Татьяна Нартова
Знак обратной стороны
2/2
Ему пришлось прослушать целый куплет и припев новомодной песенки, прежде чем на том конце невидимого провода, наконец, подняли трубку. Даня и так был на пределе, а гнусавый голосок певички, глотающей не только окончания слов, но также их середину и начало, не способствовал душевному подъему. Честное слово, даже стандартные гудки и то приятнее на слух! Посему на приветствие Кристи юноша ответил весьма нелюбезным:
– Ты говорила, Жека наших сегодня собирает. Во сколько?
– Да сразу после школы, – немного растеряно отозвалась одноклассница.
– Ладно, я подвалю, – собираясь отключиться, ответил Даниил. Уже отодвинутый от уха сотовый разразился громкой скороговоркой:
– Эй, эй, Даня, погоди! Ты адрес-то знаешь? Может, тебя встретить или типа того?
– Не стоит, – поморщился Рябин, все-таки нажимая красный значок на экране. – Типа того…
Он нечасто появлялся на различных тусовках. Но сейчас Дане почти невыносимо хотелось выпить, а еще лучше – напиться. И хоть недолго не думать о Людмиле Алексеевне, ее совиных глазах и следах осыпающейся дешевой туши под ними. Увы, дома алкоголя было не найти. Единственная бутылка коньяка предназначалась для деловых партнеров отца, и трогать ее строго-настрого запрещалось. Даню не прельщала компания подростков, с которыми он и так виделся каждый день. Но даже это сборище было лучше, чем альтернативное ему одиночество.
Адрес он знал. Как-то помогал классному руководителю с документами, заодно и адреса одноклассников выписал. Тогда Рябин еще надеялся, что приживется в новой школе. Теперь от несостоявшихся друзей ему нужны были лишь халявная выпивка да место, где ее можно будет употребить.
Вбив название улицы и номер дома в поисковик, Даниил последовал извилистой линией узких улочек. Эти места были ему неплохо знакомы, когда-то здесь жили бабушка с дедом, пока отец не разбогател и не купил им несколько лет назад частный дом. Вот и милая сердцу шестнадцатиэтажка, уютный дворик с новой детской площадкой – плодом кампании по развитию городской среды.
За восемь лет район претерпел много преображений. Новые магазины вместо старых палаток с «горячим чаем, кофе, беляшами», просторные парковки вместо пустырей, небольшой сквер, которого раньше не было.
Но если приглядеться внимательнее, или хотя бы сделать несколько шагов в глубь квартала, становится ясно: по сути не поменялось ничего. Все те же бомжеватые старики, рыщущие в поисках пустых бутылок, надписи на стенах из серии «Ленка К. – ш**» и кучи мусора в самых неожиданных и непредназначенных для отходов местах. Бескультурье и запустение подобно сорнякам прорастали на любой почве, и никакая показная программа благоустройства не могла с ними справиться.
На ум Дане невольно пришла фраза из знаменитого произведения Булгакова насчет разрухи в головах, а не в клозетах. Произнесена она была почему-то не интеллигентным голосом Евстигнеева[5], а вкрадчивым юным голоском русички. От этого Даню так передернуло, что несколько человек, стоявших вместе с юношей на переходе, невольно покосились на него, как на припадочного.
«Да идите вы к черту!» – окончательно срываясь на весь белый свет, подумал школьник и шагнул на дорогу, едва светофор переключился на зеленый.
Несколько автомобилей успели притормозить заранее, но водитель едущей по третьей полосе ««Хонды»» то ли решил пролететь в последний момент, то ли и вовсе не собирался уступать дорогу пешеходам. Даня успел отскочить, прежде чем взвизгнули тормоза, и что-то удалило его в бедро и правый бок. Не среагируй парень – его бы пришлось соскребать с асфальта.
К пострадавшему со всех сторон спешили люди, кто-то из «неравнодушных» граждан уже доставал телефон, чтобы запечатлеть инцидент на свою камеру. Другие, более воспитанные или менее расторопные окружили Даню. Убедившись, что лежащий на асфальте подросток не только жив, но и способен самостоятельно двигаться, они потеряли к нему всякий интерес, обрушившись с гневными тирадами на водителя… водительницу, которая, держась за окровавленный лоб, как раз вылезала из ««Хонды»».
– Эй, дамочка, права купила, а водить – нет? – зло крикнул какой-то мужик.
– Ты чуть бедного парня не задавила! – вспомнила о Дане женщина с маленьким ребенком на руках.
Сам «чуть не задавленный» тем временем медленно поднялся на ноги. Бедро горело, но большие неприятности причиняла содранная в кровь ладонь. Хоть Даня и немного похрамывал, но обошлось, вроде, без перелома. Рюкзак немного смягчил падение, да и реакция самого Рябина не подвела. Зеленый давно сменился красным, и теперь перед переходом собиралась изрядная пробка.
– Ты! Иди сюда! – водитель неожиданно ткнула в юношу пальцем. – Садись в машину!
– Совсем сбрендила?
– Не смейте покидать место происшествия!
Толпа на мгновение оторопела от такой наглости, а потом недовольно загудела.
– Ему в больницу надо, – перекрикивая хор зрителей, рявкнула владелица «Хонды». – Я отвезу его. И нечего на меня так смотреть! У меня более десяти лет водительского стажа. Давай, мальчик, залезай!
– Да не надо мне ни в какую больницу, – отмахнулся Даниил.
– Надо, – процедила дамочка, сама подходя к школьнику и хватая его под локоть. И чуть тише, – Хочешь остаться с этими клоунами?
Рябин повернул голову в сторону собравшихся. Да уж, похоже, многие сегодня выложат в интернет презабавное видео с его участием. Лучше, и правда, убраться отсюда подальше. Словно прочтя мысли школьника, водитель усмехнулась краешком губ. Она все еще прижимала вторую руку к царапине, несколько капелек крови стекали по ее холеным пальцам.
– Нет, – кивнул Даня.
– Вот и славно, – промурлыкала женщина, помогая ему забраться переднее сидение.
В салоне пахло приторно-сладкими духами и мятной жвачкой. С зеркала заднего вида свисал символ прошлого года – ушастая обезьянка с руками и ногами из веревочек, обряженная в ярко-красную жилетку и колпак. Пепельница была забита до краев, но в остальном внутри машины было вполне чисто и опрятно.
Прежде чем тронуться с места, владелица «Хонды» последовательно извлекла из сумочки пачку влажных салфеток, пластырь и пудреницу. Рана на лбу оказалась пустяковой. Дама стерла уже подсыхающую кровь, налепила сверху телесного цвета прямоугольник и только после этого повернулась к своему пассажиру:
– Куда тебя отвезти?
– Можете выбросить меня в ближайшем дворе. – Даня вовсе не хотел грубить, но и разводить политесы тоже не был настроен. – Не беспокойтесь, в полицию за наезд я подавать не собираюсь. Сам дурак, надо было внимательнее по сторонам смотреть.
– Отрадно слышать, – хохотнула женщина. – Не часто увидишь детишек, признающих свои ошибки.
Теперь уже Даниил оторвался от разглядывания деревьев за окном и уставился на владелицу «Хонды». Крашенные в темно-каштановый цвет волосы до плеч, уложенные крупными локонами, выразительные стального цвета глаза, густо подведенные черным карандашом. Да и остальной макияж яркий, больше годящийся для праздничного вечера, чем для обыденных поездок за покупками среди недели. О том, что дамочка ехала из супермаркета свидетельствовали сваленные на заднем сидении пакеты с ярким логотипом. Из одного провокационно торчало горлышко винной бутылки.
Когда-то она была миленькой. Не красоткой, но довольно симпатичной девчонкой, носившей шерстяную коричневую форму с передником и ярко-алый галстук. Было это, как прикинул, Даня, лет тридцать назад. Как бы женщина не хорохорилась, но ни лихорадочные пятна румян на щеках, ни серые тени не могли скрыть «гусиных лапок» вокруг глаз, ни начинающего отвисать подбородка.
– Тем более, – весело продолжала она, – я не должна оставлять тебя посреди улицы. А то вдруг опять забудешь о технике безопасности и провалишься в какой-нибудь люк? И мучиться мне потом всю жизнь от угрызений совести. Э, нет! Говори, куда, только учти, я в твои личные водители не нанималась.
– Хорошо. Улица Коммунаров 110, знаете где?
– Вроде того, – кивнула дамочка, заводя мотор. – Что у тебя с рукой?
– Да так, ничего страшного, – поморщился Даниил.
– У меня в бардачке аптечка, хоть антисептиком протри. У нас все-таки не Европа, улицы с шампунем не моют. А грязь, она не везде лечебная.
В бардачке обнаружилась не только белая коробочка с красным крестом, но и много чего еще: темные очки, перчатки из тонкой кожи, файл со свернутыми внутри документами. Бумаги лежали сверху аптечки, и Даня пока выкапывал ее, невольно прочитал заголовок – «заявление о разводе». Смутившись, слишком быстро захлопнул бардачок, что не укрылось от проницательного взгляда водителя.
– Да, вот так иногда бывает. Все думают, что белое платье – это пропускной дресс-код в райскую жизнь, а оказывается, что это всего лишь дорогущая тряпка на один вечер. Но, извини, тебе это не интересно. Ты слишком юн для подобной чуши.
– Откуда вы знаете, для чего я юн? – возразил парень.
– Огрызаешься? Правильно. Не позволяй никому тобой командовать просто потому, что родился на несколько лет позже. Я тоже думала, что мои учителя, мои родители и прочие знают что-то, чего не знаю я сама. Ну, вроде какой-то тайны, в которую посвящены люди за двадцать. Поэтому и слушалась. А сейчас понимаю – нет никакой тайны. Никто не знает, как надо проживать жизнь. Кто-то любит пироги с яблоками, кто-то – с капустой, кто-то, вообще, предпочитает пряники. Вот и с жизнью также. Идеального рецепта не существует; просто каждый пытается сотворить нечто более-менее съедобное из имеющийся у него ингредиентов.
– Моя мама владеет пекарней, – зачем-то ляпнул Даня.
– Да ну? И что за пекарня?
– Ну, она совсем небольшая. «Рогалик с кремом» называется. Это их фирменное блюдо, можно сказать. Пятнадцать видов рогаликов с самыми разными начинками, начиная от классического заварного крема, сгущенки и заканчивая вареньем из розовых лепестков, – как по писанному выдал подросток. Кроме журналов по дизайну в доме Рябиных во всех углах были натыканы старые рекламные проспекты из магазина матери. И от себя добавил: – Редкостная гадость на мой взгляд.
Стертая ладонь, действительно, выглядела неважно. В нескольких местах кожа оторвалась целыми лоскутами. Хорошо же он ею дорогу пропахал! Антисептик оказался обычным спиртовым раствором с отдушкой то ли зеленого чая, то алое. Даниил закусил губу, но все равно не обошелся без болезненного шипения.
– Перевяжи, – посоветовала водитель. – Помочь или сам справишься?
– Сам, – решительно ответил школьник, кое-как отрывая кусок бинта.
Однако манипулировать одной рукой, тем более, левой, оказалось довольно проблематично. К счастью, они уже въехали в какую-то арку. Женщина остановилась и, не глуша мотор, повернулась к Дане.
– Думаю, тебе все же пригодится моя помощь. Кстати, мы так и не познакомились. Меня зовут Тоня.
– Это не обязательно, – покачал головой тот.
– Что именно: моя помощь или знакомство?
– И то, и другое. Это ведь Коммунаров 110?
– Если верить навигатору, – согласилась водитель «Хонды».
– Здесь живет мой друг, у него найдется и бинт, и вата. Спасибо за беспокойство, но… – Даня уже потянулся к ручке двери. Эта дамочка с ее рассуждениями о булках и снисходительной иронией в каждом взгляде уже изрядно его достала. Подростку плевать было на ее имя, равно как и на ее проблемы. – А это еще зачем?
– Возьми, – Тоня вытащила из кошелька две тысячные купюры. – И не надо на меня так смотреть, ей Богу. Словно я старая извращенка, платящая молоденькому красавчику за секс. В конце концов, ты пострадал. Мне не стоило так лететь. Так что это – законная компенсация.
– Вот еще, – фыркнул парень. – Моя рука не стоит двух тысяч.
– Правда? – изогнула бровь женщина. – А сколько она стоит?
«Не так уж она и стара», – подумал Даня, приглядываясь к Тоне внимательнее. Женщина не делала ни подтяжек, ни так называемых «уколов красоты». Это было понятно по ее живой мимике. А еще Тоня не пользовалась ни тональным кремом, ни автозагаром. Может, только слегка припудривала многострадальную т-зону, о которой Даня был наслышан от своей младшей сестры, постоянно боровшейся то с прыщами, то с шелушением, покупая один за другим бесполезные кремы и маски. Все-таки общая ванная – это зло.
Да, владелица «Хонды» пересекла сорокалетний рубеж, но ее увядание имело оттенок благородства, а не превращалось в шутовство. Она явно следила за собой, но не предпринимала бесполезных попыток остановить время, как многие ее ровесницы. Просто шагала с ним в ногу. И эти ее «мальчик», «ребенок», с которыми она недавно обращалась к Дане, служили не для того, чтобы позлить пассажира. Просто он годился ей в сыновья, и Тоня с легкостью это признавала.
– Хорошо, – согласился Рябин. – Помогите мне с бинтом, но денег никаких не надо. Серьезно.
– Глупо настаивать, – купюры тут же исчезли туда, откуда появились. – Руку давай.
Тоня определенно умела делать перевязки. Пальцы с длинными ногтями так и порхали вокруг его ладони. Ногти, кстати, тоже были свои, окрашенные темно-бордовым, почти черным лаком. На пальцах сверкало небольшим прозрачным камушком одно-единственное кольцо. Завязав узел, дамочка выудила из своей сумки-выручайки сигареты, одну сунула в рот, остальную пачку протянула Дане.
– Будешь?
– Я не курю.
Он ожидал в ответ что-то вроде: «Вот и правильно, нечего здоровье гробить», – но Тоня безразлично пожала плечами, отвернувшись к приоткрытому окну. Щелкнула зажигалка, к запаху духов и искусственной мяты добавился табачный дым.
Все. Даниил с помощью какого-то шестого чувства, изредка связывающего двух малознакомых людей, понял: ему можно просто вылезти и потопать к подъезду, а можно остаться сидеть. Тоне было без разницы – она ушла в себя, вместе с дымом выпуская из легких только известную ей горечь. Он просто подросток, который не вовремя выскочил на дорогу перед ее машиной. Его присутствие или отсутствие для нее ничего не значит, как и ее помощь ему.
– Даниил, – вдруг произнес Рябин. – Можете звать меня Даней.
«Зачем ей меня звать?» – одновременно с этим спросил он сам себя.
– Хорошо.
– Не хотите как-нибудь сходить в кафе?
А вот это явно было лишним и совершенно ненужным ни парню, ни тем более – Тоне. Но почему-то просто покинуть ее в таком состоянии Даня не мог. Это было как-то… нечестно. Все-таки она тоже пострадала, о чем красноречиво говорил пластырь на лбу.
Конечно, он не смог бы избавить владелицу «Хонды» от гнетущих мыслей. Даниил Рябин – плохая замена тем двум бутылкам вина, которые будут сегодня распиты Тоней в одиночестве. Но от него хотя бы не будет похмелья. Или будет?
Женщина щелчком отбросила недокуренную сигарету. Даниил был хорош собой и до безумия молод. Лет через десять-пятнадцать этот мальчишка вырастет в довольно привлекательного мужичка. Возможно, пройдет еще немного, и в нем появиться некоторый налет шарма как у Джорджа Клуни или какого-нибудь восточноазиатского актера под пятьдесят. А, может, он просто облысеет, приобретет пивной животик и отвратительную привычку валяться на диване в семейных трусах.
Сейчас же Даня больше всего напоминал подросшего Амура. Светло-русые кудряшки, тонкие стрелки нахмуренных бровей, чуть заметная ямка на подбородке. Эдакий падший ангелок, который еще пытается сохранить в себе остатки святости. Грустный ангел, которому так и не удастся вернуться на небеса.
«Где же твои крылья, дорогой? О чем ты так задумался, что не заметил летящую на тебя тонну железа?» – вертелось в голове у Тони, пока какая-то ее часть обдумывала предложение парня.
В ее пироге было слишком много кислых ягод, которые не мешало сдобрить сахаром. И пусть от него развиваются кариес и диабет, но, черт побери, каждый печет, как умеет!
– А давай.
– Вы согласны? – не поверил своим ушам Даниил. Он-то думал, что женщину позабавит подобное предложение.
– На, вот, – третий раз Тоня сунула руку в сумку. – Моя визитка.
– Антонина Яковлевна Шаталова, – прочел школьник. – Глава отдела по связям с общественностью ОАО «ДиректСтрой».
– Проще говоря, тот самый человек, благодаря которому журналисты печатают только те гадости, которые им разрешают печатать о самой крупной строительной фирме региона. Но сейчас у меня заслуженный отпуск, так что я могу позволить себе не только их скучную компанию, но и пару часов на болтовню с тобой. Только не спрашивай, когда. Я сама тебе позвоню, – сразу поставила условие женщина.
– Хорошо, – на этот раз Даня не стал задерживаться, немедленно покинув салон «Хонды». – Жду.
«Не позвонит», – понял. В сущности, так даже лучше.
Но он почему-то так и не зашел в подъезд, пока оранжевый хэтчбек не скрылся за поворотом.
Ведущее чувство
Символ правой руки. «Страсть». Некое душевное состояние, определяющее modus vivendi человека, будь то любовь, ненависть, боязнь чего-то и т. д. Рисуется только основными цветами и оттенками второго порядка. Холодные тона приглушают чувство, теплые – укрепляют его.
3/1
Объект выглядел странно. Более чем странно, но надо признать – производил неизгладимо впечатление. Удивлюсь, если ночью не словлю пару-тройку кошмаров. Вообще-то, к костям я относилась вполне спокойно. Даже армии шагающих скелетов в фильмах находила не пугающими, а скорее забавными. Вот и сейчас мне было ни сколько страшно, сколько мерзко.
Не знаю, кем надо быть, чтобы создать такое. Но судя по всему, автор данной инсталляции не любит живых, настолько не любит, что готов отыграться на их бренных останках. Именно их горка вышиной почти в полтора метра возвышалась посреди ярко освещенного зала частной галереи. Позвонки с обломанными посередине ребрами, бедренные, лучевые и локтевые кости, половина таза, все было навалено вперемешку. Особенно впечатляла черепушка на самом верху пирамиды. Большущая трещина пересекала ее наискось, нижняя челюсть отсутствовала напрочь, а от верхней остались только два желтовато-коричневых зуба.
Горка напоминала мне знаменитую картину «Апофеоз войны», только у Верещагина не было грубо сколоченной деревянной лестницы, которая на нее опиралась. Несколько нижних ступенек представляли собой довольно широкие необструганные доски, но чем выше – тем они становились уже и тоньше. Самая верхняя ступень имела в ширину не больше трех сантиметров, зато была тщательно залакирована и прибита к основанию не простыми, а золотистыми гвоздиками.
– Знаете, что сложнее всего?
Я обернулась на голос. Рядом стоял мужчина с бокалом шампанского в руках. На его крупном носу красовались очки с ярко-синими стеклами. Никакого пиджака, рукава небесно-голубой рубашки закатаны до локтей, ворот расстегнут до третьей пуговицы. Поза довольного кота, полуулыбка на губах. И, вообще вид такой, будто он тут всем владеет.
– Сложнее всего придать пластмассе вид настоящих костей. Для этого надо сначала изучить их, понять, как крепятся мышцы, как происходит разложение тканей в почве, в толще торфа, и просто – на воздухе.
– Приятного мне аппетита, – пробурчала я, запихивая в рот, прихваченный несколько минут назад, канапе. Оливки… ненавижу оливки. – А вы, судя по всему, эксперт в разложении?
– Иногда приходится осваивать самые неожиданные профессии, – еще шире улыбнулся мужчина, протягивая мне руку. – Лех Сандерс, к вашим услугам.
– Оу, – пришла я в состояние легкого замешательства. – Так вы…?
– Тот самый социопат, создавший все эти работы. Я не хотел подслушивать, честное слово.
– Простите, если обидела. Мне безумно жаль.
Ложь, причем наглая. Ничего мне не жаль, но воспитание не позволяет сказать что-то иное. К тому же билеты сюда стоили столько, что одно упоминание об их цене могло сделать любого самым вежливым человеком на земле. Похоже, мое раскаянье выглядело не столь искренне, как бы хотелось. Мужчина откинул назад непослушную темную челку:
– Социопат – не самое плохое слово. Все зависит от того, каков этот самый социум. На самом деле, вы лишь подтвердили правильность выбранного мною пути. Раз «Лестница амбиций» вызывает такое отторжение, значит, я добился своей цели. Гораздо хуже, если бы вы, как большинство здесь присутствующих, стали толковать о неожиданном видение привычных вещей или, что еще страшней – о тонком чувстве прекрасного. Представьте себе, я и не такое порой читаю о своих работах в различных журналах.
– Значит, похвала вам не по нутру? – не удержалась я все же от шпильки. Воспитание воспитанием, но его самовосхваление переходило любые допустимые границы.
– Отчего же? – Лех сделал приличный глоток, почти в два раза уменьшив содержимое бокала. – Любому человеку приятно, когда его хвалят. Даже, если не всегда заслуженно. Но такая чушь – совсем иной коленкор.
Мне становится обидно за тех несчастных, что покупают подобные издания. Большинство людей, по крайней мере, в нашей стране, привыкло полагаться на экспертов. Они лазают по сайтам в поисках различных топов: топ десять фильмов года, пятнадцать самых эффективных средств для увлажнения кожи, пятерка лучших марок туалетной бумаги и так далее. Люди везде ищут рекомендации, надеясь, что их лечащий врач, косметолог, соседка по подъезду знают намного больше, чем они сами. Чужое мнение – это зараза похлеще гриппа. Особенно мнение большинства.
И когда человек покупает журнал, в котором написано, что картина, состоящая из трех цветных пятен – венец современного искусства, он невольно смиряется с этим. Душу его охватывает негодование. «Что это за мазня?» – спрашивает он себя. Но рано или поздно появляется другая мысль: «Наверное, я просто этого не понимаю».
– То есть вы признаете, что ваши работы – хлам?
Это было сказано в шутку, но Сандерс, наоборот, резко посерьезнел. Залпом допив шампанское, вдруг подошел к постаменту, на котором были навалены кости, и запросто на него уселся.
– Идите сюда, – позвал он.
– Куда вы?
– Я автор – мне можно. И вам тоже, присядьте рядом.
Оглянувшись, поняла, что на нас никто не смотрит. Остальные посетители были больше заняты разговорами между собой, чем собственно, рассматриванием экспонатов. Пришлось подчиниться. Перешагнув через натянутый между столбиками канат с висящим предупреждением «за ограждение не заходить», я опустилась рядом. Близкое соседство с костями, пусть и искусственными, немного смущало. Но еще больше смущал брошенный из-под синих стекол пронзительный взгляд художника:
– Посмотрите вокруг внимательно и скажите, что вы видите?
– Ну, разные штуки… – неуверенно начала я. – ваши работы.
– Это понятно. Но что они в вас вызывают? Какие чувства?
– Эм… разные, – я сначала совсем стушевалась, а потом резко разозлилась. – Чего вы от меня хотите? Я уж точно не эксперт в области художеств. Честно говоря, меня сюда притащила подруга. Это она – ваша преданная поклонница. Вот ее и допрашивайте. А я, вообще, только неделю назад впервые услышала о неком Лехе Сандерсе, и вовсе не горела желанием попасть на эту выставку.
– Уже лучше. Вижу живую реакцию.
– Издеваетесь?
– Угу, – не стал отрицать мужчина. – И упиваюсь вашей злостью, словно дорвавшийся до свежей крови вампир.
– Значит, вам нравиться бесить людей?
– Мне нравится, когда у них начинают работать мозги. Вот та парочка, – Лех не слишком прилично ткнул пальцем в двух благообразных дядек за пятьдесят. – Думаете, они жарко спорят, что может означать большой стеклянный куб, набитый разноцветными воздушными шариками? Нет. В лучшем случае обсуждают достоинства девушки в светло-сиреневом платье. В худшем – валютную политику Центробанка. Им плевать и на куб, и на шарики. Они уже достигли той самой верхней ступеньки, или почти ее достигли, стоящей позади нас лестницы.
Один из этих двоих господ давно не появлялся на телевиденье, и про него стали забывать. Моя выставка – отличный предлог, чтобы снова засветиться перед камерами. У второго сейчас сложный бракоразводный процесс. Они с женой грызутся, как кошка с собакой. Но, если об этом узнают газетчики, упадет цена на акции их общей фирмы. Вон, кстати, его супруга, видите?
– И что же означает куб, набитый шарами?
– Вот. Именно этого вопроса я и ждал. Как вы сами считаете?
– Откровенно говоря, у меня нет ни одной идеи, – несколько желчно ответила я. – Для меня это просто огромный аквариум, в который по недоразумению забыли налить воды. Во всяком случае, первой моей ассоциацией была именно такая.
– Интересно, продолжайте, – словно психотерапевт из какого-нибудь западного сериала произнес Лех. Вот таким же спокойно-равнодушными голосами те вещали наивным пациентам, что желание перестрелять все человечество происходит у них из-за того, что в детстве мама не разрешала им есть конфеты. – Я серьезно, не стесняйтесь, выскажитесь.
– А потом вы будете долго смеяться над недалекой дурочкой?
– Ни в коем случае. Хорошо. Если вы так меня презираете…
– Я вас не призираю, – возразила я.
– …тогда послушайте одну историю.
– С удовольствием, если разрешите мне встать отсюда. А то начинаю ощущать себя здешней скульптурой.
– Как вам будет угодно.
Теперь его серьезность была наиграна. В уголках глаз плясали озорные смешинки. Надо же, вроде нормальный мужик, и не скажешь, что все эти чудные и чудовищные конструкции – его рук дело. Как говорит моя драгоценная тетушка: «С лица воду не пить, по пятке диагноз не поставить». Если Лех и был психом, то хотя бы психом учтивым. Он протянул мне руку, помогая подняться и перешагнуть веревку, а потом щелчком подозвал разносчика и о чем-то зашептался с ним.
– Попросил принести нам бутербродов. Вообще-то они предназначены для журналистов, но думаю, парочку можно позаимствовать, – пояснил. – Даже самые самонадеянные ублюдки порой нервничают, так что им кусок в горло не лезет. Это я про себя, если что. С утра ничего не ел, а теперь немного отпустило, и жутко захотелось колбаски.
– Считаете себя самонадеянным ублюдком? – удивилась я.
– Нет, но так считают многие мои «коллеги», – сделал Лех пальцами кавычки. – Часть из них. Другая ограничивается выражениями вроде «выскочка» и «дешевый любитель эпатажа». Насчет выскочки не знаю, а эпатаж… если он не просто для саморекламы, то не нахожу в нем ничего дурного. Но опять мы говорим не о том. Я обещал вам историю.
– Бутерброды, как вы просили, – вынырнул откуда-то из-за очередной инсталляции паренек с подносом.
– Прошу, – художник сгреб еду и пару стаканов с соком.
– Благодарю, – эхом откликнулась я.
Да уж, это вам не канапе! Мы с Лехом почти одновременно вгрызлись в мягкие булки, проложенные мелко нарубленным мясом курицы, зеленью и смазанные каким-то соусом. Краем глаза я заметила несколько удивленных взглядов. Но странно: даже посреди выставочного зала, в окружении толстосумов я не чувствовала неловкости. Видимо, мне передалось настроение Леха. Раз сам устроитель данного мероприятия разрешает, значит, стесняться нечего. А, может, сказывалась элементарная усталость.
«Да тебе же нечего надеть!» – возопила подруга, заглянув в мой гардероб. На ее взгляд мои наряды совершенно не подходили для посещения не то что галереи, а даже самой захудалой закусочной на углу. Пришлось ехать за маленьким черным платьем, туфлями, делать прическу. К сожалению, день рождения был именно у Нади, так что пришлось потакать ее прихотям в надежде на щедрую отдачу через пару месяцев. А уж я найду способ отомстить за все ее сегодняшние измывательства!
В довесок к четырехчасовому катанию по городу нас ждала огромная очередь на выставку. Пришлось мужественно ее отстоять. Так что сейчас мне было совершенно фиолетово, как на меня посмотрят господа, на глаза которым я больше никогда в жизни не попадусь. Я полностью погрузилась в ощущения таявшей на языке курицы, на короткое мгновение забыв даже о стоящем рядом Сандерсе.
Тому, кажется, тоже было хорошо. Вон, глаза прикрыл, голову запрокинул, смакуя сочетание салатной горчинки со сладостью соуса.
– История, – в третий раз начал он. – Так вот, мне было лет десять. По телевизору шла какая-то познавательная передача о Третьяковской галерее. Полагаю, это был цикл из несколько выпусков, но я попал на тот, где речь шла о картинах русских авангардистов. Не самая интересная тема, но родители были на работе, я добросовестно болел, лежа в постели, а смотреть больше было нечего. Если думаете, что меня захватили все эти полотна, я проникся их глубоким смыслом, и с той поры решил стать художником, то боюсь вас разочаровать. Нет… я смотрел на работы Кандинского, Малевича и прочих и думал: «И это вот хранится в музее? Вы, должно быть, шутите». А потом показали «Над городом» Шагала.
– И вы влюбились в эту картину… – закатила я глаза.
– Нет. Я так и не понял, что на ней нарисовано. Почему люди летят над домами, почему они такие угловатые? Почему сами здания нарисованы так некрасиво? Я не видел в этом ничего выдающегося. Но… у меня появилось головокружение, я почувствовал себя невесомее, что ли. Словно меня самого подняли над этим карикатурным городом.
– Грубо говоря, вы хотите добиться того, чтобы у других тоже началось головокружение от ваших работ?
– Не обязательно. Ассоциации, ощущения, вопросы – это важно, а не четкая трактовка того или иного произведения. Если вам не нравится эта гора костей, отлично. Мне самому она ужасно противна. Но так и должно быть.
– И все же, так что на самом деле означает тот коробок с шарами? – смяв бумажку, оставшуюся от бутерброда, попросила я объяснений. Все эти около культурные разговоры меня мало интересовали. Наверное, мне просто не дано было почувствовать тот самый полет, изображенный Шагалом.
– На самом деле ровно то, о чем вы подумали. Давайте свою бумагу, только я знаю, где здесь находится мусорная корзина, – потребовал Лех. Я беспрекословно подчинилась. В этом мужчине удивительным образом сочетались практичность, самоирония и присущие творческим людям завихрения. – Это и есть аквариум. Пустой аквариум, предназначенный для того, чтобы в нем плавали рыбы. Хотите – проводите аналогию с головами некоторых индивидуумов, которые должны содержать собственные идеи, а вместо этого их интересуют только лайки в соцсетях. Хотите, представьте лес. В лесу живут звери, птицы, а человек приходит и превращает живые деревья в кучу опилок, из которых потом прессуют всякие ДСП, ДВП и прочее. Хотя назначение леса быть домом для живых существ, а не стать задней стенкой вашего кухонного шкафчика. Сам по себе аквариум не имеет никакой ценности, как и шары. Но их сочетание создает впечатление абсурдности и неправильности.
– Глубоко, – все-таки не понять мне этого. – Хорошо. Тогда чему служит эта гора костей? Чтобы вызвать брезгливость?
– Нет. Все намного проще. У этой композиции есть недвусмысленное название, которое и отражает ее суть. Лестница сделана так, что чем выше по ней карабкаешься, тем проще с нее навернуться. Как и наше положение в обществе. Если вы заметите, внизу лежат целые кости, а к верху встречается все больше обломков. Это кости тех, кто мешал успеху поднимающегося по лестнице. Мы становимся настолько беспощадны на пути к успеху, что готовы проломить другому череп. Иногда, не только фигурально. Все довольно просто, не так ли?
