Татьяна Беккер
Цветы в пустыне
Небо, синее и бездонное, приковывало взгляд – не оторваться. Таким оно бывает только осенью. Словно по мановению палочки невидимого волшебника августовский свод, похожий на застиранную, выгоревшую тряпку сменяется полотном синего шëлка. Вот уже минут двадцать я наблюдал за неспешным движением величавых облаков, даже шея заболела.
А мир вокруг жил, пульсировал, суетно стремился куда-то, не замечая этой красоты и благолепия. Внезапно в меня врезалась девушка, сосредоточено уставившаяся в экран своего мобильного. На моих глазах происходила чудесная метаморфоза: рассеянный взгляд, напряжённое выражение лица сменились смущением, а потом и робкой улыбкой. Близорукие глаза чуть прищурились, фокусируясь на моём лице. Окружëнная чёрной опушкой ресниц, травянисто-зелёная радужка полыхнула ведьминым огнём.
– Извините, я вас не заметила, – она кивнула на телефон, демонстрируя его мне будто сказочный Грааль.
– Вы лучше посмотрите, какое небо! – не к месту ляпнул я и брезгливо покосился на мобильный.
Милая собеседница на пару секунд зависла, взвешивая мои слова. Неестественная зелень глаз приглушилась лёгкой синевой, когда она наконец-то подняла взгляд.
С этого дня она стала моей Маргаритой, а я – её Мастером. Никогда я не писал с таким неистовым вдохновением, взахлёб, еле успевая выплëскивать переполнявшие слова на бумагу. А она засушивала разноцветные листья меж свеженапечатанных страниц. Наша осень была тёплой, шуршащей, с запахом прелой листвы и типографской краски. Казалось, весь мир сузился до стен моей квартирки и лавочек парка.
Вместе с первым снегом случился и первый скандал. За окном было белым-бело, а у нас бушевали страсти, окрашенные краснотой бешенства и чернотой обиды. Естественно, причиной стал её ненаглядный телефон. Порой мне казалось, что гаджет – продолжение моей возлюбленной либо паразит, подчинивший её волю. Он требовал её внимания ежесекундно, не замолкая даже ночью. Сколько раз я просил её отключать звуковой сигнал, но вибрация была ещё неприятней – будто кто-то запустил маленькую бормашину.
– Юля, я скоро забуду, какого цвета у тебя глаза!
Она лишь раздражённо передёргивает плечами, делает глоток кофе. Тишина такая, хоть ножом режь.
– Ты не хочешь на меня смотреть, не хочешь разговаривать. Так чего же ты хочешь? – продолжаю вроде терпеливо, но к концу фразы повышаю голос.
– Я хочу, чтобы ты не тараканил мне мозг. Неужели не видно, что я спокойно пью кофе и пытаюсь расслабиться после дурдома на работе. Я за день уже успела насмотреться и наговориться с покупателями.
– Значит, на них у тебя силы есть, а на меня – твоего мужчину – нет?
– Покупатели мне платят деньги! – фраза повисает в крохотном пространстве неказистой кухни, делая, её ещё более убогой.
"Ты могла бы сказать, что это – твоя работа, но предпочла фразу про деньги" – чувствую, как по венам разливается едкая кислота ненависти. Правда колет глаза…
Что я мог дать своей Маргарите? В отличии от своего прототипа, моя возлюбленная оказалась не столь безразлична к материальным ценностям. Квартира в хрущёвке с окнами во двор, старенькая, но любимая мной девятка и скромная зарплата редактора. Хотя она предпочитала заявлять всем и каждому, что я – писатель.
До сих пор с содроганием вспоминаю знакомство с её друзьями: молодые, яркие, раскрепощëнные. Они больше походили на современных авторов, нежели я.
– Это мой Сергей, я вам про него рассказывала. Он писатель! – последняя фраза с видом охотника, демонстрирующего трофей.
Поблескивающие стёкла модных очков без диоптрий, обращённые в мою сторону.
– Ой, писатель, как интересно. А в каком жанре вы пишете?
– ЛитРПГ, боярка?
– На какой платформе выкладываетесь?
– Много денег на таргет уходит?
Меня накрывает лавина вопросов, я лишь хлопаю глазами и глупо улыбаюсь. Я и половины этих слов не знаю.
Непонимание, взаимные обиды, усталость растут как снежный ком. Смотрим, как дети за окном катают снеговиков и заливисто хохочут, счастливые в своей непосредственности. Их мир прост и понятен. В моей квартире давно не слышны звуки смеха. Беру Юлю за руку, аккуратно провожу по ладони пальцами. В тем же успехом можно ласкать статую, даже кожа такая же на ощупь: прохладная, гладкая и будто неживая.
В один из вечеров я возвращаюсь домой с бутылкой вина, пирожными и робкой надеждой, что ещё можно вернуть нас… Нас – счастливых, влюблённых с обветренными от поцелуев губами и вечно опаздывающих на работу после бессонной ночи. В темноте длинного коридора аккуратно пробираюсь к выключателю, стараясь не наступить на груды разномастной Юлькиной обуви. Ещё не включив свет, чувствую – что-то не так. Ощущения пустоты, гулкой и звенящей – будто от квартиры остались лишь стены, да и те готовы раствориться, исчезнуть.
Как сумасшедший бегаю среди опустевших полок, пытаясь найти хоть какую-то мелочь, доказательство того, что моя Маргарита существует… существовала, хотя бы в границах этого помещения, а не только в моей голове. Кажется, что здесь поработала клининговая служба: в квартире идеальная чистота и порядок, даже носки сложены попарно в ящике.
Почему-то мне не сразу приходит в голову, что можно просто позвонить. Позвонить на этот чëртов мобильный, который она не выпускает из рук. Гудки падают в черепную коробку, один за другим – тяжёлые, металлические. Я набираю номер снова и снова, до тех пор, пока голова не начинает разламываться, переполненная механическими звуками. Мне б их вытрясти, запустить пятерню в мозг и вытащить эту какофонию.
Спустя несколько минут приходит СМС: "Серёжа, не звони мне больше. Нам лучше расстаться. Ключи у соседки. Прости!" Теперь я понимаю, что это действительно конец – нелепый, пошлый, банальный. Прощальное послание, Юле даже не хватило сил, (такта, желания, сострадания?) чтобы сказать всё мне в лицо.
Следующее, что я помню – звук уже моего телефона, навязчивый и раздражённый. Так может звонить только начальство. С трудом отдираю голову от подушки, на ощупь нахожу пиликающего мучителя. Понять бы, какой сегодня день и время суток. Алкомарофон стёр из моей памяти события последних дней, но так и не лишил воспоминаний о Юле. Среди бардака квартиры, украшенного абстрактным пятном на обоях – результатом метания бутылки красного вина в стену – отсутствие возлюбленной ещё заметнее.
– Никифоров! Где тебя носит? Уже пятнадцать минут, как совещание началось. Долго ещё тебя ждать? – напряжённый голос Зубовой вырывает меня из полузабытья. Неужели я пил два дня подряд и сегодня уже понедельник?
– Анна Петровна, здравствуйте! Я как раз хотел звонить. Понимаете, я заболел, но собирался идти. Но вы же знаете, моя мама – терапевт, я ей описал симптомы, она сказала не выходить из дома. Есть подозрение на ковид! – выпаливаю я одним духом, на этом силы покидают меня, и я снова отваливаюсь на подушку тяжело дыша.
– О таких вещах надо сообщать заблаговременно! – постепенно голос начальницы становится мягче. – Ладно, отлëживайся, я слышу, как ты дышишь. Может, нужно чего? Есть хоть кому в аптеку сбегать?
– Спасибо! Да, девушка моя сходит, всё купит. Будем надеяться, что не короновирус.
– Больничный сразу мне пришли, как дадут. Юле привет! Пусть противовирусное пить начнёт.
Успеваю нажать отбой как раз вовремя: к глазам подкатывают слёзы, а к горлу —тошнота, еле успеваю добежать до туалета, где меня выворачивает от дешёвой водки и жалости к себе.
Унылая череда однотипных серых дней несколько притупила все мои чувства. Я не ощущал радости, душевного подъёма, но и боль при этом стала терпимой. Она просто поселилась в уголке моего сознания, сплела там уютное гнёздышко и дремлет, лишь изредка обрушивая стены, которые я пытался возвести вокруг её жилища при помощи антидепрессантов.
