Татьяна Нартова
Знак обратной стороны
1/12
«Сейчас он вернется», – повторяла я про себя, прислушиваясь к происходившему за входной дверью, словно верная собачка, дожидающаяся хозяина. Но прошло двадцать минут, полчаса, а тишина оставалась все такой же плотной, как и прежде. Даже лифт замер; никто не поднимался и не спускался в нем. Ни шагов на площадке, ни громыхания ключей.
Я сидела в коридоре на пуфе, ноги замерзли, с мокрых тапочек на коврик натекла грязная лужа. Когда ожидание стало невыносимым, поднялась, и, оставляя редеющую цепочку следов, прошла на кухню. Минуты три пыталась вспомнить номер мужа, только потом сообразила, что тот вбит у меня в память сотового. Абонент молчал. Абонент был отключен. И я не знала: то ли Слава специально игнорирует мои звонки, то ли с ним что-то произошло. Первое бесило, второе – пугало. После пятой или шестой попытки дозвониться я сбросила вызов и быстро набрала сообщение: «Перестань злиться, возвращайся. Я волнуюсь». Потом, подумав, добавила: «Извини». Черт с ней, с гордостью. Главное, чтобы этот дурачина не пострадал. Главное, чтобы с ним все было в порядке.
В отличие от мужа, его лечащий врач ответила уже после второго гудка. Назвавшись, я коротко обрисовала ситуацию. Мол, Доброслав последнее время стал вести себя странно, то раздражается без причины, то целоваться по десять раз на дню лезет.
– Это нормально. У многих пациентов со схожими повреждениями мозга встречается изменение в поведении. И увеличение либидо – одно из них. Валерия, вы должны помнить, что Слава проходит сейчас трудный период. Он не виноват в том, что с ним происходит.
– Я понимаю, но… Мы с ним поругались. Он… он пытался, – к щекам прилила краска. От чего-то стало неимоверно стыдно. – Принудить меня…
– Принудить к чему? – не поняла Алиса Григорьевна. – Слава что-то сделал с вами? Где он сейчас?
– Ушел. Я накричала на него, и он просто ушел. Пыталась ему дозвониться, но он не берет трубку. Постоянно вне зоны.
– Вы ведь дома?
От скучающе-профессионального тона человека, повидавшего на своем веку все формы психических отклонений, не осталось ничего. Я почти воочию видела как врач вскакивает со своего стула в приемном кабинете и начинает в спешке собираться. На заднем плане слышалось шуршание бумаг и стук задвигаемых ящиков.
– Да, я дома. Хотела пойти за ним, но… Скажите, он ведь вернется? То есть, я хочу сказать: его состояние позволяет…?
Уютно свернувшаяся где-то в глубине моего сердца паника подобно потревоженной змее резко развернула свои кольца и вцепилась ядовитыми зубами.
Как бы я не храбрилась, не пыталась убедить себя, что Славе становится лучше, это был лишь самообман. Хрупкая ледяная корочка на поверхности озера, под которой скрывались десятки кубометров обжигающе-холодной воды. И я нырнула в них с головой, забилась в поисках опоры, чувствуя, как с каждым вздохом становится все меньше воздуха. Исхода было два: либо я утону, либо научусь дышать под водой. Наша история со Славой с самого начала не предполагала моего спасения.
– В каком состоянии ушел ваш муж? – так и не ответив ни на один из моих вопросов, задала свой невролог. – Он жаловался на что-то? У него была связная речь, он не шатался?
– С ним все было в порядке, – поспешила я с заверениями, но тут же засомневалась. Я была настолько зла и напугана тем, что Доброслав собирался со мной натворить, что просто не обратила внимания собственно на самого мужчину.
Господи… ведь у него может приключиться припадок. Какая я же дура! Не могла потерпеть десяток минут. Ведь это же Слава, мой Слава, а не посторонний дядька. А я устроила бурю в стакане.
– Я сейчас к вам приеду, – донесся до меня сквозь треск помех голос Алисы Григорьевны. – Если Доброслав объявится, обязательно позвоните мне, хорошо?
– Да… да, конечно, – часто-часто закивала я.
Будто врач могла это видеть!
Все. Теперь мне ничего не осталось, кроме ожидания. На полу подсыхали уродливыми наростами ошметки переваренного риса. Пока Слава не пришел, надо убраться. Для начала хоть осколки собрать. Присела на корточки и принялась собирать остатки тарелки. Жалко, хорошая тарелочка была. Не помню, откуда она взялась. То ли кто-то подарил из друзей, то ли сама купила в приступе небывалого транжирства.
Такие у меня иногда случались, заставляя после неделями вздыхать и мучиться угрызениями совести. И тогда Доброслав обычно бросал какую-нибудь фразу, вроде: «Нам в этом месяце обещали премию повысить». Или начинал вдруг ни с того, ни с сего пересчитывать деньги в своем кошельке, специвльно сбиваясь пару раз, чтобы я обратила внимание, как много у него разноцветных бумажек. Это был его способ утешить меня, убедить, что даже, если я разбазарю все свое состояние на ненужный хлам, он по-прежнему сможет обеспечить меня необходимым.
Я уставилась на осколок с половинкой синего цветочка. Не помню… хоть убей, не помню, где мы приобрели этот набор посуды. Доброслав бы точно сказал. И обязательно добавил бы в конце: «Чтобы ты без меня делала, Лерик? Пришлось бы все записывать, ты бы на ежедневниках разорилась»
– Что я буду без него делать? – вслух спросила я себя.
Гибель одной тарелки лишила остальные два десятка предметов всего смысла. Теперь его не выставишь гостям. Его придется стыдливо прятать в закрытом ящике, словно грязную тайну. А эти синие цветочки и золотая кайма из украшения превратятся в напоминание о сегодняшнем ужасном дне. О моей несдержанности и глупости.
Продолжая раздумывать над хрупкостью счастья и керамики, я глотала слезы сожаления и жалости к самой себе и мужу, пока острый край осколка не впился в палец, немедленно разрезая кожу. По белой керамике побежала красная капелька крови.
Посасывая поврежденный палец, побежала в спальню за пластырем. Ругаясь сквозь зубы, потому что ранку щипало и подергивало, начала свои раскопки. На пол полетели сложенные вчетверо полотенца, тряпочки-прихватки и отглаженные носовые платки. Старая обувная коробка, приспособленная под аптечку, по закону подлости была задвинута к самой стенке комода. Я всегда старалась сохранять некое подобие порядка, помня о рассказанном моей подругой случае, когда ее подслеповатый дед перепутал таблетки. Не смог прочитать название, понадеявшись только на внешнее сходство. И вместо того, чтобы понизить давление, чуть от желудочного кровотечения не умер. А потому внутри мой коробок был поделен на несколько отделений. Одно для пузырьков: йод, зеленка, борная кислота. В другом хранились бинты, третье было отдано под мази, а самое большое заполнено таблетками. Только в упаковках с инструкциями, и только годными.
Я вынула палец изо рта, и сейчас же из пореза вновь побежала кровь. Хорошо резанула, глубоко, до самого мяса. Одним пластырем тут не обойдется, придется накладывать полноценную повязку. Кое-как, с помощью оставшихся девяти пальцев оторвала кусочек ваты и замерла: между упаковками анальгина и блистером желудочного средства лежала коробочка с изображением женщины, мужчины и ребенка не старше шести лет. Как она оказалась тут, среди лекарств, мне было неведомо.
– Ты знал, – пробормотала. – Ты знал, сволочь.
Позабыв о своем ранении, я принялась перебирать карточки. Слава был прав, они выглядели крайне странно. Одни напоминали скорее эскизы, чем полноценные картины. Смазанные лица, кое-как вырисованные тени. Другие же были выписаны с чрезвычайной тщательностью. Старческие лица нарисованы до последней морщинки, до сосудистой сеточки на крупных носах. Швы на одежде были изображены так правдоподобно, что появлялось желание ухватиться за кончик и отрезать мешающуюся ниточку. Но как бы не выглядели герои, их всех объединяло одно – глаза. Излучающие спокойствие и счастье. Глаза людей, чудом спасшихся из пожара, сумевших вовремя покинуть разрушающееся здание или тонущий корабль, и теперь уверовавших в собственную неуязвимость.
Бумага оказалась качественной, плотной, больше мялась, чем рвалась, но все равно первая картинка вскоре превратилась в клочки. Потом мною была растерзана вторая, третья…В себя пришла, только уничтожив больше половины картонок. Вокруг пол был усыпан разноцветными обрывками, но мне стало легче.
В тот день мошенник в синих очках вызвал больше злость, чем напугал. Нагадал какую-то мерзость, испортил мне настроение, а я как-то совершенно по-детски повелась на его розыгрыш. Но где-то в глубине души возникло чувство незащищенности. Будто озвученное предсказание запустило давно нависшее над нами проклятие. Я гнала от себя дурацкую мысль, что тот горбоносый шарлатан и его подружка-цыганка имеют какой-то дар, некое чутье, способность видеть чужое будущее. Это просто невозможно, это бред. Магии не существует, нет ни медиумов, ни духов. Просто заготовленные заранее фразы, вроде: «Ждет тебя большая потеря, но затем все наладится». Но вновь и вновь передо мной возникал образ сидящего за столом человека в костюме. Его глаза смотрели не на меня, и в не карты, а куда-то… в другое измерение, я бы сказала. И от этого взгляда становилось жутко. Он не выглядел ни отрепетированным, ни придуманным специально для наивных клиентов доморощенного ведуна.
«Вы очень храбрая женщина». – Кажется, именно так он выразился. Но сейчас я не чувствовала себя ни храброй, ни сильной. Мой муж медленно терял рассудок, надо было это признать. А мне ничего не оставалось, как сидеть посреди учиненного мной же беспорядка и плакать.
Звонок заставил подскочить на месте.
– Да? – шмыгнув носом, прогнусавила я в трубку.
– Здравствуйте. Вы – Валерия?
– Да, – повторила я. – В чем дело?
– Вам звонят из третьей больницы. Полчаса назад к нам поступил пациент, Астахов Доброслав Семенович. Как я понимаю, это ваш муж?
– Скажите, что с ним? В каком он состоянии?
– Не могу вам сказать. Его сразу же доставили в реанимацию, сейчас им занимаются наши врачи. Доброслав Семенович поступил к нам в бессознательном состоянии. С ним была какая-то девушка. Агата, кажется. Сейчас гляну… Да, Агата Пронина. Не знаете такую?
– Нет, в первый раз о ней слышу, – по спине побежали крупные мурашки.
Мысленно я уже паковала все необходимо и строила маршрут до больницы. А путь предстоял не близкий – в другой район города. Не выпуская телефона, начала метаться из угла в угол. Надо захватить свой паспорт, мед страховку, амбулаторную карту Славы на всякий случай. Подобные происшествия не отупляли меня, а словно переключали в режим автопилота. Только уложив все необходимое в пакет и вызвав такси, я поняла, куда и зачем еду. И снова заплакала.
Перед закрытыми дверьми реаниматологического отделения суетилась девчонка лет двадцати. Очки в широкой оправе то и дело сваливались на кончик ее носа, и девчонка поправляла их рукой в перчатке с отрезанными пальцами. Завидев меня, она тут же остановилась, как-то неловко заулыбавшись.
– Здравствуйте. Вы, наверное, Лера? – спросила девчонка.
– А вы – Агата, я полагаю.
– Точно, – нервный смешок.
– Откуда вы знаете моего мужа? – напрямую спросила я.
– Я его не знаю… просто мимо проходила. – Ответ показался абсолютно нелепым, но Агата пояснила: – Возвращалась с занятий и увидела сидящего на клумбе гражданина. Он был такой бледный, за голову держался – сразу видно, плохо ему. Ну, я подошла, спросила, не нужна ли помощь. А он начал какую-то околесицу плести, извиняться. Типа… сейчас вспомню… «Извини, совсем замотался. Давай сходим в ресторан, Лерик». Это ведь он про вас?
– Да… – потрясенно подтвердила я. – Что еще?
– Да больше особо ничего. Просто повторял, как ему жаль, и вы можете его поколотить, если хотите. Я честно сказать подумала, что нарвалась на пьяного. А потом он попытался подняться и просто рухнул мне под ноги.
– Спасибо, что не бросили его, – искренне поблагодари я девчонку.
– Что вы, что вы! Разве можно? Можно спросить: а что с вашим мужем?
– У него болезнь… – я вовсе не нашла вопрос бестактным.
В конце концов, эта хрупкая девочка не испугалась, вовремя сориентировалась, вызвала скорую, но, даже сдав незнакомого прохожего в больницу, осталась тут дежурить. В наше время не каждый способен на такое. Я знала много случаев, когда люди просто проходили мимо так называемых «пьяниц», которым на самом деле становилось плохо при резком падении сахара в крови, или у них приключался инсульт. Прохожие отмахивались, делая вид, что это не их проблема. Так погиб один знакомый профессор математики, работавший в том же институте, что и Слава. Одинокий старик вышел за лекарством и не дошел буквально десятка метров до аптеки.
– Что-то серьезно?
– Ага. Рассеянный склероз, – то была не совсем правда. Алиса Григорьевна до сих пор не могла понять, что за недуг точно сразил Доброслава, но данный диагноз более всего подходил под клиническую картину. – На самом деле Слава нормальный, по большей части. Но иногда у него случаются, как бы сказать… затмения. Он путает людей, забывает имена.
– У моей бабушки деменция, – поджала губы Агата, – так что я понимаю. Даже уже привыкла, что она называет меня именем покойной сестры. Говорят, я очень на нее похожа. Но иногда бабуля становиться просто невыносимой. Ей что-то говорят, а она словно прибывает в своем мире. И ты чувствуешь себя таким беспомощным… будто между вами выстроили высоченную стену. Ты пытаешься описать то, что за ней происходит, но бабуля не видит этого.
– Точно.
Мы замолчали. Я присела на стул, девчонка, подумав, устроилась рядом. По привычке всех современных людей достала телефон и начала копаться в нем. Я же не сводила глаз со стены напротив. Гладкой, выкрашенной в приятный оттенок топленого молока. Она казалось такой крепкой, почти нерушимой, будто в противовес недолговечности человеческих существ, что лежали в холодных палатах за ней. Удивительно, какое точно сравнение нашла Агата. Нас со Славой отделял друг от друга забор, который с каждым днем становился все выше. Вскоре он просто не сможет заглянуть за его верх, не сможет увидеть меня. И останется мне кричать, слушая в ответ собственное эхо.
– Мы не хотели помещать ее в дом престарелых, – неожиданно вновь заговорила Агата. – Думали, сами справимся. Но папин знакомый уговорил. Сказал, что рано или поздно бабуля попытается себя убить.
– Убить? – я развернулась к девчонке.
– Не специально, конечно. Забудет газ выключить или из окна выйдет. Бабушка всю жизнь прожила в частном доме, у нее там широкий балкон. А у нас нет балкона, только окна. Она могла просто забыться, встать на подоконник и… Я тоже не верила. Но так и прошло. Хорошо, папин друг, тот самый, приехал раньше, буквально снял с окна.
– Что же это за друг такой? – удивилась я.
– А? Да он раньше жил в нашем доме. На самом деле, папа дружил с его старшей сестрой, а дядя Рома просто таскался за ней везде хвостом, – бесхитростно выдала девчонка. Нет, все-таки ей даже меньше двадцати. Лет восемнадцать, не больше. – Сейчас дядя Рома большая знаменитость. Его работы даже за границей выставлялись.
– Вот даже как!
Мне, в сущности, было плевать на удивительного соседа Агаты. Но что-то царапнуло мой слух. Какая-то фраза, только я не могла понять, какая именно?
«Говорил, что бабуля убьет себя… приехал вовремя… Будто предвидел», – и меня осенило. Знаете, как иногда бывает. Ощущение, будто Вселенная начинает вращаться не вокруг своего центра, а вокруг конкретного человека или события. И все происходящее сходится на нем. Все встречи, все ваши мысли, случайные находки вроде забытой коробки с картинами начинают собираться в единый паззл. И вам ничего не остается, как признать объективное наличие такого субъективного понятия как судьба.
– А он кто? В смысле, чем занимается? – осторожно поинтересовалась я.
– Художник, – не заметив подвоха, Агата быстро набрала что-то в своем смартфоне и протянула мне его со словами: – Вот, это дядя Рома.
На экране во весь рост красовался высокий мужчина с большим носом. Он выглядел не совсем так, как мне запомнилось. Волосы чуть длиннее, да и вместо синих очков на лице его темнели огромные авиаторы. Но это определенно был тот самый шарлатан, которого мы со Славой встретили почти три месяца назад на ярмарке. Я просмотрела еще несколько снимков, все больше убеждаясь, что не ошиблась. Потом пролистала страницу браузера вверх, найдя, наконец, строку запроса. В ней были написаны всего два слова: «Лех Сандерс».
– Ладно, – замялась рядом Агата. – Мне, вообще-то, уже пора.
– О, да, простите, – спохватилась я.
Хотелось расспросить подробнее об этом «дяде Роме», но девчонка определенно была не в настроении со мной болтать. Кажется, собственная откровенность перед малознакомой женщиной ее разозлила. А может, Агате, и правда, надо было срочно домой – кто знает? Она буквально вырвала из моих рук телефон и еще раз попрощавшись, поспешила прочь.
Я ничего не понимала. Я была сбита с толку. Мой собственный телефон на запрос «Лех Сандерс, художник» выдал кучу ненужной информации, кажется, обо всех художниках и обо всех Сандерсах. Ей богу, вместо того, чтобы изобретать разные «умные» колонки, лучше бы разработали нормальный алгоритм для поисков информации. А то вечно ищешь одно, а находишь гигабайты мусора. Но кое-что я откопать смогла. Лех Сандерс оказался одним из тех странноватых деятелей, которые могли выставить унитаз в музее и сказать, что это тоже произведение искусства.[54] Может, это был какой-нибудь трюк? Или психологический эксперимент? Возможно ли, что нас с мужем использовали как часть очередной безумной затеи этого «дяди Ромы»?
И в тоже время он снял старушку с подоконника, подоспел в последний момент. Конечно, это могло быть всего лишь совпадением. Как и предсказание Сандерса. А вдруг? Но нет, поверить в то, что этот художник, создавший пирамиду из искусственных костей и множество не менее дебильных сооружений, обладает даром предвиденья, выше моих сил. Я скорее поверю в инопланетян среди нас, чем в такой бред. Просто он умен, этот художник, и как многие люди его круга умеют манипулировать окружающими, чувствовать их настроение. И все же меня не покидало сомнение, что наша встреча с Сандерсом являлась не случайной.
Мои сумбурные размышления прервал вышедший врач. Эдакий благообразный дядечка лет сорока с лишним, с небольшим брюшком и заметными залысинами. Уголки его губ были приподняты, видимо, мужчина обладал смешливым нравом, и улыбка начала въедаться в его лицо, как угольная пыль в кожу шахтеров или смолы в легкие курильщиков.
– Добрый вечер. Вы – Валерия?
– Так точно, – в который раз за сегодня подтвердила я.
– Ваш муж пришел в сознание.
– Как он?
– Более-менее. Как я понимаю, у Доброслава Семеновича какое-то заболевание?
– Валерия!
В расстегнутом пальто, тряся сумкой во всем стороны, к нам спешила невролог. В суматохе я забыла ей позвонить, и как она нашла меня, не понятно. Наверное, это медсестры нашли визитку Алисы Григорьевны в одном из карманов Славы. Скорее всего. Что ж, спасибо им за это.
Бросив на меня укоризненный взгляд, та взяла допрос на себя. Я внимательно прислушивалась к ответам медика, но когда число непонятных слов вроде «экстрапирамидного пути» и «ремитирующий-рецидивирующий» превысило число понятных, я просто отошла в сторону. Потом лучше спрошу саму Алису, что все это значит.
– Валерия, дайте карту, – попросила она.
Неврологи на пару зашуршали страницами, продолжая щебетать на своем врачебном диалекте, иначе и не назовешь.
– Можно его увидеть? – прервала я их.
– Пока нет, Валерия, – покачал головой доктор. – Поймите правильно. Он сейчас находится под нашим наблюдением, мы ввели ему кое-какие препараты. Боюсь, Доброслав вас даже не узнает. Давайте договоримся так. Вы поедете сейчас домой, выспитесь, подготовите все необходимое: сменную одежду, кое-какую еду для мужа, зубную щетку и так далее. Утром мы переведем его в обычную палату, и тогда вы сможете навещать его сколько угодно, хорошо?
– А разве… разве Слава не вернется домой? – растерялась я.
– Боюсь в его состоянии это невозможно, – тихо произнесла Алиса Григорьевна.
– В его состоянии? Каком еще состоянии?
– У вашего мужа временный паралич.
– Чего? – Иногда хочется хорошенько врезать этим умникам, чтобы они научились нормально выражаться. – Он не может двигаться?
– Мы полагаем, это ненадолго. Но сейчас лучше будет оставить Доброслава у нас. Понаблюдать некоторое время, кое-что прокапать, – начал свою утешительную речь улыбчивый мерзавец в белом халате. Но все, о чем я могла думать, так это о том, что сбылся худший прогноз, и Славу парализовало.
– Валерия, что с вами? – Кажется, меня подхватили под руки и совместными усилиями усадили на стул.
– И что теперь? – непонятно кому и зачем задала я вопрос.
– Все образуется, – приобняла меня Алиса. – Поверьте мне.
– Я уже никому не верю, – признала я. – Никому и ни во что.
– Это вы напрасно, – вставил врач. – Иногда все, что нам остается – это вера. Многие думают, это то же самое, что не иметь ничего, но уверяю, в вере в себя, в хорошее, скрывается огромная сила. Так что, Валерия, езжайте домой и ни о чем не беспокойтесь. Мы с Алисой Григорьевной присмотрим за вашим супругом.
– Как вы узнали, что мы здесь? – все же не удержалась я от вопроса.
– Это… Дмитрий Игоревич мне позвонил, – отчего-то замешкалась невролог.
– Я? – переспросил мужчина. – А, конечно. Мы с Алисой давно знакомы… раньше работали в одной больнице.
– Ясно. Я могу забрать вещи мужа? Пальто там, его телефон, – осталось уточнить мне.
– Да, конечно. Обратитесь в регистратуру, они вам выдадут.
Верткая девица за стойкой улыбнулась мне как родной. Оказалось, что именно она-то мне и звонила, первой сообразив покопаться в телефоне пациента. Я не слишком многословно поблагодарила находчивую медсестру и принялась проверять выданные мне вещи. Деньги, ключи от дома, записка с именем мужа и адресом нашей квартиры. И больше ничего. Ни визитки самой Алисы, ни упоминания о месте ее работы. Еще пара бумажек, на одной – какие-то цифры, на второй и вовсе надпись: «коллоквиум третий курс». Наверное, у меня начала развиваться паранойя, но все это показалось мне весьма странным.
Разворот в противоположную сторону
Символ правой руки. Простой по написанию, но сложный для однозначного трактования. Неожиданная мысль, резкое изменение мнения касательно какого-либо предмета, а также символ может означать развивающуюся резко психическую болезнь вследствие травмы. Например, появление боязни собак после укуса одной из них.
