Татьяна Культина
Рапух
Свой талант я на битву за пост твой потратить должен!
Как стрела – легка и стремительна мысль в свободе;
Столь же каменны мысли те, коль в неволе держишь.
Я прошу – не ломай стрелы оперения пестрого!
Цао-Чжи, твой последний сын, не желает битвы!
Мне петух мой уж петь устал о врагах поэмы!
Старший сын твой возьмет твой меч и продолжит дело!
Воин скручивает написанное в трубочку, связывает, с поклоном вручает петуху. Тот, кланяясь в ответ, принимает свиток. Взмах огромных крыльев – и петуха в хижине уже нет…
Глава 3
Рассвет принес грозу. Наверное, последнюю в этом году, и от того злую и обиженную на кого-то. Яркие вертикальные всполохи расчерчивали небо на какие-то отдельные полосы яви. Дождь, подкрашенный то желтым, то красным, вместе с ветром вытанцовывал на огороде немыслимые фортеля. Яблони решили срочно избавиться от плодов и закидали ими пробившиеся было осенний укроп и петрушку.
Я забралась с головой под одеяло и попыталась вообразить, что все это мне снится. Но не вышло. Собака лаяла и скулила так, что мне пришлось встать и напоить ее валерьянкой.
Как заключительный аккорд – протекла моя многострадальная крыша… На кухне, рядом с котлом, заняло почётное место жёлтое пластиковое ведро. Посредством звучно плюхавшихся в него капель природа который раз доказывала свое над нами превосходство. Часам к десяти ветер немного поутих, и я полезла на чердак искать течь. Буря расшатала пару листов шифера и сдвинула их с места. Не меньше часа ушло у меня на ликвидацию последствий.
А после обеда я собрала упавшие яблоки в предбанник и до вечера выжимала из них сок. Старенькая соковыжималка урчала и плевалась, устав от моих стараний, но я не сдавалась. Не пропадать же добру…
Вечером, побаловав себя полноценным ужином, я взяла Рапуха и пошла гулять с собакой. Надо было проветрить мозги от всей этой домохозяйственной карусели. Ну не люблю я чувствовать себя разнорабочей на своем участке. Я, конечно, все это сделаю. Причем, как говорится, «я и лошадь, я и бык», но не люблю…
«Угораздило ее разразиться именно сегодня!» – раздалось в моей голове, едва я вышла за калитку.
– Кого? – не поняла я.
«Да тучу ж эту! Карвот ее замотай!» – раздражение внереала было настолько жгучим, что уши мои вспыхнули.
– Карвот? Кто это? – об этом имени я слышала впервые.
«А, долго объяснять! Лучше присню как-нибудь», – пообещал Рапух.
– Договорились. А то каждый раз вываливаются все новые и новые подробности. И я начинаю понимать, что практически ничего о тебе не знаю.
«Да. Знаешь ты только перо от целого гуся!»
Я сочла прогулку подходящим временем, чтобы разузнать о своём госте побольше.
– А как ты появился?
«Меня выдумал отец, Кру. Отделил от себя частичку, назвал сыном. Пока я был пушинкой, он носил меня с собой, а когда я стал сочинять свои сны, оставил на берегу Голубого озера».
– Это он дал тебе такое имя?
«Нет. Я сам выдумал его. «Ра» – это бог солнца, а «пух» – это то, чем я тогда, собственно и был. Получается – «Солнечный пух». Красиво, правда?»
– Очень. А потом прилетели гуси? – попыталась додумать я.
«Опять не угадала. Отец, когда улетал, оставил мне немного силы. Я сам выдумал себе гуся. Только создав свою птицу внереал становится взрослым и самостоятельным. Если бы у меня это не получилось, то я б остался просто пушинкой и истлел там, на берегу. Вместе с водорослями и прошлогодней травой».
Я продолжила свои расспросы:
– Получается, у вас только мальчики?
«Не очеловечивай нас, пожалуйста! Мы – не люди! – внезапно построжел мой гость. – У нас нет понятий «мальчики – девочки». Каждый выдумывает себе сам имя, птицу, и ищет людей, которым может рассказывать свои сны. Если все сходится, внереал может прожить с человеком всю его жизнь».
– И только с одним? – спросила я.
«Мы живем гораздо дольше вас. Одно плохо – внереал, когда у него кончается свет, становится просто обычным пером. Свет – это сила. Но если внереалу некому поведать сны, он слабеет. Еще бывает, что человеку некогда рассказывать наши сны, ну или просто лень. Тогда внереалу приходится искать кого-то другого».
Я обрадовалась:
– То есть, если я буду стараться, ты останешься со мной навсегда?
«Мы не слуги людям, Ганна! – охладил мой пыл Рапух. – Если я найду кого-то, умеющего рассказывать сны лучше, и он откликнется, я имею право сменить человека. Или же просто захочется полетать…»
– Получается, что все держится на личных пристрастиях? – разочарованно протянула я.
Рапух не стал меня обнадеживать.
«Можно сказать и так», – услышала я в ответ.
– Рапух, а зачем тебе так нужна эта пещера? Что там?
Внереал не ответил. Я поняла, что на сегодня разговор закончился. Пристегнула уже набегавшуюся вволю собаку на поводок и повернула к дому.
Предзакатные сумерки. Пыльная дорога. За ближайшим саманным домом видны барханы. Бедно одетый старик ведет в поводу ослика. Видно, что они оба очень измождены. Откуда-то из кустов взлетает на крышу стоящего у дороги питейного заведения шикарный зеленый фазан. Тут же два толстосума, едущие мимо, вдруг решают выпить и останавливают коней.
Средняя Азия. Старенький ослик. Жара.
В узком арыке, купаясь, визжит детвора.
Рядом корчма у дороги. В ней – два богача.
Смотрят на ослика и старика, бормоча:
– Да… И за что только любит таких вот народ?
Он же живет одним днем! Только песни поет!
– Этот несчастный осел – его дом и добро…
Да еще носит на шее фазанье перо…
– Эй, ты подай-ка, корчмарь, ему хлеб и вина!
Да позови старика. (Как же бедность страшна…)
Может, уже подойдет он, поклонится нам?
Эй, расскажи-ка нам притчу, Ата Хайям…
Третья пещера заставила нас с Рапухом спускаться с немыслимой верхотуры, прыгая по-козлиному по не вызывающим никакого доверия уступам. Хорошо еще, что кто-то удосужился привязать за ютящиеся на них кривенькие ракиты веревку. Иначе бы я просто не смогла осуществить наполеоновские планы внереала.
Как только я ступила на камень, изображающий из себя порог, Рапух начал пританцовывать у меня за ухом.
«Я чувствую! Да! Идем, Ганя, идем уже, ну чего тянешь…»
Несмотря на все попытки внереала продинамить мою, выработавшуюся уже, методику, я достала из рюкзака шпульку капрона и, как всегда, прикрепила конец у входа за ветку.
На этот раз, чтоб не бегать за пером, я привязала его за ость ниткой к петле куртки. Так и мне было спокойно, что его не сдует ветром, и Рапуху не нужно сидеть в душном и тесном кармане.
Коридор то сужался, то расширялся. Иногда потолок уходил настолько высоко, что терялся из виду. Мы шли уже минут двадцать. Мне даже пришлось достать вторую шпульку и привязать нить к концу первой. Через пару минут впереди послышался плеск воды.
– Рапух, что там с твоими снами? Может вернемся, пока не утонули? – с опаской осведомилась я.
«Не останавливайся, пожалуйста, еще немного и мы придем!» – уверенно ответил мой внереал.
И правда, метров через семь мы вывалились в пещеру. Ну, вывалилась-то, конечно, я…
Дно пещеры было покатым и, если бы не торчащая из пола у нашего выхода каменная плита, я б укатилась в неведомые «тартарары».
За плитой, с правой стороны от входа, меж камней журчала вода. Она устремлялась к противоположной стороне по некоему подобию желоба, исчезая где-то между глыб, составляющих эту стену.
Рапух завибрировал и засветился.
– Что, мы нашли ее? Это «Абру»? – с надеждой обратилась я к внереалу.
«Подожди… Здесь есть немного силы и, видимо, когда-то был кто-то из моего племени, но это не «Абру»».
– Тогда пошли назад, а то у меня фонарик садится!
«Давай немного побудем тут! Если хочешь, выключи фонарик. И, пожалуйста, отвяжи меня!» – попросил Рапух.
Я бросила рюкзак на пол и села. Аккуратно отвязала внереала и раскрыла ладонь, отпуская. Рапух завис в воздухе посреди пещеры и засветился еще ярче.
С места, где я сидела, под светом внереала мне открылась неожиданная картинка: желоб, по которому стекала вода, виделся как бы остью пера. А плиты, расположенные по бокам от него (их я насчитала четыре), образовывали некое подобие опахала, обозначенное уже почти незаметной темной линией.
– Рапух, ты видишь то, что вижу я? Плиты и ручей… Это перо? – спросила я.
«Я видел это внутри сна ещё до того, как мы вошли сюда».
– И ничего мне не сказал? – возмутилась я.
«Надо было проверить», – терпеливо пояснил внереал.
– И что теперь?
«К сожалению, ничего. Ту силу, которую тут оставили, я забрал. Теперь это просто пещера».
Такая безапелляционность Рапуха меня смутила.
– А если хозяин силы вернется за ней, а ты все себе присвоил?
«Я обрадую тебя, если скажу, что того, кто оставил эти сны, больше нет?»
– Жаль, а что произошло?
«Не знаю, только сны уже холодные. Пока внереал есть, сила, которую он оставляет, горячая. Иногда даже можно сгореть, если позариться на чужое. В истории внереалов сначала такое бывало».
– А это? – я махнула рукой в сторону родника.
«Думаю, что когда-то здесь любил смотреть сны какой-то поэт, или писатель, а может, просто человек, случайно наткнувшийся тут на внереала. Это еще надо покопаться в тех снах, что здесь остались».
– И? – решила я выяснить всё окончательно.
«Ну, вот этот человек и состряпал такое, с позволения сказать, перо… – отмахнулся внереал. – Привязывай меня и пойдем назад».
Следующие две ночи мне ничего не снилось. Рапух молча лежал на прикроватном столике. Если бы не его просьба не беспокоить, пока сам не проснется я, наверное, уже напридумывала бы себе разной всячины. Голова моя гудела от тысяч вопросов, которые я хотела задать Рапуху. Ведь, чем больше я узнавала о нем и его племени, тем больше их у меня возникало.
Тут неожиданно раздался телефонный звонок. Подруга приглашала меня на заседание нашего литературного кружка. Не виделись мы все лето, а потому поделиться нам было чем. Круглый стол сам распределял очередность выступающих, а прилагающийся к беседе чаек настраивал на лирику. Один из новеньких читал чудесные детские стишата, вызвавшие у нас неподдельный восторг. Другой, показавшийся мне странноватым, назвался композитором.
А я сидела, разглядывала своих давно знакомых кружковцев и гадала – есть ли у кого из них внереал? И если есть, то от какой птицы? Хотя нет. Так, наверное, неправильно будет думать. Ведь это внереал создает себе птицу. Так кто чей получается?
Я так и не успела разобраться в этом, потому что пришла моя очередь читать. Я выбрала один из снов Рапуха:
Взгляд серо-зелёных очей,
Упрямая тёмная чёлка.
И звёзд отраженье – как пламя свечей.
Беседует с морем девчонка.
Ещё ей неведома боль,
Что в жизни хлебнёт полной мерой.
И что ей достанется странная роль
Развенчанной, но – королевы.
И реквием этой души
Как море – штормить будет вечно…
А девочка встанет, и вдаль убежит
По звёзд отражению млечному…
Потом снова был чай. Расходиться совсем не было желания, но за окнами уже темнело. Дома меня ждали остатки вчерашнего ужина и любимый диванчик.
Ночь пролетела так, будто я и не ложилась. А рассвет затопило первым в этом году туманом. Промозглая тишь, наполненная его кефирной плотью, скрывала не только дома напротив, но и деревья в саду. Несмотря на это, нужно было сходить в магазин, так как у продуктов имелось дурное свойство заканчиваться.
Когда я вернулась, то дома, прямо у входной двери, меня встретил Рапух.
«Ты читала мои сны!» – восторженно приветствовал меня он.
Я улыбнулась и принялась разбирать сумки.
– Ну, ты же говорил, что это прибавляет тебе сил…
«Да! Я бодр, и полон света как июньский сон!»
Внереал поднялся чуть выше и крутанулся вокруг своей оси.
– Рапух, у меня столько вопросов! – подняла я на него взгляд.
Внереал взлетел еще выше.
«О, нет! Только не сегодня! Если ты рассчитываешь, что я буду тратить себя на твои дурацкие расспросы, то я лучше опять уйду в сны! Не порть мне настроение!»
– Ну хотя бы про те сны, которые ты забрал в последней пещере, расскажи, – попросила я. – Ты понял в них хоть что-нибудь?
«Ладно. В конце-концов, без тебя я бы туда никогда не добрался, – наконец сдался Рапух. – В этой пещере, действительно, почти двенадцать ваших лет жил внереал. Как его звали, я не скажу, не увидел. Только человек, которому мой соплеменник рассказывал там сны, пришел туда совершенно не тот. Хотя, говорят, случайности не бывают случайными.
Внереал когда-то попал сюда вместе со своей птицей, ласточкой, удирая от сокола. Обычного. С обычными перьями. Так вот. Чтобы тот не убил и не сожрал его выдумку, внереал и переместился в пещеру. Только немного не рассчитал. Он ушел слишком глубоко. А чтобы переместиться обратно, у него уже не хватило света. Ласточка стала метаться по пещере. И, к счастью внереала, случайно выбила его из крыла. Птица, к сожалению, погибла. А внереал стал придумывать сны о пещере и звать людей.
Рядом рыбачил какой-то мальчишка. Как выяснилось позже, он немного сочинял. И иногда бренчал для друзей на гитаре. Он первый и нашел это место. Внереал, потерявший ласточку, не хотел говорить с каким-то рыбаком. Но парень, исследуя пещеру, случайно коснулся пера рукой. И моему соплеменнику, верному обычаям, пришлось рассказывать сны ему.
Шли годы. Мальчик вырос в юношу и стал известным бардом. Приходить в пещеру он начал все реже и реже. Внереал, успевший накопить за эти годы достаточно света, получил возможность вновь воплотить себе птицу. Это случилось как раз перед последним приходом человека в пещеру. Парень поймал и вынес ласточку на волю, даже не зная, кому и чем он обязан. Именно потому, что внереал был в пещере так долго, там и осталось эхо снов».
– А внереал больше не прилетал к тому барду?
«Нет. Ласточка, выдуманная в пещере, оказалась слепой. Она разбилась о скалы в тот же день, когда человек выпустил её».
– Вот так история…
«Да. Внереал, как и его выдумки, должен жить, видя солнце. Это закон. А тот несчастный слишком долго не ощущал его живительной силы…»
– Нда… Сегодня как раз проблемы с этим, – посетовала я на туманную погоду.
«Ничего. Мы найдем «Абру». Пусть не сегодня и не завтра, но точно найдем. Я в этом теперь уверен».
Я затаила дыхание, боясь прервать его внезапно нахлынувшую словоохотливость.
«Только знаешь, тот внереал, который погиб, он был очень старый. Гораздо древнее меня. Может быть, даже из тех, первых. И из его снов я понял…»
В моей голове то-ли булькнуло, то-ли хрюкнуло.
«…Абру – это не пещера!»
– Что? – я, удивлённая этой неожиданной новостью, уставилась на Рапуха.
«Это жук!» – торжествующе выкрикнул он.
– Как это?
«Жук, червяк… Светлячок! Такой мелкий светящийся насекомыш! Эти фигульки живут в той самой пещере, где появился первый внереал! Причем, видимо, только там, и больше нигде. Понимаешь?» – уставился на меня голубой глаз. Я кивнула.
«Так вот, – продолжил Рапух. – Эти светляки и дают внереалам силу воплощения и перемещений! Нужно только носить их с собой! Точнее – частичку светляка. Скажем, коготок, или усик… Целый «Абру» имеет слишком много энергии – расплавиться можно. А я все время гадал – зачем это мой отец приклеил мне на пушинку ухо светляка…»
– Светляк. И всё? – мрачно осведомилась я.
Перед моими глазами промчались все пещерные мытарства, которые я уже в полной мере успела ощутить.
«Совсем не всё! – покачалось, словно маятник, опахало пера. – Светляк постепенно утрачивал свои свойства. Особенно, если его делили на слишком маленькие части много внереалов. Поэтому, каждые триста лет кому-то из нас нужно возвращаться в пещеру предков за новым светляком. А мы об этом забыли! И получается, если б я не прочел эти сны, то мы вообще могли бы вымереть! Как какие-то динозавры!» – внереал аж распушился от гордости.
– Ты что, всерьёз считаешь, что ты один такой умный? Да и не нашли мы еще ничего! – решила я сбить его спесь. Но, не тут то было.
«Не дерзи! Про пещеру, конечно, знаю не я один. А вот о светляках…
Папа Кру…Жук Абру…
Ухо светляка…
Рапух – самый расчудесный,
Умный внереал!»
– Не в склад, не в лад, поцелуй кошку в зад! – прошептала я себе под нос…
«Я всё слы-ышу! Ля-ля-а!»
Настроение у внереала и вправду, было светящимся. В самом, что ни на есть, прямом смысле.
«Ну не умею я складывать стихи, ну так что? Мы только рассказываем вам истории. Или, если выражаться вашей научной терминологией, транслируем эмоции и ощущения. А уж как вы, люди, услышите их – песней, сказкой, басней – это ваше дело! Самое главное, чтобы то, что у нас получилось, нравилось другим людям! И – да будет свет!»
Внереал кружился и танцевал в воздухе. А я, пользуясь его настроем, решила копнуть чуть поглубже в познании мира своего гостя.
– Рапух, но ведь бывают и страшные, злые, темные истории с нехорошим концом… И, как ни странно, люди очень любят их слушать, – сказала я.
И внереал вдруг потух. Как выключили. Плавно и тихо опустился на кухонный стол и закрыл глаз.
«Тебе что, обед варить надо было? Вот и вари. Заболтался я с тобой…»
– Рапух!
Но перо стало уже просто гусиным пером на клеенке. Опять загадки…
Я отнесла внереала в спальную и занялась обедом.
Туман рассеялся только к трем. Я дождалась, пока ветерок не прогонит его совсем, и пошла гулять с собакой. Рапух сопровождать меня желания не выразил.
Я шла и размышляла вслух сама с собой.
– Вот найдем пещеру, заполучит Рапух своего светляка, и поминай, как звали… Хотя… должна же быть у него какая-никакая совесть? Или у них нет её? Ведь это я подобрала его! Да и по пещерам ползать не каждый согласится. Он же, наверное, и без этого обязан мне истории рассказывать! Если уж даже тот, из третьей пещеры, лишь коснулся человека и двенадцать лет ему сны сочинял… Может, стоит потянуть время с этими поисками, стать известной… А если моему внереалу без этого светляка жить осталось два понедельника? И почему он так замолчал, когда я про темные истории спросила? Это ведь общеизвестно: где есть свет, всегда есть и тьма…
Чувствуя, что без Рапуха я все равно ничего не пойму, я перестала терзать себя домыслами и опустилась в траву. Тут же примчалась, потеряв меня из виду, собака. Села рядом и просунула морду мне под руки. Внимательные карие её глаза изучали мое лицо как карту звездного неба.
– Эх, всё-то ты понимаешь! Сказала бы хоть что-нибудь! – тронула я её острое ухо.
– А-а-у! – Верта нервно зевнула и принялась меня вылизывать.
– Ну будет, будет тебе! Все, уговорила, я уже не расстроена, мне весело! Довольна? – я рассмеялась, поднялась на ноги и вприпрыжку побежала вперед. Собака, взлаивая, рванула за мной.
Мы поднялись на холм. С него открывался великолепный вид на Волгу и мост, ни разу не оставлявший меня равнодушной. Закатная сентябрьская солнечность осенних садов говорила мне, что светлого в жизни все же больше, чем всего остального. И убеждать меня в этом было не нужно. Я и так всегда, всем сердцем верила в это.
Но пришла ночь…
Туман… Сыро… Я дрожу от холода, и забирающейся в самые тайные закоулки души тревоги…
Стою на каком-то деревянном настиле… Он старый и шаткий… Это мост. Внизу, подо мной, где-то глубоко внизу, слышно журчание ручья. Перебирая пальцами по скользким от сырости жердям, заменяющим перила, на ощупь начинаю двигаться вперед. Через несколько шагов держаться мне становится практически не за что. Так как впереди жерди оплетены безумно колючей лозой. Схватишься – обязательно поранишься! Листья у этой вьющейся колючки очень странные – формы неправильного ромба. Плоские и жёсткие. Словно вырезаны из жести. Лоза, словно почуяв меня, тянется к моим рукам…
Шип… Острый шип… Отломи, забери…
В кровь – как в чернила… Черно изнутри…
Вычурны, складны… И строки, и слог…
Тёмные строчки – прекрасный итог!
Сыпьте, в бумагу вонзаясь как в плоть!
Буквы и слоги – зачем им любовь?
Месть – слаще мёда, а власть – это рай!
Не сомневайся! Не выбирай!
Будешь прославлен годы и дни!
Шип… Острый шип… Забери, сохрани!
Вдруг туман прорезается лучом света. Свет!!! Он затмевает всё!!!
«Проснись, ну проснись же! Нельзя это слушать! Не нужно это! Открывай глаза, ну!» – услышала я знакомый голос.
– Рапух?
Села на постели. За окном занимался рассвет. Внереал, светящийся как лазерный луч, завис прямо перед моими глазами.
– Ох! Можно убавить яркость, а то я ослепну? – закрыла я глаза ладонями.
«Света никогда не бывает лишнего! – строго произнес Рапух. – Рассказывай, Птица моя хорошая, чего ты там увидела?»
– Так это не ты мне… – удивилась я.
«Представь себе… – вздохнул внереал, постепенно уменьшая своё свечение. – Бывают у людей сны, рассказанные не только нами…»
– А кем ещё?
«Точно не скажу, – принялся объяснять Рапух. – Но есть один очень древний закон. В нем говорится, что внереал, рассказывающий человеку сны, открывает его душу. И нужно каждый раз не забывать закрыть её перед уходом».
– А ты забыл, – угрюмо констатировала я.
В голосе внереала появились нотки сожаления и смущения:
«Я, наверное, слишком широко открыл твою душу, Ганна. И тогда, когда я последний раз рассказывал тебе сон, она была открыта настежь. И, как я не старался, закрыть её у меня не получилось…»
– И кому же понадобилось влезть ко мне? – не на шутку встревожилась я.
«Думается мне, что это хозяева Карвота», – виновато опустил взгляд внереал.
– А подробнее?
«Я же сказал, не знаю я… – раздраженно встряхнул пушинками внереал. – Только ты в последний раз как раз об этом меня спрашивала. А в совпадения я верю не очень… Так ты расскажешь сон?»
Я в красках описала Рапуху всё, что увидела, и он озабоченно растопорщил опахало.
Я подождала минуту, думая, что внереал что-нибудь скажет, но он словно завис. Еще через минуту терпение мое лопнуло.
– И что мне теперь, совсем ночами спать нельзя?
«Ты сейчас вот ложись, и постарайся уснуть. А я попробую что-нибудь сделать», – задумчиво проговорил внереал.
– Не уверена, что получится, – сморщила я нос. – Светло уже.
«Для тебя же стараюсь! Спи!» – взорвался Рапух.
– Уже постарался! – парировала я.
Но и возвращаться в то вязкое и промозглое наваждение с колючкой мне ой, как не хотелось!
Вздохнув, я легла. По счастью, яркий свет внереала настолько перебил тёмный сон, что я, действительно, задремала. Голос Рапуха в моей голове мурлыкал какую-то старинную колыбельную. Сквозь его успокаивающее вибрато мне снился мой любимый вид с холма. Волга, мост, весенняя пена вишнёвых садов, тихо колышимая теплым ветерком… А потом зазвонил будильник.