Татьяна Форш
Как найти Феникса

Деревня оказалась небольшой, две улочки, три переулочка, но красивой, утопающей в яблоневых садах. Дом волхва стоял на отшибе, не выделяясь ни новизной, ни добротностью. Старые бревна выбелило время, потрескало солнце. Рядом с домом, скособочась, притулилась крохотная банька, радуя глаз синеватым дымком, рвущимся в небеса из короткой трубы.

Сам дед Олесь не терял времени даром. Ловко орудуя топором, он колол дрова. Запах свежей древесины стоял такой, что я не удержалась и с наслаждением вдохнула, вспоминая дом… Отец тоже любил так поразмяться и вместе с конюхом Парамоном мог за день наколоть целую поленницу.

– Деда! – Митяй бросился к нему. Игнорируя распахнутую калитку, перепрыгнул через невысокую ограду, точнее, плетень и, подбежав, уткнулся тому в рубаху. Мы услышали его торопливое бормотание и всхлипы. Старик, будто и не удивляясь гостям, ловко всадил топор в толстое полено, потрепал внука по растрепанным вихрам и оглянулся, разглядывая нас из-под седых мохнатых бровей. Высокий. Крепкий. Если бы не выбеленные временем космы и седая борода, хитро заплетенная в недлинную косу, его сложно было бы назвать стариком.

Вслед за Митяем в открытую настежь калитку вошел наш проводник и, поравнявшись с хозяином дома, о чем-то тихо заговорил.

Я было хотела направиться за ними, но Афанасий придержал меня за руку.

– Подождем.

Старик внимательно выслушал мужика, утешающе похлопал внука по плечу и, вновь взглянув на нас, поманил:

– Что же вы там стоите, гости дорогие?

– А вот теперь пойдем. – Афон потянул за собой пофыркивающего Борьку. Чувствуя себя не в своей тарелке, я поплелась за ними. Кто дернул меня за язык во всеуслышание заявить, что мы направляемся к Пепельному?

– Митяй поведал мне о вашей доблести. – Серые глаза смотрели строго, заставляя нервничать. – Только скажите, как вы узнали, что он спрятался в подполе?

– Это надо бы у Василисы уточнить, – сдал меня Афон.

Все перевели взгляды на меня.

Я поняла, что краснею, и нервно дернула плечами.

– Не знаю. Просто… почувствовала!

– Хорошее качество! – не стал мучить меня расспросами дед. – Чувствовать тех, кто попал в беду, – не всем дано.

И внезапно так захотелось рассказать ему о приступах, о видениях. Вдруг подскажет, с чего со мной случилась такая неприятность? Но… что-то заставило меня промолчать, скрывая от всех мои страхи.

Старик еще немного посверлил меня взглядом, словно зная о моих терзаниях, и, пряча в усы скупую улыбку, указал на дверь, приглашая нас в дом.

– Заходите. Накормлю, напою, в баньке вымою… – Борька на этих словах принялся нервно приплясывать, наверное, опасаясь, что о нем забудут, но старик успокоил и его: – Вот еще жеребцу вашему овса задам, а после и разговоры станем разговаривать!

Ну да… На ум вдруг пришли страшилки, которые любила рассказывать мне на ночь старая нянька: сначала напои, накорми, а потом и в печь сажай… Действительно, а то чего нас, тощих и грязных, жарить?

Добела выскобленные ступеньки невысокого крыльца, радуясь гостям, весело заскрипели под ногами. Миновав сени, завешанные пучками высушенной травы, мы с Афоном оказались в довольно просторной горенке с более чем скромной обстановкой. Вдоль стены вытянулись две широкие длинные лавки, явно заменявшие нежданным гостям койко-место. В углу расположилась печь, если можно было назвать печью это огромное, на полкомнаты, строение, которое оказалось еще и кроватью хозяина. Рядом с ней, почти в центре комнаты, стоял здоровенный стол, уставленный казанками, глиняными мисками и кружками. Его окружали четыре крепко сбитых табурета.

Два небольших окна давали достаточно света и хороший обзор, позволяя видеть почти все, что окружало избу. Одно окно выходило во двор, а второе на большой, огороженный частоколом огород позади дома, за которым расстилалось поле сочной травы. На горизонте чернел лес, а между полем и лесом алело в закатных лучах круглое, будто рукотворное, большое озеро.

Красота!

Я подошла к окну, из которого были видны двор, часть покосившейся баньки и ограда, со все так же распахнутой калиткой. А еще дед Олесь. Он как раз прощался с нашим провожатым. Заметив меня, тот поднял руку, что-то сказал старику, потрепал по вихрастой голове жавшегося к нему Митяя и направился прочь со двора. Провожая его взглядом, я не заметила, как внук с дедом пропали из видимости. Тут же в сенях хлопнула дверь, и в дом заглянул хозяин.

– Устраивайтесь. – Старик кивком указал на лавки и посторонился, пропуская в дом внука. – Митяй, накрывай на стол! Картошка в казане на печи, молоко и соленья в подполе, а я наберу зелени да вернусь.

Дверь за стариком закрылась. Митяй направился к печи, выполнять наказ деда.

Привычно прихватив рушником заслонку, мальчонка отставил ее к печи. Вытянул из теплого нутра котелок с исходящей паром картошкой, брякнул его на стол и задумчиво посмотрел на нас.

– Огурчики малосольные к картохе будете?

– Отчего же не будем? Будем! – ответил Афанасий, устраиваясь за столом поближе к котелку. – Все, что есть в печи, на стол мечи! У нас за весь день сегодня даже маковой росинки во рту не было!

– Значит, надо из подполья доставать… – тоскливо вздохнул Митяй и покосился на крышку подвала, находившуюся точнехонько в центре комнаты. Если бы не вделанное в нее кольцо, исполняющее роль ручки, я бы даже не поняла, что здесь есть подпол.

– Помочь? – тут же вызвалась я. Не люблю напрягать людей. У мальчонки горе, а тут мы… с огурчиками.

– Да не… мне нетрудно… – замялся Митяй, снова бросил взгляд на крышку подпола и криво мне улыбнулся. – Просто боязно! Когда я был совсем маленьким, деда поведал мне, что жилище человека должно повторять весь мир, тогда и равновесие в нем будет.

– То есть как – весь мир? – нахмурилась я. Начали огурцами – закончили мироустройством!

– А так! – терпеливо принялся пояснять мальчонка, ободренный добродушными кивками Афона. – Чердак должо́н заведовать небесами, жилые комнаты – как наш мир для людей, ну а подпол – для бесов да нечисти всякой. – И тут выдержка изменила Митяю. – А ну как меня там сам Пепельный поджидает, чтобы как мамку и батю спалить?!

Глядя на нервно подрагивающие губехи мальчишки, я подошла и успокаивающе обняла его за плечи.

– Пусть поджидает! Я как раз к нему за должком иду, вот и стребую. Хочешь, я вместе с тобой спущусь и покажу тебе, что в подполе, кроме огурцов, масла, сливок и молока, ничего страшного нет?

– Хочу! – Глаза Митяя засветились радостью. Подумав, он добавил: – А страшное в подполье таки есть! Бочонок медовухи! Деда как ее пригубит – сам не свой становится!

– Правильно, парень! Просто страшно хорошая новость! – оживился Афон и даже поднялся.

– Ну, если только это, то я переживу знакомство с подземным миром этого дома. – Я решительно прошла к крышке люка и, ухватившись за медное кольцо, рывком отворила дверцу в царство «страшных припасов». Из плескавшегося у ног полумрака до меня тут же донесся запах чего-то пряного, сдобренного терпким запахом добродившей браги.

– А свет? – Я оглянулась на парня. Все хорошо, но лезть в незнакомый подвал без лучины или свечи – чревато большими разрушениями.

Он с опаской посмотрел в темноту и, прикусив губу, принялся молча спускаться. В следующее мгновение куцее пятно света разогнало густой полумрак.

Другое дело!

Заметив взгляд Афанасия, я подняла вверх большой палец и начала спускаться вслед за мальчуганом. Хочешь не хочешь – а обещала!

Вопреки ожиданиям подвальчик оказался уютным. Небольшой, чистый, заботливо охраняемый от паутины и мышей. На одной из стен, рядом с ровными рядами кувшинов и глиняных банок, висела масляная лампа, у которой меня и поджидал Митяй, опасливо поглядывая по сторонам.

– Ну, вот видишь, нет тут никого! – Я демонстративно развела руками. – Даже пауков нет!

– Пауков я не боюсь! Они не страшные! – Митяй даже надулся от гордости. – И мышей не боюсь!

– Потому что их тут нет? – Я насмешливо покачала головой. – А кого еще ты не боишься?

– Я вообще никого не боюсь! – нахохлился парень, сообразив, что бояться того, чего нет, – перебор. И тихо добавил: – Только призрака, что на озере обитает, боюсь!

Я не выдержала и расхохоталась.

– Да тебе прямая дорога в сказители! На ходу подметки рвешь: то Пепельный, то призраки!

– Ты думаешь, я вру? А я не вру! – запальчиво выкрикнул мальчишка. – Деда спроси! Я на озере призрак видел! Сам он черный, как ночь, а глаза синие, будто небо в ясный полдень! А еще девица стонет!

– Гм… – Я насторожилась. Сказки сказками, но приличия-то быть должны! – А чего она стонет?

– Дык как ей не стонать, ежели в воду сунули да каменюкой тяжелой придавили, чтобы не всплыла. А вода в озере даже в жару – ледяная! – Митяй обиженно покосился на меня и направился к дальней стене, вдоль которой рядком расположились кадушки с огурцами. – Думаешь, я снова вру?

– Да нет, что ты! – отмахнулась я. – Не бери в голову! Это у тебя воображение богатое.

– Ну и пусть! А волк на самом деле существует! – отрезал тот, подхватил небольшую кадушку и направился с ней к лестнице.

– Какой волк? – Похоже, парень и впрямь фантазер. То девушку камень придавил, то призрак, а тут еще и волк!

– Ну, говорю же! Черный. Только глаза синим горят! И молвит мне – помоги-и-и, Митя-а-а-й! – Последняя фраза прозвучала натужно. И немудрено: мальчишка, рывками переставляя увесистую кадушку со ступеньки на ступеньку, принялся споро подниматься.

– Ага-ага! – Я напоследок обвела взглядом подвал, ухватила две бутыли с молоком и, задув лампу, бросилась за ним. – И как? Ты помог?

– Не! Я его боюсь! Знаешь какой он страшный? – Как только подпол вновь погрузился в темноту, у паренька словно отросло еще по паре рук и ног. Громко пыхтя и подпихивая бочонок, он принялся быстро карабкаться к единственному квадрату света над головой, не забывая приговаривать: – Клыки – во! Сам – во! А глаза…

– Тоже во? – Я поставила бутыли на самую высокую ступеньку, до которой смогла дотянуться, и полезла вверх. Резвости мне добавил легкий шорох, вдруг раздавшийся позади нас в кромешной темноте подвала. Рассказы мальчонки сделали свое дело. Я проникновенно взвыла: – Митяй, шевелись! Ты чего как улитка в клистире? Афон! Ты где? Вытаскивай нас!!!

– Да тут я! Тут! – Над нами, загораживая свет, появилась голова Афанасия. Мальчонка и пикнуть не успел, как вместе с огурцами оказался на поверхности. Следом за ним благословенная лапа Афона выдернула из холодного подвала и меня.

– Чего ты так орешь? – Он поставил меня на пол и, только сейчас заметив нежно прижимаемые мною к груди два белесых пузыря, радостно возопил: – Самогонка? Да ты человечище, Вась!

– Какая еще самогонка? – возмутилась я, с грохотом захлопывая крышку подпола. Мало ли… вдруг чего вылезет? – Это молоко!

– Тогда обрат, а не молоко! Цвет не тот! – не поддержал моего возмущения Афон и миролюбиво предложил: – И вообще, чего спорить? Ты открой пробку да хлебни! А лучше мне дай!

Дед Олесь застукал нас в тот момент, когда мы, откупорив крышку, принюхивались к мутному содержимому бутылки.

– Что же это ты, внучек, не следишь за нашими гостями? Все должно быть по порядку! Сначала помой, накорми, а потом и сказочки с настоечкой рассказывай!

Мы с Афоном дернулись от бутылки в разные стороны как нашкодившие школяры. А чтобы не было улик, Афанасий поставил ее на пол. Митяй удивленно покосился на поллитру, одиноко стоявшую теперь между нами.

– Деда, а разве это не молоко?

– Из-под бешеной буренки! – Хозяин дома прошел к нам. Сцапав бутыль, торжественно пронес ее к столу и водрузил прямо в центр. – Настойка енто! А вот в бутылке, что в руках у Василисы, – сливки.

– А чего твоя настойка такая же белая, как и сливки? – не сдавался малец. То ли хотел нас поддержать, то ли не хотел сам лицом в грязь ударить: деревенский, а самогонку от молока отличить не может!

– Дык она на белене настоянная. Самое то от ревматизма!

Мы с Афоном с трудом отвели взгляд от ставшей враз непривлекательной бутылки, переглянулись.

– А где у вас тут руки помыть? – первой струсила я. Ну а чего? Крышку открывала, нюхала. Единственное что – не пробовала!

– А в баньке! – с готовностью улыбнулся старик. – Пойдем провожу? Любишь самый жар?

– Обожаю! – Я попыталась скрыть промелькнувшие у меня на лице чувства: не то чтобы… Жара, духота! Вода не прогрелась! Уши сворачиваются в трубочку, а по полу холод…

Но куда деваться? Наказывала мне Мафаня – не бери в руки всякую гадость! Говорят, белена сначала ума лишает, потом му́ки насылает такие, что исправить уже ничего не сможешь. Впрочем, противоядие к ней тоже имеется. Главное не опоздать!

Кстати… А это мысль! Мои странные приступы… Уж не белены ли я по дороге наелась? Нанюхалась, натерлась… А чего, под кустиками и не такое расти может!

Эх… И об этом говорит царская дочь!

Ладно! О грустном потом. Что мы сейчас обсуждали? Ах да! Баню!

– Хоть сейчас готова идти!

– Вот и славно! – обрадовался дед и, прежде чем выйти из дома, прозорливо покосился сначала на меня, потом на Афона. – А вы что же, уже небось настойки хлопнули? Что-то побледнелось вам? – и басовито расхохотался. – Да вы не бойтесь! Я свои лекарские притирки у себя в сундуке держу. Не отравитесь!

– А что в бутылке-то? – подозрительно прищурился Афон, предпочитая больше не верить на слово незнакомцам.

– Да самогонка! Молоком очищенная. На миндале да на мелиссе настоянная! В чай добавлять – милое дело! – отмахнулся старик и, поманив меня за собой, скрылся за дверью.

– Ладно. Пойду. – Я не сдержала улыбки, глядя на обескураженное лицо Афанасия. – Да не переживай ты так! Я бы тоже белену с молоком перепутала на раз! И очень бы расстроилась по этому поводу, как и ты!

– Вообще-то я больше переживаю за то, что это не белена! – Афон печально вздохнул. – Знаешь, как ее достать трудно?

– Ядов, что ли, у вас, колдунов, на друзей не хватает? – Теперь удивляться пришлось мне.

– Да нет! Этого-то добра полно! – отмахнулся Афон. – Да только она реально хорошо спинную хворь правит! А еще ее можно в некоторых заклинаниях использовать, вроде мистического зеркала!

– Зеркало… – В моей памяти всплыло это слово. – Точно! Афон, я хотела с тетей поговорить, да боюсь, что через зеркало меня Пепельный увидеть может.

– Не только увидеть, а еще и мысли твои прочитать! Например, о том, что я пообещал вытащить из застенков Ника! – «утешил» Афанасий. – Но ты не горюй. Я научу тебя, как и что сделать, чтобы оставаться вне зоны действия этой магии. Все просто! В бане достанешь зеркало, обведешь им вокруг себя и скажешь такие слова: «Не кламши не ищут, не знамши не подслушивают». И после этого смело вызывай тетю. Но… один минус – действие заклинания короткое. Так что – чем быстрее, тем скорее!

– Поняла! – приободрилась я. Только бы эту белиберду не забыть! На всякий случай дотронулась до корсета – проверила, на месте ли зеркальце.

Тут скрипнула дверь, и в комнату снова заглянул дед Олесь:

– Ну что? Долго еще топтаться будем, девушка?

Я ойкнула и бросилась за ним.

Глава 2

Баня издалека виделась большим, только заваленным на один бок строением, а на деле оказалась совсем маленькой. Прижавшись к боку дома, она попыхивала в вечернее небо прозрачным дымком. Окон нет – только крошечная бойница.

– Заходи. – Дед Олесь распахнул дверь в предбанник и кивком указал на деревянные шайки, ковш и веник. Рядом на лавке стопкой лежали полотенца и какие-то вещи. – Грязную одежду скинь, опосля постираешь. А после баньки, вон, чистые портки и рубаху наденешь, коль не брезгуешь. Извиняй, бабьей одежи нет.

– Ну… – Я пожала плечами и невольно оглядела себя. Как можно спутать шаровары из гарема принцессы (пусть грязные, порванные о колючки, но шаровары) и серую рубаху, например… с сарафаном? А лапти, что мне сплел по дороге Афон, точно не перепутаешь с золочеными туфлями, что я носила у папеньки во дворце! – Я уже и забыла, когда бабью одежду-то носила. Если, конечно, вы не принимаете мою рванину за наряды высшего света!

– В высшем свете я отродясь не был, – хозяин окинул меня совсем не стариковским взглядом, – но дерюгу от шелка отличить смогу. И тебе сейчас я даю переодеться именно в дерюгу. Так что – не обессудь, красавица.

– И я очень вам за эту дерюгу благодарна! – без улыбки кивнула я. – Надоело, что каждый встречный-поперечный считает меня полонянкой. Спасибо Афанасию, вывел из земель Шамаханских!

– Покидало же тебя по миру, девонька. – Дед Олесь задумчиво пожевал ус и заторопился. – Ладно, мойся. Мыльный корень в ковше найдешь. А я пока квасу с медом наведу да чай запарю.

Я подождала, когда за ним захлопнется дверь, задвинула тяжелый засов и с наслаждением принялась срывать с себя пахнущие гарью тряпки.

На удивление, в бане оказалось совсем не темно! В бойницу пробивались последние лучи заката и, отражаясь от висевшего на стене стекла, раскрашивали отсветами небесного пожара почерневшие от влаги и жара бревенчатые стены.

Про магическое зеркало я вспомнила лишь, когда с меня сошло десять потов. Я так увлеклась мытьем, что почти извела на себя весь мыльный корень ну и соответственно выплескала почти всю воду.

Как же хорошо смыть с себя гарь, пыль, страхи, тоску… И остаться чистой… легкой… словно пушинка: дунь – полетит…. Ан не дают лететь переживания, и любовь проклятая не дает лететь. Прижимает к прошлому, лежит камнем на сердце, крепче оков каленых держит.

Ник… как ты мог не сказать мне правду? Вместе бы мы что-нибудь придумали и от демона Пепельного отвязались бы! А теперь что? Теперь поздно! Надо идти и не думать. И не сомневаться!

Открыв дверь, я выскользнула из жара в предбанник, нащупала зеркальце и снова вернулась. На всякий случай. Чтобы никто не подслушал…

Так… как же там Афон говорил?

Не знамши не подслушивают, не кламши не ищут?

Пытаясь унять дрожь, я коснулась пальцем стекла.

Что я скажу тете? Она, наверное, с ума сходит…

Где-то в Пекельном мире…

– Ну что? Вспомнил слова подчинения? Решился мне в помощи довериться?

Тонкий въедливый голосок прокрался в туман сна, заставляя сознание медленно возвращаться в мрачную серую реальность.

Пленник открыл глаза, и улыбка коснулась его губ.

– Кобылка….

– Она самая! До чего докатилась! Сама предлагаю потенциальным клиентам помощь, а они рожу воротят! Ой, извини, если обидела, да только твое лицо, мил друг, иначе и не назвать! Ну, так что? Вспомнил слова или мне тебе напомнить?

– Не нужно! – шепнули обожженные губы, и пленник торопливо забормотал: – Встань передо мной, как лист перед травой…

– Ну вот! Совсем другое дело! – Крылатая мушка покружилась у носа пленника и приземлилась ему на руку. – Что-то ты совсем плохо выглядишь, Ник. Вовремя я спасать тебя прилетела!

– И как ты думаешь меня спасти? – Пленник поднялся с каменной лежанки, сел. – Это невозможно!

– А я думаю, что возможно! – возразил ему нахальный писк. – Ты же как-то в первый раз отсюда выбрался? Рассказывай! Внимательно слушаю!

Ник помолчал, вспоминая, и решительно качнул головой.

– Не помню!

– Как это – не помню? – Кобылка даже увеличилась в размерах не то от удивления, не то от злости. – Что ты мне заливаешь? Как ты можешь это забыть? Это же незабываемый момент в жизни! Ну, или один из незабываемых…

– Я тебя не обманываю! – Вдруг где-то раздался грохот. Ник огляделся и прижался к каменной стене, подальше от прутьев решетки. – Уходи! Это пятиглавые собаки! Пепельный выпускает их поживиться, и если кто-то из пленников окажется у решетки, то может остаться без руки или ноги…

– Мрачные у тебя тут развлекаловки! Но ты мне все же своими псинами голову не морочь! – Кобылка презрительно покосилась в серую хмарь, где уже слышалось голодное тявканье псов. – Вспоминай, как выбрался, и будет тебе счастье!

– Честно, не помню! Точнее, будто бы и помню, но начинаю вспоминать детали, и все меркнет. Как будто и не было ничего! – Ник устало, одними губами, снова улыбнулся и безразлично уставился в начинающий оживать сумрак.

– Ясно! Стимула нет, да?

Пленник не ответил, только вздохнул.

– Да! – ответила сама себе кобылка, взлетела и зависла перед его носом. – Поднять?

– Что? – Ник настороженно скосил глаза на непрошеную гостью.

– Стимул! – прозудела та и стремительно принялась наворачивать перед ним круги. В сгустившемся воздухе, словно в ковше с водой, появился расплывающийся женский силуэт. Ник замер, во все глаза разглядывая видение. Нагая красавица вдруг заговорила родным голосом Василисы.

Ник прислушался.

Да это же заклятие! Простенькое, но сильное. Чтобы отвлечь внимание тех, кто в этот момент может о ней думать. Только слова перепутаны…

С трудом уняв бешено колотящееся сердце, он разлепил пересохшие губы и тихо позвал:

– Василек!

– Тетя? – Красавица из магического зеркала настороженно вгляделась ему в глаза, и вдруг гримаса ненависти и страха исказила ее лицо. – Ты?! Ненавижу! Ненавижу тебя! Ненави-и-ижу-у-у!

Пленник с глухим стоном отшатнулся. Закрыл руками лицо.

– Ну, ты тут пока стимулируйся на подвиги, а я полетела. Дел, не поверишь, невпроворот!

Стихающий писклявый голосок заставил Ника отвести руки от лица и оглядеться. Магического зеркала больше не было.

И хорошо!

Кобылка тоже исчезла.

Просто прекрасно!

Зачем он поверил этому духу? Ведь знал же, что ничего хорошего не будет! Только добровольно добавил себе мучений, не хватало ему Пепельного!

Перед глазами снова возникло лицо любимой. И ненависть. В глазах, в словах, в голосе и в… сердце!

Она его ненавидит!

Ах, какая она красавица…

Стимул?

Отличный стимул!

Задыхаясь, я отшатнулась от зеркала. Неужели перепутала слова заклинания? И Пепельный меня услышал! Более того! Он посмел меня мучить! Явился ко мне вместо тети и голосом Ника произнес мое имя!

Ненавижу!

Сердце еще продолжало бешено колотиться, а я уже снова произносила заклинание, только на этот раз уже так, как мне сказал его Афон:

– Не кламши не ищут, не знамши не подслушивают! – И с опаской снова потерла пальцами серебристое стекло.

– Василек? Ты, что ль? – Тетя отозвалась тут же, словно сидела и ждала. – Слава тебе, боженька! – Затем она, видимо, пригляделась к моему виду, а может, к обстановке – и началось! – Эт где ты, бесстыжая, пропадала? Где тебя черти носят? А одежа твоя где? А Ник? Целых три дня ни слуху ни духу! Да я уже в соседнее царство смоталась к медиуму знакомому. Думаю, мож силу на старости лет потеряла, так пусть хоть кто-то с моей кровиночкой свяжется! Да что с тобой? Где ты? С кем ты? У шамахан в полоне?

– Теть, может, ты меня выслушаешь? Тетя! Мафаня!!!

Когда я уже рявкнула в голос, тетя наконец-то меня услышала, прекратила истерику и спокойно попросила:

– Рассказывай!

Но тут силы меня покинули. Я уселась на мокрую лавку и, размазывая слезы, забормотала:

– Ник… а Пепельный… его… и Борьку… а я… Теть… У-у-у-у-у… Ведь я… а он…

– Так, доча! Успокойся и отвечай на вопросы! Ник – жив?

– Угу…

– Борька?

– Тоже…

– Сама цела?

– Вроде. – Я шмыгнула носом.

– Ну а чего тогда ты воешь, как по покойнику?

– Он у Пепельного в полоне!

– Кто, Борька?

– Ни-и-ик! А Борька дар речи потеря-а-ал! – снова завыла я, но тетя командным голосом тут же прекратила вновь начинающуюся истерику:

– Ша! Не пропадет твой Ник! И конягу твоего вылечим! А теперь сделай вот чего! Повторяй за мной слово в слово!

– Что повторять? – напоследок всхлипнула я. Может, тетя что-нибудь придумает? Она же ведьма! Ведает, что творит!

– Слова волшебные!

– И что будет? – Я размазала быстро высыхающие от жара и непрошеной надежды слезы.

– Пока не скажешь – не увидишь! Готова? – окончательно заинтриговала она меня.

Я кивнула, зачерпнула в ковшик колодезной воды, надеясь перед выходом из бани как следует умыться, чтобы скрыть от некоторых особо внимательных спутников заплаканные глаза, но тетя не стала дожидаться моих приготовлений, а четко и медленно принялась выговаривать:

– Зеркало – круг, зеркало – друг. Зеркала муть, ниточкой путь. Кровь на века, в руку – рука. Судеб не счесть, жду тебя здесь. Камень Алтырь, твой поводырь. Мафаня. Василиса. Баня.

Во бред-то!

Хорошо, что тетя читала этот заговор, старательно выговаривая каждое слово, замолкала, ждала, когда я повторю, и снова говорила. После эпического окончания я даже зажмурилась, ярко представляя, как глупо выгляжу, стоя голой посреди бани с зеркалом в одной руке и ковшиком воды в другой, ожидая громы и молнии на мою бедную головушку. Вот только ничего подобного не произошло.

Все оказалось гораздо хуже!

– Донечка! Кровинушка! Корова блыкущая! Я, значит, ее жду, ночи не сплю! Уже всех ухажеров от себя отвадила! А она тут, понимаете ли, в бане моется! – оглушило меня тетино сопрано, заставив от неожиданности подпрыгнуть и стремительно развернуться, совсем позабыв о ковшике холодной воды, которая теперь, после таких кульбитов, стекала с озадаченного тетиного лица. – Твою ж… да капеллой… в три голоса! Васька, ты чего творишь, окаянная?!

– Радуюсь! – Я вымучила из себя улыбку. Ну а что еще скажешь? Затем, вспомнив, что до сих пор голая, я подхватила с лавки шайку и скромно прикрыла ею что смогла. – Какими судьбами?

– Ты как родную тетю встречаешь?! – Мафаня подошла ближе и прижала к себе так, что деревянная шайка не выдержала и со скрипом развалилась. – Аль не рада?!

– Очень рада. Это я от неожиданности. – Я осторожно высвободилась из ее объятий, ногой отпихнула к стене деревяшки и, заметив недоверчивый взгляд, бодро закивала. – Правда-правда!

Куда бы теперь ковшик пристроить, чтобы его тоже не постигла участь тазика?

Но пристроить я его не успела. Крепкая тетина рука перехватила ковшик и окунула его в бадейку с водой.

– А хорошо ты тут устроилась… Банька, красота, чистота! Эх, мож и я, коли тут оказалась, кости свои, еще совсем не старые, попарю? А, племяшка? Как думаешь?

Я посмотрела, как она по-хозяйски наполняет горячей водой последнюю и еще пока целую шайку, да только и смогла что спросить:

– А… ты ко мне надолго? – Нет, не подумайте чего! Я тетю люблю, даже обожаю! Считаю ее чуть ли не матерью! Но… путешествовать вместе с ней… Ну уж увольте! Особенно зная, как она действует на мужчин, которых в моей компании и так негусто!

Тетя недолго думая скинула в предбаннике цветастые цыганские юбки, расшитую рюшами и петухами белую блузу и, оставшись в короткой майке, забралась на полок.

– Не пойму, ты это так радуешься нашей встрече или не знаешь, как меня спровадить? – Она расплела свои шикарные черные волосы, смыла с лица сурьму и румяна и стала выглядеть гораздо моложе.

Почему я этого раньше не замечала?

И почему я привыкла считать, что она ровесница отца?

Сколько было бы сейчас маме? Тридцать девять? А Мафа на три года ее моложе!

– Просто не ожидала! – Я улыбнулась, подумала и забралась к ней на полок. – Но… честно? Очень рада, что ты здесь, рядом! Рада, что могу рассказать тебе все, что произошло, а ты, может быть, поможешь решить наши проблемы!

– Так рассказывай! Чего мычишь, как телок перед воротами? – Тетя улыбнулась, достала из воздуха гребень и принялась расчесывать черные длиннющие волосы.

И я выложила ей все! И про злоключения, и про поиски кольца, и про мечту стать свободной от Феникса, и про Пепельного, исполнившего все наши желания, но испортившего при этом всю мою жизнь!

– А теперь чего думаете делать? – помолчав, поинтересовалась Мафа.

– За Фениксом идти надо. Афон дорогу знает в царство то, подземное. – Ну вот! Сказала. И ничего не екнуло. Наверное, смирилась с неизбежным! Надо – значит надо! – Только сперва домой хотели заехать. Батю повидать, тебя. И Борьке дар речи вернуть!

– Тю! Нашли из-за чего время тратить! Батя твой живет-поживает, добра наживает! Хотел было к тебе намылиться, да без приглашения ну никак нельзя! Написал твоему муженьку гору писем, с просьбой заехать в гости, да в ответ только вежливые отказы и получает: мол, рано! Вот первенец родится, тогда и в путь!

– Какие такие письма? Кто пишет? – Я настороженно нахмурилась. А вдруг это тоже проделки Пепельного?

– Дык я! – лениво фыркнула Мафаня, совсем разомлев от жары. – Понимаю же, что может случиться, если этот бык-тупогуб поедет на поиски вашего дома. А царством-королевством кто будет управлять? Снова я?! Так что не благодари, племяшка. И голову не грей! А Феникса надо выручать! Это теперь твоя главная забота!

– А Борька? – Феникс, конечно, моя главная забота, но без советов рыжего умника – уже никуда!

– А оно тебе надо? – осадила меня тетя.

Но я была тверда.

– Надо!

– Тогда не вопрос! – пожала плечами Мафа. – Болтанка чашелистная у меня в мешочке завсегда найдется! Главное пропорции. Тока экспериментировать будем позже! А теперь давай-ка, дорогая, из бани выбираться. А то чую, скоро двери начнут выбивать! Сколько ты тут до меня сидела?

– Да часик будет! – улыбнулась я. Заходила в баню, было светло от закатного солнца, теперь же свет в оконце исчез, и мы с тетей уже полчаса как болтаем в сгущающихся сумерках.

– Во-во! И со мной часик.

– Народ, наверное, волнуется! – Я покусала губы. Оставила всех без бани, мыльного корня и почти без воды…

– Волнуется – не то слово! Слышишь? – Тетя подняла указательный палец, призывая к молчанию. Из услышанных встревоженных голосов я узнала говорок Афанасия и односложные ответы деда Олеся:

– Может, дверь выбить? Вдруг ее Пепельный через зеркало забрал?

– Да я говорю – только что голоса слышал! Женские! Боязно как-то ломать!

– А чего боязно? Сломали. Зашли. Глянули – там она…

– Голая!

– Да не важно! Извинились и ушли!

– А ничего, что эта дверь мной на совесть срублена? С наскоку не возьмешь!

– А если не с наскоку? Мы ее пока рубить начнем, а там, глядишь, принцесса поймет, что дело-то неладно…

– Ага! Ясен перец – неладно, раз кто-то в дверь топорами долбится…

– Ну, типа того! Оденется и выйдет!

– А без долбежки топорами она не дотумкает, что в бане моются, а не живут? К тому же, вот думаю, чей еще там голос может быть?

– Так, может, она сама с собой? За себя и за того парня? Репетирует перед встречей с Пепельным!

– Вот! Слышишь? Волнуются! – Тетя быстро заплела косу, закинула ее за спину и вышла в предбанник. – А эти портки и рубаха тебе дадены? – послышался ее голос.

Я вышла следом и взяла с лавки оставленную мне дедом Олесем одежду.

– Ага. Да я не в претензии. Мне сейчас хоть что, лишь бы не дымное, не грязное и не колючее от песка! – Я в два счета натянула на себя одежду, подпоясала рубаху цветастым пояском, выпавшим из вещей на пол, и кивнула тете. – Я готова.

Она уже тоже оделась и теперь поправляла на себе цветастую одежду. Затем нацепила тапочки, подождала, пока я обую лапти, и, щелкнув засовом, распахнула дверь.

– Твою ж маму… за руку да в хоровод! – послышался ее испуганный вскрик. – И чего вы тут, ироды, удумали? Уморить нас?