушать доносившееся из трубки дыхание, потом спросила:
– Где проведешь новый год?
– Как всегда, у каких-нибудь папиных знакомых. Честно говоря, в этом году я хотел отвертеться от обязанностей сопровождающего, но тогда придется оставить Аринку одну. Сестра мне такой подлянки не простит.
– Приезжайте тогда ко мне, – вырвалось у Шаталовой.
– Ты серьезно? И в качестве кого мне тебя представлять?
– Да, ты прав… – поразмыслив, предложила женщина другой вариант: – Тогда, я могу тебя хотя бы днем ждать? Прошу, хоть на час. И подарок вовсе не обязателен.
– Не выйдет, – огорченно ответил Даниил. – Первого. Первого я точно к тебе приеду, договорились? Даже если меня запрут в этой комнате, сбегу через окно. Тут всего-то седьмой этаж.
– Почему тебя запрут?
– А вот завалю контрольную… – начал было парень, но Тоня снова засмеялась:
– Хорошо-хорошо. Я все поняла, отключаюсь.
– Тоня, – тихо позвал Рябин.
– А?
– Можешь кое-что для меня сделать? Это прозвучит, как дикость… но, ты можешь вместе со мной нарядить елку? Последние годы мы ее даже не ставим. Пока сестра была маленькая, еще как-то, хоть искусственную выволакивали из чулана, а сейчас… просто собираемся тридцать первого и едем по очередному приглашению. Я вот сейчас ем мандарины, а ощущения праздника совершенно никакого. И настроение совсем не новогоднее. Словно и не декабрь на дворе, а середина осени. Не обязательно большую… если и несколько веточек будут, тоже сойдет. – Голос Дани дрогнул, надломился, и он замолчал.
Несколько секунд Шаталова просто молчала, пытаясь собраться с мыслями и хоть как-то унять щемящую тоску, которую рождал в ней этот светловолосый паренек своей грустью. А потом также тихо, как он, заговорила:
– Я куплю самую большую, какая только найдется. И мы вместе ее нарядим самыми красивыми игрушками. А потом пойдем куда-нибудь веселиться, – и, чуть приободрившись, добавила: – Так что не смей там меньше четверки получить, понял?
– Ладно… – тоном обиженного дитяти протянул Даниил. – А ты перестань на ночь наедаться!
– Ого, вот это наезды! К твоему сведению, я – взрослая самостоятельная женщина, не склонная к полноте. Так что могу есть все, что захочу и когда захочу! Или, ты меня бросишь из-за пары лишних килограмм?
– Не из-за килограммов, не из-за сантиметров… никогда не брошу.
– Правда? – кокетливо уточнила Тоня.
– Вот какая ты? Сама просишь хорошо учиться, и тут же продолжаешь пользоваться своим массовопоражающим голосом! Думаешь, после этого я хоть одну формулу смогу запомнить? Все, все, все…
– Даня? – позвала Шаталова, провоцируя парнишку.
– Все! – преувеличенно грозно рявкнуло в трубке.
– Данечка!
– Молчи! Ни слова больше! – отрезал Даниил. И уже совершенно серьезно попрощался: – Спокойной ночи, Тоня.
– И тебе, ангел, – отодвигая телефон от уха, простилась Шаталова.
Она уже собиралась запрятать остатки огурца в холодильник, но вздрогнула, заметив в дверном проеме высокую фигуру. Тунгусов стоял, пошатываясь и подслеповато щурясь.
– И с кем это ты болтаешь, позволь спросить?
Связь между людьми
Символ правой руки. Соответствуя названию, символизирует глубокую связь между двумя людьми, вплоть до болезненной зависимости. Поэтому, написанный светлыми, но холодными тонами, он может приносить душевное облегчение от потери любимого человека, но любые насыщенные или темные тона лишь усугубляют болезнь пациента.
3/14
Это походило на манию. Уже который раз Роман сталкивался с ней в подъезде, словно соседка Виктории специально его караулила. То же пальто, но хоть без раздражающего желтого шарфа. Сегодня его заменила темно-бордовая шаль с огромными цветами. И на сей раз именно художник выходил, а Люда входила.
– Здравствуйте, – поздоровался Сандерс, перегораживая проход. Женщина попыталась протиснуться в небольшое пространство между ним и косяком двери, но Роман будто нечаянно шагнул вправо. – Хотел спросить, как разрешилась та история с ограблением?
– А, да все в порядке, – Людмила куда-то торопилась, но просто так сдаваться мужчина был не намерен. – Как раз ходила подавать заявление на блокировку сим-карты. Все равно собиралась поменять свой старенький телефончик на новый, вот и весомый повод появился.
– Все что не делается, все к лучшему?
– Вроде того. А вы к Вике? Смотрю, дело продвигается…
– Какое дело? – Прикинулся дурачком Сандерс.
– Я имею в виду ваши отношения. Вот и хорошо. И правильно. Мне кажется, вы очень друг другу подходите. Надеюсь, не ошибаюсь?
– Не знаю. Поживем – увидим, – честно признался Роман.
Его нервировали подобного рода вопросы, тем более, задаваемые людьми малознакомыми, вроде этой учительницы, с которой он и парой дюжиной фраз не обменялся. Но сейчас он готов был терпеть ее фамильярность. А еще широко ей улыбнуться и спросить:
– Кстати, какие у вас планы на новый год?
– Да никаких особенно… – Роману удалось застать соседку врасплох. – Ничего грозного, уж точно.
– А не хотите присоединиться к нам с Викой? Мы прошлый раз так душевно посидели, хотелось бы повторить. Частный дом, свежий воздух, шашлычок, что скажите?
– Я думала, люди вашего круга празднуют новый год в каких-нибудь дорогущих клубах, вроде «Сюзанны» или устраивают закрытые вечеринки.
– Понимаю, по моему виду не скажешь, но все эти богемные тусовки – не совсем моя тема. Я предпочитаю скромную домашнюю атмосферу. Да и, открою вам секрет, какая в нашем городке богема? У нас живет много талантливых людей, но они либо малоизвестны, либо не настолько богаты, чтобы войти в так называемый высший свет. А крутиться среди разного рода мелких чинуш и средней руки бизнесменов, мнящих себя едва ли не Абрамовичами… то еще удовольствие, знаете ли. Чувствуешь себя кем-то вроде живого экспоната, некой диковинки. Не проходит и пяти минут, чтобы не подошел очередной глава сельского поселения или руководитель жилищной инспекции и не признался в горячей любви к моей деятельности. Я сначала думал: как же здорово! А потом неосторожно спросил одного депутата, какие из моих работ ему нравятся больше всего. И получил ответ, повергший меня в полное уныние: «Лично я ни одной вашей работы не видел. Но вы же понимаете, на такого рода мероприятиях никак нельзя без представителей творческих профессий». Вот так вот.
– Да уж… не знаю даже, что на это сказать, – неуверенно улыбнулась Люда.
– А что тут скажешь? Нет, не все такие. Есть люди, которые реально интересуются искусством. Но в основном приглашения получаешь не потому, что кому-то понравились твои картины, а из-за того, что твоя физиономия засветилась по телевизору или в интернете. Пока ты в топе, пока о тебе пишут, ты угоден. Как только твое имя пропадет из газетных заголовков, все – можешь больше не ждать звонка из администрации. Пиар нужен не только певцам и актерам. К сожалению, есть такая вещь, как мода. Хайп, как выражается сегодня молодежь. Я всегда вспоминаю историю Рембрандта. Вот назовите мне первую его картину, которая приходит вам на ум?
– «Ночной дозор», – сразу отреагировала Людмила. Сандерс довольно продолжил:
– Думаю, большинство ответило бы также. Большинство тех, кто вообще слышал о творчестве Рембрандта, конечно же. Он был поистине великим живописцем, мастером портрета. Слава пришла к нему после того, как мир увидел его «Урок анатомии». А вслед за тем на Рембрандта посыпались заказы, как из рога изобилия. Он удачно женился, не бедствовал, был, как сказали бы сейчас, в тренде. А потом получил заказ написать групповой портрет голландских мушкетеров. Огромное полотно: три с лишним на четыре метра. Представляете себе, да? Это и был «Ночной дозор». Хотя картина на самом деле называется совершенно иначе – «Выступление стрелковой роты…», длиннющее название. Заказчикам картина не понравилась. И все… с тех пор слава Рембрандта начинает угасать, заказов становиться все меньше и меньше. В итоге он обанкротился и умер почти нищим несчастным стариком. Дело, само сабой, не только в одной-единственной картине. Проблем у Рембрандта хватало и в личной жизни. Он пережил и свою жену, и своего сына. А его второй, скажем так, гражданский брак со служанкой тоже не добавил художнику почета. Но смотрите, как интересно выходит: «Ночной дозор» сейчас считают одной из величайших работ голландца, тот самый «Дозор», что при жизни принес своему создателю так много неприятностей.
– Вы хотите сказать, насколько история полна иронии?
– Я хочу сказать, что если тогда, в семнадцатом веке так много значило общественное мнение и одна неудача, одна ошибка могла привести к таким последствиям, какого сейчас, в век, когда о любом твоем шаге становится известно едва ли не через полчаса всем на земном шаре? Ты либо становишься великим после смерти, либо популярным при жизни. Исключения, да – есть. Но их слишком мало. И я не только о людях искусства и шоу-бизнеса. На днях вот посадили какого-то очередного кокосового или бананового короля…
– Бананового. Некий то ли Замков, то ли Замочков, какая-то такая фамилия.
– Евгений Замников, – вспомнил имя подсудимого Роман. – Занимался человек поставкой фруктов из Южной Америки, никто о нем слыхом не слыхивал, а потом тот взял и прирезал жену из ревности. И теперь его лысая черепушка блистает в прямом и переносном смысле во всех новостях. – Сандерс потер нос, явно задумавшись о чем-то своем, потом, словно мокрый пес, встряхнулся, возвращая на лицо учтивую полуулыбку: – Так что, Люда, присоединитесь к нам в новый год? Будут только знакомые.
– Хорошо, – после недогой заминки все же согласилась учительница. – Только я не знаю, тогда нужны какие-нибудь подарки… И платье…
– Не беспокойтесь. В моей компании нет никаких ограничений ни по одежде, ни по бюджету, а от своих гостей я требую только двух вещей: не скучать и, если это возможно, внести свой вклад по приготовлению блюд. Увы, повар из меня так себе. Мясо, то да – приготовить могу. А вот всякие салаты строгать, брр-р!
– Хорошо. Тогда я приготовлю свой фирменный салат с морепродуктами.
– С морепродуктами? – переспросил Роман, подумав про себя: «Надеюсь, она не крабовые палочки имеет в виду». – Я люблю морепродукту. Конечно, в местных магазинах они – совсем не то. Ездил я как-то в Астрахань. Ох, какая же там рыба! Что ловить, что есть – сплошное удовольствие. Все-таки, что не говори, а продукт должен быть свежим. К нам же пока привезут этого несчастного хека, по три раза переморозят. Потом начинаешь отваривать или жарить, а он на сковороде разваливается. И на вкус тряпка тряпкой.
– За неимением других вариантов и такое съешь, – возразила Людмила. – Нельзя же совсем свой рацион ограничивать только тем, что у нас произрастает. Вы вот Астрахань посетили, а я, когда маленькая была, с родителями ездила в Азербайджан. Там же гранат считается чуть ли не национальным достоянием. Даже праздник проводится. Мы как: идем в магазин, лежат яблоки. Обязательно подписано, какой сорт. Леголь, антоновка…
– …Россошанское полосатое.
– Да, да, да, – засмеялась женщина. – Такие кисло-сладенькие, вкусные! Но когда покупаем гранаты, на ценнике обозначена только страна-поставщик. Может, поинтересуемся, на сколько толстошкурые. А ведь граната насчитывается какое-то просто немыслимое количество сортов. И там, в Азербайджане, они эти сорта знают. Я не очень хорошо помню, но папа рассказывал, как им один местный показывал: два совершенно на первый взгляд одинаковых плода. Красные, ровные, один чуть поменьше. Мы бы с вами сказали, что никаких отличий нет. А это – совершенно разные сорта. Причем, из одного выходит прекрасное варенье, а второй, в основном, идет на приготовление соков. И соки у них, не то, что наши магазинные концентраты из порошка или разведенные наполовину пюре все из тех же яблок.
Гранаты. Когда-то была у Сандерса такая картина. «Тренировочный», как сенсей называл такие зарисовки, этюд. Обычный натюрморт. На коричневом, почти черном столе в неглубокой деревянной тарелке лежали гранты. Один – целый, влажный, только что обмытый южным дождем или ополоснутый под краном нежными девичьими руками. Второй разорван пополам, так что несколько зерен выпали.
Как кровь, что заливает лоб восемнадцатилетнему мальчишке.
Сандерс невольно поежился. Он не вкладывал в тот этюд особого смысла. Просто учился, как правильно работать с красками, как накладывать их так, чтобы у зрителя создавалось ощущение разности текстур ткани, дерева и прохладной гладкости гранатового нутра. Но стоило Люде заговорить об Азербайджане, и перед глазами Романа предстала та картина. Теперь он мог думать о своей «тренировочной» работе лишь с одним чувством – омерзением. Вот она, вся его жизнь. Но покуда другие любуются отсветом на кожуре целого плода, он видит разодранные внутренности, положенные на тарелку, словно в расписной гроб.
– Поэтому сейчас и развивается гастрономический туризм. Раньше люди ездили, чтобы посмотреть на красивые здания, узнать что-то новое о культуре других народов, увидеть природу, отличную от природы родного края. А сейчас вот ездят, чтобы пожрать, – пока Роман приходил в себя после захлестнувшего его воспоминания, его язык, верно принадлежащий Леху, болтал за двоих.
– Вы не совсем правы. Кулинария – это тоже часть, причем весомая часть культуры. Хотя, честно говоря, я опасаюсь такого.
– И правильно опасаетесь. У меня один приятель поехал в Индию. Тоже насмотрелся их фильмов с танцами, песнями, с их роскошными одеждами, и решил сам проверить: все ли индианки также прекрасны как Айшвария Рай. Оказалось, далеко не все. Но самое большое разочарование его постигло, когда он покушал местных деликатесов. Две недели провалялся с расстройством желудка. Я потом его спрашиваю, как же так? Может, продукты были несвежими или как-то плохо приготовлены? «Нет, – отвечает, – я питался не на улице, а в дорогом ресторане, все блюда были нормального качества». Я поверил, мой приятель все-таки человек не бедный, может себе позволить раскошелиться на, действительно, какие-то приличные вещи. А в чем тогда проблема? А проблема в том, что наши желудки просто к такому не приспособлены. У нас, как это…? Микробы, которые в нас живут, они переваривают только определенные продукты. Мы не можем, как коровы, например, есть одну траву. Или одно мясо.
– Не зря же говорят: «Что русскому хорошо, то немцу – смерть».
– Насчет немцев не знаю, но индийская кухня явно не всем подходит. У меня тут мысль появилась, – вдруг сменил тему Сандерс. – Тот мальчик, Даниил. Он бы не хотел с нами отметить новый год?
– Не знаю, – как-то сразу помрачнела Людмила. – С такими вопросами лучше обращаться к нему самому.
– А вы? Я подумал, у вас довольно близкие отношения. Я ошибся?
– Не знаю, что вы подразумеваете под словом «близкие». У нас обычные отношения, какие бывают между учеником и учительницей.
– Но он вам нравится, – вздернул бровь художник.
– Даниил – умный молодой человек, он хорошо учится и его поведение не вызывает у учителей нареканий, – так, словно диктовала текст для написания школьной характеристики, глядя на заметенные снегом порожки подъезда, отчеканила Часовчук. Но от чуткого взгляда Романа не ускользнула та нервозность, с которой этот текст был произнесен. И покрасневшие отнюдь не из-за мороза (на улице было всего минус два-три градуса – непозволительно тепло для конца декабря) щеки, и позеленевшие, ставшие прозрачными как два осколка хризолита, глаза. – Но мы с ним не друзья.
– Что ж, – не стал настаивать Сандерс, – очень жаль. Я бы охотно поболтал с ним еще разок. Мне Даниил показался здравомыслящим и таким, как бы сказать, основательным парнем. Но раз вы не очень близки… Все равно, передавайте ему привет от меня. Хорошо? А насчет нового года тогда с Викой договоритесь или созвонитесь, как вам будет удобнее.
– Ага, – едва успевала кивать на каждое предложение Люда, не отрывая, впрочем, своих блестящих глаз от земли.
Роман дежурно улыбнулся на прощание и, наконец, пропустил ее в тепло подъезда.
Как известно, под новый год магазины любят устраивать всяческие распродажи. И, несмотря на то, что мы с Надей знали всю кухню подобных щедрых акций, но пройти мимо огромного белого медведя, танцующего перед магазином косметики, просто не могли. Из гостеприимно распахнутых стеклянных дверей доносились звуки очередного рождественского гимна. Мой плохой английский позволил понять только отдельные слова. Что-то там про грустного снеговика, которого уговаривают не таять.
Да уж. Песня прямо под мое настроение, упрямо держащегося последнюю неделю на отметке «все достало». И все. Покупатели, ищущие невесть чего, как в незабвенном фильме: «А есть такой же, только с перламутровыми пуговицами?» Начальник, по причине конца года решивший загрузить нас дополнительными сменами. А еще нетерпеливые соседи, который день устраивающие попойки ровно с девяти вечера до двух ночи, и не дающие никому выспаться. Вчера кто-то не выдержал и вызвал-таки участкового. На требовательный стук в дверь ему не открыли, на звонок – послали нехорошими словами в неприличное место. Участковый оскорбился, но ничего сделать не смог и, видимо, удалился в указанном направлении, ибо на второй вызов уже не явился.
Все это в совокупности привело к тому, что я решила не отказывать себе в удовольствии и послушно потопала вслед за Надей. Подруга удивительно вовремя вспомнила о закончившейся подводке, которую «уже давно собиралась купить», ну а я просто не смогла отказать очаровательному медведю, протягивающему нам скидочные купоны.
В парфюмерном уже собралась толпа. Тут и там мелькали ярко-желтые бумажные мандаринки – ценники на аукционные товары. В воздухе стоял невообразимый запах из смеси духов, распаренных тел и очистителя для полов, так что я не удержалась и негромко чихнула.
– Будь здорова, – привычно пожелала мне Надя.
– Сочувствую местным девчонкам, – хлюпая носом и осматриваясь более внимательно, пробурчала я. – Как они, бедные, тут еще не задохнулись. Ладно, пойдем, что ты там посмотреть хотела?
У меня не бвло намерения что-то покупать. Духами я почти никогда не пользовалась, равно как и разными тональными кремами, сыворотками и пилингами. Полочка в моей ванной была непростительно пуста для тридцатилетней женщины, а моя косметика помещалась в маленьком отделении сумочки: две помады, коробочка теней, тушь да пудра – вот и весь нехитрый арсенал.
В отличие от меня, Надя, похоже, была готова скупить половину магазина. Про подводку она снова забыла, с безумными глазами накинувшись на стенд с яркими пузырьками блеска для губ. Почти два десятка оттенков розового, и все – противны до невозможности. Я бы на месте мужчин не стала бы клевать на губы, которые так блестят и выглядят как два ядовитых жука. Надя же с восторгом раскручивала очередной пузырек, силясь уместить все свое отражение в маленькое зеркальце. Пришлось дернуть подругу за руку:
– Надя, вон там большое висит.
Зря я это. Увидав себя в полный рост, Надя совсем слетела с катушек. Вскоре ее верхняя губа была ярко-малиновой, одна половинка нижней – сиреневатой, вторая напоминала недозревшую сливу, и подруга судорожно соображала, какой из блесков стереть, чтобы на его место намазать четвертый образец. Я было заподозрила, что блески сделаны для девочек-подростов, но на рекламном постере красовалась модель нашего с подругой возраста, если не старше. Больше из любопытства присмотрелась к соседней полочке с более сдержанной палитрой помад. Правда тут не было ни одного «мандаринчика», зато название косметического бренда было мне знакомо. А вот «La petit Mimmi», продукцией которого принялась обмазываться Надя, мне роным счётом ничего не говорило. Выбрав тестер, на торце которого стояло «semi-naked», я присоединилась к ней, когда услышала за спиной:
– Лучше тотал.
– Что, простите? – подскочила я на месте, разворачиваясь. – Рома, как ты тут оказался?
– Сначала долго ехал на машине, потом немного прошелся ногами. Здравствуйте, Надежда. На вашем месте я бы не стал брать этот блеск. Моя сестра в том году соблазнилась таким же, потом не могла от аллергии избавиться, – как всегда полушутливо-полусерьезно ответил мужчина.
– Да? – тут же стерла с губ всю краску Надя. – Вот спасибо за наводку.
– Уж вы-то должны знать, что на подобных распродажах пытаются весь неликвид сбыть. Хорошее дешевым не бывает. Тем более, в нашей стране. Это в Европе и США можно на распродажах приобрести что-то стоящее. Я вот тоже однажды решил купить под конец сезона куртку. Пришел в магазин… Осторожно! – Роман уже привычным движением отодвинул меня с траектории очередного зомби-покупателя, рвущегося урвать две упаковки румян по цене одной. Такое впечатление, что у них по четыре щеки и по девять пар глаз, причем все – слепые. – Услышал рекламу по телевизору: приходите, скидки чуть ли не девяносто процентов. Меряю одну куртку, вторую, потом решил взглянуть, сколько же она стоит. На ценнике стоит десять триста, зачеркнуто, под ней сумма со скидкой – шесть сто, что ли? Да, точно. Шесть сто. А под этим ценником еще одна наклейка, на которой без всяких скидок написана цена шесть тысяч четыреста. И клей явно свеженький. Так что сначала сделали накрутку, а потом сбросили типа сорок процентов. А на самом деле почти за туже цену и продали.
– По телевизору показывают жуликов, ну чем я хуже? – продекламировала я голосом знаменитой домоправительницы. – Да уж, ни одна компания не будет работать себе в убыток, будь то банк, магазин или самая захудалая закусочная.
– Кстати, о закусочных, – оживился художник, – вы уже обедали, барышни?
– Хочешь пригласить нас?
– Да. Ибо я ужасно голоден.
– Вы идите, а мне еще кое-что посмотреть надо, – как всегда скромно отступила в сторону Надя.
Она уже не выглядела как монашка, узревшая в своей келье самого Христа во плоти, но нет-нет, а бросала на Сандерса полные восхищения взгляды. Я смутно догадывалась, что теперь восхищение подруги было связано с чисто мужской харизмой Романа, а не как прежде, с его статусом известного художника. Оставив Надю подбирать к ярко-коралловой помаде не менее ядерный карандаш, мы отправились прочь из этого ада, по недоразумению названного женским раем. Почти у самой кассы Рома вдруг выцепил с полки какой-то тюбик и протянул мне:
– Вот это тебе точно пойдет.
– Это?
Я с сомнением осмотрела красно-коричневую жидкость, медленно перетекающую по прозрачным пластиковым стенкам. На ценнике стояла надпись «Тинт два в одном для губ и щек», а над самим стендом красовался плакат с довольной девушкой азиатской внешности и абсурдным слоганом: «Одно средство – в два раза больше удобства». Каким прибором они это самое удобство измеряли? И относительно чего? Все-таки маркетологи и рекламщики – самые большие выдумщики на свете. Никакие научные фантасты с ними не сравнятся. Рука сама потянулась вернуть тинт на место, но Роман, заметив мой маневр, покачал головой:
– Я серьезно. Пугает цена? Тогда считай это моим подарком к новому году.
– Ты и так столько подарков мне сделал. С ремонтом помог, картину нарисовал. Вот выйду на пенсию, продам ее – обеспечу безбедную старость.
– А сможешь? Не жалко будет? – испытующе прищурился мужчина.
– Не смогу, – признала я. – Даже за миллион долларов.
– Ну, моя картина столько не стоит! – развеселился Роман.
– Кто знает, кто знает… сейчас не стоит, а лет через сорок-пятьдесят, возможно, твои работы будут висеть в каком-нибудь Лувре рядом с «Джакондой». Порой судьба преподносит нам такие сюрпризы, о которых мы и помышлять боялись.
– А порой безжалостно с нами расправляется без всяких причин, – подхватил художник. – Твои слова, Вика, да Богу в уши. Хотя насчет «Мона Лизы» ты загнула. Возможно, через пару сотен лет…
Я не удержалась от смеха:
– Нет, господин Сандерс, смерть от скромности вам точно не грозит.
– Ох, как славно! Ты просто сняла камень с моей души, – и тут же посерьезнел. – А помаду все же возьми. Поверь моему художественному чутью и вкусу. Потом спасибо скажешь.
Пока я копалась в поисках кошелька, Роман успел оплатить покупку, подмигнуть милой кассирше и сделать комплимент стоящей перед нами женщине: «У вас такие приятные духи. Не подскажите название?» Ответа я не услышала, да и никакого аромата не учуяла. Кажется, после этого шопинга мои обонятельные рецепторы еще не скоро придут в норму. Уже выйдя из магазина, я с нескрываемым любопытством уставилась на нос художника.
– Что? Что такое? – заметив мой взгляд, стал оглядывать себя тот.
– В чем секрет? Как ты унюхал?
– Ты про ту даму из очереди? – догадался Сандерс. – О, это старый трюк! На самом деле в таком амбре даже голодная собака мясо не нашла бы. Мой нос хоть и прекрасен, но в чувствительности он гораздо уступает собачьему. Я не знаю, какие у нее духи. Просто ляпнул, что в голову пришло. Иначе она бы еще долго свои чеки рассматривала, а мы же с тобой торопимся, или забыла, что я жу-уутко голоден?
– Ах ты, злодей! Ничего себе! Вот и верь твоим комплиментам!
– Тебе я никогда комплиментов не делаю, – возразил мужчина. – Просто говорю так, как оно есть. Виктория, вы прекрасны!
– Вранье, – закатила я глаза. – Но не останавливайся, Рома, ври дальше.
Так шутя, мы дошли до кафе, которое я по праву могла назвать нашим – столь часто мы с художником в нем сидели. Пока он делал заказ, я устраивалась за одним из столиков, крутя в руках приобретенный тинт. И вот что с ним делать? У меня подобного рода новинки из разряда «все в одном флаконе» вызывали здоровый скепсис. Либо оно для щек, либо для губ. Либо молоток, либо открывалка для пивных бутылок. И все же рискну. Достала зеркало, выдавила немного кремообразного средства на губы. Слишком темный, и с чего Рома решил, что мне пойдет такой цвет?
