Татьяна Булатова
Счастливо оставаться! (сборник)
«Прям ангел», – подумала Ираида, и глаза ее увлажнились.
Второй ангел приземлился на груде грязного белья, поджав под себя ножки, обутые в стоптанные сандалики. Сквозь разметавшиеся волосы виднелись две синие отметины на многострадальном носу и подбородке.
Вид дочери матери не понравился, поэтому побудку наказанных она начала именно с нее.
– Доча, – тихо позвала Ираида, – дочь, вставай. Ты чего ж, дочь, на грязном-то белье улеглась? Места, что ли, другого не нашла?
Оля тихонечко застонала и перевернулась на другой бок.
Ираиду Семеновну дочерний ответ не удовлетворил:
– Ольга, – сказала она чуть громче, – ты меня слышишь? Вставай давай.
Девочка слышала материнский голос, но просыпаться не торопилась. Ираида наклонилась к дочери и откинула с ее лица волосы. Оля зашевелилась, приоткрыла один глаз и вполголоса пожаловалась:
– Ма-а-ам, больно…
– Где, дочь, больно? – засуетилась женщина.
– Здесь… – Девочка показала на подбородок, по которому от банной духоты разлилась синева, отчего в лице появилась явная асимметрия.
– Эк тебя разнесло… – посетовала Ираида.
Ольгу материнские слова напугали, она заплакала.
– Чего ревешь? – запричитала Ираида Семеновна.
– Бо-о-ольно, – скулила девочка.
– А кто виноват? Кто виноват, я тебя спрашиваю?
Мать наскакивала на дочь с бесполезными вопросами не случайно: ей было страшно. Поэтому чтобы скрыть собственное замешательство, женщина перешла в наступление, но уже на сына.
– Эй, Вовка, вставай!
– Я и не сплю, – буркнул малолетний разбойник, понимая, что мать не ограничится заключением в бане.
– Сестру чуть не убил! Не спит он!
Вовка предусмотрительно молчал. История с Трифоном, придуманная бабушкой, лишила его малейшей способности к сопротивлению. Он сел на лавке, поджав ноги, и низко опустил голову. Ираида позу смирения расценила за нежелание признать вину и рассвирепела:
– Ты чего голову-то опустил? Чего не смотришь? Смотри давай, чего натворил.
Вовка поднял голову и посмотрел на сестру. Из припухших со сна глазенок катились слезы. Ольга от увиденного заскулила еще сильнее. Правда, уже не одна, а в унисон с братом.
Ираида растерялась и уже готова была заплакать вместе с детьми, но, как ей казалось, вовремя взяла себя в руки:
– Господи, ну что это за дети? То убивают друг друга до полусмерти, то ревут от жалости! И вместе не могут, и врозь не живут! Ну почему, Господи, у меня все не как у людей?!
Дети, услышав знакомый текст, звучавший сегодня неоднократно, на секунду приостановили слаженный вой. Мать, воспользовавшись паузой, привычно воткнула руки в бока и, набрав воздуха, заголосила:
– Во-о-он с глаз моих! Чтоб глаза мои на вас не глядели, обормоты несчастные! До вечера чтоб мне на глаза не попадались, а то я за себя не ручаюсь! – вошла в раж Ираида.
Дважды повторять не было необходимости – через секунду в бане никого не осталось. До прихода Степана жилое пространство Звягиных накрыла тишина.
Пока муж топил баню, Ираида любовно готовила чистое белье и перестилала постели. Пару раз она подходила к зеркалу и пристально в него смотрела. В зеркале виднелось потное раскрасневшееся женское лицо, озабоченное и сосредоточенное. Ираида Семеновна словно не замечала залегших в уголках глаз морщин, резко обозначившихся носогубных складок. Нравилась себе Ираида, и все тут. Правда, одной переживать собственную красоту было тяжело. Просто невыносимо. Пришлось позвать дочь.
Ольга поднялась на второй этаж без особого энтузиазма, предполагая, что получит очередное задание. Не обнаружив мать в детской, она повернулась в сторону родительской спальни – сквозь приоткрытую дверь угадывалось какое-то движение.
– Господи ты, боже мой, – взмолилась девочка. – Ну что ей еще от меня надо? Ведь только выпустила.
– О-о-олька, – заорал снизу Вовик. – Ну, где ты там? Идти-и-и надо!
– Щща-ас, – шикнула Ольга вниз и приоткрыла дверь. – Ма-а-ам?
– Доча! – обрадовалась Ираида прибывшей группе поддержки, но главный свой вопрос не задала.
– Звала? – уточнила девочка, экономя драгоценное время, отпущенное до бани.
– Отец там чего? Баню топит? – немного в сторону поинтересовалась мать.
О том, что баня топится, можно было догадаться и так. Сквозь распахнутые окна сюда, на второй этаж, долетал соблазнительный запах дыма. Ольга с недоумением посмотрела на мать:
– Топит.
– А Вовку ты, Оль, накормила?
– А чего его кормить-то? Он же не ест ничего! – искренне изумилась девочка.
– А гусей? Гусей смотрела?
– Ма-а-ам! Ты чего? Ты ж сама сказала к загону не подходить.
– Ой, и ты послушалась?!
– Я ж в бане сидела, – уклончиво ответила Оля.
Ираида на секунду замолчала, собралась с силами и задала свой главный вопрос:
– И как я?
– Чего? – не поняла девочка.
– Ничего. Как я выгляжу, доча?
Ольга поперхнулась от обрушившегося на нее доверия и внимательно посмотрела на мать. Та, опустив руки, смиренно ждала приговора. Девочка смерила Ираиду строгим взглядом и почему-то басом ответила:
– Краси-ивая.
– Правда? – заулыбалась женщина.
– Ма-ам, ты чего?
Ираида весело рассмеялась:
– Чего-чего? Ничего! Хо-ро-шо просто!
Ольга недоуменно смотрела на мать, не понимая, что происходит. Но на всякий случай как-то криво улыбалась. Ираида схватила дочь за руку и с силой потянула к себе. Девочка не сопротивлялась.
– Встань сюда! – скомандовала женщина и развернула дочь лицом к зеркалу. – Смотри!
Ольга вытаращила глаза что есть силы, отчего ее изображение в зеркале приобрело испуганный вид. За спиной лукаво щурилась мать. Больше в зеркале ничего не было.
– Ну как? – шепнула Ираида. – Похожи?
Детский взгляд наткнулся на уродливое пятно, навечно поселившееся на носу, и посуровел:
– Не похожи, – дернула плечом Ольга и вывернулась из материнских рук.
Настроение было испорчено.
– Доча, ты чего?
– А то ты не знаешь чего, – буркнула девочка и направилась к двери.
– Я тебя не спросила: отец баню топит?
– Ты меня спросила. Топит.
– Ну ладно, – согласилась Ираида. – Пусть топит.
– Ма-ам, – взмолилась Оля, – я пойду?
– Куда еще?
– Меня Вовка ждет.
– Где он тебя ждет?
– Внизу.
– Ага, – согласилась мать. – Когда не надо, он тебя всегда ждет. Что за дети! – завела Ираида свою привычную песнь.
Впрочем, слушать ее уже было некому.
Вовка, расставив ноги, стоял около калитки. Его мучило любопытство – по улице чинно шествовало стадо гусей. Домашняя птица, запертая в загоне, услышала движение близких родственников и призывно загоготала.
– Есть! – восторженно произнес Вовик и стремглав понесся к дому навстречу выпорхнувшей сестре.
Ольга под впечатлением от материнского эксперимента злобно бурчала себе под нос: «Похожи… очень похожи… еще как похожи…» Девочка обернулась и показала язык распахнутым окнам. Завершив акцию протеста, маленькая бунтовщица сжала кулачки и, не глядя перед собой, устремилась вперед. Далеко Оле уйти не удалось – на пути возник Вова:
– Олька! Гусей погнали.
– Ну и что?
– Давай Трифона выпустим!
– Это еще зачем? – полюбопытствовала сестра.
– Ну как зачем?! – наскакивал Вовка. – Посмотрим.
– Тебе мать потом посмотрит! Давно в бане не сидел?
– Как ты не понимаешь, – огорчился мальчик. – Он же король!
– Кто король? – не поняла Ольга.
– Он!
– Да кто?!
– Да он! Он!
Оля строго посмотрела на брата и презрительно переспросила:
– Трифон, что ли?
Вовка в ответ закивал головой.
Оля подумала:
– И че будет?
– Посмотрим, – успокоил сестру Вовик.
Посмотреть на выход Трифона в свет дети не успели. Степан прокричал домочадцам:
– Ба-а-ня го-то-ва!
Первой откликнулась Ираида:
– Ты чего, Степ?! – высунулась она из окна. – Звал меня, что ли?
– Готова баня. Собирай детей, Ирка.
Услышав родительские голоса, Ольга с Вовкой ринулись к дому небольшими перебежками, стараясь не вызвать подозрений матери, строго-настрого запретившей не просто открывать загон с гусями, но даже подходить к нему. Второпях Вовик забыл о том, что отодвинул щеколду и даже чуточку, можно сказать, самую малость, приоткрыл калитку. Одним словом – выпустил Вовка гусей.
Детей повели мыться первыми. В предбаннике Ольга заартачилась:
– Я не буду с ним мыться!
Ираида оторопела:
– Это почему еще?
– Я уже большая, – ответила девочка и наотрез отказалась снимать платье.
– Да что еще это такое?! – всплеснула руками Ираида Семеновна. – На прошлой неделе, значит, она большая не была. А за неделю вдруг выросла?
Вовка, молча наблюдавший за перепалкой, тоже на всякий случай отказался снимать трусы. Спокойно такое пережить Ираиде было не под силу:
– А если я сейчас сама с тебя трусы сниму? – полушутя-полусерьезно спросила она сына. – Ты, значит, тоже у нас большой?
– Я большой, – согласился Вовик.
– Камнями, значит, кидаться он не большой, а трусы снимать большой? – задумчиво поинтересовалась мать. – А если я сейчас… – Ираида осмотрелась по сторонам. – Не посмотрю, что ты большой…
Взгляд ее упал на заранее замоченный Степаном веник.
– Да как приложу тебе по заднице!
Мать схватила веник и замахнулась на сына, отчего по стене отпечатался веер брызг. Вовка спрыгнул с лавки и бросился к противоположной стене, где стояла Ольга, прижав платье к груди. На всякий случай мальчик тоже подтянул трусы как можно выше, всем своим видом демонстрируя, что будет стоять насмерть. Внешне скульптурная группа, застывшая у стены, напоминала пленных партизан перед расстрелом. Исполнительница приговора не ожидала такой прыти и замерла с оружием в руках. С веника капало. Ираида растерялась. Решение пришло неожиданно:
– Хорошо. Не хотите раздеваться – не надо. Одна большая сейчас в дом пойдет, будет там сидеть, ждать пока мать с отцом из бани придут. А потом – в баню самая последняя, когда сам домовой мыться ходит.
Ольга, услышав про домового, побледнела, но рук от груди не отняла.
– А другого большого, – грозно продолжала Ираида, – я Трифону отдам!
Она сделала шаг к стене, схватила за руку сына и потащила к двери. Вовка упирался, но был слишком легковесным, чтобы остановить впавшую в раж мать. Ираида толкнула ногой дверь и чуть не закричала от ужаса – у порога стоял Трифон. Белая птица на фоне вечерних сумерек выглядела зловеще. Вовкино сердечко забилось, и мальчик истошно заорал:
– Не-е-е на-а-адо! Ма-а-ама, не-е-е на-а-адо!
Вовка визжал и извивался с такой силой, что Ираида еле удерживала его в руках. Услышав детский крик, к бане мчался Степан, и сердце его обрывалось от страшных предчувствий. Увидев хозяина, гусак сделал шаг в сторону, но не больше. Степан схватил извивающегося сына на руки и с силой прижал к себе, пытаясь остановить истерику. Понемногу Вовка начал успокаиваться, рыдания перешли во всхлипывания и скоро затихли.
– Он что, обварился? – спросил отец.
– Он испугался, – с готовностью сообщила Оля.
– Чего?
– Не чего, а кого… Трифона…
– Зажарю я, на хрен, твоего гусака, – пообещал Степан Ираиде, чем вызвал у сына вторую волну истерики.
– Не-е-е на-а-а-адо! Па-а-а-па, не-е-е на-а-а-до!
– Не будет, сыночка, – пообещала Ираида Семеновна, благоразумно умолчавшая о выбранном для мальчика наказании. – Не будет папа гусочку резать.
– А жарить? – неожиданно уточнил Вовка.
Родители переглянулись.
– И жарить не будет, – заверила Ираида. А потом подозрительно посмотрела на дочь: – А кто Трифона выпустил?
Ольга прямо смотрела матери в глаза.
– Она не выпускала, – доложил Вовка.
– А кто ж тогда? – язвительно уточнила Ираида. – Сам вышел?
– Сам. – Вовка утвердительно качнул головой и прижался к отцу. – Папа, я с ними не хочу мыться! Я же уже большой мальчик? – Он решил идти до конца.
– Большой, – согласился Степан и выразительно посмотрел на жену. – Большой он у нас, Ирка. Придется учесть. И взять в команду.
Довольный Вовка, не дожидаясь ответа матери, начал стаскивать с себя трусы, нисколько не стесняясь своей наготы.
– Без баб, пап?
– Я те дам «без баб», – в который раз замахнулась на сына Ираида, но вскоре вслед за Степаном расхохоталась.
– Пойдем, доча, – позвала мать зачинщицу смуты, и та бесстрашно выскользнула из бани в темноту.
В августовской тьме белел Трифон, так и не сошедший со своего наблюдательного пункта. Похоже, птица была просто дезориентирована в пространстве по причине окончательно спустившейся на землю темноты.
– Я загоню его, мам, – пообещала девочка.
– Темно ж уже, – возразила Ираида.
– Я не боюсь, – ответила Ольга и подошла к Трифону.
Тот почувствовал рядом человека и злобно зашипел. Маленькая хозяйка по бабушкиному примеру резко выбросила руку и громко шикнула. Трифон в темноте не видел противника, поэтому решил просто ретироваться. Причем сделал это с королевским достоинством. Его маневр не был бегством, он был возвращением домой.
Оля задвинула щеколду, шепнула: «Пока», – и помчалась к дому. Без Трифона в темноте ей было страшновато.
В общем, баня в семье Звягиных сегодня не задалась – женская половина семьи вообще мылась наскоро.
– Ольга, дай на голову полью, – торопилась Ираида.
– Полей, – подставляла влажные от банного пара кудри девочка.
Мать опрокидывала таз с водой и вместо привычного «с гуся вода – с Оли худоба» подавала команды:
– Мыль, давай.
Оля старательно вспенивала шампунь, но волосы в мыльные рожки не сбивала, видя, что мать не настроена на игру. Наливное детское тело поблескивало в банном полумраке, но Ираиду это не радовало: «Как раскормилась, – думала она о дочери. – Прям толстуха». Девочка чувствовала внутреннее недовольство матери и специально присаживалась на корточки, поворачиваясь к Ираиде спиной.
«Вон хребта уже не видно, все салом заплыло», – никак не могла успокоиться женщина, отчего налегала на мочалку все сильнее. Наконец Ольга вскрикнула:
– Ма-а-а-м, больно!
Ираиде стало стыдно, и, пока дочь не повернулась к ней лицом, она быстро перекрестила детскую спинку. Потом легко коснулась и бодро произнесла:
– Ну вот, оттерла, аж скрипит. Подожди, окачу.
Подставила жестяной таз под кран с кипятком. Вода звонко ударила в жестяное дно. Ираида Семеновна прикинула на глаз, перекрыла горячую воду и пустила холодную. От содержимого шайки пошел пар, и вода издала приятное уху бульканье. Женщина с опаской опустила руку в таз и перемешала его содержимое, читая про себя Богородицу.
– Готово! – объявила Ираида и окатила дочь. – Вставай.
Ольга даже не подняла головы. Спросила тусклым голосом:
– Ма-а-ам, я толстая?
Ираиду обдало жаром, и сердце ее сжалось:
– Это с чего ты взяла?
Девочка молчала.
– Это кто тебе сказал?
– Все говорят, – тихо произнесла дочь.
– Ну-у-у, – протянула Ираида Семеновна, – я его отлуплю, паршивца. То камнями он кидается, теперь еще и обзывается!
– Это не он, – вступилась за брата Ольга.
– А кто?
– Какая разница, – еще тише обронила девочка.
– Как это какая разница?! – возмутилась мать. – Моего ребенка обижают, а она – какая разница! Да я за тебя… за тебя…
Ольга не дала матери договорить:
– Не надо за меня… Просто скажи – я толстая?
– Да какая же ты толстая?! Вон у тебя все ребра наружу! Хоть считай!
– Посчитай, пожалуйста, – попросила девочка и подставила матери свой округлый бочок.
– Господи, – затянула Ираида, – худоба-то какая! Взяться не за что! Кожа да кости!
Ольга всхлипнула.
– Не реви! Не реви, я сказала.
Девочка ткнулась в материнский живот, изо всех сил сдерживая рыдания.
– Что за люди! – продолжала свою песнь Ираида. – Нет, Господи, ты скажи, что за люди! Ребенок им помешал! То-о-лстая она, видишь ли. Худых им подавай! Да пока толстый сохнет, худой сдохнет!
Ольге присказка понравилась, и она с благодарностью предложила матери:
– Давай спину потру?
– Иди уже, – отмахнулась Ираида. – Потрет она… Нет, ну что за люди!
С остервенением намыливая мочалку, женщина продолжала бурчать себе под нос. Попутно она комментировала действия дочери:
– Доча, полотенце подними – на полу оно. Вытирайся лучше. Ну что ты как маленькая! Белье чистое надевай. Кофту! Голову повяжи.
Ольга старательно наматывала на влажные волосы полосатое полотенце. На распаренное тело одежда не налезала, Оля сопела и злилась. Когда процесс одевания был завершен, девочка обернулась к матери и спросила:
– Ну, я пошла? Или ждать тебя? – из солидарности предложила она.
– Еще не хватало, – разрешила Ираида. – Иди, а то взмокнешь.
Последней из бани уходила мать. Смерив на глаз кучу грязного белья, женщина вздохнула – ей стало себя жаль. Все сегодня и так наперекосяк: дети подрались, со свекровью повздорила, Трифон Вовку до смерти напугал, Ольга через раз плачет. И со Степаном вот ничего не вышло, а уж он-то как эту баню ждал! При мысли о муже Ираида сразу помягчела и стала бойко переворачивать шайки вверх дном, отчего из бани в уличную темноту полился жестяной звон. Оглядев напоследок предбанник, Ираида Семеновна поймала себя на том, что ее что-то беспокоит. «Ольга! – выскочило неожиданно. – Странная она какая-то стала. И мыться с Вовкой не буду, и толстая она… К бабке, что ли, ее сводить? Пусть отчитает, а то и, глядишь, отольет…» Найдя промежуточное решение, Ираида успокоилась. Выключила в бане свет, распахнула дверь настежь и уверенно зашагала к дому. На ходу подумала: «Вовку бы тоже надо отчитать… И Степана… И в церковь сходить…»
К возвращению Ираиды Семеновны дом почти спал: дети лежали в кроватях и тихо переговаривались, Степан курил на террасе, зевая так, что было слышно на втором этаже.
– Пришла? – задал он глупый вопрос.
– А ты бы хотел, чтоб я в бане ночевать осталась? – огрызнулась жена.
– Ты чего, Ирка?
– Воспитанные люди, – Ираида глубокомысленно помолчала, – говорят «с легким паром».
– С легким паром! – улыбнулся Степан. – Посуду не мой – завтра вместе.
– Знаю я ваше «вместе»! – не сдавалась Ираида.
– Сказал вместе. Поднимайся наверх, Ирка.
Женщина задержала свой взгляд чуть дольше обычного. Этого было достаточно для того, чтобы понять – «удалась баня!».
– Как скажешь, Степ, – мягко и миролюбиво согласилась Ираида и, призывно качнув бедрами, начала свое восхождение наверх.
– Олька, – прошипел Вовик, – тихо! Мама идет.
Дети вытянулись в кроватях, как солдатики. Чуть подрагивали старательно зажмуренные веки, но в темноте этого было не видно. Ираида, войдя в комнату, остановилась и прислушалась – Вовка мерно сопел, а Ольга «спала» беззвучно, отвернув лицо к стене. Мать нагнулась и, уловив ритм дыхания по поднимавшемуся одеялу, перекрестила дочь. Поцеловать, как обычно, почему-то не решилась. Подошла к сыну – по простыне изломом из-за полной луны белели складки. Ираида улыбнулась – «какой жаркий!», сняла со спинки сваленное покрывало и укрыла мальчика. Над ним постояла чуть дольше. Немного помедлив, перекрестила и его.
Вовка крепился изо всех сил, чтобы не выдать себя, а мать все не уходила. «Ну, иди же, иди», – про себя взмолился мальчик, и Ираида направилась к дверям. Из-за них были слышны тяжелые шаги поднимавшегося наверх отца.
– Сте-еп, – прошептала Ираида Семеновна, – ты, что ли?
– А ты кого ждала? – с придыханием продолжил игру муж. – Уснули, что ли?
– Уснули…
– Точно?
– Неужели! После такого-то дня!
Ольга слышала, как со скрипом закрылась дверь в комнату родителей. Слышала, как тяжело легло на кровать отцовское тело, как хихикала мать, прыская в ладонь. Все эти звуки девочке были давно известны, поэтому особого интереса собой не представляли. Оля села в кровати и позвала брата:
– Вовка, ты спишь?
– Я что, маленький?! – возмутился мальчик.
– Иди сюда, – приказала старшая сестра, и Вовик послушно перебрался в ее кровать. Секунду-другую помолчали.
– Оль, а правда бабушка их язык понимает?
– Правда, – поспешила его заверить девочка.
– А ты?
– И я, – не поморщившись, наврала Ольга.
– И чего он говорит?
– Кто? – не поняла Оля.
– Ну, Трифон?
– Ну что Трифон говорит? Говорит, что он король, что…
– Заколдовала его злая ведьма… – продолжил Вовка. – Это я знаю! А тебе он чего говорит?
– Мне? – растерялась девочка.
– Тебе! – напирал Вовка.
– Ну-у-у… Мне он говорит, что я красивая… Что он меня любит… Что жениться на мне хочет…
Вовик смотрел на сестру во все глаза.
– А еще он говорит, что когда мы поженимся, то улетим отсюда навсегда. В дальние края!
– Да как же он полетит? – не поверил Вовка. – Он же король станет. Человек то есть.
– Ну-у-у, как улетит? – продолжала врать Оля. – На самолете улетит.
Мальчик засомневался в правдивости рассказа:
– Без тебя улетит?
– Почему без меня? – оторопела Ольга. – Со мной.
– Да как же с тобой?! – занервничал Вовик. – Ты же маленькая. Тебе мама лететь не разрешит.
– Почему это не разрешит?
– Потому что ты в школе учишься! А в школе жениться нельзя!
– Ну-у-у, я же не сразу жениться буду.
– А когда?
– Когда школу закончу. Через восемь лет.
– У-ужас! – не сдержался Вовка.
– Почему?
– Как же Трифон восемь лет гусем будет?
– Ладно, Вова, – на полном серьезе произнесла Оля. – Придется тебе сказать всю правду…
– Да? – простодушный Вовик не смог сдержать свое изумление.
– Да…
Ольга помолчала и начала свой правдивый рассказ:
– Ты думаешь, я твоя сестра?
– Сестра… – тоскливо повторил мальчик.
– Нет, Вовка. Не сестра я тебе.
– Че ты врешь-то? – не поверил младший брат.
– Ну-у-у, – назидательно протянула девочка. – Если ты мне не веришь, значит, я тебе и рассказывать не буду.
– Рассказывай, Оля, – раскаявшись, попросил Вовка.
– Последний раз… В общем, Вова, никакая я тебе не сестра. А ты мне не брат. И родители мне не родные, а приемные.
– А-а эт-то? – Вовик, заикаясь, ткнул пальчиком в Ольгин нос.
– Что это? Пятно? Это специально. Чтобы люди думали, что я вам родная. Но я не родная.
– А какая?
– Слушай.
– Слушаю…
– Я тоже… – Ольга таинственно помолчала. – Я эт-то… Как Трифон…
– Гу-усь? – обомлел Вовка.
– Сам ты гусь! – оборвала его сестра. – Принцесса я…
– Принцесса?
– Принцесса. Меня тоже злая ведьма заколдовала, как и его. Теперь вот ждать надо… Когда похудею и когда пятно пропадет.
– А когда? – поинтересовался Вовка.
– Да не знаю я когда! В общем, когда пропадет, тогда и расколдуюсь.
– А если не пропадет? – позволил себе засомневаться мальчик.
– Может, и не пропадет, – согласилась Оля. – Тогда все!
– Что все?
– То все… Пропадет наш Трифон!
– Куда?
– Не куда, а совсем, – поправила брата девочка.
Измученный фантазиями сестры Вовка тоскливо посмотрел и спросил:
– А она не придет?
– Кто?
– Ведьма.
– Ведьма? – Оля задумалась. – Ведьма не придет. Она же не ходит. Ведьма летает.
Из родительской спальни донесся приглушенный стон.
– Что это? – испугался мальчик. – Ведьма?
– Нет, – пояснила Оля, – это мама. Снится, наверное.
Стоны не прекращались.
– Я боюсь, – задрожал Вовка.
– Не бойся, – успокоила его сестра и спрыгнула с кровати.
– Ты куда?
– Сейчас…
Ольга приоткрыла дверь и поскреблась в родительскую спальню:
– Ма-ам!
Из-за двери ответили рвущимся голосом:
– Что-о-о?
– Ты плачешь? – с беспокойством спросила девочка.
– Нет! – послышался отцовский голос.
– Я маму спрашиваю…
Ираида не удержалась и изрекла:
– Господи, ну что за дети?! Ни днем тебе от них покоя, ни ночью!
– Не шуми, Ирка! – прикрикнул Степан и тяжело встал с кровати. – Ты чего не спишь, дочь? – ласково обратился он к девочке. – Иди, ложись.
Отец приобнял Ольгу за плечики и вошел вместе с ней в детскую. Увидев сидящего на кровати Вовку, погрозил ему пальцем:
– А ты чего? Ну-ка по кроватям, несплюхи!
Дети разбрелись – каждый в свою постель. Степан помахал им с порога – «Давайте! Давайте!» – и вернулся к себе. На кровати уже спала Ираида. Стараясь двигаться как можно тише, Степа Звягин натянул на себя одеяло и через минуту захрапел.
Утром в дом Звягиных постучалась беда – подняла с постели и закричала голосом Полины Михайловны:
– Сте-е-епа! Сте-почка…
Из кухни выглянула ни о чем не подозревающая Ираида, всегда стоящая на страже семейного покоя:
– Ма-а-ама, – с укоризной шикнула она. – Вы чего шумите? Спят же все!
– Ирочка, – проронила свекровь. – Ирочка… – и заплакала.
Видя, что Полина Михайловна не двигается с места, что волосы ее не собраны, а из-под плаща виднеется край ночной сорочки, невестка напряглась. Ираида не была склонна к долгим размышлениям, к анализу ситуации, всегда в запасе имела пару готовых для отпора фраз, порой и употребляемых-то не к месту, но в данный момент почувствовала, что неспроста ранним утром навестила ее всегда выдержанная свекровь. Ираида Семеновна молча поднялась. Словно в замедленном режиме вышла из дома и медленно, непривычно для себя, побрела в сторону застывшей в калитке Полины Михайловны.
– Ма-ам? – тихо спросила Ираида.
Свекровь отворачивалась от пытливых невесткиных глаз, пытаясь удержать душившие ее рыдания. Голос старшей Звягиной рвался:
– Ира… Буди Степу. Буди, девочка. Отец…
Ираида, по-женски быстро заразившаяся страшной бедой, все поняла и встречных вопросов задавать не стала.
– Иди, Ирочка, – заплакала Полина Михайловна. – Иди же. Скорей…
– Пойдемте, мама. – Ираида Семеновна подхватила свекровь под руку и, прижавшись к ней своим добрым телом, медленно повела разом состарившуюся женщину к дому.
Свекровь не сопротивлялась. Прежде статная, Полина Михайловна сгорбилась. Голова ее мелко и часто подрагивала, словно она с чем-то не соглашалась. Ноги ступали нетвердо, как будто после долгой болезни, подгибались. Казалось, женщина забыла дорогу и шла, словно слепая.
Ираида помогла свекрови подняться по ступенькам. Обе остановились в дверях и посмотрели друг на друга:
– Иди, Ирочка, – как заведенная, повторяла Полина Михайловна. – Иди. Буди Степу. Иди, Ира. Иди…
Ираида Семеновна усадила свекровь в кухне, дрожащими пальцами провела по плечам, поцеловала в затылок и прижалась к влажному виску:
– Сейчас, мама. Сейчас.
Свекровь пребывала в каком-то полусне: сидела прямо, не шелохнувшись, смотрела в одну точку. Ираида оторвалась от убитой горем женщины и быстро стала подниматься на второй этаж.
Степан, широко раскинув руки, крепко спал. К его большой голове медленно подкрадывался солнечный луч, частично запутавшийся в когда-то буйных кудрях. Рука, отброшенная на половину жены, была темной от загара и смотрелась как-то отдельно от тела. Ираида, застывшая над мужем, любовно медлила, пытаясь хоть немного отсрочить встречу Степана с бедой. Наконец решилась и тихо позвала:
– Сте-епа…
Провалившийся в глубокий сон супруг на зов не откликнулся. Ираида присела на кровать и легко коснулась руки спящего:
– Сте-е-епа, вставай… Вставай… – теперь потрясла мужа за руку.
Степан с неохотой открыл глаза и тут же закрыл, оберегая их от яркого света.
– Вставай, Степа, – настойчиво повторила Ираида. – Там Полина пришла… Мама.
– А который час? – поинтересовался муж, зевая и потягиваясь.
Ираида Семеновна не ответила и попыталась отвести взгляд. Она не знала, что говорить, как говорить, и потому медлила. От Степана не ускользнула растерянность жены, и он уточнил:
– А зачем мать-то так рано приходила?
– Она там внизу… Внизу сидит…
Звягин тревожно посмотрел на жену, и в душе поселилось нехорошее предчувствие:
– А что случилось, Ирка?
– Беда у нас, Степа. Отец твой…
– По-нят-но, – протянул Звягин и сел в постели. Он ненавидел наступившее утро. Боялся встречи с матерью. Боялся смотреть жене в глаза, дабы не увидеть в них лихорадочного отблеска беды. Боялся, что заплачет, а потому, нарочно огрубив и без того хриплый со сна голос, бросил Ираиде:
– Штаны подай!
Та беспрекословно, с излишней даже готовностью, протянула их мужу. Степан секунду подержал их в руках, словно примериваясь. Потом привычным жестом натянул штанины сразу на обе ноги и ловко, заученным движением встал.
– Сте-епа… – сделала шаг вперед Ираида, но коснуться мужа не решилась.
– Э-э-эх… – вздохнул Степан, стряхнул с себя что-то невидимое и, старательно обойдя жену, направился вниз. Ираида тенью скользнула следом.
На шум шагов Полина Михайловна не отреагировала: как ее невестка оставила, так она и сидела, уставившись в одну точку. Разве только немного раскачивалась из стороны в сторону, да губы ее при этом беззвучно шевелились. Со стороны могло показаться, что Ираидина свекровь разговаривает сама с собой.
«Господи, – подумала Ираида Семеновна, – как бы умом не тронулась. Ведь горе-то какое!»
– Мама, – осторожно позвал Степан.
Полина Михайловна повернулась на голос. Не закричала. Просто поджала губу, чтобы та предательски не дрожала.
Если бы мать заголосила, бросилась бы к сыну или, на худой конец, просто на пол, Степан знал бы, что делать. Но она молчала.
Ираида подтолкнула мужа к матери, тот с испугом оглянулся на жену, но шаг был сделан, и через секунду Степан уже сидел на соседнем стуле, выложив большие руки на стол.
– Надо идти туда, – проговорила Ираида Семеновна. – Нехорошо как-то… Один в доме. Не по-людски.
Полина Михайловна часто-часто закивала головой. Поднялась, с тоской глядя на сына, неловко переступая с ноги на ногу.
– Давайте, мама. И ты, Степа, тоже вставай. Я сейчас детей подниму и следом.
– Не приводи, детей, Ира, – попросила свекровь. – Не надо им это видеть. Рано.
– Рано не рано, – возразила Ираида, – а с дедом надо проститься. И справку надо. И обмыть… Господи, мама, обмыть же! Кого звать?
– Никого не будем звать. Сами со Степой. Отец не хотел.
– Не положено так, мама.
– Не спорь со мной, девочка, – попросила Полина Михайловна.
Перед ее глазами стояла та, давнишняя картина из позапрошлого года, когда вместе с мужем навещали в областной больнице лежавшую там на обследовании сватью. Была середина ноября – холодно, бесснежно и ветрено. Сначала стояли в вестибюле терапевтического корпуса. Сватья ругала врачей, медсестер, соседок по палате. Жаловалась, что кормят невкусно, по-больничному пресно. Долго благодарила за привезенные гостинцы и все время спрашивала: «Как там наши?»
Зиновий Петрович томился. Выходил курить. Потом возвращался. Сваха начала гнать гостей. В итоге простились, по-этикетному троекратно поцеловавшись.
Вышли молча и направились к воротам. Откуда-то слева раздался металлический скрежет: из «санитарки» выгрузили оцинкованные носилки, на них – голая мертвая женщина. Большая грудь свесилась, круглые крупные плечи пугали своей восковой желтизной. Вырвавшийся из-за угла ветер затрепал соломенную пергидрольную прядь несвежих волос.
– Чче-ерт, – выдохнул Зиновий Петрович и отвернулся. Полина Михайловна заспешила за мужем. Вслед послышался грохот опускаемого лифта. Хлопнула дверь санитарки, и машина отъехала.
«Морг, видимо», – подумала Звягина и подставила лицо ветру. Муж закурил и между делом бодро и по-деловому сказал:
– В больницу, если что, не отдавай. Не хочу, чтобы голым… на носилках… в шахту. Сама обмоешь, чужих чтоб рядом не было… И бабок не зови…
Так и сделала. Хотелось припасть к застывшему телу, пугал холод. Дважды Полина вставала перед мужем на колени, и дважды сын поднимал ее и возвращал к страшному прощальному делу. Одевали Зиновия Петровича трудно и медленно – тело не гнулось, и пальцы не слушались. Мелкие пуговицы на рубашке все время выскальзывали из петель. Но Полина Михайловна не торопилась, застывая над каждой пуговицей и обращаясь к мужу с просьбой подождать.
