Татьяна Гармаш-Роффе
Завещание с того света
– А кто он такой?
– Частный детектив. Раньше на Петровке работал опером.
– Как ты его нашел?
– У хороших друзей спросил.
– О письме никому не рассказывал?
– Разумеется. Как договорились.
– Ладно. Я пойду.
– Погоди… Поставь свечку, Маша, за отца.
Немного поколебавшись, я проследовала за Олегом к миниатюрному иконостасу – часовенка-то была крошечной, метров двадцать квадратных, не больше, думаю. Справа от иконостаса горели свечи.
– Кто их зажигает? – поинтересовалась я.
– Иногда домашние заходят, и цветоводы наши, и Васильич. Случается, Сережа заглядывает.
– Ишь ты…
– Я тоже ставлю каждый день. И молюсь за твоего папу.
– Олег… А вдруг он все-таки жив, а?
– Душа его, вне всякого сомнения, жива.
– Я в другом смысле. В прямом.
– В этом твоя беда, Маша. Ты все думаешь, что душа исчезает вместе с телом… Но душа твоего отца рядом с тобой, поверь мне.
– Может, и рядом, но души письма не пишут!
– Так ведь папа тебе в письме объяснил…
– Ладно, я помню, – проговорила я, ставя свечку в гнездо и точку в бесплодном разговоре. – Пока, Олег, я пошла. Дела ждут.
– Постой.
– Чего тебе?
– Перекрещу тебя, дуреху…
– Я умная.
– Конечно. Умная дуреха. Иди, и да хранит тебя Господь…
Олег осенил меня крестом, а потом поцеловал в лоб. Ну прям точно батюшка…
Обратно к лазу я решила пройти парком, позади «Хрустального кораблика» и владений Васильича, дабы избежать новых встреч и вопросов. Я брела вдоль задней части ограды, задумавшись, и не заметила, как вышла на «Ёжкину поляну». Когда-то, еще малявкой, я впервые в жизни увидела тут семейство ежиков: двух больших, взрослых, и четыре колючих шарика ежат. Они потешно хрюкали и копошились в зарослях травы. Я стремглав бросилась в дом и притащила на поляну папу, чтобы он сфотографировал их… Снимки я храню до сих пор – снимки на глянцевой бумаге, отпечатанные с фотопленки по технологии прошлого века… Папа тогда же обнаружил на полянке грибы, огромные яркие подосиновики – это были первые собранные мною грибы! Я задыхалась от восторга. Мы отнесли их на кухню, нашей поварихе Любе, и на ужин ели чудесные, душистые ломти подосиновиков, громадные, как стейки, с жареной картошкой…
Потом я часто туда наведывалась, на поляну, и в грибной сезон всегда, из года в год, находила там подосиновики. А иногда мы с папой сбегали ото всех и устраивали там пикник. Расстеленное старое одеяло, походная сумка-холодильник, где вареные яйца, колбаска, помидорчики, соль – и термос с горячим сладким чаем… Нет таких слов, чтобы передать, как я любила наши с папой пикники на Ёжкиной поляне. Как любила наше с ним на двоих уединение, разговоры о главном…
Но сейчас поляна застала меня врасплох. Нежданные слезы вскипели на моих глазах. «Папа, – пробормотала я, – папа, папочка…»
Хватаясь за ствол большой раздвоенной березы, моей любимицы, я опустилась на землю. Горе нахлынуло так внезапно и так сильно, что ноги больше не держали меня. Как же так, папа, ведь ты обещал никогда не покидать меня, ни при каких обстоятельствах! Всегда быть рядом! Охранять, помогать, беседовать со мной, папа!
…Тогда он произнес это так горячо, так убежденно, что я мгновенно поверила: даже в самом плохом случае – то есть в случае смерти – папа будет со мною рядом.
Этот разговор произошел незадолго до автокатастрофы, меньше чем за месяц, – будто он предчувствовал свою гибель… Не помню, как зашла речь, – кажется, я упомянула маму, а там слово за слово… Папа в загробную жизнь не верил, он был убежденным атеистом. Но у него имелась какая-то своя теория. Он ее не рассказывал – он просто тогда сказал, что всякая мистика есть следствие невежества человечества, пока еще не способного полностью научно объяснить мир. Но если мы не можем установить факты – это не значит, что их нет!
– Так душа после смерти существует? – спросила я в лоб. – Я что-то не пойму твои объяснения…
– Я же сказал, Машутка: человечество пока не располагает знаниями и не может объяснить целый ряд явлений.
– Вроде привидений? Так их существование не доказано. Может, это просто вранье и подделки.
– Может, – задумчиво откликнулся папа. – А знаешь, Бальзак считал, что у человека существует несколько невидимых оболочек помимо одной видимой.
– Думаешь, он прав?
– Думаю, что в этой идее что-то есть… Смотри: если у тебя есть зеркало, то есть и твое отражение. А если зеркала нет – где твое отражение?
– Не знаю, – пожала я плечами, – его нет.
– Или ты его просто не видишь? Потому что зеркало – это лишь инструмент, дающий тебе возможность увидеть себя. Но если такого инструмента не нашлось под рукой, это не значит, что и отражения нет.
– Отражение… как сказать… Это что-то вроде реакции на тебя?
– Да, – кивнул папа. – И если у тебя нет зеркала, из этого вовсе не следует, что на тебя больше никто не реагирует. В конце концов, никто не в состоянии видеть себя сам. Не изобрети человечество амальгаму, применяемую при изготовлении зеркал, мы бы никогда толком не узнали, как выглядим. Но все, кто извне, они смотрят на нас: люди, звери, звезды… И они нас видят. Они на нас реагируют. То есть в них мы тоже отражаемся.
– То есть, если зеркала нет, это еще не зна…
– Если ты больше себя не видишь, это не значит, что тебя нет, – подхватил папа.
– А если меня не видят другие? Ни люди, ни звери, ни звезды?
– С уверенностью можно утверждать лишь то, что у них нет инструмента, – прошептал он мне на ухо.
…Сказать по правде, я так и не поняла папину теорию. Наверное, он верил, что его «отражение» будет как-то существовать после его смерти… И общаться со мной. Но пока что папа никак не обнаружил себя, если не считать письма. Я по-прежнему одна и мне плохо. Это Лене я вкручиваю, что мне уже почти восемнадцать, – но чувствую я себя на самом деле маленькой девочкой, папиной дочкой, которой больше всего на свете хочется сейчас прийти к нему, ткнуться лбом ему в грудь и почувствовать на своих плечах спасательный круг его рук…
Может, послание – первая проба? Может, папа уже нашел (или вот-вот найдет) тот осколок «зеркала», который воплотит его отражение? Сделает видимым для меня? Нашел же он способ надиктовать письмо!
Хотя из-за него только хуже. Страшно.
Или письмо подбросил кто-то другой? Но зачем?!
У меня голова шла кругом, я совсем запуталась.
Все, пора ехать в Москву. Для того я туда и собралась на самом деле: чтобы встретиться с тем, кто поможет мне все распутать. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
Я поднялась с земли, отряхнула подол платья, затем выбралась с нашей территории и уселась в свой шоколадный «Мини-Купер». Прежде чем тронуться в путь, я включила смартфон и завела в строку поиска фамилию «Кисанов», записанную на листке Олега.
Глава 2
Голубь и Лунатик
Услышав по домофону девичий голосок, Игорь нажал на кнопку, открывающую дверь подъезда, и лишь после этого заглянул в кабинет шефа.
– Кис, тут какая-то пацанка к тебе рвется. Я ее пустил, ничего?
– А если б и «чего»? Она ведь уже на лифте поднимается, – проворчал, снимая ноги со стола, шеф, он же частный детектив Алексей Кисанов. Он же Кис, но исключительно для своих.
– Ну да…
– Клиенты должны приходить по предварительной записи, – вредничал детектив.
Он не любил, когда его отрывали, – да и кто ж любит? – а занят он был важным делом: искал тур на выходные. Хотел развлечь жену, Александру, милым путешествием в милый город – в Прагу там, или в Вену, или еще куда… Что-то в последнее время Саша погрузилась в апатию. Видимо, сказывалась усталость – дети малые да работа, и все нон-стоп, – и Алексей решил, что следует хотя бы на пару дней оторвать ее от всего и всех, проветрить голову.
– Знаю. Но я не смог отказать, – пожал плечами Игорь. – Вдруг у ребенка беда? Помнишь, как Михаська к тебе пришел, просил найти маму?[1]
Алексей Кисанов сделал строгое лицо.
– Не смог отказать ты, а отдуваться мне? Фигушки. Принимай ее сам.
– Я?
– У нас тут кто-то другой сидит под столом?
– Ну ладно… Кис, извини, но вообще-то правило это дурацкое. То есть, конечно, предварительная запись помогает планировать время и всякое такое, но надо делать исключения. Вдруг у человека срочность?
– Со срочностью в полицию бегут. А к нам… Мне послышалось или звонят в дверь?
Игорь – симпатичный молодой человек, по должности ассистент, но по факту уже коллега детектива – отправился открывать. Кис встал на пороге своего кабинета таким образом, чтобы видеть происходящее, оставаясь почти незаметным в сумраке большого коридора.
– Здравствуйте, Алексей Андреевич! – услышал он с порога.
Алексеем Андреевичем был он, Кис. Что указывалось в разных справочниках, по которым его находили новые клиенты. Если они, конечно, не обращались к нему по рекомендации предыдущих клиентов.
– Я его помощник, – обаятельно улыбнулся Игорь.
Этот парень вообще чертовски обаятелен, что действует на всех женщин от девяти до девяноста лет безотказно.
– Да? А можно мне… Я хотела бы обратиться к детективу Кисанову.
Игорь почему-то не зажег свет в прихожей, и Кис не мог толком рассмотреть посетительницу. Но голос у нее и в самом деле был детским. Рост, кстати, тоже. На месте Игоря детектив и сам не решился бы ей попенять на неурочный визит.
– Алексей Андреевич, он, э-э-э… – Игорь обернулся: знал, что детектив наблюдает за сценой.
– Вы ко мне? – ступил Алексей в коридор. – Игорь, зажги свет, пожалуйста.
Свет вспыхнул, и Алексей увидел перед собой удивительное существо. Множество мелких косичек оплетали русую головку так, что она напоминала корзинку. Из-под корзинки на него доверчиво смотрели два огромных светло-голубых глаза – такие рисуют в мультиках на личике какой-нибудь сказочной Машеньки-Дашеньки. Дальше привлекал внимание большой серый мешок… ну, наверное, это мода такая: платье, как мешок? Будто сверху вырезали дырку для шеи и по бокам для рук, а на талии мешок стягивал тонкий черный пояс. И, несмотря на жару, на ногах сказочной девушки были короткие черные сапоги. Правда, с вырезом для пальчиков – крохотных таких, беззащитных пальчиков, жалобно выглядывавших наружу из жесткого пекла замши. На ноготках мини-пальчиков сиял беспощадно-красный лак, такого же цвета помада на круглом кукольном ротике. Но взрослая, даже вызывающая, помада – ею никого не удивишь в наши дни. Макияж давно перестал быть женской привилегией, ныне красятся и дети, и мужчины… Зато угадывающийся под серым мешком бюстик категорически прибавлял девочке возраста, и детектив решил, что ей уж никак не меньше пятнадцати, а то и шестнадцати…
Восемнадцать. Ей оказалось восемнадцать. Ну почти, через два месяца исполнится. «Взрослая совсем», – горько вздохнула мультяшная Машенька.
Да ладно, какие восемнадцать? Персонажи мультиков не имеют права взрослеть!
– Вы не против, я взгляну на ваш паспорт?
– Не верите? Держите, вот, – она протянула паспорт Алексею. – Внешность бывает обманчива, вы не знали? – усмехнулась деточка.
На этот раз детектив посмотрел на нее повнимательнее. Глазки-то умные, между прочим. И проказливые.
Кис заглянул в паспорт. Ей действительно скоро восемнадцать, но самое удивительное, что девчушку действительно звали Машей – Марией Евгеньевной Донниковой.
– Приятно познакомиться, Мария.
– Маша. Зовите меня Машей, ладно?
– Проходите в кабинет, – пригласил детектив. – Надеюсь, медведи за вами не увязались.
– Что? А, нет, – смех колокольчиком, – у них в это время сиеста!
«Чувство юмора у деточки имеется, зачет», – подумал Кис.
– Итак, – спросил он, когда девчушка угнездилась в большом кожаном кресле для посетителей. – Чем могу быть вам полезен?
– А он вам – полезен?
Маша мотнула головкой-корзинкой в сторону Игоря, вошедшего в кабинет вслед за ними и усевшегося чуть в стороне от стола шефа.
– Вы что-то имеете против?
– Имею. Это в высшей степени конфиденциальный разговор.
Ишь ты, как деточка умеет выражаться, отметил Кис.
Игорю не нужно было повторять: у него уже приличный опыт, и он знал, что даже если потом он будет заниматься делом клиента, то на первой встрече оного клиента может переклинить в присутствии второго человека. В смысле, зажим психологический может случиться. Многим бывает трудно доверить свой секрет – но если уж решаются, то одному. Одним человеком был всегда шеф – в силу чего Игорю нередко выпадала участь третьего лишнего.
Не проронив ни слова, он поднялся и вышел из кабинета. Маша проводила его взглядом, и в этот момент – Кис готов был поклясться! – детские голубые глазенки приобрели отблеск закаленной стали. Два острых лезвия, искусно замаскированных в золотистом бархате ненакрашенных ресниц.
– Месяц назад мой папа погиб в автокатастрофе, – заговорила девушка, едва закрылась за Игорем дверь. – Машина упала с обрыва и загорелась. Остались одни угольки, – добавила она сдержанно.
– Примите мои соболезнования. Представляю, как вам тяжело… – тепло произнес Алексей: пусть девчушка не желала показывать свои чувства, но смерть родного человека всегда страшна, а уж в столь юном возрасте…
– Не представляете, – отрезала Маша. – Вы не были ребенком, который потерял единственного родителя?
– Нет.
– Значит, и представить не можете.
Ишь ты. Крутая деточка. Не робеет в разговоре с незнакомым взрослым.
– Я был ребенком, который потерял сразу обоих родителей.
Маша вскинула внимательные глаза, будто проверяя, не лжет ли детектив. Затем немного смутилась и, опустив головку-корзинку, поизучала несколько мгновений свои коленки, обтянутые серой мешковиной.
– В таком случае вам будет… – проговорила она и запнулась. – Я хотела сказать: «будет проще понять мои чувства», но зачем вам это? Вы сыщик, работаете за деньги, и понимание клиентов в гонорар не входит. Так что я лучше перейду к делу, – закончила деточка уже вполне светским тоном.
Безапелляционность – свидетельство умственной недостаточности, по аналогии с сердечной: вроде интеллект и работает, но как-то не особо хорошо. Впрочем, в юные годы данная черта вполне извинительна: умственная недостаточность имеет объяснение в виде отсутствия опыта размышлений.
Тем не менее Алексей счел правильным расставить акценты незамедлительно.
– Минуточку. Договоримся сразу: мне и только мне решать, что входит в круг моих профессиональных обязанностей, равно как и в круг интересов. И вы постараетесь больше не приписывать мне ваши собственные представления о вещах. Вы не сочинительница – а я не ваш персонаж. Я ясно выразился?
Было заметно, что Маша удивилась, – похоже, что не привыкла к подобному тону.
– Вполне ясно, – неожиданно покладисто произнесла она. – Папа всегда говорил, что я излишне самоуверенна, а это не признак ума.
Кис хотел было выразить солидарность с мнением Машиного папы, но воздержался: разговор о деле, практически не начавшись, стал уходить в сторону.
– Вернемся к сути, – произнес он. – Что привело вас ко мне?
– Как я сказала, мой папа погиб… А вчера я получила от него письмо. Его принес голубь. В нашу часовню.
Чего-чего? Голубь? В часовню? Письмо от умершего человека? С того света, что ли, письмо?!
– Хм…
– Ценное замечание.
– О, вы меня не знаете. Когда начнете рассказывать обстоятельно, тогда пойдут замечания бесценные!
Беглая вежливая улыбка – мол, шутку оценила – и снова внимательный, оценивающий взгляд светлых глаз. Совсем не детский. Детектив сталкивался с такими людьми – всегда настороже, они обдумывают и взвешивают каждую реплику собеседника, – но никогда еще в подобном амплуа он не видел ребенка.
– Хорошо, давайте обстоятельно. У нас большой участок на Истре. И у нас есть своя часовня. Папа построил ее для Лены, моей мачехи. Она как бы религиозна.
– Как бы? Это паразит в речи или вы намеренно так выразились?
– В моей речи нет паразитов, я грамотна и хорошо образована, – отважно заявила деточка. – Просто я сомневаюсь, что вера у Лены настоящая… Но это отношения к делу не имеет.
– Вы сказали, что потеряли единственного родителя. Мама ваша…
– Умерла. Я еще маленькой была. Теперь у меня мачеха. Она не злая, как в сказке, не волнуйтесь, она просто придурочная… Так вот, в нашу часовню приезжает время от времени совершать службу священник, отец Нил, в миру Олег. Именно он нашел письмо от папы. Вернее, не нашел, а увидел голубя, сидевшего на спинке скамейки. Перед часовней разбит небольшой цветник и стоит скамейка. Ну, чтобы в хорошую погоду посидеть, отдохнуть, полюбоваться цветами… На шее у голубя висел на шнурке маленький квадратик из плотной бумаги. Отец Нил удивился, подошел поближе. Он думал, что голубь испугается и улетит, но тот сидел спокойно, будто ждал. И когда отец Нил протянул руку, чтобы снять шнурок, то голубь позволил ему это сделать. Квадратик же оказался свернутым в несколько раз письмом… Вот, прочитайте, – и Маша протянула детективу сложенный листок с дырочкой, через которую проходил шнурок.
Алексей привычно надел перчатки, развернул его, разгладил.
Лист был кривовато обрезан, но понятно, что формат А4 для принтера. Из знаков препинания в тексте были только запятые. Гласил он следующее:
«лунатик запишет и передаст, это важно, маша, это был не несчастный случай, меня убили, найди надежного человека, пусть расследует тайно, никому не говори, люблю, с тобой, папа».
Дырочки для шнурка пробили несколько букв, но смысла текст не утратил. Если там вообще смысл был, конечно. Алексей изо всех сил постарался, чтобы на его лице не нарисовалась удивленно-скептическая улыбка.
– Лунатик?
– Я поняла так, что папа связался с каким-то лунатиком и надиктовал ему текст… Вы не верите, да? – проницательно посмотрела на детектива Маша.
Естественно, Кис не верил! Но ему было неловко разочаровывать девочку.
– Нет, почему… – неубедительно отозвался он. – Но мне кажется, что с этим лучше обратиться к… ммм… экстрасенсу или как там их называют…
– Зачем? – нахмурилась Маша.
– Ну, он сможет, наверное, вызвать душу вашего отца и поговорить с ним… – Алексею тут же стало стыдно за свои слова, потому что в них не было ни капли искренности. Но что делать, других не нашлось.
– Папа просит расследовать свою смерть, а не устроить спиритический сеанс!
– Да, но он смог бы… ммм… рассказать… видимо… на сеансе… что именно случилось…
– Вы не верите, что души могут существовать после смерти? Или вы в лунатика не верите?
– Насчет загробной жизни я, сказать по правде, не в курсе. Оттуда вроде бы никто не возвращался, и свидетельств нет. А вот лунатизм – это медицинский диагноз, то есть научный факт. Честно говоря, на месте вашего отца я бы тоже выбрал лунатика для общения. Он спит, но действует, а потом ничего не помнит. Очень удобно. Правда, остается открытым вопрос с голубем…
Маша прищурилась. Глазки снова сверкнули сталью.
– Насмехаетесь?
– Нет. Я растерян.
На этот раз Алексей сказал чистую правду.
– Не хотите заниматься моим делом?
Кис не хотел. Его аналитический ум отрицал всякую мистику, а лицемерить он не любил, прикидываться не желал. Но что-то в этой Маше было такое… Мать она потеряла ребенком, теперь отец погиб. Девочка хорохорится, старается быть взрослой, сильной. И даже стальной проблеск в ее глазах – это не от хорошей жизни, это попытка защитить детскую душу свою от боли, от зла… Ну, как-то так. Александра, любимая жена и по совместительству журналистка, сумела бы сформулировать намного-много-много лучше, чем он. Но как ни формулируй, а результат вот каков: Алексей девочку жалел. И отказаться не мог. При всей бредовости ее просьбы.
– Я хочу тебе помочь…
Он и не заметил, как перешел на «ты».
– Но… тут ведь есть «но», верно?
– Не совсем. Скорее продолжение.
– И какое?
– Если не встревать с вопросами, то узнаешь быстрее.
– Извините.
– От желания помочь до решения взяться…
– Всего один шаг?
– Маша!
Девушка шутливо закрыла себе рот двумя ладонями – мол, молчу-молчу.
– …есть мостик. И называется он информация. Так что приступим. Для начала расскажи обо всех, кто в доме живет и кто регулярно приходит…
Они проговорили с полчаса. Алексей задавал уточняющие вопросы – хотел прикинуть, кто из них мог устроить представление с письмом «с того света». Это должен быть кто-то из своих: Автор Письма знает о часовне и о священнике. Если, конечно, последний сам все и не придумал. Ему было бы проще всех: голубя никто не видел, так что батюшка мог сам напечатать этот листок и продеть в него шнурок, а потом выдать байку а-ля «благая весть» с явлением голубя.
Маша, впрочем, ни на мгновение не поставила под сомнение правдивость слов священника, хотя отзывалась о нем с некоторой иронией. Однако ирония относилась, видимо, к чему-то другому, к каким-то их отношениям, тогда как в историю с голубем и письмом девушка поверила… Иначе б она не пришла к частному детективу.
Поскольку ей было пора отправляться на урок вождения, они условились продолжить беседу после. Она позвонит, как только освободится, а Кис пока поразмыслит над услышанным, чтобы принять окончательное решение. В принципе, он уже знал, что от дела не откажется, – но пока еще не знал: от какого именно? От расследования причин смерти Машиного отца? Именно с этим девушка пришла к нему, именно об этом просит. Но Алексею необходимо прежде всего разобраться с письмом. Найти того, кто девочку столь безжалостно разыгрывает…
Разыгрывает?
Или подставляет?
Что за «Тень отца Гамлета» явилась к девушке, чтобы обрушить на ее голову правду (якобы) об убийстве? И почему – кем бы ни был Автор Письма – он хочет, чтобы Маша организовала расследование оного убийства? Девочка, которой даже восемнадцати нет! Взвалить на нее подобный груз – это жестоко…
Поначалу, пока девушка отвечала на вопросы Алексея, у него крутилось в мозгу подозрение, что за письмом стоит сам отец, Евгений Дмитриевич Донников, который не погиб, а устроил представление с исчезновением. Технически такое организовать непросто, но возможно, примеры есть. И понятно, чтобы пойти на подобное, он должен был очень и очень опасаться за свою жизнь.
Но чем больше говорил детектив с Машенькой, тем больше убеждался, что дружба отца и дочери была на редкость сильной. Не мог Евгений Дмитриевич так жестоко обойтись с Машей. Сначала уверить ее в своей гибели, а потом нанести еще один удар, сказав, что это было убийством…
Нет, ни один нормальный отец не поступил бы так.
Значит, кто-то другой хочет, чтобы обстоятельства автокатастрофы были расследованы заново. Кем бы он ни был, Автор Письма уверен, что Донников стал жертвой убийцы. При этом оный Автор Письма отчего-то прячется за спину девушки. Боится выйти на сцену сам.
Но возможно, что за всем этим кроется совсем иной мотив. К примеру, никакого убийства не было, Автор Письма лжет, но ему зачем-то надо, чтобы Маша подняла волну…
Или еще хуже: спектакль с письмом устроен с целью дестабилизировать девушку. Не похоже, конечно, что это легкая задача, – она отлично владеет собой, контролирует не только себя, но и собеседника… Однако случается, что под видимостью «железных нервов» скрывается ранимая душа и нестабильная психика…
Зачем и кому такое могло понадобиться? Месть за что-то? Ненависть? Кто-то из ее друзей? Подруга-соперница или отвергнутый поклонник?
В общем, задачка ниче се так.
Кис рассказал о деле Игорю, надеясь, что по ходу изложения истории, как это нередко бывает, его осенит идейка-другая, – или хоть ассистент дельную мысль подаст. Но нет, дельные мысли явно решили обойти их обоих стороной. Игорь только руками развел и произнес: «Бред».
Кис был вынужден с ним согласиться.
Угнездившись в большом кожаном кресле перед письменным столом, ноги на стол – любимая «мыслительная» поза детектива, – Алексей принялся перебирать факты.
Итак, священник, голубь, письмо, надиктованное «душой отца» Маши некоему лунатику… Здесь все неправда – или только часть? Священник лгал насчет голубя? Весьма похоже. Иначе почему письмо не принесли к порогу или не прислали почтой? Зачем понадобился голубь с его религиозной коннотацией «благой вести»? Или все же не лгал? Если он сказал правду – значит, кто-то использовал его в своей игре.
Если он солгал – значит, сам в этой игре замешан. Но не признается. Так что говорить с ним рано.
Не знаешь, с чего и начать…
С голубей! – решил Кис.
Он нашел в Интернете координаты Клуба голубеводов. Позвонил, договорился о встрече и поехал на Мичуринский проспект, где клуб обитал.
Голубеводы улыбались его вопросам об устройстве голубиной почты снисходительно. Им казалось невероятным, что человек не знает столь элементарные вещи: голубь вовсе не доставляет послание по адресу получателя – он же не почтальон! – он просто летит в свою голубятню. Люди научились использовать уникальную способность этих птиц безошибочно находить дорогу домой. Значит, чтобы передать письмо, прирученных голубей, прошедших курс специальных тренировок, завозили к отправителю, там к птице прикрепляли послание и выпускали. А адресат находился по, так сказать, месту жительства голубя, куда последний, оказавшись на свободе, немедленно направлялся…
Все это, конечно, элементарно, спору нет, господа голубеводы, – да только в свете данного факта все мгновенно стало еще сложнее, размышлял Алексей, выйдя из клуба. Ясно, что отец Нил сказал Маше неправду, потому что не мог к ним прилететь голубь с письмом! Поскольку у них нет голубятни. Иначе бы девушка о ней упомянула. Выходит, священник в сговоре с Автором Письма? Или все-таки сам его написал?
Надо с батюшкой встретиться. Припереть к стенке информацией от голубеводов и посмотреть, как он будет выкручиваться.
Придется ехать в имение Донниковых. Надо будет с Машенькой на этот счет переговорить, но потом. А сейчас нужно обдумать историю с Лунатиком. Или, скорее, очередную чушь.
Алексей знал, что лунатизм – он же сомнамбулизм – это заболевание (или врожденное отклонение?), при котором спящий человек способен встать, двигаться, совершать многие действия, в том числе и сложные. Причем в этот момент лунатику, видимо, что-то снится, и он действует в соответствии со сновидением. Помнится, был такой случай в судебной практике, вошедший в анналы психиатрии: лунатик во сне убил собственную мать кочергой. Ему снилось, что на него напала женщина с ножом, – тогда как в это время мать, хорошо зная болезнь своего сына, пыталась удержать его от прикосновения к горячей печи… Если допустить, что лунатику приснился текст письма Донникова и он одновременно ощутил потребность его набрать на клавиатуре и распечатать на принтере, – то вполне мог это сделать. Вопрос: с какой стати подобный сон приснился бы лунатику?
Про вселение в него души Машиного отца не будем даже начинать. Ненаучной фантастикой детектив не увлекался. Тогда остается только одно допущение, при котором Кис согласен данную гипотезу хоть как-то рассматривать (а не выбросить ее немедленно на помойку с пометкой «Вранье»): наш Лунатик подвергся сильному влиянию. Возможно даже гипнозу, с помощью которого его запрограммировали на такое действие.
Или, на худой конец, его подкупили…
Однако зачем Автору Письма так напрягаться? Искать Лунатика, гипнотизировать его (или подкупать) – когда никто, никто не сможет проверить правдивость его утверждения?! Ну, предположим, что некий сыщик, которого наймет Машенька (как просит ее Автор Письма), найдет Лунатика в ближнем окружении Донникова. Но лунатики не помнят свои сны! Они не в курсе, что делали, когда…
Стоп. Лунатики-то не в курсе, это точно. Но если наш живет в семье… То близкие могли заметить его странные действия… И засвидетельствуют: мол, да, наш Лунатик прошлой ночью что-то распечатал…
Допустим. Но каким же образом Лунатик сумел бы нацепить письмо на голубя? Да при этом отправить его на участок Донниковых?!
Да никаким.
Эй, боженька, за что ты ко мне так немилостив? Это ж надо, такую задачку подкинуть…
Ладно, хватит стенать. Нужно попытаться найти Лунатика. Как знать, может, Автор Письма приходил к нему и кто-то его видел? А там уж, в зависимости от результатов, будем (или нет) изучать тонкости взаимоотношений лунатиков с голубиной почтой. В конце концов, голубевод тоже может страдать сомнамбулизмом, почему нет…
Кис тут же, сидя в машине, обзвонил нескольких приятелей-врачей. Проблемами лунатизма занимаются неврологи, но, как назло, таких специалистов среди контактов детектива не имелось. Поэтому он попросил друзей помочь: найти неврологов, специализирующихся на проблемах сомнамбулизма и при этом практикующих в районах Новой Риги, или Волоколамки, или хотя бы на северо-западе Москвы.
Разумеется, Лунатик мог вообще не обращаться к врачам, и никто из них даже не подозревает о его существовании. А если и обратился, то вполне мог найти своего невролога даже на противоположном конце Москвы. Но с чего-то надо начинать, и Алексей забросил вопрос знакомым медикам, сузив район поиска. Дальше будет видно. Как говаривал мудрый Жванецкий, бум переживать неприятности по мере их поступления.
А «поступления» Кис не ждал вскорости. Медики – люди занятые, они то жизни спасают, то на семинарах важных сидят или конференциях… Посему он позвонил Игорю, ассистенту, велел найти по Интернету всех неврологов в районе Истры и расспросить их о пациентах, страдающих сомнамбулизмом. Доктора, к слову, могут сослаться на врачебную тайну… Но попробовать надо. Детектив очень надеялся, что искомую информацию Игорю все же удастся получить, причем довольно быстро. Если повезет, то к моменту возвращения Алексея в свой офис на Смоленке.
На Смоленской на самом деле находился не офис, а старая квартира, в которой Алексей Кисанов родился и жил всю жизнь. Но с тех пор как появились на свет их с Александрой двойняшки, они перебрались в милое местечко недалеко от ВДНХ, в зеленые дворы за киностудией им. Горького. По правде сказать, покупка этой квартирки едва не превратилась в трагедию: Алексея ограбили, отобрав деньги на нее; Александру похитили; а в результате Кис был вынужден убить человека… Но жену он спас, деньги вернул. И вспоминать эту историю не любил.
Теперь на Смоленке остался его рабочий кабинет, где он утром принимал Машу. Точнее, кабинетом ему служит одна комната – которая, собственно, им служила и раньше. Вторая, бывшая спальня, продолжает быть спальней Алексея в тех случаях (редких, по счастью), когда работа задерживает его допоздна. И третья была предоставлена Игорю, что являлось частью оплаты его трудов. У молодого человека наличествует богатый папа – удачливый ученый, сумевший поставить свои знания на службу бизнесу, – но Игорь желал жить отдельно и независимо.
К разочарованию детектива, Игорь, хоть и наяривал по телефону без передышки, ничего не добился к моменту возвращения шефа: ни у одного из неврологов, которых он успел обзвонить, не имелось пациента-лунатика. И вряд ли дело во врачебной тайне, так как никто на нее даже не подумал сослаться. Скорее всего, они действительно не сталкивались на практике с этим довольно редким отклонением.
