Татьяна Хохлова
Запах Рая

Невестку я недолюбливала, но мой брат любил Олю, несмотря ни на что, и мне пришлось изменить свое отношение к ней. Со временем мы стали даже ладить, она начала помогать мне по хозяйству. Но, не знаю, к сожалению или к счастью, их брак не продлился долго. Вскоре они расстались.

Скорая помощь…

До декрета я работала на скорой помощи санитаркой. На эту работу меня устроила Алла, жена моего старшего брата Валика, которая работала бухгалтером в больнице.

Я была в бригаде водителя дяди Вани и фельдшера Людмилы Ивановны. Всего в смене у нас было 9 человек, мы дежурили сутки через трое. Скорая помощь находилась на территории больницы в маленьком домике. В нем было всего 4 комнаты и большой коридор, который делил дом пополам. Слева была диспетчерская и кабинет старшего фельдшера. Справа – комната для бригад и смотровая.

Фельдшера спали на раскладных креслах, санитарки на носилках, водители в диспетчерской. Тесновато, но коллектив был дружный, веселый, а работа – интересной.

Я выезжала с бригадой на вызовы, мой фельдшер иногда разрешала мне измерять давление, а как-то дала в руки шприц и сказала: «коли!», показав куда. От страха я сделала все как надо. И хотя после меня трясло, я была счастлива…

С той поры прошло 5 лет. Дети росли, Витя так же трудился дальнобойщиком. И мне пора было выходить на работу. На скорой помощи были большие сокращения, как и во всей больнице, и по всей стране. И так как во время сокращений я была в декретном отпуске, по закону меня не имели права уволить.

Алла, моя невестка, жена старшего брата Валика, работала главным бухгалтером в больнице и предложила мне вернуться на скорую санитаркой. Женщину, которую приняли на работу вместо меня, должны были уволить, чтобы я смогла выйти на свое место.

Мне не очень хотелось, чтобы из-за меня кого-то увольняли, но времена были тяжелыми, дети были еще маленькими, а на этой работе у меня выходило всего 6 дежурств в месяц, и меня это устраивало. Я могла уделять много времени детям и в то же время работать. И я решила воспользоваться своим законным правом на работу.

За пять лет моего декретного отпуска на скорой помощи произошли большие изменения. Все отделение из маленького домика в центре города перевели в новое здание больницы, которое находилось в микрорайоне. Санитарок сократили, и теперь на одну смену была одна санитарка, которая была невыездной. Но работа была посуточно, и меня это устраивало.

В мое дежурство я отвозила детей к родителям Виктора, они никогда не отказывали и рады были присмотреть за нашими детьми, за что я им была благодарна.

За время декрета я совсем одичала. На нашей улице почти не было соседей, дома стояли лишь с одной стороны улицы. Напротив нашего дома росли камыши. А из детей были только мои Дана и Вова. И детям нужен был сад, а мне очень нужна была моя работа. На скорой помощи я заново начала учиться общаться с людьми, с самыми разными – интеллигентными, и с полной им противоположностью.

Как-то на работе я вышла в другое помещение и услышала, как меня обсуждали, говорили, что я незаконно вышла на работу, и что если бы не Алла, моя невестка, то меня бы уволили. Я рассказала Алле об этих пересудах. Но она успокоила меня, сказав, что все по закону и добавив «не переживай».

Но я переживала. Оказалось, что женщина, которую уволили из-за меня, была женой одного из водителей, и сотрудники привыкли к ней. А я в декрете была аж 5 лет и была им чужой.

Отец…

Моему отцу был уже 71 год, у него было слабое здоровье, он болел астмой и в последнее время у него начало повышаться кровяное давление. Папу положили в больницу, я была как раз на смене. Вечером я принесла ему ужин, но заметила в его поведении что-то неладное. Я вызвала врача, у папы случился инсульт, и до утра он не дожил.

Когда меня везли с работы домой, водитель сказал:

– Хорошая смерть, сам не мучился и других не мучил.

Но мне было очень больно это слышать, я очень тяжело пережила смерть отца. Из-за ссор в семье, мы с папой отдалились, и я очень жалела о том, что порой так холодно относилась к нему. Меня терзало чувство вины еще много-много лет.

Похороны не обошлись без скандала, отец мой был человек неверующий, а мама ходила в баптистскую церковь. Она решила пригласить свой приход, чтобы отпеть по традиции баптистов. Но родственники отца были против. Наконец пришли к компромиссу. Было решено пригласить батюшку на кладбище, а баптисты отпевали папу дома.

Я вообще не понимала разделение этих вер, каждая вера изучала одно писание (Библию), верила в одного Бога – в Иисуса Христа, так к чему все эти разногласия и разделение вер?!

Когда баптисты пришли отпевать папу, мы с братом Вовой сидели возле отца. Баптисты стали петь. И мы с братом в какой-то момент начали одновременно смеяться. Мы смеялись у гроба своего отца и не могли остановиться. Нам было стыдно, и мы, прикрывшись, сотрясались от внезапного беззвучного смеха. Со стороны это было похоже на беззвучные рыдания. Многие годы этот случай был нашей с братом тайной, мы часто вспоминали об этом с ужасом и стыдом, не понимая, как можно рассмеяться у гроба отца. Пока не появился интернет и психологи, которые могли объяснить такое поведение человека.

Для нас с братом это была первая утрата, мы впервые вплотную столкнулись со смертью близкого нам человека. И в целом это были первые похороны в нашей жизни. И такое проявление эмоций стало своего рода щитом, предохраняющим психику от разрушительных для нее запредельных переживаний. Но об этом мы узнали много лет спустя, а до этого нас с братом многие годы мучили стыд и совесть.

В день похорон я стояла возле гроба своего отца. Я словно окаменела, лишь слезы катились из моих глаз. И тут я почувствовала, как маленькие ручки обняли меня за ноги – это была моя семилетняя Дана. Обняв меня, она молча стояла рядом, разделяя боль утраты. Я до сих пор помню ощущение от этих объятий. Это незабываемое ощущение, один жест был больше тысячи слов утешений! Среди большого количества родных и близких я чувствовала себя одинокой, пока эти маленькие ручки не дали мне понять, что я не одна.

После смерти отца мама продала дом в селе и переехала жить к нам, в половину дома, где жил папа.

Игорь…

На скорой был один водитель, очень дерзкий. Он с первого дня стал меня расспрашивать обо всем и в лоб предложил заняться с ним сексом. Я сразу растерялась, но потом спросила:

– У тебя есть жена?

– Да, – ответил он

– Значит, ты ей изменяешь? – спросила я.

– Не твое дело! – последовал грубый ответ.

С того дня Игорь – так звали водителя – стал мне грубить при любой возможности. Сначала его грубые замечания ставили меня в тупик, я отмалчивалась, но после, уже дома, прокручивала все его слова и думала: ну почему я ему не ответила, я же могла ему так возразить или по-другому ответить. В уме я Игорю всегда остроумно отвечала, но это было уже после «драки», как говорится. Но со временем я все же научилась защищаться.

Как-то Игорь сказал, что он меня не уважает, а вот Валюшу, санитарочку – вот ее он уважает. Впервые меня понесло, и я раздавила его фактами.

По вечерам, в спокойное дежурство, ужин переходил в посиделки. Игорь курил прямо за столом в столовой, а окурки засовывал в ножку стола, откуда они потом вываливались. А когда он выходил курить на улицу, окурки летели прямо на порог. И в рабочей машине, которую убирали санитарки, он всегда оставлял мусор – шелуху от семечек, фантики от конфет.

Я бросала ему обвинения прямо в лицо, возмущенно спрашивая:

– Ты уважаешь Валюшу? Расскажи, как ты ее уважаешь! Каждый бычок, засунутый тобой в ножку стола, которые ей приходится убирать – это, по-твоему, уважение? Или окурок, который ты бросил на порог, и который она должна вымести – это, по-твоему, тоже уважение?! А мусор в машине? И это все за тобой убирает «уважаемая» тобой санитарка!

Игорь пытался огрызаться, но я сразу давала отпор. Он возражал:

– А куда мне девать окурки?

– Ну не в ножку же стола! – шипела я. – Куришь – так принеси себе пепельницу!

После этого Игорь перестал ко мне придираться, на столе появилась пепельница и на пороге окурки больше не валялись. Но Игорь вообще перестал меня замечать.

Иногда по вечерам сотрудники играли в домино и когда не хватало игроков, приглашали меня. Однажды я попала в смену с Игорем, игрока не хватало, и он пригласил меня к себе в напарники. Несмотря на то, что наши противники слыли профессионалами в домино, мы разгромили их в пух и прах, и в конце партии мне удалось поставить им «лысого». Наши противники были в бешенстве! Мало того, что они проиграли, так еще и в конце игры от какой-то санитарки получить «лысого» – это было не просто обидно, но еще и позорно! После игры Игорь пожал мне руку, и с того дня у нас с ним установилось перемирие.

Мне нравилось, когда я попадала с Игорем в одну смену, дежурства в ней были веселыми и часто заканчивались сабантуем. У Игоря был друг, он играл на ионике, пел на днях рождениях, свадьбах и по приглашению приходил к нам на скорую. Сабантуй устраивали в гаражах у водителей. Было весело, я забывала о домашнем быте, забывала о детях – на работе я отдыхала. Конечно, мне приходилось мыть полы, убирать огромное отделение, мыть салоны трех машин, но на работе я не была мамой и по-своему отдыхала.

Игорь мне нравился, но не как мужчина. С ним было просто весело, вроде как с моим братом – он так же, как и Вова, любил шутить, дурачиться, а мне этого не хватало, Витя мне этого дать не мог, а брат, с которым можно было повеселиться, приезжал всего лишь раз в год.

В новом коллективе…

Коллектив скорой помощи был уникальным. Наш диспетчер, Ирина Леонидовна, она же Сабля, была потрясающим человеком. Шутки из нее вылетали, как из автомата. Худенькая, маленькая женщина с шикарными пепельными волосами, которая сама воспитывала двоих сыновей.

Лариса Леонидовна, фельдшер – красивая, сочная женщина, с короткой стрижкой, пышными губами и таким же бюстом, веселая, позитивная, за словом в карман не полезет.

Еще один фельдшер, Мария Михайловна – красивая, степенная женщина – была для всех мамой. Хотя она не была старшей по возрасту, с ней было спокойно и уютно, как с мамой.

Ножкина Татьяна Александровна – железная леди, интеллигентная, знающая себе цену женщина.

Валентина Николаевна, фельдшер, неумолкающая болтушка. Приезжая с вызова, она рассказывала обо всем: какой ремонт в квартире, где она побывала на вызове, какой шкаф, какие животные есть и так далее. От Валентины Николаевны ничто не могло ускользнуть.

Марьяна, диспетчер, была веселым беззаботным человеком. Она никогда ничего не брала в голову, никогда ни о чем не переживала. Она была просто классной. На себе Марьяна научила меня делать внутривенные уколы и даже как-то разрешила зашить пациенту рваную рану. Я ее обожала.

Ксюша, еще один наш фельдшер, была совсем молоденькой. Высокая блондинка, всегда на позитиве.

Ну и Мария Лукьяновна, санитарка. Бездетная женщина на пенсии, чистоплотная, идеальная хозяйка.

Помню, как мы со сменой пришли к ней домой на день ее рождения. Из приглашенных были только сотрудники, муж и сестра именинницы. Стол был полон еды, мне налили сливянки. Я обычно не пью, но она была такая вкусная и сладенькая, что я напилась и так быстро, что все еще даже во вкус не вошли, а я уже сидеть не могла.

У Лукьяновны была однокомнатная квартира, и я устроилась на кухне. Так как сесть было некуда (все стулья были в зале, под гостями), я легла под стол. Позже мне кто-то заботливо принес подушку, и я периодически ползала блевать в унитаз. Ходить я не могла. И по завершении вечера меня просто завезли домой.

Через пару дней, когда мы с мужем пошли на рынок (а на рынке можно было встретить всех), то увидели Марию Лукьяновну и ее сестру. Последняя спросила громко, на весь рынок:

– Ой, Маша, а это не та девочка, которая у тебя на дне рождении лежала под столом?

И Лукьяновна также громко ответила:

– Да, это та девочка!

И я не знала, что мне делать – плакать или смеяться.

Нина Андреевна, наш фельдшер, была очень порядочной женщиной, со своими принципами. Как-то на смене ночью, мы уехали кутить. Я обычно избегала таких мероприятий, но не в этот раз. И когда мы приехали – а это было на рассвете – Нина Андреевна ждала меня и ледяным голосом начала отчитывать:

– Таня, я от тебя такого не ожидала! Как ты могла уехать с ними? Я переживала за тебя, ладно они, но ты?!

Меня тронуло то, что кто-то за меня переживает. Мама никогда не переживала за меня, даже если я не приходила ночевать домой. Правда такое случилось всего один раз, но все же мама не переживала. И когда Нина Андреевна отчитывала меня, мне было как-то необычно приятно, что обо мне переживают и причем чужие люди.

Хотя людей на скорой чужими назвать было нельзя – мы проводили на работе целые сутки, а бывало и двое подряд. Мы ели вместе, спали вместе, спасали вместе – это сближало. Коллектив был сплоченным, жили как одна семья. Конечно, как и в каждой семье иногда были разногласия, но в общем это был дружный сплоченный коллектив.

Несмотря на то, что я родила двоих детей, фигура моя была красивой и не только как для мамы двоих детей. У меня была тонкая талия, плоский животик, изящные ножки с красивыми пальчиками. Я была симпатичной 26-летней женщиной, и мне не верили, что я мама двоих детей.

На фото: сверху – Дана и Танюша, ниже: сын на руках у моей мамы, я, бабушка и брат Валик.

Я никогда не считала себя красивой, но как-то на работе случайно услышала разговор двух коллег. Они обсуждали тот факт, почему ко мне всегда придирается одна сотрудница. И все решили, что она просто завидует мне, потому что я красивее ее. Я была очень удивлена услышанному, потому что всегда восхищалась красотой именно этой женщины, которая придиралась ко мне. Я не верила своим ушам. Но как часто бывает в жизни, не всегда красивый человек осознает, что он красив.

Когда появились первые сотовые телефоны, Вова, мой брат, был в числе счастливых обладателей такого телефона. Это было удобно, но дорого. С братом мы переписывались письмами, но еще в детстве мечтали, чтобы у нас был в доме телефон.

Летом Вова приехал с телефоном, но в то время в Арцизе еще не было сотового покрытия. Я, любуясь телефоном, мечтала о таком же. И когда наконец в городе появилось покрытие сотовой сети, Вова подарил мне телефон. Вернее, брат купил себе новый, а старый отдал мне, и моему счастью не было предела!

На скорой помощи я была первой, у кого появился мобильный телефон. И не только на скорой помощи, но и во всей больнице. Я работала санитаркой, но никогда не стеснялась этой должности. Я не считала зазорным мыть полы. Да, мне бы, конечно, хотелось быть фельдшером или диспетчером – это интереснее, чем бесконечная уборка, но у меня не было медицинского образования. И потом меня вполне устраивал график работы, а особенно коллектив. Но однажды мне дали почувствовать унизительное положение санитарки.

На работе я телефон всегда оставляла в сумке, и в одно из дежурств у меня его украли. Это был мелкий воришка, который в тот день обворовал не одно отделение. И вот тогда я услышала от некоторых фельдшеров возмущение: «нечего носить на работу дорогие вещи! И вообще, у наших врачей нет телефонов, а санитарка ходит на работу с сотовым телефоном!»

Мне было неприятно это слышать. И тогда впервые я почувствовала свое унизительное положение в коллективе. Хотя к нам, санитаркам, отношение было всегда хорошее, но как оказалось – всегда есть люди, которые укажут тебе на твое место. Но все равно мне нравился наш коллектив.

Помню, как мы на смене случайно попали в клуб «Майями». Это было, конечно, совсем не случайно. Дежурство было спокойным, а в клубе должен был быть мужской стриптиз, и как нам было туда не поехать? На скорой было три бригады, мы взяли одну из машин, так как машины были оснащены рациями, и в любой момент бригада могла выехать на вызов, так что все было под контролем.

Мы зашли в клуб. В этот момент на танцполе возле шеста танцевал полуголый красавец-мужчина. Я подошла совсем близко. Стриптизер, заметив меня, взял за руку и вывел на середину танцзала. Взяв веревку, он поднял мои руки и привязал их к шесту. Он начал гладить мои руки, спускаясь к локтям. Зал ревел, кричал. Руки стриптизера ползли ниже по боку. Я напряглась, его руки задержались возле груди, и я дернулась. Он наклонился ко мне и прошептал:

– Не бойся, я не позволю себе ничего лишнего…

Он держал в напряжении не только меня, но и весь зал. Как и обещал, вольности он себе не позволял. Он руками провел по моему боку, бедрам. Резким движением руки стриптизер сорвал веревку, связывающую мои руки, схватил меня в объятья и закружил в танце. Это было незабываемо! Я была на таких эмоциях, что сев в машину, стала взахлеб рассказывать водителю Игорю и всем о моем приключении.

Я написала сообщение Вите. Тогда был лимит на количество слов в сообщениях, и мой рассказ пришлось разделить на два. Муж чуть не получил инфаркт от полученного. Случилось так, что первым пришло сообщение, которое я отправила вторым, и мой муж прочитал следующие слова: «Его рука ползла вниз по моим рукам, моему телу, остановилась возле моей груди…»

Когда все выяснилось, Витя попросил аккуратнее писать ему сообщения.

Искушение…

Игорь стал оказывать мне знаки внимания, делал комплименты. На работу я ходила с оголенным животиком, тогда это было модно. И Игорю это нравилось.

Он часто смущал меня, говоря, что знает, какого цвета у меня сегодня белье, хотя я надевала длинный халат. Но я все старалась переводить в шутку. Хотя мне нравилось состояние, которое я испытывала рядом с ним, и оно становилось совсем не братским. Мы работали вместе уже семь лет. Валюша, санитарочка смены, в которой работал Игорь, ушла в декрет, и меня приняли на ее место.

Как-то после очередного сабантуя Игорь отвозил всех домой, и меня он отвез последней. По пути он остановился и начал приставать ко мне в машине. Я ему призналась, что после замужества (а замужем я была уже 15 лет), он первый мужчина, которого я захотела как мужчину. Я сама себя не узнавала. Ведь я всегда осуждала и не понимала женщин, которые изменяют своим мужьям, и сама не собиралась изменять мужу, тем более что Витя был верным мужем и хорошим отцом.

Игорь наклонился ко мне и поцеловал. Я не верила себе – я позволила целовать себя чужому мужчине и отвечала ему! Мы целовались страстно, но я отстранилась. И Игорь спросил:

– Почему ты остановилась, ты боишься меня?

– Я боюсь себя… – ответила я.

Мы целовались, как мне казалось, вечность. Но когда он попытался меня раздеть, я не позволила. Я честно призналась, что хочу его, но не могу так поступить по отношению к мужу. Сказала, что уважаю своего мужа, что Витя мне не изменяет, и я не собираюсь изменять ему. Игорь нагнулся и стал опять меня целовать. Я не была против, но он снова попытался раздеть меня. Когда я в очередной раз не позволила это сделать, Игорь сказал: тогда я… И он расстегнул ширинку, выпустив на волю свою твердую плоть. Меня это не испугало, хотя должно было бы. Я неожиданно для себя стала нежно прикасаться к его плоти, и мне это нравилось. Но я вышла на улицу, чтобы не искушать себя. Игорь вышел следом со словами:

– Мне нравится, как ты себя ведешь. И все равно ты будешь моей!

Но отвез меня домой. Как-то Игорь ехал с моим мужем в маршрутке и сказал Виктору, что уважает меня. И я понимала, за что именно. Мужчины добиваются женщин, а добившись, перестают уважать их.

Людмила Ивановна…

Когда санитарки были выездными, Людмила Ивановна была моим фельдшером. Она научила меня ставить уколы. Как-то мы с ней выехали на вызов, у женщины был сердечный приступ, ее губы посинели, но Людмила Ивановна вытянула ее с того света, и не ее оду. Она, конечно, была резкой женщиной, часто сквернословила, но неприличные слова из ее уст не резали ухо – Людмила Ивановна материлась словно пела.

Она была самым старшим по возрасту фельдшером. И часто сотрудники рассказывали, что, когда они приходили на скорую только после училища – она их всех подучивала. Рассказывали очень много смешных историй с участием моей Людмилы Ивановны. Но возраст брал свое, хотя не только возраст. Людмила Ивановна любила выпить. Еще она стала медлительной, невнимательной, начались жалобы со стороны пациентов, и руководством было решено собрать собрание, на котором должны были обсудить поведение сотрудника и принять меры.

Собрание проводилось на скорой помощи, присутствовали все сотрудники, кроме водителей. Была озвучена жалоба и предложен вариант понижения в должности с фельдшера до медсестры и перевода Людмилы Ивановны в отделение травматологии.

Все сотрудники молчали. Я не могла поверить, что никто ничего не говорит в ее защиту. Я всегда считала, что на скорой самый дружный коллектив, они же всегда покрывали друг друга. Людмиле Ивановне до пенсии оставалось доработать всего два года, но все продолжали молчать. И я не выдержала!

Я встала, мой голос дрожал, но я говорила. Я говорила о том, почему люди такие коварные, почему они не пишут слова благодарности тогда, когда им спасли жизнь? Почему пациенты могут лишь жаловаться? Ведь спасенных людей было намного больше.

Я рассказала, как Людмила Ивановна при мне купировала сердечный приступ, она вытянула пациентку с того света.

– Почему вы вычеркиваете эти спасенные жизни? – возмущалась я.

Я рассчитывала на то, что меня поддержат остальные сотрудники, но меня не поддержал никто. Мое выступление растрогало лишь саму Людмилу Ивановну, она расплакалась…

После собрания Игорь, водитель Людмилы Ивановны, возмущался, почему никто не встал на ее защиту, почему водители не присутствовали на собрании – он бы защитил своего фельдшера. А так одна лишь санитарка Хохлова не побоялась! Но этого было мало, заступиться должен был весь коллектив.

Скорая помощь гудела по поводу этого события. Кто-то оправдывал себя за молчание, некоторые считали, что Людмила Ивановна сама виновата в случившемся. Но вскоре все пожалели о своем бездействии. Как оказалось, если бы все вступились за нее, Людмиле Ивановне дали бы доработать до пенсии. Через несколько лет Людмилы Ивановны не стало, она умерла от раковой опухоли.