Татьяна Нартова
Знак обратной стороны
Людмила даже просить не смела о такой услуге, но все же решилась предложить следующее:
– Тогда, может, проведем занятие вместе? У меня классный час в четверг на пятом уроке. У вас, насколько я знаю, стоит физкультура. Ты до какого числа освобожден?
– До конца месяца. – Надо же, в голосе подростка появилось что-то кроме равнодушной лени. Заинтересованность? – Хорошо. Я приду.
– Правда? – не поверила учительница. – Даниил, большое спасибо. Даже не знаю, как тебя отблагодарить!
– Просто ставьте адекватные оценки, – когда Люда уже расслабилась, больно ударил ее подросток. – Этого вполне достаточно.
Женщина не успела ничего ответить. Телефон Рябина запрыгал по парте, вибрируя. Не спрашивая разрешения, подросток взял его и нажал «принять вызов». Ничего не оставалось, только встать и уйти, что Людмила и сделала. Ей было обидно, горько и больно. Но злиться она могла только на себя. До нее донесся голос старшеклассника:
– Слушаю? Тоня?! Да я звонил вам вчера… Что? Где я сейчас? У меня занятия в школе. Сто шестая… Да, рядом с «рыбешкой»… Минут через сорок, не раньше.
Люда мысленно достраивала разговор. Итак, некая Тоня интересовалась, где Рябин сейчас находится и когда освободится. Зачем только?
«Это не мое дело», – здраво рассудила учительница.
И все же, когда спустя час она выглянула в окно, проверить, не кончился ли дождь, то не смогла отвести взгляда от двух фигур во дворе. Рядом с Даниилом стояла дама лет сорока с темными волосами.
Не мать. Мадам Рябину учительница запомнила хорошо, еще на первом родительском собрании. Уж очень та была похожа на Даниила. Те же большие глаза и очертания носа. Тетка? Какая-то клиентка? Коллеги рассказывали, что Даня помогает отцу с его магазинами строительных материалов.
«Да, наверное», – собираясь занавесить окно и вернуться к рассказу о Некрасове, сделала вывод Людмила. И тут же поняла свою ошибку. Разве что для обычных клиенток нынче нормально так близко подходить к продавцу и так нежно гладить того по щеке. Но более странно выглядела реакция Даниила, расплывшегося в ответ в широкой улыбке.
Улыбке, которая может предназначаться только близкому человеку. Тому, к кому испытываешь особые чувства.
Крыло соловья
Символ левой руки. Является одним из связующих знаков, обычно означающий «переключение», «смещение приоритетов», «личностный рост». Рисуется спокойными тонами на небольшой площади, дабы подчеркнуть некие новые начинания в жизни, переориентирование на иные цели.
2/8
Он спустился по лестнице, прошагал через холл и под недовольным взглядом охранника вышел на улицу. Утренний ливень постепенно превратился в легкую морось, вдалеке сплошную пелерину облаков разрезало ярко сияющее лезвие солнца.
Звонок Антонины застал парня врасплох, и он совершенно не понимал, что ему говорить и как себя вести с ней. Вчера голос женщины звучал в телефонной трубке холодным безразличным металлом, сегодня – снова искрился теплым золотом. Словно и не с Шаталовой вечером говорил Даня, а с ее роботизированной копией, с бездушным автоответчиком. По-хорошему, ему не следовало ничего ей отвечать. Не следовало вестись на новую провокацию, но, едва услышав заветное: «Хочу с тобой встретиться», – Рябин без раздумья выпалил в ответ: «Конечно, когда?»
Следующим уроком у них была история. Та самая контрольная, к которой Даниил так долго и тщательно готовился. Потому, заметив стоящую рядом с ««Хондой»» женщину, он сразу бросил:
– У меня не так много времени. Зачем вы хотели меня видеть?
– Ух, какой деловой, – фыркнула Шаталова. – Просто…
– В смысле? – немного смутился старшеклассник. – Если хотели что-то уточнить насчет ассортимента маминого магазина, то могли бы позвонить сразу в «Рогалик».
Он действительно не понимал, чего от него хочет эта женщина. Опершись спиной о машину, Тоня пристальным взглядом впилась ему в лицо и неожиданно произнесла совсем не то, что Даня ожидал услышать:
– Значит, ты еще школьник… немного досадно. Я бы ни за что не дала тебе меньше девятнадцати.
– В ноябре мне восемнадцать исполнится, – признался Рябин. – Поздно в первый класс отправили.
– Правда? – оживилась собеседница. – Это уже лучше.
– Почему же?
– Потому что, – ушла от ответа Тоня. – Ты обещал сводить меня куда-нибудь. Надеюсь, обещание все еще в силе?
– Да.
– Тогда садись в машину.
– Сейчас? – Даня удивился.
Она что, принимает его за своего слугу или мальчика на побегушках? У него свои дела, занятия, и он абсолютно не готов срываться с них по первому зову Шаталовой. Но вместо того, чтобы все это выдать, юноша только уточнил:
– А разве у вас нет работы?
– У меня отпуск. Я же тебе говорила, – снисходительно напомнила женщина. – Ну, чего стоишь? Залезай, говорю.
– Я… – Даниил запнулся.
Шаталова приблизилась почти вплотную, протянув изящную руку к его щеке. Прикосновение было легким, но настойчивым. Подросток ощутил чуть горьковатый запах духов и гладкость металлической плоски кольца на безымянном пальце женщины. Левая рука. Значит, в разводе.
– Или ты боишься?
Лукавый прищур обжигал похлеще раскаленной спицы, проходя прямо в сердце и заставляя то биться в два раза быстрее. А еще – самими по себе расплываться губы в идиотской улыбке и краснеть щеки. Даня не знал, что Антонина задумала, не представлял, чем все закончится для него. Но терять шанс побыть с ней подросток точно не хотел. Совесть не вовремя проснулась, попыталась напомнить, что Даниил должен быть хорошим сыном и ответственным учеником, но юноша заткнул ее одним коротким: «Гори оно все синим пламенем!»
– Хорошо. Поехали, – для подтверждения своих намерений Рябин несколько раз кивнул. – Какие у вас планы?
– У меня? У меня лишь один план: взять тебя взаймы у всего мира, – распахивая дверцу со стороны водителя, подмигнула Шаталова.
– Взять взаймы?
– Ну да. В безвозмездную аренду до конца дня. Согласен? Ты и я, весь день вдвоем. Движемся, куда хотим, делаем, что душе угодно. Разве не о таком мечтают подростки: никаких надзирателей, никаких границ, полная свобода?
Даня ничего не стал отвечать. Молча обошел машину и уселся на уже привычное место рядом с Антониной. Бросив на заднее сидение свой рюкзак, пристегнулся, и только тогда задал мучивший его со вчерашнего дня вопрос:
– Почему я?
– Не поняла… – Шаталова повернула ключ зажигания, мотор замурлыкал дикой кошкой. – А! Думаешь, я хочу тебя как-то надуть?
– Нет, просто… вы… я… – не смог правильно сформулировать свои ощущения Даня.
– Не думала, что молодежь страдает такого рода предрассудками. Или тебя настолько смущает мой возраст?
– Предрассудки здесь не при чем. Но да, давайте начистоту. Вы мне в матери годитесь…
– Ай, ай, как не вежливо! – ««Хонда»» дернулась и покатилась назад. Шаталова теперь не смотрела на пассажира, сосредоточив внимание на зеркалах.
– …так зачем вам я? То есть, я хотел сказать… это бессмысленно. Вы, наверное, окружены множеством мужчин…
– Наверное? – хмыкнула Тоня.
– …Взрослых, состоявшихся, готовых к серьезным отношениям.
– Скучных, болтающих только о своих особняках, бизнесе и детях от предыдущих браков, – закончила женщина за Рябина. – Да, вниманием я не обделена, что правда, то – правда. Но… – стального цвета глаза вновь обратились к подростку, – если ты еще не в курсе, в животном мире именно самка выбирает партнера, а не наоборот. А люди не так далеко от них ушли. Ты хочешь знать: почему? Так вот ответ прост. Ты мне нравишься. Сразу понравился, как увидела.
От такой откровенности Даниилу стало неловко. Складывалось впечатление, что из них двоих именно он старше, а не Шаталова. Та вела себя как девчонка, которой безразлично, что о ней подумают. В этом было что-то такое нереальное, не сходящееся с привычной реальностью, опьяняющее. Рябин закусил изнутри щеку, чтобы в ответ не ляпнуть: «Ты мне тоже». Нет, нет, не стоит. Для начала он должен разобраться, насколько все серьезно. Еще свежи были воспоминания об их вчерашнем разговоре. К тому же, хоть Даня и не страдал от предрассудков, но какая-то часть его существа безудержно бормотала: «Это не хорошо. Это не правильно. Ты – несовершеннолетний, а она в два раза старше». И эту часть, в отличие от совести, заткнуть было не так уж просто. Поэтому парень просто сменил тему:
– Куда поедем?
– На самом деле я думала, это ты будешь штурманом. Учти, утром я проглотила только пустой кофе и сейчас не прочь хорошенько перекусить. Надеюсь, поблизости найдется какая-нибудь не слишком паршивая закусочная. Где ты обычно ешь?
– Я? Да тут, совсем близко. Но, боюсь, вам там не очень понравится.
– Ты меня совсем не знаешь, – парировала Антонина. – Показывай, где?
Пришлось Дане указать на свою любимую забегаловку, в которой, кроме основных блюд продавали всякого рода рулеты с разными наполнителями: мясные, овощные, с рыбой или сыром. Владелец очень выгодно разместил свое заведение. Рядом бродили толпы голодных школьников, так что девять месяцев в году от клиентов не было отбоя. Интерьер закусочной был стандартен до убогости. Несколько столиков с пластиковыми стульями, линолеум на полу, а из украшений – пару горшков с искусственными розами. Еду тут подавали на одноразовых тарелках, напитки – в картонных стаканчиках, но и то, и другое, было довольно приятным на вкус.
Окинув забегаловку пронзительным взглядом, Тоня выдала:
– Сойдет, – и уселась за ближайший столик. – местное меню мне не знакомо, так что можешь взять что угодно по своему вкусу. И чай, зеленый, если есть.
Легко сказать. Вкус у Дани был своеобразный. Он любил рулет с грибами и острым соусом, но не знал, будет ли такое Шаталова. Рыба? А если у женщины аллергия? Мясо… но опять же, какое? Вдруг, Тоня вегетарианка или, скажем, не ест курятину? От интенсивной работы у парня заболела голова. В итоге, когда очередь дошла до него, Рябин взял Шаталовой рулет с овощами и творогом, а себе – с рубленой говядиной. В крайнем случае, всегда можно было поменяться.
Тоню выбор парня вполне устроил. Она немедленно вгрызлась в тонкий лаваш зубами, и между ними на некоторое время повисло молчание. Даня не сводил со своей спутницы глаз, даже не ощущая вкуса рулета. О чем с ней говорить? Не о своих же школьных проблемах, ей Богу. Вся жизнь Даниила крутилась вокруг учебы и работы в компании отца. Он не мог ни рассказать Шаталовой анекдот, ни ввести ее в курс последних кинематографических новинок. Рядом с этой женщиной Рябин чувствовал себя тем, кем являлся на самом деле – мальчишкой, желторотым птенцом, у которого нет еще своих крыльев. И в то же время, раз она выбрала его, украла, взяла взаймы у мира, значит – он не просто юнец, так ведь? Значит, что-то Шаталова в нем рассмотрела такое, чего не видела в других. Еще бы знать, что именно…
– Извини.
– Что?
– За вчерашнее. – Тоня промокнула губы салфеткой и отпила чая. – Я была очень… занята, поэтому так ответила. Моя жизнь не так безоблачна, как может показаться. Но, думаю, благодаря такому ангелочку, как ты, в ней появится больше хорошего.
– Ничего. Я так и понял, – стараясь выглядеть беспечным, ответил Даня.
– Давай сразу проясним кое-что. Я в разводе, детей не имею, занимаю в фирме довольно ответственный пост. Из этого вытекает сразу три заключения. Первое: мне плевать на мнение окружающих, так что, будь добр – не заикайся больше о разнице в возрасте. Это глупо. Во-вторых, у меня нет никаких обязательств, и тебе не стоит беспокоиться, что можешь кому-то помешать. И наконец, я не всегда буду белой и пушистой, не всегда смогу вот так сидеть и болтать с тобой. Порой до меня невозможно будет дозвониться, порой я буду резкой и вспыльчивой. Знай: в этом нет твоей вины. Работа есть работа.
– Ничего себе, – Даня даже перестал жевать от такой отповеди. – Вы очень серьезно настроены.
– И еще, – не обращая внимания на тон подростка, продолжила Антонина, – перестань мне выкать. В данном случае это – не проявление уважения, а дурная привычка.
– Ладно, – тут Рябин был согласен. – Ты очень серьезно настроена. Я еще не сказал, что хочу встречаться.
– Оу, снова огрызаешься, – в противоположность своим словам довольно ухмыльнулась женщина. – Но что-то мне подсказывает, что скажешь. Так ведь, ангелок?
– В таком случае у меня тоже есть пара замечаний.
Даниил чувствовал, как бешено пульсирует кровь в его сосудах, как вместе с ней по телу разноситься адреналин. Он никогда не был из робкого десятка, но поняв, что вытянул козырную карту, совсем потерял контроль. И ему, черт побери, это безумно нравилось. Нравилось вот так смотреть на Тоню, в упор, как и она на него. Нравилось «тыкать» ей. Он сгорал от предвкушения чего-то большего, чего-то неизведанного, чего-то запретного. Этот день напоминал гору, и Даня, подобно камню, все быстрее катился по ее склону. Пан или пропал. Либо он испытает настоящее счастье, либо все кончится трагедией – Рябин был почти на сто процентов в этом уверен. Когда рядом такие женщины, как Антонина, третьего просто не дано.
– Валяй, – разрешила она.
– Первое: я тоже не Ваньку целыми днями валяю. Так что иногда мне будет не до тебя, – пошел в лобовую атаку подросток.
– Что еще?
– У меня есть родители и сестра. И они, в отличие от меня, предрассудков не лишены. Так что лучше перед ними не светиться.
– И мысли не было, – заверила Шаталова. – Меня мало интересует твоя семья. Но если что, не волнуйся. Я всего лишь твоя знакомая, не больше. Дальше, или это все?
– Перестань называть меня ангелочком.
Это было немного по-детски, но Даня не удержался. Он сразу вспомнил того пупса, чья фигурка украшала свежую партию пирожных. Теперь-то намек Тони был ясен, но терпеть подобное обращение парень не собирался.
– А как же мне тебя называть, если ты, и правда, похож на ангела? – одной фразой смешала подростка Шаталова. Всякую наглость как корова языком слизала. Даня в срочном порядке сунул в рот рулет, делая вид, что смертельно обиделся. А Тоня еще не закончила: – Уж прости, но как хочу, так и буду тебя называть. Считай это… твоей платой за обучение.
– Какое еще обучение? – прошамкал Рябин.
– Искусству любви, – без тени смущения ответила женщина, заставив будущего ученика подавиться кусочком говядины. Юноша закашлялся, а Тоня лишь звонко рассмеялась. – Господи, какая прелесть, ты так мило смущаешься!
Даниил едва справился с кашлем и тут же заикал. В такое неудобное положение его еще никогда не ставили.
«Она что, пытается меня совратить? – с ужасом подумал парень. – Вот так, откровенно, без всякого стеснения? И что мне-то делать прикажете?»
– Ты сумасшедшая, – только и смог выдохнуть он.
– Есть немного, – залпом допивая чай, подтвердила Тоня. – Придется тебе привыкнуть. Задержи дыхание, это должно помочь.
– Знаю. – Даниил сделал глубокий вдох, стараясь задействовать при этом диафрагму. Потом резко выдохнул. – Значит, я – штурман?
– Так и есть. Просто я-то не местная. Переехала в этот городишко всего пару лет назад, но все не было времени как следует его изучить. Три раза останавливалась, спрашивала, где находится твоя школа. Так что приходится полагаться на твои знания. Проведешь мне экскурсию?
– Боюсь, из меня получится хреновый гид.
– Да ну? Но любимые места у тебя имеются? – Шаталова попробовала подойти к задаче с другой стороны.
Подросток задумался. Он сам более-менее хорошо знал только два района. Тот, в котором прежде жил, и этот, где обитал всего около полугода. Но здесь не было ни одного примечательного объекта: ни памятников, ни красивых зданий, ни толковых развлечений.
– Любимым его назвать сложно, но да, есть одно место, – остановил свой выбор Рябин. – Правда, добираться до него далековато.
– Ничего, твоя задача указать, куда ехать, а рулить буду я.
– Ты была в «Парке пионеров»?
Мелкое несчастье
Символ левой руки. Сознательное игнорирование проблем или их преуменьшение. Также может означать непринятие помощи от других, излишнюю самонадеянность. Рисуется только теплыми оттенками, дабы побудить человека к действию.
3/8
Вика с Романом устроились на открытой веранде. К вечеру немного потеплело, ветер стих, сменившись полным штилем. Стулья из искусственного ротанга, круглый столик на изящных ногах – как продолжение гостиной, откуда они и переместились. Из-за неплотно закрытой стеклянной двери наружу вырывались рассеянные звуки музыки. Художник и его гостья только что закончили рассматривать коллекцию пластинок Романа, и отправились подышать свежим воздухом. Шрапнель предпочел остаться в доме, устроившись на подоконнике за окошком. Казалось, кот присматривает за людьми своими полуприкрытыми глазами. И не только присматривает, но и подслушивает их разговоры: два треугольных уха были направлены в сторону хозяина. Возможно, Роман был прав, говоря, что животное понимает порой гораздо больше чем некоторые двуногие. А, может, Вике просто хотелось так думать: что кроме людей есть твари, обладающие не только умом, но и чистым, бесхитростным сердцем.
– И когда ты узнал, что станешь художником?
За несколько часов пребывания здесь, Вике удалось перебороть свою природную робость и перейти на «ты». Впервые это вышло не натянуто, не официозно, а легко, самой собой. Просто смена одного местоимения на другое.
– Не узнал, – поправил ее мужчина. – Нельзя знать заранее такие вещи. Это только в передачах по телевиденью бросаются оборотами, вроде: «Он начал петь раньше, чем говорить» или «она с раннего детства чувствовала, в чем ее предназначение». На самом деле, мне просто нравилось рисовать. Всем малышам нравится портить бумагу.
Рисование – это один из самых простых способов самовыражения. Даже когда ты еще не умеешь читать, то можешь намалевать пару рожиц – рожицу «папа» и рожицу «мама», тем самым выразив свою любовь к ним. Для древних людей изображение буйволов и оленей носило мистический смысл. Они искренне считали, что тем самым способствуют хорошей охоте.
Потом функция перешла к заклинаниям и более сложным обрядам, то есть к словесному и письменному выражению желаний и стремлений. Ну, а в наше время такими заговорами являются разного рода тренинги. Если повторишь про себя несколько раз: «У меня все получиться», – а потом представишь себе конечный результат, то, согласно им, цель твоя будет достигнута.
– Так вот, о чем я… – Роман потер двумя пальцами переносицу. – Ах, да! Невозможно знать заранее, кем ты станешь. Можно быть уверенным лишь в том, к чему у тебя лежит душа, и какие ты имеешь способности в тех или иных сферах. Исходя из этого, и принимаются решения о выборе профессии. Хотя, и исключать некий счастливый случай нельзя. Я никогда не думал, что стану художником или строителем, или конструктором ракет. Честно говоря, мысли о будущем занятии, которое должно приносить хлеб, причем лучше, если не нем будет лежать кусок масла, начали посещать меня лишь к десятому классу. До этого было только смутное желание вырваться из бедности. Точнее, даже не так… Мне не хотелось жить, как мои родители, горбатиться на заводе по шестнадцать часов или возиться практически круглосуточно с чужими детьми, забросив при этом своих собственных сына и дочь. Это Алиса, она с четырнадцати лет бредила медициной, а я всегда был из категории тех, кто не строит никаких далеко идущих планов.
– Тогда как ты начал все это? – Вика обвела рукой запущенный сад, захватив часть дома. Но Сандерс ее понял.
– Мне было шестнадцать. Хотелось развлекаться, а для этого, сама понимаешь, нужны были средства. На работу меня не брали. Точнее, я мог подработать в каком-нибудь «Макдональдсе» официантом или раздавать листовки на улицах, или мыть чужие машины. Но оплата была столь ничтожна, что не покрывала даже моральный ущерб от самой работы. Посему пришлось начать свое дело. Моего образования хватало, чтобы раз в неделю приезжать на проспект Тимирязева и несколько часов рисовать портреты.
– Знаю, знаю, – перебила женщина. – Несколько раз проходила по нему, видела.
– Ну, сейчас-то там яблоку негде упасть, вся площадка у памятника забита. А раньше конкуренции было значительно меньше. И вот, я приезжал, раскладывал свои карандаши и ждал, делая вид, что просто дорисовываю пейзаж. Кто-то подходил, интересовался, хвалил, как круто у меня получается. А потом либо уходил, либо предлагал набросать что-нибудь для него. Ясен пряник, я соглашался с напускной неохотой. Мне совали деньги, я брал. Несколько минут и пятьдесят-сто рублей оказывались в моем кармане.
– То есть ты не ставил рядом табличку с ценой на свои услуги, как современные рисовальщики?
– Знаешь, Вика… это трудно объяснить. Наверное, таким образом, я пытался сохранить нечто священное в своем занятии. Мой учитель говорил, что для настоящего важен ни сколько и не столько результат, как сам акт создания чего-то нового. Когда я спросил его однажды: «А как же Микеланджело, Вермеер, другие художники, скульпторы и архитекторы, делавшие свои шедевры на заказ, за деньги?» Он ответил: «Это не умоляло ценность их самовыражения» Согласен, возможно, и не умоляло, но я продолжал придерживаться иной точки зрения. Пытался отделить мухи от котлет, как говорится. Искусство само по себе, коммерция – отдельно.
– Не вышло, – по погрустневшему лицу Романа поняла Вика.
– Не вышло, – подтвердил тот. – Как это ни прискорбно, но мы – художники ничем, по сути, не отличаемся от инженеров или каких-нибудь… не знаю… швей. Все зависит не от профессии как таковой, а от навыков и таланта работника. Я знаю множество моих коллег, которые поставили некую идею на поток, и эксплуатируют ее десятилетиями, даже не меняя форму подачи. Однотипные картинки, написанные примерно в одной гамме. При этом их работы автоматически причисляются к категории искусства, тогда как двигатель для автомобиля – к продукту общественного потребления, хотя в него вложено гораздо больше того самого вдохновения, индивидуальности и новизны, о которых любят говорить обыватели.
– Время – лучший судья. Оно решит, чье творение стоящее, а что надо отправить на свалку, – ответила женщина.
– Не спорю. Но человек предпочитает, чтобы его заслуги ценились при жизни – не после смерти. Поэтому вскоре я стал принимать заказы от знакомых и не очень знакомых и пытаться пробиться на разного рода выставки. Мне было без разницы, каков их масштаб. Главное, можно ли там заработать или хотя бы, засветиться. Популярность – еще один вид валюты, которую легко конвертировать в рубли или доллары. К двадцати годам у меня была определенная репутация, я свел несколько полезных знакомств, хотя широкой популярностью мои картины не пользовались. Они были, так сказать… обычными. Не выдающимися.
– Ты так легко об этом говоришь, – изумилась Виктория.
– А что в этом такого? Стоит набрать в поисковике «картины на заказ», и тебе в ответ вылезут сотни ссылок только по нашему городу. Картины по фото, шаржи, пейзажи на заданную тему. У кого не хватает выдумки для чего-то своего, просто перерисовывают работы других художников. Я занимался примерно тем же.
– Но…?
– Что «но»?
– В хорошей истории всегда есть подобные слова. «Но», «несмотря на», «и вдруг». «В какой-то момент», – тоже неплохо звучит. Так в какой момент ты решил изменить свою жизнь? – поддразнила Романа собеседница.
– Не в момент, – возразил он. – Но да, некая точка перелома и в этой истории существует. Представь: очередная выставка-ярмарка, тесное темное помещение, состоящее из нескольких залов. Потенциальные покупатели толкутся у столов с поделками. Собрались не только живописцы. Там была керамика, деревянные изделия, посуда, игрушки, даже одна бабулька с вязаными носками. И я со своими лучшими холстами, к которым никто не подходит. Выставка была рассчитана на пять дней, и за два первых у меня купили только одну картину размером двадцать на пятнадцать сантиметров. Вот такую примерно, – обозначил размеры руками Сандерс. – Я больше заплатил за участие, чем получил от продажи. И вот на третий день на выставке появляется девушка моего возраста с кучей игрушек. Валянием занимаются многие, таких, как она мастеров на ярмарке было человек пять, наверное. Милые медвежата, зайчики, белочки, куклы из шерсти – вот их обычные товары. А у нее какие-то жуткие страшилища. Я бы своему ребенку такое покупать не стал… Через три часа она продала практически все.
– Потому что выделилась.
– Потому что бросила вызов, – кивнул, соглашаясь, Роман. – На четвертый день я, ради эксперимента, пока сидел и скучал, нарисовал подобного кота.
Мужчина придвинул к себе лежащий на столе обрывок бумаги с карандашом и быстро набросал небольшой рисунок. Это была странная образина: черная, с перекошенной пастью и разного размера глазами. У кота была непропорционально большая голова, а шерсть стояла дыбом. Вика с удивлением узнала в наброске Сандерса популярного среди молодежи Уродливого котика. С ним выпускали майки, делали разного рода украшения и магниты на холодильник. Страшилище обладало своеобразной притягательностью и даже неким обаянием.
– Это… вы автор? – от удивления Виктория снова перескочила на «вы».
– Продукция бренда «уродливый котик Финки» ежегодно приносит мне доход в размере нескольких сотен тысяч рублей. К сожалению, самим брендом владеют другие люди, я лишь получаю крохотные проценты как создатель котика.
– С ума сойти. Я всегда думала, кота взяли из какого-то зарубежного мультика, а он – наш! То есть все эти календари, обложки тетрадей тоже ты рисуешь?
– Нет. Говорю же – мне принадлежит лишь идея кота. А лепят его на трусы и заколки другие люди. Собственно, оригинальный Уродливый котик был давно продан на той самой выставке-ярмарке. Все остальное, строго говоря, его копии. Но этот уродец показал мне путь, которым я и следую до сих пор.
– Это немного грустно, надо признать.
– Почему же? – не понял Роман.
– Вместо того, чтобы создавать нечто прекрасное, ты торгуешь такими вот монстрами. Пустыми аквариумами без рыбок, искусственными костями…
– …героиновыми ежиками.
– Кем? – Вике показалось, что она ослышалась. – Это что еще за зверь?
– Одно из моих знаменитых произведений, выполненное в технике ассамбляжа[45], – Роман встал с места. – Сейчас покажу.
Через несколько минут ожидания он вернулся со стопкой фотографий, которую протянул Вике. Та со вниманием принялась их изучать. Снимали явно хорошим фотоаппаратом, изображения были резкие и насыщенные. На трех верхних было заснято одно и то же: дощечка с прикрепленными к ней детскими фигурками из поролона или другого пористого материала. Девочка справа слегка наклонилась, мальчик просто протянул руку к непонятному существу, похожему на ежа. Только вместо обычных иголок, он был покрыт иглами от шприцов.
– Ушел с аукциона в позапрошлом году почти за восемьсот тысяч.
– За сколько? – вытаращила глаза Вика. – Серьезно, за это?
– Осторожнее, ты говоришь о моей работе, между прочим. Она несет глубокий социальный посыл. Дети и подростки думают, что наркотики – это развлечение, как игра с диким зверьком, который, в крайнем случае, только куснет или поцарапает. А когда дотрагиваются до него, оказывается поздно.
– Но почти миллион за два куска раскрашенной пены… извини, не понимаю я людей, – отложила женщина фотографии. – Наверное, тебе было приятно получить такие деньжищи! Хотя, чего я спрашиваю, ответ очевиден. А что-нибудь нормальное ты создаешь? Кроме уродливых котов и бутафорских черепов?
– Нет, – не сразу ответил Роман. – Больше нет.
– А если я попрошу? – неожиданно предложила Вика. – Как раньше, нарисовать мой портрет, например? Откажешь?
– Тебе придется заплатить за него не меньше тридцати тысяч, за меньшую сумму я даже карандаш натачивать не стану. Не смотри на меня так. Я не шучу. Мои работы высоко котируются в среде ценителей искусства и коллекционеров, и возвращаться к каким-то жалким портретикам я не намерен, – отчеканил мужчина.
Он сгреб со стола фотографии, как неудачливый игрок в покер оставшиеся фишки. Челюсти сжаты, в глазах какое-то непонятное, дикое выражение.
– Ты что, обиделся? Из-за того, что я раскритиковала твою работу? Да перестань, это глупо… – начала Вика, но Сандерс оборвал ее:
– Глупо топтаться на месте. А ты, если ничего не понимаешь в изобразительном искусстве, лучше держи свое мнение при себе. Ты считает дураками тех, кто заплатил за «ежика» восемьсот тысяч, но тебе недостает ума заработать столько же на то, чтобы купить так называемые «нормальные» картины. Разве в этом есть логика?
– Вот же! – теперь взорвалась Вика. – Это просто курам на смех! Да делай, что угодно. Я просто спросила, не мог ли ты нарисовать мой портрет, а вовсе не имела в виду, что ты создаешь какое-то дерьмо.
– Не имела? – не поверил художник.
– Да, не имела… – более уверенным тоном повторила женщина. – Знаешь, мне надоел этот разговор. Да и поздно уже. Наверное, я поеду домой.
Вика прошагала мимо хозяина дома обратно внутрь. Она не лгала: солнце начало садиться, в воздухе повеяло надвигающимся дождем. Тем более, отсюда до ее дома приличное расстояние, а женщине не было понятно даже, на какую маршрутку надо сесть и где ее ловить, чтобы уехать в родной район.
– Погоди, – резко поймал ее за руку Роман. – Не стоит расставаться на такой ноте. Давай, хотя бы чаю выпьем, а потом я сам тебя отвезу. Я… не хотел тебя обидеть.
– Знаю, – все же вырвала локоть из захвата Вика. Она прикинула время, которое затратит на обратный путь и смилостивилась. – Чай? Ладно, выпьем.
Снова кухня. Белоснежные плитки, светлая мебель. На такой нерационально готовить, отчищать потом замучаешься. Но Роман, видимо, пользовался ею лишь для варки заварных супов и разогрева полуфабрикатов. С другой стороны, Вика и сама не очень любила извращаться со сложными блюдами. Потолком ее кулинарного творчества были макароны с сыром и картофельное пюре.
Ели в тишине. Покупные пирожки с вишней оказались весьма неплохи. Роман рассеянно чесал ногой, ластившегося к нему, Шрапнеля. Нога была одета в светло-серый носок, на глазах становившийся от соприкосновения с кошачьей шерстью темно-серым. Да уж, а Вика его голыми руками трогала. Она никогда не была чересчур брезгливой и особенной чистюлей тоже не слыла, но сегодняшний наряд решила от греха подальше сразу по приезду сунуть в стиральную машину. Хорошо хоть короткошерстная зверюга еще не так интенсивно линяла, как некоторые ее длинношерстные собратья.
– Почему ты не ешь желтые перцы?
– Прости, что?
– Ты тогда сказал Ирине, чтобы она принесла салат без желтых перцев, – напомнила Виктория. Мужчина кривовато улыбнулся:
– У каждой знаменитости должен быть свой пунктик. Я не ем ничего желтого.
– Причина? – продолжила допытываться гостья.
– А для этого должна быть причина? – вопросом на вопрос ответил Роман.
