Татьяна Нартова
Знак обратной стороны
– Я полагаю – да. Может, тебе не нравится сам цвет. Или ты считаешь желтые продукты опасными для здоровья. Да сколько угодно вариантов!
– Телефон! – поднял палец вверх, призывая прислушаться художник. – Не слышишь?
– В моей сумке, – кинулась к оставленной в прихожей дамской сумочке Виктория. Она ничего не слышала, пока не расстегнула «молнию». Роман вместе с котом выползли следом за гостьей. – Да, слушаю? Говорите! Люда? Что? Нет, я сейчас в гостях…
Лицо Виктории побледнело, она тяжело прислонилась к стене, слушая речь на том конце провода. Потом начала молча кивать. Один кивок, второй, третий, и, наконец, глухое:
– Да… поняла.
– Что произошло?
– Моя квартира… пожар. Говорят, проводку закоротило. Вот черт! – когда первая волна информации дошла до сознания Вики, она разозлилась.
– Хорошо, что тебя не было дома, так ведь? – почему-то спросил Роман. Женщина бросила не него растерянный взгляд:
– Не знаю… Надо ехать туда.
– Конечно, конечно, – заторопился художник.
Уже через десять минут они выехали прочь за ворота. Вика продолжала названивать соседке, узнавать подробности. Роман сосредоточился на дороге, но иногда женщина ловила в уголках его глаз подозрительный блеск.
«Облегчение? – поняла она. – Он испытывает облегчение. Но отчего?»
Вскоре ей стало не до художника и не до его странностей и премудростей. В подъезде пахло гарью. Лифт не работал, так что пришлось подниматься на четвертый этаж пешком. Дверь ее квартиры была раскрыта настежь, рядом толкались Людмила, сосед с пятого этажа, которого Вика не знала по имени, пожарный и участковый полицейский. Едва заметив, вся четверка бросилась к ней. Людмила причитала, пожарный пытался сунуть под нос какую-то бумагу, а полицейский принялся задавать вопросы: «Где она была? Не ставила ли она самостоятельно газовое оборудование?» Устроил форменный допрос.
– Меня весь день не было дома, – отщелкивала ответы Вика. – Нет, не ставила. Электроплитой не пользовалась. Приборов, мощностью больше двух киловатт не имею.
– Мы думаем, – вмешался пожарный, – причиной возгорания стало короткое замыкание. Очаг находился рядом с кроватью в спальне.
– Какая же я идиотка! Забыла выключить лампу. Она постоянно мигала, я собиралась ее поменять завтра, – воскликнула в отчаянии женщина. – Это точно из-за той проклятой лампы.
– Значит, кэзе, – сделал вывод полицейский. – Что же, гражданка, вы так наплевательски относитесь к своей безопасности? Хорошо, у вас бдительные соседи. Вызвали вовремя бригаду, так что ущерб нанесен небольшой.
– Насколько небольшой? – уточнил Роман.
– А вы…? – прищурился полицейский.
– Друг.
– Здесь не проживаете?
– Нет. Я одна живу. Так какой ущерб?
– Пострадала площадь в девять квадратных метров, точнее, одна комната. Нам удалось быстро все потушить, правда, вам придется теперь менять мебель. И еще поставьте либо новую дверь, либо в этой замки почините, – пожарный ткнул перчаткой в металлическое полотно. – Ключи мы не нашли, пришлось выбивать.
– Я могу пройти? – Вика указала в темноту коридора.
– Конечно. Наша работа на этом закончена, – разрешил пожарный.
Электричества не было. Не удивительно. На первый взгляд квартира была все в том же состоянии, в каком ее утром оставила Виктория. Но стоило подойти поближе ко входу в спальню, все становилось на свои места. Пропало почти все: шторы превратились в куцые обрывки ткани, в ковре зияло несколько огромных неровных дыр. Стул обгорел до черноты, на столе потрескался весь лак. Полка с книгами и цветочными горшками обрушилась на пол, и теперь годилась лишь для окончательного сожжения. Не пострадало только основание кровати да шкаф, который, правда, слегка перекосился.
– Охренеть, – по слогам прошептала Вика.
– Именно так я все и представлял, – произнес у нее за спиной Роман.
– О чем ты?
– А? Просто… никогда не был на месте пожара. Вот, когда сказали, что пострадала одна спальня, я именно так все и представил. Ну, примерно так, – как-то неубедительно объяснил Роман. У Вики появилась совершенно безумная мысль. А что, если художник каким-то образом спалил ее жилище?
«Бред какой-то! Если он создает наркоманских ежей и не ест ничего желтого, это вовсе не значит, что у мужика не все в порядке с головой. Не похож он на маньяка-пиромана. Да и как бы он это проделал?» – тут же отвергла Виктория свои подозрения.
Она проверила содержимое тумбочки. Кое-какие бумаги сгорели, но ничего важного там не хранилось. А вот одежду жалко. Некоторые платья и свитера заметно пострадали. Остальное женщина выгребла из шкафа. От ткани шел неприятный запах, но, в общем и целом урон был не смертельным.
– Что будешь делать?
– Перемещусь на диван в зале. А здесь придется делать ремонт…
– А сегодня? Замок, – напомнил Роман.
– У меня еще щеколда есть, на нее закроюсь, – сейчас Викторию мало волновали такие пустяки. Она уже мысленно просила аванс у главного менеджера и раздумывала, можно ли как-то отремонтировать кровать. Скажем, заменить в ней пару досок, или придется покупать новую?
– Я помогу тебе. С ремонтом.
– Не стоит.
– Нет, стоит. Не отказывайся, прошу.
Настойчивость художника поражала Вику. Она не понимала, с чего вдруг он так о ней заботиться. И хоть ей и непонятны были мотивы, но пока вреда от Романа не было никакого. Поэтому женщина согласилась. И на то, что Сандерс поможет ей с ремонтом, и на то, что эту ночь она переночует у него дома, а не в своем сомнительном убежище.
– Завтра вызовем мастера, пусть поставит новый замок.
– Мне очень неудобно…
– Не начинай, – предостерег ее художник. – Для меня это дело принципа.
– Рыцарский кодекс? Не оставлять прекрасную даму в беде? – улыбнулась Вика.
– Что-то вроде того. Я не бросаю тех, с кем связан, – туманно ответили ей.
Уточнять, что это значит, Виктория не стала.
Личное прошлое
Символ правой руки. Согласно названию, знак обозначает совокупность неких событий, сформировавших личность, некого краеугольного камня всего существования отдельного существа. Знак носит нейтральную окраску и обычно является так называемым «говорящим», подчеркивающим временную направленность травмирующего опыта.
1/8
Это было больно – смотреть на Леру. Наблюдать за тем, как она поджимает губы, собирает брови у переносицы и в который раз перечитывает направление, словно пытаясь найти там что-то новое. Но он и так знал, что именно его ожидает: шестисантиметровая игла и несколько часов почти полной неподвижности. Анализы крови ничего толкового не дали. Повышенный уровень лейкоцитов, как сказала Алиса Григорьевна, можно было списать и на не долеченный бронхит, остальные же показатели были в норме. Врач хмурилась ровно так же, как сейчас Лера, задумчиво стучала пальцами по столешнице, а потом принялась кому-то названивать.
– Придется провести еще одно исследование, – после долгих переговоров обратилась она к ним.
– Какое еще исследование? – Лера была очень недовольна таким поворотом дела. – Неужели вы еще не поняли, что с моим мужем?
– Нервная система устроена очень сложно… – осторожно начала невролог.
– Значит, не знаете, – оборвала ее Валерия. – Прекрасно! Я думала, вы – хороший специалист. Отвалила кучу денег за КТ, но и этого вам кажется мало, хотите выжать из нас все.
– Лера, – попытался остановить взвинченную жену Доброслав, – перестань! Алиса Григорьевна, скажите честно, что вы предполагаете? Что со мной может быть? Это может быть… онкология.
Он заметил, как при последних словах жена болезненно поморщилась. Дома они не затрагивали эту тему, не пыталась анализировать его состояние, хотя каждый из них не раз и не два задавались вопросом: насколько все плохо? А еще, сколько у них осталось времени, прежде чем станет совсем невыносимо?
– Нет. Мы не нашли никаких подтверждений, – впервые в голосе доктора появилась уверенность.
«Мы» – значит, не только она придерживается такого мнения. У мужчины отлегло от сердца, но потом сомнения взяли свое:
– Если это не рак, тогда что? – озвучила за него вопрос Лера.
– Наиболее вероятны два варианта. Признаки указывают на рассеянный склероз, правда, я не знаю случаев столь резкой манифестации. Да и, судя по вашим рассказам, тут скорее второе, а именно – какая-то инфекция. Поэтому-то и нужна люмбальная пункция, чтобы исключить один из этих вариантов.
– Инфекция? То есть, вирус? – не понял Доброслав.
– Скорее, бактериальная.
– В таком случае, меня можно вылечить обычными антибиотиками?
– Еще раз повторяю, я не знаю, – Алиса Григорьевна сложила руки перед собой и наклонилась вперед. – Инфекционных заболеваний тоже полно. Но при тех же менингитах обычно повышается температура, а у вас она в норме. И все же исключать ничего не стоит. У нас слишком мало данных, чтобы делать окончательные выводы.
– Хорошо. Но если это не инфекция, то… как вы сказали, склероз? – Ответ врача не слишком утешил мужчину. Он только больше запутался.
– Рассеянный склероз, – поправила его невролог. – Он не имеет никакого отношения к старческой забывчивости. Представьте себе кабель, по которому проходит сигнал – это отросток одной нервной клетки. Каждый из них имеет, как и изолированный провод, свою оболочку из белка миелина. Благодаря ей отростки защищены, а сигнал от клетки к клетке проходит быстрее. У больных рассеянным склерозом нарушается целостность этих оболочек, на них появляются множественные рубцы, причем поражаются различные области, отсюда и название – рассеянный.
– Это лечится? – Все эти медицинские подробности мало интересовали Леру. Она все еще была зла, и смотрела на Алису Григорьевну с плохо скрываемым презрением.
– Да. – Раздался слаженный вздох облегчения, но врач предупреждающе подняла руку. – В общем и целом, но полного излечения не бывает. Мы можем лишь купировать симптоматику, не допустить ухудшений, но повернуть болезнь вспять невозможно. И опять же, повторюсь, я не уверенна в диагнозе.
В тот же вечер Доброслав застал Леру за чтением каких-то статей в интернете. Хотел посмотреть, что именно изучает жена, но та, едва заслышав шаги за спиной, свернула все окна и сделала вид, что всего лишь занята пасьянсом. Комментировать происходящее мужчина не стал. Последнее время Лера заводилась от малейших замечаний с его стороны. Лишний скандал был ни к чему. Сам Доброслав придерживался мнения, что даже самый плохенький специалист – это тоже специалист, тем более, когда речь заходит о таких сложных материях, как человеческое тело. И коли Алиса Григорьевна не способна разобраться, что происходит в его конкретно теле, о них с женой и говорить нечего.
Слава не хотел, чтобы Лера сопровождала его. Отговаривал ее весь предыдущий день. От нее исходила такая волна беспокойства, что самому больному становилось не по себе.
Да, Валерия продолжала повторять, что им не о чем волноваться, что вместе они сила, напоминала о том, что уже больше недели у Доброслава не наблюдается никаких изменений, – проще говоря, всячески пыталась утешить мужа. Но улыбалась при этом сухой, дежурной улыбкой, не затрагивающей глаза, которые она все чаще отводила, прятала за бликами стекол очков.
Все чаще Слава слышал, как при разговоре со своей матерью Лера переходит на злобный шепот – спорит. Теща не особенно одобряла выбор дочери, хотя, как однажды высказалась сама Валерия, «проще выдержать конкурс в Гарвард или Йель, чем получить похвалу от этой старухи». И все же, Доброслав знал – это не совсем правда. Из него не вышло того мужа, которого заслуживала Лера. Именно он должен быть защитником, столбом, стеной, за которую можно спрятаться. А вместо этого, лишь приносил жене беспокойство.
– Ну, как дела? – полусонно спросил Слава жену после очередного ее разговора с родительницей. Даже зевнул для убедительности, хотя за пару минут до того стоял под дверью спальни и напряженно прислушивался к голосу на кухне.
Вместо того чтобы ответить, Лера неожиданно прильнула к нему со спины и как-то просительно зашептала:
– Слав… ты же не думаешь ни о чем таком?
– О чем это, о таком? – не въехал мужчина.
– Моя мать может быть очень резкой, ты уж прости ее.
– О чем? – повторил вопрос Доброслав. Не любил он этих словесных хождений вокруг да около.
– Ты не думаешь развестись со мной?
– Что за глупости?! – Сон, и поддельный, и настоящий мгновенно развеялся. – Почему я должен думать о разводе? Лерик, перестань наедаться на ночь, это явно плохо сказывается на твоей соображалке. Как тебе в голову могла прийти подобная чушь? Даже если ты попросишь развестись, я скажу: «Нет. Нет, и еще раз нет, дорогая Валерия Никитична, вы никуда от меня не денетесь!» Я вцеплюсь в тебя всеми десятью пальцами, вот так, – Доброслав развернулся, хватая жену за плечи, – обниму ногами, а потом заберусь на тебя сверху, чтобы наверняка не сбежала. Развод? Большей глупости ты просто не могла придумать.
– Просто, – в темноте раздалось характерное шмыганье, Лера вытерла набежавшую слезинку, – я не знаю, что думать. Все так переменилось, понимаешь? И, если моя мать что-нибудь ляпнет, если она…
– Она хочет, чтобы ты меня бросила, – догадался Слава.
– Но я не брошу, – резко вскинулась женщина. – Ни за что не брошу.
– И, наверное, так будет правильно.
– Прости, что?
– Твоя мать. Ее можно понять. Ни один нормальный родитель не хочет видеть своего ребенка в роли чьей-либо сиделки. Тебе всего двадцать девять, Лер, а она думает, что со мной ты заживо себя похоронишь.
– Вот теперь ты городишь невесть что! – оттолкнула руки мужа Валерия. – Каждый может заболеть, или с ним может произойти несчастный случай. И что теперь? Тогда, следуя твоей логике, не следует жениться и выходить замуж вообще. Что значит, хоронить заживо? Да, у нас сейчас тяжелый период, но это все – временно.
– Уверена? А если я оглохну? Или, хуже того, меня парализует?
– Я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Сам говоришь, что вцепишься всеми конечностями…
– Вцеплюсь, – подтвердил Доброслав. – И не отпущу. Но прежде дам последний шанс, пока еще не превратился в безмозглую золотую рыбку, у которой памяти на десять секунд. Шанс все хорошенько обдумать. Я не обижусь, честно. Мне будет больно, мое сердце, возможно, разорвется от этой боли, но я не стану обвинять тебя. Не справедливо требовать от такой прекрасной молодой особы, как ты, жертвовать своей жизнью ради кого бы то ни было.
– Почему ты заговорил об этом? – Лера отодвинулась от мужа и села. – Или Алиса Григорьевна что-то тебе рассказала? Давай, выкладывай все начистоту!
– Да ничего она мне не говорила – вздохнул Слава. – Но ведь такое может произойти, не так ли? Нельзя ничего исключать. Дело не в моем упадническом настроение или скептицизме. Но факты говорят сами за себя. Я никогда не отличался крепким здоровьем, так что вряд ли все станет как прежде. Скорее, наоборот, будет только хуже. И мы не знаем, насколько и когда. А потому, Лерик, ты должна взвесить все «за» и «против». И только тогда дать себе, да и мне, ответ. Готова ли ты…
– Готова, – не дала закончить женщина.
– Лер…
– С самого начала была готова. – Снова шмыганье. На этой раз Валерия не стала прятать слезы. После нескольких недель ее впервые прорвало на откровенность. – С того момента, как ты сказал, что не слышишь. Я дико перепугалась тогда, не спала всю ночь, мучилась. Знаешь, это чувство, когда понимаешь – вот она, точка невозврата. Чтобы потом не происходило, к прошлому не вернуться. Это как лавина. Ты либо прячешься в укрытие и ждешь, когда его накроет тоннами снега, либо трусливо бежишь от нее. Я не хочу бежать. Не потому что я такая… смелая или упрямая. И не из-за тебя, не из жалости к тебе, уж точно. Просто, знаю: побегу, и тогда ничего меня не спасет. Так что, милый, цепляйся за меня как можно крепче.
Больше они о разводе не заикались, хотя Доброслав чувствовал, рано или поздно они с Лерой вернуться к этому разговору. И он не ручался, что тогда все пройдет также гладко. А пока приходилось наблюдать за тем, как жена нервозно потирает одну руку другой, как снова и снова перекалывает волосы, поправляет бант на блузке и манжеты рукавов. Они пришли на прием заранее, и вот уже полчаса сидели под дверью кабинета. Хотелось есть, хотелось воды, но ни того, ни другого было нельзя. Только и оставалось, что сглатывать вязкую слюну да заглядывать через каждые пять минут в телефон.
– Проходите, – с правой стороны длинного коридора показалась коренастая фигура врача.
– Подождешь меня? – обратился Доброслав к жене.
– Куда я денусь, клещик ты мой, – притворно скривилась та.
– А за козла ответишь, – хмыкнул мужчина.
В процедурном кабинете стояла готовая каталка. Врач взял у Славы все бумаги, сел за стол, а сам указал на нее:
– Раздевайтесь до пояса и ложитесь на правый бок. Процедура безболезненная, так что бояться нечего. Значит, вас прислала Александрова?
– Да, Алиса Григорьевна, – Доброслав послушно стянул свитер, потом расстегнул рубашку. Врач внушал доверие одним своим видом. Из-под синей шапочки торчали седеющие волосы, руки не совершали ни единого лишнего движения, а в глазах читалось отражение недюжинного ума. И Слава не удержался от вопроса. – Скажите, что вы о ней думаете?
– В каком плане? – Пальцы с зажатой в них ручкой замерли над карточкой пациента.
– Она толковая или так себе?
– Алиса Григорьевна одна из лучших специалистов, которых я знаю. Во всяком случае, в нашем городе. А что, у вас возникли сомнения в ее компетенции?
– Не то, чтобы сомнения, – промямлил Доброслав, залезая на каталку. – Она кажется слишком неуверенной, я бы выразился так.
Врач поднялся, подошел к раковине и начал тщательно мыть руки. Слава не мог видеть его лица, но по голосу понял – тот честно выражает свое мнение.
– Наша профессия не терпит самоуверенности. Если вам выписывают лекарство и при этом говорят, что оно тут же вас исцелит – вот где подвох. Настоящий врач никогда не может быть на все сто процентов уверен в том, что делает. Потому что каждый пациент, как и его недуг, уникальны. Нельзя прописать одни и те же таблетки, скажем, от головной боли и ждать, что на всех они подействуют одинаково. Как и нельзя по двум-трем симптомам из учебника поставить диагноз. Уверяю вас, если Алиса Григорьевна кажется неуверенной, это вовсе не означает, что у нее не хватает квалификации или знаний. Надеюсь, мой ответ вас устроил?
– Более чем, – не стал больше допрашивать врача Слава.
– Согните ноги и как можно сильнее прижмите их к телу. Так, хорошо. И голову, опустите ее… отлично.
Доброслав согнулся на кушетке в позе эмбриона, так что почувствовал, как начинает тянуть мышцы спины. Поза была крайне неудобной, зато позволяла максимально растянуть позвоночник и увеличить пространство между позвонками. К коже прикоснулись чем-то прохладным, запахло спиртом. Слава попробовал максимально расслабиться, что в его положении было довольно сложно.
– Дышите носом и думайте о чем-то приятном, – посоветовал врач. – Я сейчас сделаю укольчик, потерпите немного.
Что-что, а терпеть мужчина давно привык. Только втянул через сжатые зубы воздух, когда длинная игла прошила спину. Неприятно, но не так страшно.
– Не шевелитесь, – попросил доктор.
Пришлось послушаться. Пока позади него колдовал кудесник в синем одеянии, Доброслав пытался мысленно доказать один из геометрических постулатов. Математика всегда приносила ясность в его мысли. Изящество ее формул и постоянство законов восхищала мужчину, давала некую уверенность в том, что в этом мире есть хоть что-то незыблемое, что-то крепкое.
– Вот так. Все, сейчас я выну иглу и заклею место прокола. Старайтесь особенно не двигаться.
После процедуры Доброслава отвезли в палату. Какой бы, на первый взгляд, пустяковой она не выглядела, однако, пару часов после пункции не разрешалось даже садиться. Молоденькая медсестричка померила Славе давление, прощупала пульс и, наверное, раз пять спросила, не кружится ли у него голова.
– Все нормально, – успокоил ее, а заодно и пришедшую следом за ним Леру. – Вы не знаете, когда будут готовы анализы?
– Дня через три. Но это вы еще уточните у своего доктора.
Глаза закрывались сами собой. То ли это была реакция на забор ликвора, то ли он просто не выспался. А еще почему-то резко заболели кончики пальцев на левой руке. Интересно, это нормально? Доброслав попробовал как-то изменить положение, покрутил плечом, но вместо облегчения вдруг ощутил, как его черным непроницаемым мешком накрывает темнота. Рука дернулась сама по себе, вслед за ней нога, и вот уже все тело затряслось в судороге. Он едва слышал тонкий голосок, прорывающийся к нему словно через перьевую подушку:
– Что с вами?
– Слава, Слава! – вскрикнула жена, а потом и звуки, и свет выключили.
В себя Доброслав пришел, лежа уже на другом боку. Каждый мускул болел, на него навалилась неимоверная усталость. Едва разлепив глаза, мужчина увидел заплаканное лицо Леры:
– Господи, Слава, ты как?
– Что произошло? – язык не слушался, во рту ощущался привкус крови.
– Врач сказал, такое иногда бывает. Не надо было нам соглашаться. Ты потерял сознание, я… я… – хлюпнула носом Валерия.
– Я тебя сильно напугал?
– До чертиков!
– Прости.
Свет бил по глазам, так что захотелось прикрыть их ладонью. Но ничего не вышло, руки стали тяжелыми, как две пудовые гири. Правая безвольно свисала вдоль туловища, левую сжимала Лера. Мужчина попытался сжать ее кисть в ответ, но только смог едва охватить пальцами.
– Что такое? – прочитав замешательство на лице мужа, спросила Валерия.
– Кажется, тебе все же придется бежать от лавины, – мрачно пошутил тот. – Я не могу пошевелиться.
Паутина
Символ правой руки. Также называется «Дом паука». Один из связующих знаков, объединяющих пиктограммы с направленностью в прошлое и будущее. Означает проистекание следствия из определенной причины. Как и большинство связующих знаков пишется сдержанными тонами.
