Татьяна и Дмитрий Зимины
Распыление 2. Полуостров сокровищ
Глава 4
Иван
К ночи похолодало. Солнце бултыхалось у самого горизонта, как замороженный желток в мутном бульоне. По красному небу, радужными перьями исполинской жар-птицы, расходились облака. Сквозь них просвечивала лиловая изнанка. У меня с недосыпу и усталости все контакты в мозгу переклинило, но местных эта постъядерная расцветка, походу, не напрягала: город, несмотря на поздний час, бурлил. Лавки наперебой зазывали покупателей, по мостовым, гудя клаксонами, грохотали автомобили, а по тротуарам фланировали зеваки.
Агасфер Моисеевич, в кипе, чуть потертом на локтях черном лапсердаке поверх косоворотки и кирзовых, смазанных салом сапогах, важно выступал впереди. За ним шел Лумумба, помахивая новой тросточкой. Наставник, игнорируя обновки, напялил любимый кожаный плащ, мне пришлось влезть в тесный пиджак, починенный заботливым бабкиным котом, а Машка не захотела расстаться с любимой джинсовой курточкой, протертой в самых стратегических местах. Она и медведя с собой прихватила. В качестве талисмана, наверное.
Птица Гамаюн, уютно устроившись на плече Лумумбы, интимно ворковала ему на ушко, я не прислушивался. Сначала птицу брать не хотели, но кот так плотоядно ей подмигивал, что сжалились все, даже Машка.
Никто на нас внимания не обращал, не то что днем. Я удивился: драгоценный учитель, в белых перчатках, длиннополом плаще и бакенбардах, имел внушительный вид даже без толпы носильщиков за спиной, но потом дорогу нам перешла толпа викингов – при кольчугах, рогатых шлемах, топорах и моргенштернах, и я успокоился. Портовый город, дикие нравы…
Как бы в подтверждение Маша, толкнув в бок, указала на одну из лавчонок. На вывеске значилось: "Пыльца. Первосортный продукт. Лаборатория Жоржа Милославского".
– У них что, Запыленных совсем не боятся? – спросила она шепотом.
– Не знаю. Я бы боялся.
Вспомнить того же Пеннивайза. Десятка два детей пропало, пока он не спылился… Я тогда еще маленьким был, и у нас, беспризорников, это самая ужасная страшилка была: не прячься, мол, в канализации, к безумному клоуну попадешь…
– На такой халяве наркоманов должно быть, как грязи. Разве это правильно?
– Здесь так не говорят, – птица Гамаюн, услышав наш разговор, слетела с Лумумбиного плеча и приземлилась на моё. Я привычно уже крякнул от тяжести. – Альтернативно зависимые – так мы их зовем в Мангазее.
Машка скептически хмыкнула, и на этот раз я с ней согласился: как не называй, а наркоманы – они и в Африке наркоманы…
Ветер дул так, словно хотел сорвать скальп с черепа. – И это еще низовой, – припомнил я слова деда Агасфера. Страшно подумать, что наверху делается… Задрав голову, я посмотрел на воздушный шар, маячивший над Железной стеной. От него к земле тянулся толстенный канат, напряженный, как струна.
– Они же сгорают, как свечки, – не унималась Маха. – Две-три вмазки и всё, спылились. Какие из них маги?
– Сколько жить – личное дело каждого, – нахохлилась, закрываясь от ветра железным крылом, птица. – А казне прибыток.
– Ясно всё с вами, – презрительно скривилась моя напарница. – Жадность – второе счастье. А с маганомалиями кто борется?
– А сами маги и борются, – присоединился к беседе дед Агасфер. – И волки, как говориться, сыты, и овцы целы.
– Это как? – тут уж и я удивился. – Как Мюнгхаузен, который себя из болота за волосы тащил? И еще деньги за это платят?
– Всех такой порядок устраивает, – пожал плечами деда Фира и остановился. – А вот мы и пришли.
Оказались мы перед сплошным, в рост человека, деревянным забором. Состоял он из заточенных и обожженных наверху кольев, не имея в себе ни щелочки, ни лаза, ни дверки. Я вспомнил про гигантских Кайдзю. Такой забор, пожалуй, даже их бы остановил. Ненадолго.
– Куда пришли? – спросила Машка, осторожно трогая почерневшие, вековой давности бревна.
– Глаза разуй, – лязгнула клювом птица Гамаюн.
А чего тут разувать? Частокол как частокол, высокий да крепкий. Такие на Руси еще со времен татаро-монгольского ига любят… Ворона закатила глаза, и я наконец додумался протянуть руку и чуток приоткрыть Завесу.
– Ох ты ж… оперный бабай!
Вход в магический кабак находился в Нави и выглядел, как древняя замшелая изба на куриных ногах. За избой произрастал сумрачный лес: могучие заплесневелые стволы, склонившиеся под тяжестью игл ветки, папоротники с закрученными в спиральки листьями… Меж еловых стволов поблескивала толстая, как бельевая веревка, паутина. Я передернулся от отвращения: до сих пор, как вспомню чуть не сожравшего меня паука, живот болеть начинает.
От леса тянуло стылой могильной сыростью, а из темноты доносились такие звуки… Будто кто-то что-то раздирал, отрывал и проглатывал.
При нашем приближении избушка издала утробное "Ко-о-о…" и, покачиваясь, переступила с ноги на ногу. Ноги у нее были мощные, в желтой бугристой шелушащейся коже, с громадными загнутыми когтями и твердыми беговыми мозолями. К двери мимо них вели высокие ступеньки, огороженные перильцами с резными балясинами.
Дверь была наглухо закрыта, а по обеим сторонам её застыли рыжей масти ифриты с кривыми ятаганами, в чалмах, крошечных жилетках и широченных шароварах.
Старик Агасфер, поманив нас за собой, стал подниматься по ступеням, меняясь с каждым шагом. Лысину его прикрыла черная треуголка, отороченная серебряным позументом, из-под неё воинственно встопорщилась просмоленная косичка. Спина выпрямилась, с плеч упал бархатный, чуть траченный молью плащ, а у бедра тяжко качнулся эфес длинной шпаги. Серебряные шпоры негромко зазвенели…
– Пароль! – громыхнули ифриты.
– План по валу, – прокричал Агасфер.
– Вал по плану. Проходи, – хором ответили стражники.
Дверь сама собой распахнулась.
– Ух ты! – Маха даже рот раскрыла. – Я раньше такое только в кино видала. Как это вообще возможно? Пятое измерение, да?
Изнутри изба выглядела, как обыкновенный пивняк, только расположенный в просторном фойе научно-исследовательского института. Столики были высокие, за которыми принято стоять, а не сидеть. Сходство с институтом придавали еще и развешанные по стенам графики и диаграммы, нарисованные от руки на листах ватмана.
Зал был украшен высокими мраморными колоннами, капители которых были увешаны гроздьями нетопырей. Время от времени кто-нибудь из них расправлял крылья, отрывался от насеста и плавно, описывая круги, опускался до уровня столиков, подхватывал сухарик или рыбью голову, и взмывал к потолку. В дальнем конце угадывались две лестницы, завинченные друг вокруг друга, как цепи молекулы ДНК. Они уходили ввысь, где совершенно терялись в облаках.
Посреди зала возвышалась круглая хромированная стойка, утыканная кранами. Их рычагами орудовало существо, больше всего смахивающее на огромную крысу. Нет, я серьезно: у него были красные бусинки-глазки, острый нос с торчащими усами, покрытая шерстью грудь и аккуратные лапки с черными когтями… Присмотревшись, я уважительно и восхищенно присвистнул: это был древнешумерский демон-рапаит. Насколько я помню из курса истории, в его обязанности входит совращение рода людского всякими излишествами нехорошими… А местные маги, получается, обернули это его свойство себе на пользу, обязав бесконечно поставлять спиртное. Причем, бесплатно…
"Использование магического существа в корыстных целях", – вспомнилось совершенно автоматически. Статья двадцать шестая Магического кодекса… Чтобы не показаться деревенщиной, я сделал вид, что всё пучком.
Зал густо пропах копченой рыбой, дым от сигарет клубился такими плотными облаками, что на них можно спать. Столики почти все заняты, вокруг кучкуются по двое, четверо и даже шестеро человек. Стоит негромкий равномерный гул голосов.
Дверь, поддав мне пониже спины, наконец с грохотом захлопнулась. Обернулись все. Лумумба замер, давая себя рассмотреть, и я почувствовал, как над столиками взвихрились потоки силы. Будто мальки на мелководье, они легонько касались язычками меня и наставника, равнодушно обходя Машу.
– Спокойно, падаван, – негромко сказал Лумумба, я кивнул.
Была у нас в общаге такая игра: два мага вытягивали по ложноножке силы, упирали одна в другую и старались передавить. Как в армреслинге, только без рук. Здесь было похоже.
Удивляло другое: среди магов, как будто так и надо, сидело довольно много дружинников. На фоне вычурных плащей, треуголок, шелковых цилиндров и широкополых, с перьями, шляп, люди в вороного цвета комбезах с золотыми нашивками выделялись, как акулы среди тропических рыб. Что характерно: ни один дружинник и ухом не повел, когда у собутыльников, как болотные огни, повспыхивали глаза…
Когда из-за плеча Лумумбы выдвинулся деда Фира и подал рукой какой-то знак, вспышки синевы поутихли, ложноножки силы попрятались, а их хозяева вернулись к пиву и прерванным разговорам.
– Чего стоите? – спросил дед, подталкивая нас в спины. – Вон, наши ждут…
Лавируя между столиками, я вдруг увидел знакомое лицо. Сначала удивился: познакомиться-то вроде ни с кем не успели. А потом вспомнил: это был тот человек из острога, который нас к Ольге пропустил.
– Вань… – Машка незаметно взяла меня за руку.
– Ты чего?
– Да так. Не нравится мне здесь. Столько магов – и на свободе.
– Это в тебе охотничьи инстинкты говорят. Расслабься.
Хотя… Я прекрасно понимал, что последовать моему совету невозможно. От инстинктов просто так не отвернешься.
– Того военного видел? – спросила она. – Как думаешь, узнает он нас?
– Нас может и не узнает… – я многозначительно покосился на наставника
– То-то и оно, – кивнула напарница.
…представили друзьям Агасфера Моисеевича. Имен я не запомнил – голова была забита опасениями по поводу разоблачения. В памяти остались только черный аккуратный пробор, нервные ухоженные руки, перебирающие колоду карт, тонкие усики да одинокая, повисшая в воздухе улыбка. И еще чей-то простуженный голос за спиной, постоянно перхающий и пытающийся втолковать, что на воздушные дежурства власти обязаны выдавать зипуны и валенки за казенный счет…
Лумумба, сопровождаемый Агасфером, органично влился в магический коллектив и тут же затеял какой-то профессиональный спор, а мы с Махой робко пристроились в сторонке, у пустого столика. Нам было неудобно: Машке он был слишком высок, а мне – низок. Попытался опереться о столешницу локтями – оказалась она вся в мокрых пятнах от пролитого пива и с присохшими рыбьими костями… Правда, к нам тут же подоспела девица с блокнотиком и полотенцем вместо фартука. Она вытерла стол, а затем принесла Машке складную скамеечку.
– Только попробуй что-нибудь ляпнуть, – пригрозила она, взгромождаясь на табурет.
– И в мыслях не было…
Хотя, конечно, было. Но лучше я воздержусь.
Спросили клюквенного морсу. Вернее, Машка и спросила. Я-то пива хотел – подавальщицы в красных сарафанах разносили симпатичные кружечки с пенными шапками, но моя новая напарница, больно ткнув в бок острым кулачком, прошипела:
– Обойдесся. Мало ли что…
В целом, она была права.
Кроме морса, нам принесли корзинку с чесночными хлебцами, блюдо с жареной корюшкой и целую миску грецких орехов. Мы ничего такого не заказывали, но деда Фира, на мгновение возникнув за плечом, протарахтел:
– Угощайтесь, детки. За счёт заведения.
Маха тут же потянулась к рыбе.
– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – спросила она, засовывая в рот целую рыбку. На щеки и подбородок ей брызнуло масло. Я, вздохнув, тоже взялся за вилку. – Княгиню и вправду казнят? Спросила она это очень громко, совершенно не скрываясь. Я нервно огляделся.
– Не знаю. Бвана после встречи совсем духом упал.
– А тебе не кажется, что это она так его подзуживала? Ну, типа… на слабо?
– С чего ты взяла?
– Женская интуиция, – игнорируя салфетку, она облизала пальцы и шумно приложилась к высокому стакану с красным, как кровь, морсом.
– Это у тебя-то?
– А чего? По-моему, всё понятно.
– Это ты по собственному опыту?
Машка на мой сарказм только закатила глаза, и упрямо продолжила:
– Базиль – её бывший, так? Но обратилась она именно к нему, а не к кому-то другому.
– Бвана – лучший. Если он не сможет помочь – никто не сможет.
– Вот то-то и оно. Ольга – магичка. Кто ей мешал… ну, обернуться птицей, например, и улететь? В Москву, под крылышко товарища Седого? Но она осталась. Она хочет, чтобы Лумумба во всём разобрался.
– У нее там какое-то исследование, – вспомнил я. – Дело всей её жизни…
– Это – предлог. Она не может признаться, что ждет спасения от бывшего мужа, да еще и другого мага. Помнишь, что деда Фира говорил? Маг магу – волк…
На стол, громыхая крыльями как ангел страшного суда, пала птица Гамаюн. С места в карьер она ткнулась клювом в орехи, оловянная миска зазвенела, посыпались искры. Ворона, смешно растопырив ноги, шмякнулась на пол.
– Ты что, наклюкалась? – я помог ей взобраться обратно. Птица со скрипом повертела головой, на мгновение её глаза потухли и затем, как две лампочки, вспыхнули вновь.
– Я думала, это глазные яблоки.
– А то, что они твердые и коричневые, тебя не насторожило? – буркнула Маха.
– А может, они сушеные, – не сдавалась ворона. – О! Жареная рыбка!
– Она же железная, почему тогда столько жрет? – повернулась ко мне напарница.
– Для энергетической подпитки, – подкинув рыбку в воздух, птица Гамаюн заглотнула её вместе с головой и плавниками, как червяка. Затем, схватив клювом орех, принялась долбить им о край стола. Звук был, будто огромным молотом лупят по наковальне…
Вздохнув, я взял горсть орехов и сдавил их в ладони, а потом высыпал обратно в миску. Ворона, благодарно каркнув, принялась выклевывать ядрышки.
– Тебя же княгиня сотворила. Ты питаешься от её сил, – укорила Маша.
– Вам что, дармовой еды жалко? – огрызнулась Гамаюн. – Сами-то жрете и не краснеете. – Маха собралась сказать еще что-то обидное, но тут хлопнула входная дверь. Вбежал молодой дружинник. Он тяжело дышал, забытый автомат сбился на спину, а бронежилет расстегнулся и скособочился. Светлый чуб у парнишки прилип ко лбу.
– Беда, батюшка сыскной воевода! – вскричал он. – Не вели казнить…
К нему быстрым шагом направился наш знакомый незнакомец, а в зале, как давеча, вновь завихрилась сила.
– Вот, выпей.
Взяв со чужого стола, мужчина протянул дружиннику полную кружку. Тот опрокинул её залпом, прижал на мгновение рукав ко рту, а потом выдохнул:
– Душегубец, батюшка сыскной воевода. Опять.
– Где?
– На Веселой улице. В доме госпожи Лады. Мы мимо дозором шли, а она как выскочит, как выпрыгнет… Мы – туда. Я, как увидел… – дружинник судорожно вздохнул. – Я, как увидел… – повторил он, поперхнулся, но справился и закончил: – Меня старший наряда сюда и послал. Беги, говорит, и без сыскного воеводы не возвращайся.
– Подожди.
Воевода обернулся к залу и стал вглядываться в присутствующих. Будто взвешивал каждого, и, приняв решение не в его пользу, искал дальше.
Народ реагировал разнообразно: кто-то с готовностью поднимал голову, кто-то, уткнувшись в кружку, делал вид, что его это не касается, а кто-то и вовсе демонстративно отворачивался. Дружинники, все как один, вскидывались, но воевода лишь скользил по ним взглядом, а маги… Деда Фира, например, демонстративно отвернулся, как и его собеседник, который ратовал за выдачу бесплатных валенок. А вот их сосед быстро и размашисто шагнул вперед, но воевода, благодарно кивнув, только покачал головой.
Когда очередь дошла до нас, мы с Машкой, не сговариваясь, вытянулись в струнку. Не знаю, почему. Может по привычке, или взгляд воеводы обладал такой, знаете, двигательной силой. Завидев нас, воевода удивленно поднял бровь, а затем кивнул вороне, как старой знакомой. Та ответила, уважительно тряхнув хохолком. Когда очередь дошла до Лумумбы… Поймав взгляд воеводы, наставник на него ответил и… удержал. Честно говоря, на другое я и не рассчитывал: чтобы бвана отказался от какого-то дела, пусть даже напрямую оно его и не касается – такого еще не случалось. К тому же, мы у этого человека в долгу…
Воевода явно такой реакции обрадовался, потому что широко улыбнулся, подошел к столу и протянул руку.
– Сыскной воевода Олег, – сказал он просто. – А вас я узнал. Вы – сыщик из Москвы.
Я тихо вздохнул: не удивлюсь, если завтра с нами уличные шавки здороваться начнут.
– Значит, наш маскарад в остроге… – начал Лумумба, отвечая на рукопожатие.
– Мы вас ждали, – пояснил воевода. – Княгиня не скрывала, что обратилась за помощью… – он замялся, и учитель быстро кивнул.
– Ясно. Чем могу помочь?
– Может, по дороге поговорим?
– Разумеется. Только со мной помощники.
– Буду рад любой помощи.
– Сейчас я понимаю, что начались убийства еще полгода назад. Но связать их воедино мы смогли лишь недавно.
Олег вел нас по пустым сумеречным улицам. Я удивился: буквально час назад они просто кишели народом. Неужели слух об очередном убийстве разогнал людей по домам?
– Уголовщины у нас всегда хватало. Молодой, богатый портовый город… Авантюристов всех мастей такие места притягивают, как коровья лепешка навозных мух. А хватились мы не сразу еще и потому, что жертвами были люди, состоявшие, так сказать, в группе риска. Побродяжка, шлюха из портового кружала, мелкий воришка, про которого все думали, что его подельники замочили… А потом проявилась система. Или, как еще говорят, почерк. Всегда это люди подозрительные. Где-то нечистые на руку, или просто замешанные в чем-то. И еще одно: само место преступления. Всё в кровище, а вокруг – никаких следов. Будто убийца по воздуху прилетел и таким же манером скрылся.
– Была у нас как-то банда скоморохов, – сказал Лумумба. – Так они на ходулях передвигались, трехметровыми шагами.
– Вот и я о том же, – оживился Олег. – Серийный убийца – не наш уровень. Мы же, если по-честному, не сыскари, а военные. Даже с основами криминалистики не знакомы, действуем, почитай, наугад. Как те слепцы, что на ощупь воображают слона… А люди гибнут. Когда княгиня сказала, что обратилась за помощью к вам… В общем, я обрадовался. Авось, подскажете что-то дельное.
– Только не говорите, что поэтому вы княгиню и повинтили, – брякнула Машка. Я споткнулся, Лумумба неопределенно хрюкнул. По-моему, он подавил смешок.
– Не скажу, – покладисто согласился Олег. – Однако напомню, что у нас еще поруб свободен.
– Поруб, – ласково пояснил наставник, – Это холодная землянка с крепкой дубовой дверью. Обычно используется для хранения разнообразной снеди.
– Горячие головы тоже неплохо остужает, – дополнил лекцию воевода.
Машка, как всегда, только фыркнула.
…Он всё спланировал, – заключил Лумумба, глядя на отрезанный женский палец, лежащий на белоснежной подушке. Ноготок был выкрашен в ярко-красный свет. Точно такой же, как и небольшое пятно, расплывшееся по белой наволочке.
– А деда Фира говорил, кровищи ведра три… – повторила Машка уже в третий раз. Она стояла, прикипев взглядом к подушке, стиснув плюшевого медведя так, что голова у того почти отвалилась. – Он говорил, что обычно на месте преступления кровищи…
– Да, мы помним, – обняв за плечи, я насильно отвёл её от кровати.
– Больше ничего не было, – утирая глаза кружевным платочком, ответила хозяйка заведения. – Вечером девочки спускаются в общую залу. Играет музыка, можно потанцевать… – она себя оборвала. – А Лидочка не появилась. Я отправила за ней прислугу, думала, совсем обнаглела парш… девушка. А тут – вот это… – губы хозяйки безобразно распялились.
– И никто ничего не слышал? – резко спросил Олег. Госпожа Лада вздрогнула и затрясла кудряшками. Обширные телеса, выпирающие из декольте, заколыхались, и я отвел взгляд. – Но ведь… когда отрезают палец, это очень больно, – продолжил воевода. – Неужели девушка не кричала?
– Палец могли отрезать у мертвого тела, – задумчиво пробормотал Лумумба. – Больше никаких следов?
– Нет. Мы всё обыскали, – женщина перестала плакать и сжала губы в тонкую линию. – Найму мага в охрану, – сообщила она. – Это ж какие убытки, когда лучших девочек…
И тут послышалось тяжелое кап… кап… Все автоматически посмотрели на потолок. Тот был, если можно так выразиться в подобном заведении, девственно чист. Дождя сегодня тоже не наблюдалось, только ветер.
Машка, отбросив медведя, как загипнотизированная потянулась к кровати. Я хотел её остановить, но Лумумба отрицательно качнул головой.
Взяв за уголки, Маша сначала приподняла, а затем полностью откинула покрывало. По комнате поплыл сладковатый, железистый, такой знакомый запах…
– М-мать-перемать, – конструктивно высказался воевода.
Глава 5
Иван
– Правду деда Фира говорил, – нервно сглотнула Маша. – Я столько кровищи в жизни не видела. В смысле – человеческой…
Она стояла, затолкав кулачки в карманы куртки. Лицо бледное, каждую веснушку сосчитать можно, но в голосе уже прорезалась привычная ершистость.
Когда Машка подняла покрывало и мы увидели озеро крови, пропитавшее и одеяло и перину, всем стало не по себе. Но когда наставник, сунув в центр багрового, со свернувшимися сгустками месива палец, затем его невозмутимо облизал, к горлу неудержимо подкатило. Машка так сразу бросилась на улицу, да и я, пользуясь моментом, рванул за ней: воздух вдруг обрел ватную плотность и стал горячим, как в бане.
– Брр… И этот человек запрещал мне сопли рукавом вытирать, – сев на крылечко, Машка уткнула лицо в ладони. – Никогда этого развидеть не смогу…
Я сел рядом. Страшно, почти до судорог, хотелось водки. И еще: я теперь прекрасно понимал магов, которые не хотели идти с воеводой.
– На первом месте преступления все блюют.
– Правда?
– Об этом в Академии специально предупреждают. Естественно, все думают: ну, уж это точно не про меня! А потом блюют.
– Слабаки, – фыркнула Маха и отвернулась, задрав нос.
– Эй, а сама-то, чего за угол бегала?
– Да ничего, – она независимо дернула плечом. – Писать захотелось.
– Врешь. Тоже блевала. Представила, какова на вкус холодная, свернувшаяся кровь… Скользкая, чуть солоноватая… А пахнет она ржавчиной и… – Машка засопела и судорожно сглотнула.
– Замолчи, – еле выдавила она, вцепившись мне в руку.
– Вот то-то же.
– Ну извини, что я место преступления в первый раз вижу… – отпустив меня, она уставилась себе под ноги.
– А вот я не блевал, даже в первый раз. А ты сама слабачка и есть!
– Ах ты… – прянув как барракуда, она больно ущипнула меня за бок. Я вскочил. Уже размахнулся, чтобы отвесить леща, но в последний миг удержался. Ладно она меня стукнет – что слону дробина? А если я, да еще и не рассчитаю…
Машка неожиданно хихикнула.
– Ты чего?
– Хорошо, что птичку с собой не взяли. С её любовью к глазным яблокам.
Умную птицу Гамаюн по настоянию Машки мы оставили в кабаке, на попечении деда Фиры. Ворона, правда, пыталась возмущаться, но напарница пригрозила скормить её коту. Что-то у них с птичкой не заладилось, пока не пойму.
– Ну… – поднявшись, она взялась за ручку двери. – Идем назад.
– Ты можешь не ходить.
Машка перестала улыбаться, и посмотрела на меня огромными, темными из-за расширившихся зрачков, глазами.
– Она была совсем молоденькая, верно? Моя ровесница, может, чуть старше. Красивая. Он её заставил молчать. Ну, когда палец резал. Как-то он её заставил. Может, пригрозил родственникам навредить, или еще что…
– Какие могут быть родственники у шлюхи из борделя? – пожал я плечами.
– А шлюхи что, не люди? – Машка вытянулась передо мной во весь рост. – Любая может оказаться в таком месте. Ласточка, например.
– Ну, а ты?
– Меня бы не взяли, – у нее чуть дернулся уголок рта. – Я некрасивая.
Резко повернувшись, она взбежала на крыльцо и потянула дверь на себя. Я пошел следом, пытаясь придумать, как ей объяснить, что мне её внешность даже очень нравится…
– Она могла быть беженкой, – сказал я, догнав Машку в коридоре. – Ну, знаешь, многие стремятся сюда на заработки. В порту так вообще вертеп на вертепе…
Она только дернула плечом и прибавила шагу.
Кроме Лумумбы и Олега в комнате никого не было. Окровавленные матрасы и одеяла вынесли, и кровать темнела голой панцирной сеткой. Из фиолетовых сумерек, которые здесь считали ночью, через распахнутое настежь окно доносились пение соловьев и запах жасмина. А еще почему-то каши и щей.
– Надо узнать, как она жила, – с места в карьер подступила Машка к Лумумбе. – Может, у ней родственники есть, или еще кто. Ну, и вообще… Девочек расспросить.
– Вот и займись, – меланхолично кивнул наставник.
– Я? – даже приятно сделалось от того, что она растерялась.
– Инициатива наказуема исполнением. Не Ивана же по девичьим светелкам посылать.
Представив, как допрашиваю веселых девиц в так называемых "светелках", я почувствовал, что краснею и отвернулся.
Не дождавшись других указаний от наставника, моя напарница повернулась к двери, но её остановил Олег.
– Подожди. Расспроси девушек еще вот о чем: кто где был, что делал. Может, всё-таки что-то слышали… Шум, падение чего-то тяжелого, что угодно. И во сколько. Хозяйке велено не препятствовать. – Маша вопросительно глянула на Лумумбу. Тот, всё так же рассеянно, но ласково кивнул, и она убежала.
– Может, вы и другие случаи изучить желаете? Мы всё, что можно, записали, – обратился сыскной воевода к Лумумбе.
– Лучше расскажите своими словами, – учитель прохаживался по комнате, заложив руки за спину, изредка наклоняясь, чтобы рассмотреть щетку для волос на зеркальном столике или косынку, небрежно брошенную на спинку стула. – Каким было первое убийство?
Комната была небольшая, темноватая, с одним окошком. На полу – яркий половичок, в углу – мутное, с облезшей амальгамой зеркало, убранное кружевной накидкой. За раму заткнуто несколько бумажных цветков. Почему-то они живо напомнили о кладбище…
На столике под зеркалом – баночки, скляночки, шкатулочки – всё дешёвенькое, простенькое, но какое-то аккуратно-симпатичное. На керосиновую лампу наброшен шелковый цветастый платок. Дверцы высокого, под потолок, шкафа залеплены открытками, этикетками и картинками, вырезанными из журналов. Сплошь броско разодетые дамы в окружении дорогих автомобилей, яхт и прочих атрибутов красивой жизни…
– Первое убийство случилось еще зимой, – начал Олег. – Дружинник Данила Кручинин. Нашли его под Железной стеной, с нашей, городской стороны. Я до сих пор не уверен, что он имеет к остальным какое-то отношение. Просто… Видите ли, он был весь переломан. Значит, падал с самого верха, метров с двадцати. Но случайно со стены упасть нельзя: там высокие зубцы, чтобы бойцы не оставались на виду во время атак. Значит, самоубийство? Но смущало вот что: парень собирался жениться. Напарники говорили, Данила все уши про невесту прожужжал. Мечтал, как они станут жить-поживать, да сколько деток народят. В дружине на хорошем счету был, повышение по службе к свадьбе готовили… С чего ему со стены вниз головой сигать?
– Причины могли быть иного свойства, – заметил Лумумба, опускаясь на колени. Из кармана он достал лупу, и стал водить ею над полом, изучая одному ему заметные следы. – Например, его могли сбросить… Магов спрашивали?
– Пытались. Молчат, как рыбы об лед, эгоисты хреновы. Извините.
– Ничего, – забравшись под кровать, наставник чем-то там погромыхивал. – Я привык.
– У нас, в Мангазее, ведь как? – сыскной воевода разгорячился. – Каждый сам за себя. Приезжают за свободой, да за длинным рублем… А где деньги – там и наркотики. Игорь вот решил Пыльцу легализовать. Говорил, пылиться всё равно будут, ничего с этим не поделаешь, пускай хоть налоги платят. Маги к нам и хлынули, как лосось на нерест. Тогда он, помимо налогов, еще и общественную повинность ввел: каждый обязан сколько-то часов в неделю работать на город. Ходить в дозоры, дежурить на таможне, в госпитале, на атомной станции…
– Умно, – глухо похвалил из-под кровати наставник. – Поставили, значит, магию на службу обществу.
– У вас в Москве и научились.
Лумумба вылез из-под кровати, держа в руке портняжные ножницы, вымазанные в подсохшей крови. Сразу вспомнился отрезанный палец… Наставник протянул ножницы мне.
– Это по твоей части, падаван. А у меня голова что-то разболелась.
Усевшись на стуле у окна, учитель принялся обмахиваться носовым платком.
Я осторожно взял ножницы за кольцо, стараясь не касаться окровавленных лезвий. Сосредоточился и произнес про себя формулу поиска.
…Бездна голодных глаз. Они смотрят, они ждут, они жаждут… А сзади уже поднимается тень. Заносит руку… Острая боль, удивление, а затем – отчаянное желание жить.
Под окном, с уличной стороны, заворочалось, заворчало глухо, тоскливо, пахнуло землей и трупной вонью, и за доску подоконника ухватилась рука. Мы, все втроем, дружно отшатнулись: рука была синяя, с черными длинными ногтями. Они шелушились и отслаивались, по пальцам сочились слизью белесые гнойные пузыри.
Хищно скрючив пальцы, рука царапнула штукатурку, а потом бессильно разжалась и исчезла. Что характерно: на этой мертвой страшной руке не хватало указательного пальца…
– Эвона как! – первым пришел в себя Лумумба и, придерживая шляпу, сиганул через окно в сад.
Мы с воеводой одновременно ринулись за ним, но, столкнувшись плечами, застряли. Кое-как выпроставшись, ринулись опять. Вновь застряли. Посмотрели друг на друга. Я приглашающе махнул рукой и Олег, не касаясь подоконника, перемахнул подоконник. Я – за ним.
Продираясь через густые кусты шиповника, я мельком отметил неглубокую, развороченную яму: из нее-то и выкопался труп.
Калитка выходила в узкий, заросший крапивой и лопухами переулок. По нему, припадая на обе ноги и по-обезьяньи загребая клешнями, бодро чесал мертвяк. Следом, забыв о головной боли, скакал мой наставник.
– Вперед! – крикнул Олег, и мы тоже поскакали. – Еще не хватало, чтобы по моему городу мертвецы разгуливали! Это твой учитель постарался?
– Да вроде нет… – мы на рысях донеслись до поворота, но Лумумба с мертвяком уже скрылись. – Сам не знаю, как это случилось.
– В Мангазее быстро приучаешься чувствовать магию, – бросил Олег, оглядывая окрестности.
– Я всего лишь пытался прощупать орудие убийства… Ножницы, то есть.
С чьего-то двора послышались истеричные вопли кур, лай собак, и мы припустили туда.
– И что? Узнал что-нибудь? – на бегу спросил Олег.
– Да как сказать… – мы перемахнули через широкую, полную черной воды и ряски, канаву. – Я же только начал. Почувствовал жадные взгляды, а потом – боль.
– То есть, убийцу ты не видел.
– Да так его и не увидишь… Это скорее эмпатический образ, чем картинка. Интересно, почему он убежал?
– Не поверишь, но мне тоже, – прорычал Олег. Из-за длинного деревянного сарая опять послышался собачий лай и мы прибавили прыти.
Мертвяк повис на заборе, перекинув одну ногу на другую сторону. Лумумба держал его за другую, а в полу его плаща вцепился громадный пес. Он задушенно рычал и тянул наставника назад.
– Плащ сбросьте, – издали посоветовал Олег.
