Татьяна Нартова
Знак обратной стороны
В тот день Леонид Юрьевич Саврасов, он же рецидивист по кличке Саврас сделал два неожиданных открытия. Первое: даже наполовину выпотрошенный портфель старшеклассника может сломать тебе палец, если им как следует ударить. И второе: пятилетние девочки лягаются не хуже лошадей, особенно, когда очень напуганы.
Нож упал в снег, да так там и остался. От резкой боли грабитель согнулся в три погибели, и был тут же сбит с ног Даней. Вырвавшаяся на свободу малышка кинулась к воспитательнице, голося во всю мощь легких, так что смогла заглушить и звуки борьбы, и даже саму Тарью Турунен.
Первый удар пришелся Саврасу по носу, но от второго он уже смог уклониться и как следует пнуть своего оппонента. Мальчишка задохнулся, теряя хватку, и тут же был откинут на снег. Теперь уже пришел черед грабителя махать кулаками. Оплеухи последовали одна за другой: в живот, потом в голову. Но долго избивать паршивца мужик не стал. Быстро вскочил и на ходу отплевываясь, рванул к открытым воротам садика. На этот раз никто не рискнул перегораживать ему путь.
– Даня, Данечка, – бросилась к пострадавшему Людмила, – ты меня слышишь?
– Да… – попытался подняться подросток.
– Давайте отведем его внутрь, – рядом засуетилась одна из воспитательниц. Вторая тем временем успокаивала в своих объятиях перепуганную малышку, пока остальные дети жались к ней и хватали за куртку. – И надо позвонить в полицию.
Дане помогли встать, вежливо отряхнули от снега и сопроводили внутрь. Пока работницы детсада пытались как-то организовать своих воспитанников, Люда осматривала ссадину на виске подростка:
– Надо обработать чем-нибудь. Сильно он тебя?
– Да нет… пустяки, – шипя от боли, когда учительница слегка задела его треснувшую губу, ответил Даня. Из кармана по-прежнему разносились завывания солистки «Nightwish», и парень старался вспомнить, сколько всего композиций этой чудесной группы у него забито в телефон.
– А у меня только «Хабанера», – усмехнулась Людмила.
– Простите, я так и не смог вам сумку вернуть.
– Ничего, – махнула женщина рукой. – Там оставалось всего сто рублей. А симку заблокировать не так уж сложно. Все равно звонить-то особо некому. Я все важные номера наизусть помню. Главное, девочка цела.
– Как вы сообразили… ну, насчет музыки? – все же добираясь до своей «говорилки», прекратил излияния финки Даня.
– Просто… в голову пришло. Сама не знаю, – замялась учительница. – Может, это и есть та самая пресловутая женская интуиция?
– Кто знает, – попытался улыбнуться Рябин. – На мой взгляд, сработало здорово.
В комнату заглянула воспитательница, та, что хотела вызвать полицию, но не успела. Одной рукой она прижимала к себе Данин рюкзак, во второй несла позабытый Часовчук пакет с продуктами. Людмила пристроило курицу и масло у забора в самом начале «переговоров», и только сейчас о них вспомнила. Приняв с благодарностью вещи, спросила:
– Как там малышка?
– Плачет, – скорбно поджала губы воспитательница. – Мы уже позвонили ее матери, скоро та приедет, заберет Евочку. Может, вам воды принести или компота? У нас замечательный компот из сухофруктов: только час назад сварили, еще горячий.
– Не стоит, – подал голос Рябин.
– Лучше принесите аптечку, – добавила Людмила.
Воспитательница пообещала, что сейчас вернется, и притворила за собой дверь, оставив героев-спасателей снова одних.
– Твои родные будут в шоке, – оценивающе цокнула языком женщина.
– Как будто в первый раз. В предыдущей школе недели не проходило, чтобы я не являлся домой с фингалом или содранными кулаками. В том числе из-за этого пришлось переводиться.
– Тебя там обижали? – Людмиле не верилось, что Даня мог быть инициатором драк. – Я никогда не спрашивала, но почему ты оттуда ушел? Насколько мне известно, третья гимназия – хорошее учебное заведение. У них и материальное оснащение лучше, и учителя хорошие, и программа отличная. Даже классы с углубленным изучением иностранного есть.
– Родителями не вышел, – хмыкнул Рябин.
– То есть?
– Это здесь я – мажор. А в гимназии мы с Кристиной были в самом низу пищевой цепочки, и нам приходилось постоянно прятаться от больших акул и пронырливых осьминогов. Не очень это весело, учиться с теми, у кого на карманные расходы в неделю уходит столько, сколько твой отец получает за месяц. Школа хорошая, ничего не могу сказать. Но когда мне сломали руку, учиться в ней стало проблематично.
– Сломали? За что?
– Не ту девчонку домой проводил.
Это было правдой, да не всей. Еще одним отличием третьей гимназии от остальных школ был рейтинг успеваемости. Огромная простыня с фамилиями всех учеников, начиная с пятого класса, которую еженедельно вывешивали на первом этаже. Обычно Рябин находил свою фамилию где-то на шестой-седьмой строчке. Результат неплохой, но и не выдающийся, а значит – не опасный. Но в третьей четверти девятого класса Даниил стал все чаще оказываться в пятерке лучших, пока под конец февраля окончательно не перешел на третье место, вытеснив с него имя Давида Яшина. Такого главная школьная звезда и сын помощника мэра простить не мог.
Сначала Давид просто задирал «нищеброда», потом перешел к физическому давлению. По мелочи: то плечом толкнет, то подножку подставит, то на физкультуре в разгар игры как бы случайно налетит сзади. Хорошо хоть учились они в разных классах, а не в одном. Положение Рябина осложнилось тем, что с ним решила подружиться девочка, тусовавшаяся раньше с Яшиным. Глупый и наивный Даня, польщенный таким вниманием, не понял, что нажил себе этим смертельного врага.
А потом его поймали, заперли в раздевалке и принялись долго и методично вдалбливать с помощью кулаков, что он не имеет права без разрешения Его Сиятельства Давида хватать пятерки и находиться на расстоянии меньше пяти метров от его девушки. Трещина в кости послужила печатью под приказом.
К огромной радости Даниила больше выспрашивать Часовчук ничего не стала. Не горел он желанием делиться с ней такими воспоминаниями.
– Посиди тут, я пойду, узнаю, что и как. И с аптечкой их потороплю, – оставив парня одного, поднялась с низенькой скамеечки учительница. Даня кивнул.
Только оказавшись в этой комнатке, заваленной игрушками и книжками не толще десяти страничек, паренек понял, что могло произойти, если бы не сработал эффект неожиданности. Если бы грабитель не дал себя ударить. Если бы сообразил броситься к своему ножу. Оружие так и осталось лежать в снегу, и никто не осмелился к нему прикоснуться.
За дверью игровой раздались голоса:
– Прошу, останьтесь. Я вызвала полицию, думаю, им понадобятся свидетели, – просила воспитательница.
– Конечно, конечно, – торопливо ответила ей Людмила.
Рябин грязно выругался и вскочил на ноги. Ушибленный бок болел, на подбородке засыхала кровь из разбитой губы, но оставаться здесь более минуты парень был не намерен.
– Простите, но я должен идти. Мне только что позвонили. Там в семье какая-то неприятность, я срочно нужен дома, – распахнув дверь, вдохновенно принялся врать Даня. – Надеюсь, полиция во всем разберется, и этого нехорошего человека поймают.
– Даниил, куда ты? – схватила ученика за рукав Часовчук.
– Все нормально, Людмила Алексеевна, – как можно мягче попытался высвободиться тот. – Не беспокойтесь, ваших показаний хватит. А я… Правда, дело срочное… я никак не могу…
– Давай, я тебя доведу, – мигая двумя глазами, как сова с нервным тиком, уже настойчивее вцепилась в парня учительница. – Вдруг у тебя сотрясение, голова по дороге закружится.
– Да, – расшифровал ее морзянку Рябин. – Да, хорошо… Но полиция…
– Я позже зайду к ним в отделение. Сама, – подталкивая его к выходу мимо растерянной воспитательницы, пообещала Людмила.
Спустя пять минут и почти триста шагов, Даниил спросил:
– А вы по какому делу проходили?
– У моих родителей загородный дом обнесли. А ты?
– Нападение с отягчающими. Отдыхали на море, а там такой же вот наркот на пожилую пару напал. Мы просто мимо проходили. Потом пришлось везти старика в больницу и еще две недели на всякие допросы с дознаниями ходить. То есть меня-то, как несовершеннолетнего не трогали, но моим родителям отпуск испоганили капитально.
– Нашли хоть?
– Не-а. Туристический город, каждый день сотни человек приезжает, тысячи уезжают. Видимо, и тот товарищ из гастролеров. А у вас чем дело кончилось?
– У меня – лучше, – похвастала Людмила. – Наш преступник был местным. До нас еще в пяти домах побывал. А опознали, знаешь как? Он решил краденую магнитолу продать, не знал, что та уже лет десять как не работает, а в колонке вместо динамика хозяин чекушку водки прятал. Честно слово, расскажи кто другой – не поверила бы, что так бывает. Но клянусь, так все и было. Кто-то из знакомцев того изобретательного дядьки купил магнитолу, а дома обнаружил такой вот подарок. Ну, и побежал сразу всем рассказывать о своей покупке, пока весть до обворованного не дошла. Тут-то все и выяснилось: где, у кого и по какой цене. Часть вещей нам так и не вернули. Видимо, осели где-то в качестве вещественных улик…
– А потом спрашивается, за что это граждане наши правоохранительные органы не любят? – вздохнул Рябин, морщась.
– Ты точно в порядке? Хочешь, я тебя в больницу отведу?
– Не, спасибо. Отлежусь пару дней и снова пойду подвиги совершать.
– Даже не смей, – совершенно серьезно запретила Людмила. – Один раз тебе повезло, но лучше не лезть. Черт с ними, с вещами. Жизнь дороже. И все-таки я тебя в таком состоянии домой не отпущу. Сначала пойдем ко мне, хоть пластырем твою ссадину залепим. И не спорь, – не дав даже рта раскрыть, быстро добавила она.
Ключи от квартиры тоже остались в сумке. Это Люда поняла только у самой двери. Привычки отдавать запасные кому-либо из соседей у женщины не было. Собственно, как и самого запасного комплекта. Проклиная грабителя и свою недальновидность, Людмила позвонила в квартиру напротив. Даня уже знал, кто в ней живет. Некая Виктория – девушка с коротким каре и слегка косящими темными глазами. В прошлый раз она не показалась ему такой уж приветливой, но сейчас дверь открылась почти без промедления. За ней, правда, обнаружилась не соседка Людмила, а высокий мужчина с чудными очками на носу.
– Здрасьте, – улыбнулся он.
– Я же говорила, что знакома с Лехом Сандерсом, – с победным видом развернулась к Дане учительница.
– Вы на что-то спорили? – осторожно поинтересовался художник.
– Нет, просто Даниил давно хотел с вами познакомиться.
– Что-то вид у моего почитателя паршивый. Вы бы зашли, рассказали все по порядку, – предложил Сандерс, отодвигаясь в сторону. Даня переглянулся с Часовчук, и только получив от нее согласный кивок, перешагнул порог.
Кажется, они с Людой попали на веселые дружеские посиделки. За накрытым столом сидели еще трое: сама хозяйка и двое гостей. На подставке дымился чайник, звякали ложечки, в середине розовато-белой горой красовался хорошо знакомый Дане торт.
– Вот, смотрите, кого я привел! – крикнул от порога Лех.
– Кто там? – Вика оставила разливание заварки и вышла навстречу нежданным пришельцам. – Боже, что с вами произошло?
– Обычное нападение грабителя с захватом заложников, – отмахнулся Рябин.
– Это правда, – без тени иронии подтвердила русичка. – Извини. Мы не будем мешать, посидим тихонько на кухне. Я просто без ключей осталась, в квартиру теперь не попасть. Можно у тебя аварийную службу дождаться?
– Да о чем разговор?! – вскричала Виктория. – Никаких кухонь, раздевайтесь, мойте руки и марш за стол. И все в подробностях расскажите.
Судя по блеску в глазах и пятнистому румянцу, хозяйка недавно влила в себя пару бокалов вина. Дане тоже сначала предложили выпить, дабы «смягчить травмирующие воспоминания и снять напряжение», но тут в разговор вмешалась Викина гостья.
– Не стоит. Вполне достаточного горячего чая. Я – Алиса. А вас как зовут?
– Люда.
– Даниил, – одновременно представились жертвы нападения.
– Он мой ученик, – пояснила Часовчук.
– Рома, тащи сюда какую-нибудь миску или большую чашку. Вика, у тебя есть стетоскоп? Неси его тоже, и аптечку прихвати, – полетели одно за другим распоряжения. – Так, смотрите на меня, следите за пальцем. Вик, – крик в сторону коридора, – и если найдешь небольшой фонарик – будет отлично!
– У меня зажигалка есть, – присоединился к всеобщей суете последний гость.
– Давай, – буквально вырвала из его руки зажигалку Алиса. – Я врач, невролог. Ничего не бойся, смотри прямо перед собой. – Вспышка, вспышка. – Так, зрачки реагирует нормально. Голова не кружится, не болит? Тошнота есть?
– Нет… – промаргиваясь, ответил Даня.
– Ну, на первый взгляд сотрясения нет, – сделала вывод Алиса.
– На, – на стол бухнулись миска с водой и белый чемоданчик. – Может, нам выйти?
– Желательно. Не люблю, когда ты, братец, у меня над душой стоишь, – обмакивая кусок бинта в воду, принялась протирать кожу вокруг ссадины врач.
Лех махнул остальным зрителям, и вскоре в комнате остались лишь Рябин и Алиса. Женщина аккуратно обработала его ранения, заклеила рану на лбу и смазала заживляющей мазью губу.
– Колись, красавчик, как тебя угораздило? Добрые одноклассники одарили или шальная бандитская пуля?
– Шальной бандитский сапог, ай!
– Ой, какой нежный, терпи.
– Вы, правда, врач?
– Ага.
– А Лех… то есть Роман, да? Он ваш брат? – стараясь занять себя разговором, пока женщина закручивала тюбик, допытывался подросток.
– Обычно спрашивают иначе: «А вы, правда, сестра знаменитого Сандерса?» Но суть ты уловил правильно. Он мой несносный младший родственник. А у тебя братья-сестры есть?
– Сестра, Арина. То же младше. И тоже знаменитая. Три золотые медали на краевых соревнованиях, бронзовый призер среди юниоров страны.
– О… нет. Мой только всякую ерунду рисует, – хихикнула Алиса. – Думаю, нам с тобой стоит открыть свое сообщество или клуб. Так, ладно, шутки в сторону, снимай рубашку, мне надо тебя послушать.
– То есть? – смутился Даня.
– Мне надо удостовериться, что тебе не сломали ребро. Ясно?
– Но…
– Что «но»? Если врач не в белом халате, и не сидит за своим столом, он не перестает быть врачом. Давай, стесняться будешь перед своей девушкой. У тебя ведь есть девушка? Спорю, что и не одна.
– Ни одной, – почти честно ответил Даниил, но мяться перестал.
Стянул рубашку, потом майку, представ перед Алисой, так сказать, топлес. Но та даже не обратила на его широкие плечи и довольно рельефный пресс никакого внимания, а сразу принялась тыкать в него холодным стетоскопом и требовать, чтобы Рябин дышал ртом. Глубоко. А потом, чтобы покашлял.
– Перелома, кажется, нет, а вот в легких хрипы имеются. Куришь?
– Нет. Это, наверное, хроническое. У меня год назад воспаление легких было, так по нормальному и не долечили, – напяливая одежду обратно, рассказал Даня.
– Возможно. Значит так. Сделай рентген, обязательно. Хоть на первый взгляд никаких серьезных повреждений у тебя нет, но удостовериться в этом надо. Еще… Наблюдаешь за своим состоянием, если почувствуешь себя неважно, срочно идешь к врачу, понял? Или, хочешь, запиши мой телефон.
– Да ладно…
– Запиши, запиши. Не понадобится – удалишь.
Потом они пили чай. Не такой вкусный, как у Тони, но тоже весьма неплохой. От торта парень отказался. На вопрос: «Неужели не любишь сладкое?», – ответил, что просто доподлинно знает, из чего тот сделан.
– В смысле? – А вот Людмила с удовольствием схомячила одни кусочек и от добавки в виде второго не отказалась.
– «Рогалик с кремом», – указав на маленькую шоколадную табличку с надписью «RWC» ответил Рябин. – Пекарня моей матери. Так что я таких тортов дома наелся.
– Рогалик? – переспросил представившийся Егором гость. – То есть типа «roguelike with cream», если расшифровать, что ли? Прикольно. Только я не совсем понимаю, как связаны ролевые игры с выпечкой?[56]
Даня понимающе фыркнул, остальные, видимо, просто не въехали, о чем разговор. По крайней мере, Часовчук уж точно: несколько секунд она сосредоточенно вглядывалась в шоколадную табличку, потом с удвоенной силой заработала челюстями.
– Вот как! – облизывая ложечку, протянул Сандерс. – Теперь буду знать, к кому обращаться. Я всегда в вашем магазине отовариваюсь.
– Буду считать это комплиментом.
– Не стоит, – заговорчески прошептала Алиса.
Даня невольно улыбнулся. Эти двое чем-то напоминали их с Аринкой. Они также вечно друг дружку подкалывали, но когда дело принимало нехороший оборот, становились друг за друга горой. Сандерс презрительно сморщил нос и потянулся к своей чашке. Рукав его рубашки приподнялся, обнажая краешек татуировки, и Даня вспомнил:
– Э… простите… У вас знак…
– А? – сначала не сообразил художник, потом расплылся в своеобразной, немного отдающей горечью, улыбке-ухмылке. – Что ж всем моя татушка покоя не дает? Тоже хочешь узнать о тайных смыслах, скрытых в переплетении загадочных символов?
– Нет. То есть да, но меня больше другое волнует. Почему я все чаще их рисую?
Теперь все сидящие за столом слаженно перестали жевать. Но если Людмила уставилась на своего ученика, то остальная троица слаженно впилась взглядами в Сандерса. Пришлось объяснить. Так мол и так, с некоторых пор стоит замечтаться или задумываться, и из-под пера стройными рядами начинают выходить странные закорючки. Лех мгновенно достал из кармашка простую синюю ручку и на салфетке начертил несколько символов:
– Такие?
– Нет, не совсем… Можно? – Даниил дописал несколько штрихов и добавил еще один значок. – Вот такие.
– Что скажешь, сестренка? – обратился к Алисе художник.
– Скажу, что ты влюблен, мальчик. Очень влюблен…
Раскрытый зонт
Символ левой руки. Похож по смыслу на знак «птичья клетка», но обозначает травмирующее замещение своего «я», иногда до вытеснения его в отдельную личность, например, при ее расщеплении или когда часть черт личности образует некого нового «персонажа» (некое альтер эго)
3/13
Когда дверь открылась, и за ней обнаружился блондинистый паренек, Роман ничуть этому не удивился. Обычно он был лично знаком с теми, кого видел во время своих так называемых выпадений. Даже ссадина на голове подростка и его разбитая губа служили лишь дополнением образа. Роман вспомнил залитое кровью лицо и последний вскрик мальчишки, но едва тот, сняв ботинки, снова обернулся к художнику, немедленно овладел своим лицом, даже подобие шутки выдавил.
«Кто же, кто же оборвет твою жизнь?» – спрашивал себя Сандерс.
Он не видел лица того, кто наносил удары железным прутом, но чувствовал его злость, нет, самую настоящую ненависть по отношению к Даниилу. И теперь эта ненависть, как забытое еще в детстве чувство отвращения к манной каше с комочками, растекалась по венам Романа. Уже не призрачная, не фантомная, но порожденная болезненным переживанием на той стороне реальности.
Сандерс незаметно сжал черенок чайной ложечки, так что тот больно врезался в ладонь. Боль, настоящая, ощущаемая здесь и сейчас, выдернула мужчину из пучины.
Давно с ним такого не происходило, лет десять точно. Последний раз чужое отчаяние завладело им, вогнав в тоску недели на две. То была горечь матери, чей ребенок чах на глазах, а она все не решалась отвести его к нормальному специалисту. Тогда Роман буквально за шиворот затащил обоих в больницу, усадил в приемной пульмонолога и не отходил до тех пор, пока те не покинули кабинет врача. Они не знали, от какой беды их спасли, какое горе отвратили. Едва удостоверившись, что мать и ребенок уже вернутся на гибельный путь, Сандерс покинул их. Но сможет ли художник так же легко справиться с новой задачей, сможет ли спасти этого белокурого подростка, что сейчас так беззастенчиво и свободно переговаривается с Алисой и смеется над несмешными шутками Егора?
– Простите… У вас знак…
Роман вопросительно покосился на свою руку. Потом до него дошло, что с ней не так, и невольно расхохотался. Ну конечно, стоит кому-то увидеть символы на его предплечье, как сейчас же возникают вопросы: что это за ломанные линии, и знает ли Сандерс, что они означают? Один из журналистов однажды выдвинул весьма любопытное предположение, что это выдумка самого художника, что-то вроде товарного знака. Роман тогда крепко призадумался, а не сделать ли свою татуировку, в самом деле, символом бренда «Лех Сандерс»? Потом одумался. Нет… Знаки, как и его приступы-выпадения, как картины на чердаке – все это принадлежит Роману Александрову, а не эпатажному творцу безумных пирамид и пустых аквариумов.
– Может, вы знаете, почему я их рисую? – сверкая своими карими глазами, спросил Даниил.
А в голове художника, словно эхо, раздался его собственный вопрос двадцатилетней давности: «Лев Николаевич, из-за чего? Меня так и тянет их начертить. Это какое-то… не знаю, проклятие?»
– Оно и есть, – прошептал Роман чуть слышно. – Самое настоящее проклятие.
Сначала оно постигло Алексея Куликова, потом через оставленную им фреску расползлось по всему их городку. Но если сенсею как-то удалось удержаться, не перейти грань между реальностью и ее изнанкой, то глядящий на протяжении десятка лет, с самого раннего детства в глаза возлюбленной пионерки Любаши, потомок Куликова заразился дедовским безумием. Сколько их, таких, что чуть забывшись, чертят раз за разом «клетку» и «воина», «обрывы» и «колыбели»? Сколько из них начинают замирать в середине разговора, почувствовав нечто недоброе или увидев расплывчатый образ чужого будущего? Сандерс искренне надеялся, что таких немного. Знаки захватывали разум постепенно, медленным ядом растекаясь по венам, по самым тайным закоулкам души. Такие сильные в своей простоте, такие совершенные в своем безразличии.
На стол легла хорошо знакомая брату и сестре Александровым книга. Черная обложка без каких-либо иллюстраций или надписей, словно молчащая вдова, хранящая под своими траурными одеждами все переживания былой юности и любви. Алиса достала ее лет семь назад, специально купила в одном небольшом издательстве, специализирующимся на выпуске литературы на заказ. Это была точная копия работы Крайчика, который почти заново воссоздал труд своего учителя, а также дополнил и уточнил некоторые аспекты его учения.
В семидесятые годы книга получила второе рождение, но не благодаря медицинским работникам, а разного рода шарлатанам. Они утверждали, что если десять раз в день повторять: «У меня все получится», – четко формулировать про себя цели для достижения, то деньги и успех сами поплывут к вам в руки. Создатели тренингов пользовались разработками Шилле, не понимая самой сути производимого знаками эффекта, не разбираясь даже, как именно ими пользоваться. А любая терапия, как известно, бесполезна и даже опасна, если применяется для лечения не того заболевания или без учета специфики организма самого больного. Так что всеобщего сумасшествия по поводу новой панацеи от всех проблем так и не дождались.
О труде Крайчика снова забыли на несколько десятилетий, пока Алиса не откопала книжку на каком-то букинистическом сайте. Цену за нее заломили просто нереальную, но сестре Сандерса каким-то невероятным образом удалось уговорить продавца выслать ей оцифрованные копии страниц.
– Где ты ее достал? – выхватив свою драгоценность буквально из рук Даниила, вскричала невролог.
– У одного моего знакомого… Жеки, то есть Евгения Фламандского. Знаете такого?
– Фламандский… Фламандский… – задумчиво забормотала Алиса, потом резко хлопнула себя по лбу. – Точно, тот надоедливый мальчишка, у которого вечно текло из носа. Помнишь, Ром? Ты ведь со мной тогда был у брата Эдика?
– Эдик, это который? – перелистывая страницы с пометками сестры, рассеянно поинтересовался Сандерс. – Тот, за которого ты чуть замуж не вышла?
– Нет, того звали Эльдар. А Фламандский – он из департамента архитектурного планирования. Мы с ним довольно долго встречались, где-то года два. Вяло текущий такой был романчик: кафешки, совместные выходные, больше напоминающие выходные в одиночестве только с удвоенным количеством мусора в ведре и немытой посуды в раковине, – почти ностальгически вздохнула Алиса, и тут же подобралась: – Ну, и как там поживает мой несостоявшийся племянник?
– Неплохо. Так вы, получается, и есть его экс-тетка? Надо же… как тесен мир.
– О, Даниил, – со звоном отставляя чашку обратно на опустевшее блюдце, патетично произнес Егор, – Ты даже представить себе не можешь, насколько! А уж про наш городишко и говорить нечего, тут людей меньше, чем в ином муравейнике муравьев. И хоть бы кто нормально работал…
Вот на эту-то тесноту Роман сейчас и надеялся изо всех сил, бредя по знакомой улочке между частными домами. Маленькая стрелка едва перешла четырехчасовую отметку, а большая еще не приближалась к шестерке, но солнце уже едва выглядывало из-за горизонта. Не то стыдилось своей немощности, неспособности согреть покрытую снегом землю, не то просто устало бороться с холодами.
Звонок, как всегда, не работал. Пришлось воспользоваться своим кулаком вместо колотушки. Хорошо, если Лала сидит дома, а не унеслась в такую погоду к очередной клиентке, коих у нее, как у любой цыганки, было не счесть.
Строго говоря, подруга Романа была не совсем чистокровной представительницей кочевого народа, ее мать была не то из Беларуси, не то откуда-то из-под Риги, да и отец был лишь на половинку цыган, а на вторую – и вовсе невесть кто. Сама Лала о своих родных говорила так: «Мы – интернационалисты».
И все же горячая кровь не давала ей сидеть долго на одном месте, с десяти лет подруга Романа моталась из одной части Союза в другую, чтобы к двадцати пяти осесть в их городишке. Чем привлекло Лалу в качестве места жительства непримечательное местечко между Уралом и Днепром, до конца оставалось не ясно. Но женщина не только не собиралась вновь отправляться на поиски лучшей жизни, но и, кажется, именно здесь нашла эту самую жизнь.
– О, скаженный! – весело пророкотала своим звучным низким голосом Лала. – Давненько ты ко мне не захаживал, неужто опять какая беда приключилась? Ты же у нас просто так в гости не являешься, знаю я тебя!
– Привет, Лала, – отмахнулся от вечных причитаний подруги Сандерс. – Перестань, я просто соскучился.
Мимолетный поцелуй в щеку, коробочка сладостей (Лала просто обожала индийскую кухню, всякие джалеби и ладу), и подруга уже забыла свои обиды, принявшись бренчать на кухне утварью. Роман столько раз бывал в этом доме, что у него здесь имелись и свои тапочки, и свое полотенце, и даже своя табуретка, на которую никто не смел садиться. Лала нашла ее где-то на блошином рынке. Не табурет, а царский трон с вырезными ножками и мягким сидением, на него-то Роман и взгромоздился в ожидании самого лучшего кофе на свете.
Несколько лет Лала жила в Турции, где и научилась всем премудростям его приготовления. Сандерс тоже однажды ездил в Анкару, но такого божественного напитка не встречал даже там. Наверное, все было в магии этой кухоньки или в обаянии самой Лалы, ведь сами по себе кофейные зерна был самым обычными, купленным в соседнем супермаркете. Пока женщина готовила, Роман не смел произнести ни слова. Это было таинство, в котором участвовала одна лишь цыганка, а остальные смертные могли, в лучшем случае, подсматривать. И только когда обжигающе-горячий напиток был разлит по стаканам, художник заговорил:
– Мне нужна твоя помощь, Лала.
– У-ууу… Я-то уж губу раскатала, что на сей раз обойдется. Что у тебя опять стряслось, горе ты мое? – дуя на коричневую жидкость без сахара и молока, в общем-то беззлобно вопросила подруга. – Опять твои видения?
– Как всегда, – кивнул Роман. – Один мальчик не дает мне покоя. Вот уже несколько недель я то и дело вижу его смерть. Какой-то мужик забивает его из ревности железным прутом…
– Стоп, стоп! – Лала театрально закрыла уши руками. – И слушать не хочу! Сколько раз я тебе говорила, меня в свои дела не ввязывай. Чем могу – помогу, но этих ужасов и слышать не хочу. Что ты за человек такой, а? Почему ты не видишь ничего хорошего? То пожары, то катастрофы, то хвори разные!
– Если бы я знал, Лалочка, если бы знал…
– Ладно, что за мальчишка-то? – тут же оттаяла цыганка.
– Ученик моей не очень хорошей знакомой. А ты же знаешь: чем крепче моя связь с человеком, чем больше я знаю о нем, тем ярче и полнее мои видения. Но этого мальчишку я только вчера живьем увидел. И самое удивительное, у него все признаки изменения психики. Такие же, какие у меня были в самом начале. Каким-то невероятным образом он нашел книгу, принадлежащую Алисе, и как сам выражается «заболел знаками». Как я в двенадцать… также переписывал их, рисовал на любых поверхностях.
– У него тоже эти твои «выпадения»?
– Нет. Думаю, я – уникум. Но… даже не знаю, как точнее выразиться. Что-то не дает мне покоя, что-то заставляет меня переживать за этого мальчишку, даже зная, что никакая опасность ему пока не грозит.
– Ты чувствуешь родство с ним, – подсказала Лала. – Видишь в нем своего приемника, как некогда твой сенсей видел в тебе свое продолжение.
– Наверное. Возможно… не знаю.
Роман не спешил разбрасываться столь громкими заявлениями, но подруга была права. Этот паренек, Даня, чем-то неуловимо напомнил Сандерсу его самого. Резкими движениями плеч, растрепанными, сколько не поправляй, волосами и особой колкостью взгляда, в глубине которого плескалось банальное желание стать полноценной частью этого огромного мира.
Потом, когда приехала аварийная команда и вскрыла соседскую дверь, Роман тихонько поинтересовался у Люды, что за семья у Даниила.
– Да обычная семья. Предприниматели. У отца бизнес, кажется, что-то связанное со строительством, мать вот пекарню держит. Парень самостоятельный, помогает им обоим, даже зарплату получает. О каких-то конфликтах я не слышала, да и учится Даня прилично. Образцовая семья, если подумать.
Их семью тоже считали образцовой. Отец, хоть и работал тяжело на заводе, но не пьянствовал как многие его сослуживцы, даже не курил. Мать всю жизнь проработала в одном дошкольном учреждении. Дети всегда были одеты и накормлены, пусть не деликатесами, путь часть гардероба перешивалась из чужих костюмов и платьев, но ходили всегда чистенькие и опрятные. И не важно, что отца Роман видел только на выходных. Не важно, что когда он болел, первой на помощь прибегала соседкая бабушка Дуся, а не родная мать. Сандерс отлично понимал – это был максимум, который родители могли позволить. Он не упрекал их, но и смириться с положением дел не мог.
А как у Рябиных? Собираются ли они все вместе за столом, обсуждают ли проблемы каждого из членов семьи? Или молча, как Александровы пятнадцать лет назад, молча пережевывают свой картофель с соленым огурцом и разбредаются по своим комнатам? Чтобы поддерживать хоть небольшой бизнес нужно уделять работе едва ли не шестнадцать часов в сутки. Вряд ли Рябины имеют такую роскошь, как совместные отпуска или походы по выходным в зоопарк и цирк. Бедным надо пахать, чтобы выжить, богатым – чтобы сохранить нажитое, но и те, и друге, так или иначе, остаются глубоко несчастны.
