Татьяна Чистова
Трижды преданный
После секса все быстро меняется, и та, кто полчаса назад готова была вонзить в тебя зубы и когти, сейчас мурлычет под боком и говорит глупости. Олег поначалу пытался отвечать, но хватило его ненадолго, и он провалился в сладкую томную дрему, липкую, точно свежий мед, а потом и вовсе заснул под шорох, как показалось сначала, дождя за окном. Оказалось, ошибся, это шумела вода в ванной, а Наташки рядом не было. Подушка и простыни пахли ее духами, на спинке кресла висело легкомысленное цветастое платье. Занавески на окне шевелились, о стекло бился толстый сердитый шмель и рвался на свободу. Олег следил за ним, пока не задремал, а проснулся от прикосновения мокрых теплых ладоней, потянулся, чтобы схватить Наташку за руку, но та ловко увернулась. Отодвинулась на край дивана, села, скрестив ноги, и целомудренно прикрылась полотенцем, которое мало что скрывало. Знает, как себя подать – спину выпрямила, голову чуть наклонила, плечом недовольно так повела – глаз не оторвать, даже небольшой животик ее не портит и выглядит более чем аппетитно.
Олег откинулся на подушку и затаился, выжидая момент. Наташка сняла заколку, помотала светлыми кудряшками, откинула волосы назад и спросила с самым невинным видом:
– Может, передумаешь?
Олег сделал вид, что не расслышал. Нет, он не передумает, это не обсуждается, и Наташка это отлично понимает, а гнет свою линию чисто из вредности или надеется на что-то. Непонятно, на что, даже ради этой светловолосой красотки с высокими скулами, длинными ногами и прочими приятными глазу и руке формами, он не передумает.
– Нет, – сказал Олег, – не могу. Работа такая.
Девушка с надеждой и мольбой смотрела на него, но Олег слегка покачал головой. Ну сколько можно говорить одно и то же, известно, чем все закончится – очередной ссорой, а все потому, что Наташка вбила себе в голову, что их свадьба должна пройти в Праге, и все тут. Насмотрелась в соцсетях фотографий, где новобрачные позируют на мостах и улицах таинственного средневекового города, и все уши Олегу прожужжала – давай так же, чем мы хуже. Не хуже, понятное дело, и деньги бы нашлись, но будущий инженер-радиотехник Олег Покровский уже проходил проверку на допуск к секретным и совершенно секретным документам отдела разработок в сфере радиоэлектронной борьбы, так что о Праге не могло быть и речи. О чем Олег Наташке вчера напомнил, и по этому поводу они снова поцапались. И благополучно помирились час или два назад, или утром, еще в сумерках.
Наташка вздохнула и отвернулась, села боком и вроде как в последний момент подхватила скользнувшее вниз полотенце. Олег рывком сел, дернул мокрую тряпку из рук девушки, но держала ее неожиданно крепко. Да еще и отодвинулась подальше, чуть наклонила голову и смотрела на жениха с какой-то веселой злостью.
– Ну зачем тебе эта Прага? – пробормотал Олег, подбираясь ближе, – что тебе тут не нравится? Не могу я, понимаешь? Не отпустят. Зато в Москве будем жить, ты же сама хотела.
Хотела – это мягко сказано, все уши прожужжала, когда да когда переедем. Но между ними обоими и вожделенным жильем на подступах к столице стояли пять лет учебы, защита диплома – красного, между прочим, – поиск вакансии, три собеседования. И еще две «беседы», как назвал их общение высокий тощий «сотрудник» с ленивыми манерами и острым взглядом. Сам он почти ничего не говорил, в основном слушал Олега, листал его документы, а если и задавал вопросы, то будто невпопад, и к теме разговора не относящиеся. О родителях спросил, хотя мог бы и в анкете прочитать – мать умерла одиннадцать лет назад, отец на пенсии по выслуге лет. Покровский-старший тоже в свое время на оборону страны изрядно потрудился, ученое звание имеет, и две награды, которые принято держать в скромных коробочках убранными в шкаф или на полочку. А на премию просторную теплую трешку в центре приобрел и эту самую дачу, где они с Наташкой второй день развлекаются, двухэтажную, просторную, где и зимой можно жить, благо отопление и водопровод имеются.
Только отец волновыми процессами в жидких и твердых средах занимался, что в переводе означает распространения ударных или взрывных волн на суше и на море, а Олегу радиоразведка по душе оказалась. Он уже со школы знал, чем будет заниматься, и шел по предназначенному ему пути, даже мысли не допуская, что может быть по-другому. Школа, полтора года в армии, институт, диплом – и вот она, вожделенная работа. Есть, правда, неприятные нюансы, но плевать на них, главное впереди.
– Ладно, – надула губы Наташка, – уговорил. Но переедем сразу, как только на работу выйдешь. Я тут больше оставаться не хочу.
Она слегка ослабила хватку, и полотенце поползло вбок. Шмель на окне зажужжал еще громче, шумно грянулся о стекло, Наташка обернулась и потеряла бдительность. Олег дернул ее за руку на себя, отшвырнул мокрое полотенце и уложил на спину.
– Да пожалуйста, – тихо сказал он, наклоняясь к ней, – переедем, не вопрос. Проверку пройду, и сразу вещи собирай. После свадьбы.
Наташка улыбнулась, что-то сказала, но Олег ее не слышал – не тот момент, чтобы разговоры разговаривать. И вообще весь мир мог пока постоять в сторонке, обоим стало не до него. А потом в комнате стемнело, на улице шумел самый настоящий дождь, Наташка лежала рядом и обнимала его обеими руками. Потом отстранилась, приподнялась на локтях, и прошептала:
– Мне домой надо. Поехали.
– Домой? – поразился Олег, – как домой? Завтра же суббота.
И осекся – Наташка работает посменно, она кассир в банке, так что суббота запросто может быть у нее рабочей. Они в этом самом банке и познакомились, когда он пришел новую карту получать, и увидел это зеленоглазое кудрявое чудо за бронированным стеклом. Карту забрал, расписался, а потом в металлическое корыто под этим самым стеклом записку кинул: «давай познакомимся. Я Олег». Чудо улыбнулось, и написало в ответ: «давай. Я Наташа, освобожусь в семь». Два года назад дело было, много чего за это время случилось, чуть не расстались, и даже месяц не звонили друг другу. Но все прошло, и вот финал, вернее, начало – заявление в Загс подано, день свадьбы назначен, фасон платья одобрен Олегом, Наташкиной матерью и подружками, кольца заказаны, осталось только забрать их у ювелира. А после уехать из родного для обоих крохотного городка почти что в самую вожделенную Москву, зажить своей жизнью, завести детей…
– Поменяйся, – попросил Олег. Он расстроился от Наташкиного вероломства, ведь рассчитывал еще и на завтрашний день, а тут такой облом. И что теперь делать прикажете до понедельника – дома сидеть или с отцом в шахматы играть? Тоска же…
– Не могу, – Наташка вскочила с дивана, подняла полотенце, встряхнула, и так стояла, не считая нужным прикрыться. – Светка звонила, у нее зуб заболел, его вырвали, и у нее теперь щека распухла, ей в таком виде с клиентами работать нельзя. Отвезешь?
И, не дожидаясь ответа, пошла в ванную, там снова зашумела вода.
Да, звонил кто-то, слышал он сквозь дрему слабое пиликанье и приглушенный Наташкин голос. Как не вовремя все это – и Светка, и ее зуб, и сырость на улице… И ничего не поделать, придется ехать. «Куда ж я денусь» – Олег поднялся с дивана, выгнал обессилившего шмеля под мелкий дождь и пошел в кухню. Тут, как ни странно, был порядок – Наташка успела все прибрать, и даже посуду вымыла. На подоконнике стояла пустая бутылка вина, ополовиненная коньяка – на столе. Олег убрал все в шкафчик, дождался, когда Наташка приведет себя в порядок, после душа оделся и повез ее домой.
***
Дверь оказалась хлипкой только с виду: под ударами филенчатая светлая створка дрожала, смачно потрескивала, огрызалась мелкими щепками, но не поддавалась. Стас зажмурился от летевшей в лицо мелкой деревянной трухи, с силой крутанул и дернул на себя ручку, но бесполезно – та едва заметно шелохнулась, лязгнула тихонько, но и только, шурупы крепко держали ее на месте. Тогда Стас еще раз врезал кулаком по створке так, что дверь загудела, и крикнул:
– Ольга! Открой дверь, открой сейчас же! Открой, кому говорю!
Ударил по двери уже раскрытой ладонью, кожу на ней обожгло, Стас поморщился и прислушался: все по-прежнему, внутри тихо, слышен только шум воды, да и тот какой-то странный, будто напор ослаб или струя падает на что-то мягкое и глушит звук. Ни голоса в ответ, ни шума – ничего, будто пусто там.
Стас оглянулся на шорох – в коридор выглянула пожилая женщина, невысокая хрупкая блондинка с короткой стрижкой. Одной рукой она придерживалась за косяк, второй показывала на дверь ванной и сказала почему-то шепотом:
– Полчаса прошло. Я ее звала-звала, она молчит. Потом тебе позвонила…
Мать Ольги говорила что-то еще, но Стас не обращал на женщину внимания. Полчаса – это много, очень много, за полчаса можно таких дел натворить, что исправлять будет поздно, ни «скорая» не поможет, ни реанимация. Он ударил по двери еще раз, та гулко ухнула в ответ, с притолоки посыпалась пыль. Не дверь в ванную обычной двушки, а натуральный сейф, который с налету не открыть, тут навыки особые потребны и инструмент случаю подходящий, и, как назло, нет у Стаса Чиркова ни того, ни другого. Он осмотрелся еще раз, с досады прикусил губу – дверь открывается в коридор, где и развернуться-то негде, уж больно узкий он, тесный, да еще у стены напротив громоздится раритет – швейная машинка породы «Зингер», семейная реликвия и трогать ее не моги, ибо ей лет больше, чем всем присутствующим вместе взятым. Хотя нет, лет десять можно скинуть, наверное.
Прислушался к звукам из-за двери, и сквозь шум воды услышал легкий звон, будто сосулька разбилась. И звон этот вмиг подстегнул, заставил соображать, подсказал выход. Стас ринулся в кухню, толкнул женщину плечом, и та еле удержалась на ногах, охнула, но извиняться времени не было. Он выдернул один ящик стола, другой, и тут нашел, что искал – разделочный топорик, довольно увесистый, с удобной резиновой ручкой. Прикинул его в руке, ухватил половчее и вылетел обратно в коридор.
Мать Ольги и слова не сказала, больше того – ушла от греха в комнату и теперь выглядывала оттуда, Стас краем глаза видел ее отражение в большом зеркале шкафа. Их взгляды встретились, женщина едва заметно кивнула Стасу и зажмурилась, прижала ладонь к губам.
– Ольга! – рявкнул Стас во все горло, – Ольга, открывай! Или я дверь сломаю!
Ответа не последовало, в ванной звонко шумела вода, определенно громче, чем пару минут назад. Там что-то произошло, изменилось, и явно не к лучшему, поэтому Стас повернулся к двери боком, сжал ручку топора обеими руками и ударил по створке чуть выше замка.
Дело сразу пошло на лад: щепки летели во все стороны, дверь трещала и дрожала, по филенке ползли трещины. Над ручкой скоро образовалась дыра, Стас парой хороших ударов расширил ее, просунул руку, нащупал и повернул задвижку. Топорик отлетел в сторону зеркала, Стас рванул на себя дверь и невольно отстранился. В лицо ударил тяжелый запах сырой штукатурки и чего-то сладко-душного, до того омерзительного, что к горлу подкатила тошнота, а перед глазами малость помутилось. Но это уже от пара, густого и липкого, у Стаса перехватило горло, он шагнул через порог и сразу увидел Ольгу. Она сидела на полу, перевесившись через край ванной так, что видны были только обтянутая футболкой спина и темные пряди волос длиной почти до поясницы. Тяжелых, влажных, густых, как грива, сидела и не шевелилась.
– Ольга! – позвал ее Стас, но девушка не шелохнулась. Тогда он подошел ближе, наклонился, глядя вниз и все никак не мог сообразить, что он такое видит в духоте, полумраке и клубах пара. Получалось, что Ольга решила подстричься, и лучшего места, чем ванная, для этого не нашла. И сделать успела довольно много – дно ванны и ее стенки покрывали темные длинные полосы, издалека похожие на пряди волос. Тяжелых, темных, густых… Стас наклонился ниже, пригляделся… На дне ванной лежал небольшой, похожий на скальпель, нож, а по светлой эмали текла темная кровь.
«Черт!» – он в последний момент прикусил язык. Еще не хватало перепугать Ольгину мать – кто знает, как отреагирует пожилая женщина, увидев разрезанные вены на руках дочери. В лучшем случае в обморок грянется, а если в истерику сорвется – что тогда? На двоих ему не разорваться.
– Зачем, глупая, зачем? Вот же дура, прости господи, – пробормотал Стас, схватил Ольгу под мышки, приподнял и потащил в коридор. Навстречу сунулась ее мать, и сразу все поняла, побледнела еще больше, и Стас уж решил, что его будущая теща сейчас потеряет сознание, но женщина держалась молодцом.
– В «скорую» звоните! – хотел крикнуть ей Стас, но голос сорвался, получилось невнятно и хрипло. Но та все отлично поняла, побежала к себе в комнату, где помещался телефон, и через несколько мгновений Стас услышал:
– Человек без сознания, приезжайте скорее! Что? Двадцать три года, девушка! Побыстрее можете? Адрес…
Стас слышал ее краем уха, он дотащил тяжелую неподвижную Ольгу до дивана, уложил на спину, поднял обе ее руки, быстро осмотрел. Кровь еще не свернулась, текла по белой тонкой коже уже нехотя, багровые струйки тяжело сбегали от запястий к локтям, извивались, обвивали Ольгины руки точно побеги странного растения. Живые и алчные побеги, их стало слишком много, смотреть на них было неприятно, Стас стер их попавшимся под руку Ольгиным халатом, и увидел длинные разрезы. Располосовала она себя знатно – на правой руке три параллельных борозды, на левой две, одна короткая, кривая. Будто вела карандашом по листу, да уснула, а острие сорвалось, ушло вбок. Уснула, понятное дело, при острой кровопотере снижается поступление кислорода в мозг, и человек теряет сознание. Как и Ольга сейчас – даже в полутьме комнаты ее лицо было бледным и неживым, волосы на его фоне – каштановые с рыжиной – казались черными, и напоминали неряшливую груду мокрых водорослей.
Стас опустил руки девушки, и кровь побежала быстрее, из глубоких разрезов она била небольшими фонтанчиками, потемнела и будто вскипала над раной. Стас бросился обратно в ванную, подобрал скальпель, на обратном пути вырвал из Ольгиного халата пояс, разрезал его и перетянул Ольге обе руки выше разрезов. Девушка не шелохнулась, не издала ни единого звука, Стас встал на колени рядом с ней, всмотрелся в ее лицо, прислушался – вроде, дышит. Потянулся к запястьям, но они были все в крови, свежей и липкой, тогда он осторожно коснулся ее шеи под нижней челюстью, припоминая, что пульс можно проверить и так. Делал это неловко и неумело, но все же почувствовал под пальцами еле уловимое движение в венах, немного успокоился – жива, но без сознания.
И только сейчас почувствовал, как саднят костяшки пальцев. Оказалось, что он и сам не заметил, как ободрал их до крови, видимо, когда просунул руку в дыру и поворачивал задвижку замка. Стас лизнул ободранную кожу и заметил, что манжеты форменной рубашки покрывают темные пятна крови, непонятно, своей или Ольгиной.
В коридоре послышались тихие быстрые шаги, приоткрылась дверь. Стас успел бросить скальпель под диван, повернул голову, увидел Ольгину мать. Та бледная, как дочь, шагнула в комнату, но тут раздался резкий звонок в дверь. Женщина вздрогнула, зачем-то прижала палец к губам и пошла открывать, Стас поднялся на ноги и отошел к стене. В коридоре раздались громкие голоса, потом звуки шагов, потом дверь распахнулась. Первым вошел плотный невысокий человек во врачебной форме, за ним суетилась мать Ольги, сунулась в комнату, но врач ловко оттеснил ее, оглядел Стаса с головы до ног, задержался на погонах, оценил звание и его растерянный – чего уж там – вид, и скомандовал:
– Посторонних попрошу выйти!
Мигом оценил обстановку, шагнул к дивану и поставил на пол объемистый пластиковый чемодан, откинул крышку и принялся деловито копаться внутри, зазвенел чем-то.
«Я не посторонний» – Стас счел за благо пока помолчать, тем более что формально он был именно посторонним. Пока посторонним, и еще сегодня утром думал, что скоро перестанет быть таковым, но Ольга решила по-другому. Решила в своей манере – за себя и за него, хорошо, что ее мать сразу позвонила будущему зятю, как только почуяла неладное, и тот примчался на зов, и успел, хоть и в последний момент.
Стас прошел мимо женщины, направился в кухню и вышел на балкон, подставил лицо солнцу. Тепло, хоть и конец августа, но в запахе ветра уже чувствуется близкая осень. А вот и тучи как на заказ, ползут с севера, тянутся вереницей, несут дождь и ненастье. Стас посмотрел вниз, на свою серую «ауди», верную развалюшку, латанную-перелатанную, но еще готовую послужить ему верой и правдой. Рядом стояла белая «газель» с красным крестом, водитель распахнул дверь и курил, сидя боком на сиденье и сбрасывал пепел на асфальт.
Стас вздохнул, глянул на свои ободранные руки. Это ерунда, до свадьбы заживет, как говорится, и это правда. Свадьбу они с Ольгой планировали на ноябрь, в конце августа собирались подать заявление, но сегодня все пошло к чертям. Хотя нет, не сегодня, а раньше, гораздо раньше. Лет семь назад все началось, или даже больше…
Минут через двадцать в коридоре послышались голоса – один громкий, уверенный, мужской, и пожилая женщина на его фоне шелестела бледно и неуверенно. Она явно просила врача о чем-то, но тот был непреклонен:
– Не могу, – сказал он, как отрезал, – обязан по долгу службы. Вашей дочери головой думать надо прежде, чем с жизнью счеты сводить. Не могу, – с расстановкой повторил он, попытался обойти Ольгину мать вдоль стены, но женщина преградила ему дорогу. Врач переложил чемодан в другую руку, шагнул вбок, но та повторила его маневр. Впрочем, шансов против здоровенного дядьки у нее не было никаких, и она отлично это знала, но продолжала наседать на врача. И Стас понимал, в чем тут дело. Он вышел в коридор, улыбнулся, как мог, дружелюбно, и сказал:
– Можно вас на минуту?
– Я спешу, у меня вызовов много, – буркнул врач, но, подумав, шагнул навстречу Стасу, вошел в кухню и поставил чемодан на табуретку. Ольгина мать умоляюще смотрела на Стаса и даже прижала ладони к груди и вот сейчас как никогда раньше была близка к обмороку.
Я сейчас, – сказал ей Стас, закрыл дверь с толстым матовым стеклом посредине, плотно закрыл, и повернулся к врачу.
Тот смотрел недовольно и даже ногой притопывал, точно собирался бежать с места в карьер. Удерживало его одно – полицейская форма на собеседнике, оружие в кобуре на левом боку и настойчивый тон – это Стасу наконец удалось. Он вытащил из нагрудного кармана и показал врачу свое удостоверение. Тот прищурился, вытянул шею и прочел шепотом: «капитан Чирков», отодвинулся, еще раз оглядел его с ног до головы. Стас убрал документ и спросил:
– Как она?
– Нормально, угрозы для жизни нет, крови потеряла много, много, но это не критично. Голова у нее пока будет кружиться, но это пройдет. Пару дней пусть дома посидит, фрукты, орехи ест, гречку, мясо. Успокоительное, само собой. Сейчас я ей вколол, до вечера ей хватит. Потом на перевязку сходит, потом вам позвонят, возможна госпитализация в стационар…
– Не надо, – тихо сказал Стас, и врач отлично его понял. Набычился, засопел, но молчал. Оба отлично знали порядок – о неудачливых суицидниках принято сообщать в ПНД, психушку, проще говоря. Ничего страшного в этом нет – подержат недельку-другую в отделении для тихих, понаблюдают и отпустят с миром. Но в базу внесут, на учет поставят, а это клеймо на всю жизнь: и о водительских правах можно забыть, и на приличную работу вовек не возьмут.
– Не надо, – повторил Стас, – мужик, будь человеком. Ну, ПМС у нее, ну, психанула, напугать меня хотела, чтобы женился побыстрее…
– Когда у баб ПМС, они посуду бьют, а не вены режут, – заявил врач, и повторил:
– Надо сообщить… А что я, по-твоему, в журнале укажу? Палец порезала? – прошипел он, глядя Стасу в глаза.
– Придумай что-нибудь, ты же врач, тебе виднее. – Стас прикидывал, сколько у него с собой наличных. Сумма получилась смешной, ее даже неприлично предлагать этому незлому, но упертому мужику. Оставалось давить на жалость:
– Сам подумай – ты же ей всю жизнь испортишь, ей двадцать три всего. Ты прикинь, что с ней будет, когда она из этого стационара выйдет, чего она там насмотрится. Зачем ей это, сам подумай? Она же не психопатка, в самом деле, не пойдет людей резать…
– А если пойдет? – исподлобья глянул на Стаса врач, – или с крыши кинется? Что тогда?
– Не кинется, – уверенно сказал Стас, – не кинется. Я прослежу. Да будь ты человеком, ты же врач, ты людям помогать должен, ты клятву давал!
С улицы раздался длинный гудок, врач подхватил чемодан, взялся за ручку двери. Стас вытянул руку, преграждая врачу дорогу, посмотрел мужику в глаза. Тот отвернулся, потоптался на месте, коротко ругнулся и сказал:
– Ладно, капитан, договорились. Оформлю как бытовую травму, неосторожное обращение с… По дороге придумаю. Но учти, – теперь он не сводил со Стаса глаз – если еще раз, рецидив… Сразу спец бригаду вышлем, адресок я запомнил. Мне проблемы не нужны.
– Не будет проблем. – Стас открыл дверь, пропустил врача в коридор, проводил до входной двери, закрыл ее и вернулся в квартиру. В кармане зазвонил мобильник, Стас глянул на экран – звонил напарник, опер Макс Матвеев, он остался «на хозяйстве», и звонить обещал только в крайнем случае, и, похоже, этот край уже пришел или вот-вот наступит. Стас сбросил звонок и вошел в комнату Ольги.
Та лежала, уткнувшись лицом в диванные подушки, мать сидела рядом и поправляла на дочери полосатый плед. Увидела Стаса, поднялась и отошла в сторонку. Хотела что-то сказать, но вместо этого махнула рукой, и как-то очень поспешно вышла из комнаты, стукнула дверью. Стас глянул женщине вслед и сел на краешек дивана. В комнате было тихо, сумрачно и очень душно, резкий запах лекарств еще не выветрился – шторы были задернуты, а окно, судя по звукам, приоткрыто самую малость. С улицы доносились голоса, гул машин и лай, потом где-то далеко запиликала сигнализация. Ольга не шевелилась, будто спала, Стас наклонился к ней, прислушиваясь к ее дыханию и вдруг услышал:
– Зачем? Зачем ты влез? Кто тебя просил?
От шепота стало не по себе, Стас попытался обнять Ольгу, но та дернула плечом и плотнее закуталась в тонкий плед. Но перевязанные руки слушались плохо, двигались, как у марионетки, резко, будто их дергали за нитки. Стас поправил плед, Ольга почти исчезла под ним, виднелась только всклокоченная макушка и бледный, покрытый испариной лоб. То ли успокоительное так действует, то ли шок сказывается, то ли то и другое вместе взятое.
– Я люблю тебя, – сказал Стас, – ты мне нужна.
Снова стало тихо, только из коридора доносился легкий шорох и слабое потрескивание: похоже, мать Ольги решила там прибраться. Веник шуршал по полу, за окном лаяли собаки, потом раздался мерный негромкий стук – на подоконник упали капли дождя. Ольга всхлипнула, и плотнее уткнулась в спинку дивана. Стас положил руку на плечо девушке, и сказал:
– Зачем ты это сделала? Зачем, объясни…
– Ты сам знаешь, – злым шепотом перебила его Ольга, – так будет лучше для всех.
И затихла, прижала перебинтованные руки к груди. Стас поднялся, раздвинул шторы и распахнул окно. Полумрак рассеялся, а в комнате запахло дождем и мокрой пылью. Прятавшийся от ливня на подоконнике воробей покосился на Стаса и, решив, что жизнь дороже, вспорхнул и улетел куда-то через дождевые струи. «Лучше для всех…» – ну кто это сказал ей, кто вбил в голову, откуда эта дикая мысль? Для кого – для всех? Для матери, для него, Стаса Чиркова, для самой Ольги?
– Утром я пошла в магазин, – негромко проговорила Ольга, – в самый ближний, надо только перейти через дорогу. Я шла, и вдруг на меня вылетела машина, затормозила в последний момент. Из нее выскочил водитель, и орал на меня так, будто я что-то украла у него или собиралась это сделать, он был готов убить меня. Но на самом деле он испугался, что собьет меня – я не заметила его, и вышла на дорогу. Рядом стояли люди и подтвердили, что я сама кинулась под колеса. Одна женщина так и сказала – ей жить надоело, вот и решила с собой покончить. А я не видела его, не видела, понимаешь!
На успокоительное врач не поскупился, о чем Стас мысленно его поблагодарил и пожелал всего наилучшего в этой жизни. Истерика с Ольгой не случилась, она просто смотрела в спинку дивана и говорила точно сама с собой, а по лицу текли слезы.
– Я не видела его, честное слово. Все разошлись, человек уехал, а я подумала, что не хочу вот так, на улице, чтобы меня сбила машина, чтобы собралась толпа, чтобы все глазели на меня. Лучше уж дома.
Стас присел рядом, легонько сжал плечо девушки. Та вздрогнула, зажмурилась и попыталась отодвинуться, но места не было. Он сидел рядом и просто смотрел в стенку, молчал, ибо сказать было нечего, да и эмоции только что не на части раздирали – жалость к девушке и злость на самого себя. Помочь он ей ничем не мог, и от бессилия аж скулы сводило, но тут хоть головой о стену бейся – бесполезно. У Ольги прогрессирует слепота, она уже в школе неважно видела, а после дело стало совсем плохо. Местные врачи проморгали у нее начало болезни, ибо симптомы отношения к зрению не имели – головная боль, тошнота, рвота, все признаки мигрени налицо. А потом раз – и диагноз, как приговор: нужна операция. Ее сделали, но неудачно, местные врачи исправлять ошибку коллег отказались, а их московские коллеги запросили такие деньги, что тогда он впервые услышал от Ольги: «мне дешевле умереть». Отругал ее и забыл, а она запомнила, и сегодня решила повторить попытку.
– Не говори глупости, – не оборачиваясь, сказал Стас, – это можно исправить.
Ольга сжалась в комок и неожиданно спокойно, даже рассудительно сказала:
– Ты знаешь, сколько это стоит. У нас нет таких денег.
Денег у них не было. Гараж и машину продали два года назад, и, как оказалось, для того, чтобы Ольге, наконец, поставили верный диагноз. Остатки ушли на «подарки» врачам, взамен получили осложнение и новые проблемы: слезы, ненавистные очки, «вам без меня будет лучше». Самое поганое, что выход был, что его подсказали те же эскулапы: московская клиника, где такие проблемы щелкают как орешки, за плату, разумеется. И даже направление дали, да толку с того направления… Три банка в кредите отказали – слишком мал был доход Ольгиной матери, музыкального работника, и самой девушки, логопеда. В долг им никто не давал по той же самой причине, а Стас сам изворачивался, как мог, но половина неплохой, что уж там, зарплаты уходила на съемную квартиру и машину. Родительское жилье в полусотне километрах от города досталось сестре, да он на жалкую однушку и не претендовал. Слишком хорошо помнил, откуда вырвался, чудом, можно сказать, вернее, не без помощи близких людей – родственников со стороны отца. Мать с папашей пили в режиме нон-стоп, что на общем фоне было еще нормально. В соседней квартире помещался наркопритон, и посетители часто путали балкон барыг и семейства Чирковых. На втором этаже варили самогон, сосед через стенку, вернувшись из колонии, через неделю день прирезал жену и повесился во дворе на разломанных качелях. И тогда, что до этого дня лишь смутно шевелилось в душе, что не давало покоя, все предчувствия и мысли о будущем вдруг исчезли, остался один вопрос, он же ответ: выбирай. Сам видишь, что тебя ждет. Или ты уезжаешь и пытаешься стать человеком, или остаешься, но тогда винить кроме себя будет некого. От этой гранитной обреченности и спокойствия четырнадцатилетнему Стасу стало страшно и неуютно, но он приказал мыслям этим заткнуться и в тот же день собрал вещи и уехал в город к родственникам. Те не сказать, чтобы обрадовались, но, зная его родителей, из дома не выгнали, приютили по доброте душевной. Денег вечно не хватало, приходилось подрабатывать и вообще выкручиваться, зато жизнь уже была другая и люди другие.
В новой школе Стас и познакомился с Ольгой – та на фоне ярких, безвкусно и вызывающе одетых ровесниц выглядела дворянкой с картинки из старой книги. И вела себя соответствующе – вежливая, строгая, недоступная, волосы убраны в косу, на носу вечные очки. И никаких джинсов, только юбки и платья длиной строго до середины колена – ну Снежная королева, не больше, ни меньше. Он тогда полгода за Ольгой хвостом ходил, и потом сам себе поверить не мог, когда услышал от нее «ты мне тоже нравишься». И будущее как-то сразу само собой определилось: учеба, работа, свадьба, дети, свой дом. До второго пункта все шло гладко, а потом программа дала сбой, потом и вовсе застопорилась, а сегодня все едва не закончилось для них обоих.
– Все будет хорошо, – сказал Стас, – вот увидишь. Мы поженимся, у нас будут дети…
Ольга то ли снова всхлипнула, то ли хрипло рассмеялась. Стас повернул ее за плечо, и теперь Ольга смотрела ему в глаза. Спокойная, бледная, зрачки расширены, губы кривятся то ли в улыбке, то ли в гримасе, на лбу капли пота. Стас потянулся смахнуть их, но Ольга увернулась, и сказала:
– Зачем тебе слепая жена? Что ты врешь мне, зачем вы все мне врете? Я на улицу боюсь выйти, чтобы под машину не попасть. Мне не муж, мне собака-поводырь нужна.
Теперь отвернулся Стас, не вынес Ольгиного полного слез и боли взгляда. Собака-поводырь – надо ж такое выдумать… Господи, ну за что им все это? Знал бы, что так все обернется в жизни – не в полицию бы пошел, а в банкиры, что ли. Хоть кредит можно взять без проблем. А сейчас повышения ждать еще год, концы с концами еле сводит – и за жилье плати, и престарелой тетке помогать надо: как-никак единственный родной человек остался, что в беде не бросил, мать с отцом давно на тот свет отправились…
Зазвонил мобильник, Ольга зажмурилась, словно от яркого света, и закрыла глаза, Стас посмотрел на экран. Снова Матвеев, значит, дело срочное, он не стал бы попусту приятеля дергать. Стас его сам сколько раз прикрывал, выкручивался, как мог, но тут, видимо, Макса допекло. Придется ответить.
– Стас, давай быстрее сюда, – раздался из трубки приглушенный голос напарника, – тут драка с поножовщиной.
– Пострадавшие есть? – тоже шепотом спросил Стас, поглядывая на Ольгу. Но ей было все равно, она снова отвернулась к подушкам и, казалось, заснула.
– Есть, один, помощь оказали, – прошипел Матвеев, – у меня три человека на очереди, четвертый, четвертая в дверь ломится. Давай мухой сюда.
– Сейчас приеду.
Стас убрал телефон в карман, шагнул к Ольге, сел рядом. Надо что-то сказать, и бежать надо, тоже срочно, за такую «самоволку» можно и выговор от начальства схлопотать, и тогда прощай премия. Макс не сдаст, но если его самого накроют, то деваться напарнику будет некуда. Драка с поножовщиной, как не вовремя… Всегда так в выходные: напьются и давай за ножи хвататься, алкаши чертовы…