Татьяна Андреевна Бердникова
Красное зеркало
– Доброе, – хорошо поставленным, спокойным голосом отозвался он и, отбросив тонкую косичку назад, почти демонстративно взъерошил волосы на макушке, – А вы кофе продаете?
Штеффи, почуяв клиента, расцвела еще больше.
– Конечно-конечно, у нас есть все для полноценного завтрака! Что желаете к кофе?
Рейнвальд отметил про себя, что выбрать вид кофе ему не предложили и, сделав вывод, что забегаловка не так уж богата, растянул губы в улыбке.
– Да вот, хотя бы… – он ткнул пальцем в первую попавшуюся булку, и пожал плечами, – Вообще я привык по утрам есть бутерброды.
Девушка на мгновение растерялась, но тотчас же вновь заулыбалась.
– У нас есть пирожки с ветчиной и сыром, хотите? Это почти как бутерброд, только еще вкуснее! Вам с собой или тут будете кушать?
Курт окинул тоскливым взглядом маленькое помещение с парой высоких столиков, за которыми предстояло кушать стоя и отрицательно покачал головой.
– Лучше на улице поем, на какой-нибудь скамейке. Вы – Штеффи, верно?
Собеседница вновь растерялась и удивленно захлопала своими огромными голубыми глазищами. Рейнвальд подумал, что она заранее создает себе амплуа непорочной невинности.
– Да… – она внезапно повеселела, – Впрочем, меня в городе все знают! Всем известно, что самые вкусные завтраки – у Штеффи!
«То-то я смотрю, здесь так пусто», – мысленно усмехнулся мужчина и, пытаясь сохранить на лице приветливое выражение, согласно кивнул.
– Не сомневаюсь в этом. Скажите мне, Штеффи, почему вы вчера отправили дурачка Дамиана в полицейский участок с какой-то невнятной информацией?
Девушка испугалась так, что Курт мигом перенес ее в разряд особо подозрительных личностей.
– Я… я… откуда вы знаете?.. – она побледнела; розовые губки ее задрожали, – Вы… вы из полиции?? – последнее прозвучало с откровенным ужасом.
Сыщик, не вдаваясь в подробности, согласно опустил подбородок.
– Курт Рейнвальд, к вашим услугам. Итак, я жду ответа на вопрос.
Штеффи нервным движением поставила на стойку стаканчик с заказанным кофе, пару минут назад нацеженным из кофе-машины, и шумно сглотнула.
– Вы меня простите, если он помешал вам… – дрожащим голоском пролепетала она, – Я вовсе не хотела… Дамиан – он такой послушный, что ему скажешь, то и сделает, но я не думала, что он пойдет сразу же! П-понимаете, он когда рассказал мне, что слышал звук мотора мотоцикла, я сразу подумала, что это должно быть очень важно для расследования! У нас тут убийства чуть не каждый день случаются, страшно, очень хочется, чтобы скорее схватили этого мерзавца… – она нервно облизала губы и прижала руки к груди, – Я и подумала, что если чем-то мы с Дамианом можем помочь, значит, надо помочь…
Курт помолчал, сверля подозреваемую взглядом и мысленно выделяя некоторые интересные факты в ее словах. Значит, дурачок еще и очень послушный. Поня-ятно. Интересно, распространяется ли его послушание на убийство человека? Сам-то Дамиан, судя по всему, вообще не особенно соображает, где хорошо, а где плохо, а таким легко управлять. Тем более такой доброй, милой, очаровательной девушке, что всегда угощает его булочками.
И еще кое-что. Она сказала «мерзавец», значит ли это, что точно убеждена в половой принадлежности убийцы? Или же просто к слову…
Мужчина недовольно мотнул головой. Нет, все-таки он слишком подозрителен, надо сперва набрать фактов, а потом делать выводы.
– А сами вы слышали или видели что-нибудь? – он склонил голову набок, и зачем-то перекинул косичку через плечо на грудь. Подумал с секунду и вновь отбросил ее назад.
Штеффи отчаянно замотала головой, продолжая прижимать к груди руки.
– Ни… ничего, я клянусь вам, сэр, я совсем ничего не видела, и не слышала! Ой, я как представлю, если бы я вдруг что-то… – девушка посерела, – Да я бы, наверное, умерла от ужаса! А Дамиан – он, знаете, такой… немного бесчувственный, он спокойно к этому относится. Когда он сказал, что слышал, как убийца уехал на мотоцикле, я испугалась и сразу сказала, что нужно сообщить в полицию! Вдруг вы не знали, что он на мотоцикле ездит?
– И чем же мотоцикл может быть нам важен, по-вашему? – отстраненно поинтересовался сыщик, в раздумье созерцая стаканчик с остывающим кофе. В голове его опять роились подозрения и сомнения, порожденные речами милой девушки.
– Ну, как же! – Штеффи изумленно всплеснула руками, – У нас в городе мотоциклов мало, раз-два и обчелся, значит, тот, у кого есть мотоцикл – и есть преступник! – на лице ее на миг отразилось выражение крайнего самодовольства, – Вот поэтому я и сказала Дамиану, а он…
– Это я уже слышал, – прервал ее Курт и, сунув руку в карман, вытащил наугад несколько купюр, бросая их затем на стойку, – Вы обещали мне пирожок.
– Ой, да-да-да, – девушка мигом засуетилась, явно несказанно обрадованная окончанием допроса, – Ой, у вас и кофе-то остыл, наверное, давайте новый налью?
Рейнвальд равнодушно кивнул. Завтракать ему совершенно расхотелось, про пирожок он вспомнил исключительно для того, чтобы завершить беседу и оставить по себе у подозреваемой самое приятное мнение. Однако, мысли его сейчас занимал отнюдь не голод, какового он, к слову, и не испытывал. В голове, сознании его бился один-единственный вопрос – почему милая очаровашка Штеффи так старается навести полицию на след Дамиана?
…Пришедшего на работу точно в положенное время Франца Варжика сыщик встретил, сидя за его столом, закинув на него ноги в тяжелых армейских ботинках и расслабленно покуривая очередную сигарету. Суматоха, царящая вокруг кабинета, к нему, казалось, не имела никакого отношения, снующие туда-сюда люди не волновали и время «лучший из лучших» проводил исключительно в свое удовольствие.
Комиссар, который по пути к кабинету пару раз безуспешно пытался перехватить того или иного подчиненного, чтобы выяснить причину суматохи, остановившись в дверях, вопросительно приподнял брови.
– Что здесь творится?
Вообще, больше всего молодому человеку хотелось спросить, какого черта делает Курт Рейнвальд за его рабочим столом, да еще и в столь вызывающей позе, но природная сдержанность не позволила хамить прямо с порога.
Сыщик лениво поменял ноги местами и, затянувшись, выпустил в потолок струю сизого дыма.
– Убийство, – ледяным тоном отозвался он, – Еще одно. А вы, комиссар, я вижу, любитель поспать.
– Я пришел вовремя, – Франц выделил голосом последнее слово и, скинув куртку, привычно повесил ее на вешалку, – Это вам, судя по всему, не спится. Кто жертва?
Курт заинтересованно склонил голову набок.
– Вижу, вас совершенно не потрясла и не впечатлила моя новость. Что ж, на такой работе сердце черствеет, понимаю. И все-таки советовал бы тебе проявить больше сочувствия, сынок, – он внезапно вновь перешел на панибратский тон и, скинув ноги со стола, облокотился на него, продолжая удерживать в одной руке сигарету, – Скоро должны, я думаю, прийти родственники жертвы, нужно бы показать, как ты переживаешь. Если ты будешь вот так же холоден… – Рейнвальд презрительно махнул рукой и, перекинув через плечо косичку, тотчас же откинул ее обратно на спину, – Да, к слову. Я знаю, кто наш убийца.
Франц не повел и бровью. Кто убийца, он тоже знал, но сильно сомневался, что его знание совпадает с догадками сыщика.
– И кто же?
Мужчина внимательно вгляделся в него и, выдерживая паузу, затянулся, затем выпуская дым маленьким колечком. Варжик, который никогда не курил, этого фокуса не одобрил и еле сдержался, чтобы не поморщиться.
– Феникс.
Удар был сильным. Брошенное как будто бы вскользь слово обрушилось на голову несчастного комиссара подобно цунами, и ему потребовалось все возможное мужество, чтобы скрыть реакцию, устоять на ногах и лишь удивленно моргнуть.
– Броское имечко. И кто же это?
Курт рассмеялся и отвел руку с сигаретой в сторону.
– Я не знаю. Но он оставил мне маленькое послание сегодня – вон, лежит на столе, можешь взглянуть. Ну, а я наслышан об этом подонке, уже доводилось мне охотиться на него.
– Я так понимаю, охота успехом не увенчалась, – Франц искренне понадеялся, что злорадства в его голосе слышно не было. Он подошел к столу, одарив неодобрительным взглядом узурпировавшего его нахала и, оглядев столешницу, безошибочно остановился на маленьком осколке красного стекла.
– Что это? – комиссар прищурился, пытаясь прочитать таинственное «послание», – Кусочек красного зеркала?
– Красного, – Рейнвальд затушил сигарету в откуда-то взявшейся на столе (видимо, специально принес, создавал себе удобства!) пепельнице, и кивнул, – Покрытого засохшей кровью, если приглядеться. А если всмотреться еще более пристально – ты увидишь и пташку, нацарапанную на нем. Феникса.
Варжик заинтересованно протянул руку, осторожно беря осколок и рассматривая его. Хм, действительно, птица с пляшущим по крыльям пламенем. Действительно, феникс… Кто бы мог подумать, что его друг умеет так здорово рисовать! Да и что он настолько безрассуден поверить трудно – с чего бы вдруг Фениксу так громко заявлять о себе?
– Отпечатки? – коротко спросил он, скрывая внутреннее беспокойство. А вдруг были, а вдруг нашел?.. Вдруг теперь выследит, схватит… Вдруг Феникс решит, что сдал его именно он, Франц?
– Отпечатков нет, – Курт достал зубами из пачки еще одну сигарету и, чиркнув зажигалкой, прикурил, – Я даже проверять не стал, я это знаю. Феникс отпечатков не оставляет, сынок, это я тебе могу сказать со стопроцентной точностью. Я его в свое время изучил хорошо.
– Да-да, вы же его ловили, – Франц неспешно положил осколок красного зеркала на стол и заинтересованно прищурился, – Так и что же вы выяснили об этом типе? Хотя бы знаете теперь – парень это или девушка?
Сыщик тяжело вздохнул и, откинувшись на спинку рабочего кресла комиссара, опять перебросил свой крысиный хвостик вперед, затем отбрасывая его назад.
– Не уверен, сынок, не уверен. Я согласен с тобой – я тоже всегда думал о нем, как о парне. Но, может быть, это всегда было существо женского пола… Знаешь, девицы ведь тоже разные бывают! Пообщался я сегодня с этой вашей Штеффи.
Комиссар усмехнулся, понимающе опуская подбородок.
– Я так понимаю, впечатления девушка на вас не произвела.
– Почему же? – Курт приподнял уголок губ и, не мудрствуя лукаво, вновь забросил ноги в тяжелых армейских ботинках на стол, – Очень даже произвела. Благодаря ей у меня появился первый подозреваемый.
Варжик огляделся и, подвинув ближе к столу стул, на который обычно сажал собеседников, присел на него сам. Лицо его приняло насмешливо-снисходительное выражение.
– Дамиан? – почти издевательски осведомился он, – Несчастный дурак, боящийся крови и не отвечающий за свои действия?
Рейнвальд на шпильку не прореагировал, оставаясь столь же каменно-спокоен и, самую малость – самодоволен.
– Нет, – хладнокровно отозвался он, – Чем больше эта очаровашка пыталась перевести стрелки на него, тем больше я убеждался, что придурок здесь ни при чем. Ты, кажется, сказал, что он боится крови?
– Ну да, боится, – Франц недоуменно кивнул и, осененный внезапной догадкой, так и замер, недоверчиво вглядываясь в «лучшего из лучших», – Погодите, погодите… Вы что, хотите сказать, что подозреваете Штеффи в том, что она – Феникс?? Да вы с ума сошли! – он фыркнул, хлопая себя в негодовании по коленям, – Холера, да эта девчонка боится трупов, она как-то увидела одну из жертв – так я чуть не оглох от ее визга!
Курт чуть склонил голову набок, с любопытством вглядываясь в собеседника.
– Вот и польские словечки в ход пошли, – как бы между прочим заметил он, – С момента знакомства жду, когда ты прекратишь сдерживаться, сынок, – и, не обращая внимания на некоторое недовольство Варжика, продолжил, – А если тебе поверить, так полгорода боится кто крови, кто трупов, однако же у кого-то из них хватило смелости порешить всех этих людей. Причем, повторюсь – убить самыми разнообразными способами, значит, состояние аффекта тут отпадает начисто. Убийца планировал преступление, хладнокровно и расчетливо… И да, я полагаю, что женщины тоже на такое способны.
– Пся крев! – совсем распалился комиссар, вскакивая на ноги, – Да что вы прицепились к женщинам?! Признайтесь, Рейнвальд, вы женоненавистник? Или что-то знаете? Вы упорно пытаетесь подвести меня к мысли, что убийца – женщина, а между тем, я все еще уверен, что это парень: сужу по силе, с которой были совершены убийства. Кстати, не хотите посвятить меня в подробности последнего случая?
– А, – Курт, выслушавший нотацию с совершенно непроницаемым лицом, пренебрежительно приподнял один из листков бумаги, во множестве лежащих на столе, и сунул его в руки собеседнику, – Читай, поляк. Отчет эксперта.
«Поляк», усилием воли удержавшись от раздраженного вздоха, демонстративно вежливо принял отчет и впился в него глазами. Затем, не отрываясь, нащупал оставленный стул и медленно опустился на него.
– Значит, удар сбоку точно в сонную артерию… – Франц взял со своего стола ручку и принялся постукивать ею по подбородку, – Так-так. Острый предмет, предположительно нож… диаметр входного отверстия… – он поморщился и, бросив листок на стол, покачал головой, – Это не нож.
Рейнвальд довольно ухмыльнулся, одобрительно кивая и затягиваясь.
– Тоже заметил? Да, диаметр не соответствует стандартной ширине лезвия. Да и более плоское оно у ножа… Это может быть, конечно, какой-нибудь стилет или нож по специальному заказу, но в это верится с трудом. Тут скорее… хм… – он придвинул листок к себе и, разглядывая его, сбросил пепел в пепельницу, – Что-то вроде широкой отвертки, или, может быть…
– Заточки, – резко перебил его Варжик и, почти восхищенный своей догадкой, немного приосанился. Сыщик еще раз кивнул.
– Да, я тоже так подумал. Похоже на заточку, мне такие раны приходилось видеть у осужденных после конфликта с сокамерниками, – и, не дожидаясь расспросов комиссара, внезапно очаровательно улыбнулся, едва не выронив изо рта сигарету, – Ну что ж, сынок. А теперь скажи-ка мне, кто из местных жителей сидел?
Франц, как раз размышляющий на эту тему, нахмурился и недовольно мотнул головой. Чувствовать себя подчиненным человека, который его начальником не мог бы быть ни при каких обстоятельствах, было неприятно.
– Этого я не знаю, – резковато отозвался он и хотел, было, прибавить еще что-то… но внезапно расплылся в довольной улыбке, озаренный какой-то идеей, – Зато я знаю, кто здесь делает ножи. И по специальному заказу тоже…
***
Синьор Романо Гарацци был одним из «старожилов» молодого городка – старый итальянец поселился здесь едва ли не в год его основания, обосновался, и, по-видимому, покидать свое жилище не планировал. Дом его стоял несколько на отшибе, что, с одной стороны, казалось странным, но с другой сполна объяснялось профессией оружейника – его дело порой порождало неприятный шум, и пожилой мужчина стремился защитить соседей от него.
Итальянца в городе любили. Еще не дряхлый, довольно крепкий, сухой и жилистый старик обыкновенно бывал приветлив и улыбчив, никому, казалось не желал, да и не делал, зла, а уж оружие мастерил просто восхитительное!
– У нас многие к нему часто обращаются, – рассказывал Франц навязавшемуся ему в напарники Рейнвальду по пути к дому синьора Романо, – Конечно, не всегда чтобы получить какое-то красивое оружие, это здесь не в ходу, но он и кухонные ножи делает такие, что просто загляденье. Если нож затупился – заточит его, если сломался – починит. Отзывчивый дядька, в общем. Странно подозревать такого.
– Не могу понять – ты сам дилетант, или меня за дилетанта держишь? – Курт покачал головой и сунул руки в карманы, – Я его пока ни в чем не подозреваю, я его даже в глаза не видел. Сажать сразу тоже не буду, не волнуйся, поляк. Так, пару вопросов задать хочу, может, осмотреть его мастерскую… Если ты говоришь, что заточить нож он способен, а мы дело имеем с заточкой – есть все основания подозревать его в проведении и такой работы. Может быть, ему навешали лапши на уши! – видя, что спутник жаждет возразить, сыщик повысил голос, – Может, он сам не знал, зачем делает это! Но выяснить все досконально стоит – если появилась хоть какая-то, хоть тоненькая ниточка, надо хвататься за нее обеими руками и крепко держать. Быть может, в будущем она превратится в толстенный канат… Здесь?
Варжик, не отвечая, затормозил у крепкого, почти нового бревенчатого дома и, дернув ручник, резко кивнул. Нотации Курта Рейнвальда ему категорически не нравились, сам сыщик кроме раздражения ничего так и не вызывал, и искать убийцу с ним на пару было очень неприятно.
Тем более, что Франц доподлинно знал, кто убийца и гадал лишь, как убедить Феникса прекратить свое бесчинство. Он иногда обещал, что скоро закончит, но потом обнаруживался еще один труп и становилось ясно, что конец еще далек.
Пожалуй, единственное, что толкало Франца Варжика упорно и ответственно вести расследование, было желание узнать, кто скрывается за темным стеклом мотоциклетного шлема. Кто Феникс? Ясно, что это кто-то из жителей города, но кто, кто?.. И что, если сейчас они пришли именно к нему в дом…
Комиссар поморщился и чуть мотнул головой. Что за глупости, в самом-то деле! Романо Гарацци, конечно, еще достаточно крепок, его и в старики-то особенно не запишешь, но Феникс определенно много моложе его. Да к тому же и говорит оружейник с заметным итальянским акцентом, который так и не сумел изжить за годы жизни здесь. А речь Феникса чиста.
Заметив, что напарник замялся, Курт с любопытством вгляделся в него и, перебросив косичку через плечо, опять отбросил ее назад.
– Боишься увидеть реки крови и горы трупов, сынок?
Франц вспыхнул.
– Холера ясна! – рыкнул он, – Я не трушу, черт бы вас побрал, просто задумался, как правильнее построить разговор! Хватит вам уже подкалывать меня, я не мальчик, в конце концов!
– Ну, ведь и не девочка, насколько я вижу, – невозмутимо отозвался Рейнвальд и, повернувшись спиной к собеседнику, поправил ворот красной рубахи, – Не волнуйся, поляк. Говорить буду я, тебе останется лишь поддакивать и кивать.
Возмущенный Варжик только и успел, что открыть рот – сыщик, не дожидаясь выражений его негодования, уже уверенно шагал к обители оружейника. Комиссару ничего не оставалось, кроме как последовать за ним – в конечном итоге, правосудие в этом городе должно было вершиться с его ведома и под его присмотром, тем более, что в справедливости подозрений и возможных действий Курта Рейнвальда уверен он не был.
– Кстати говоря, ты, как я заметил, не ознакомился со всеми подробностями дела, – продолжал, между тем, сыщик, хладнокровно шагая к дверям дома, – Наш убийца немного изменил своим привычкам – эту жертву он, судя по всему, ограбил. Нам это дает хорошие шансы на победу – стоит найти украденные вещи, и убийца, можно считать, в кармане.
Франц, которого известие об ограблении жертвы поставило в некоторый тупик, недоверчиво сдвинул брови. На его взгляд, суждение собеседника отдавало неоправданной легкостью.
– Вещи он мог продать. Если мы найдем человека, ими владеющего – далеко не факт, что это и будет убийца.
– Но по следу вещей легче будет выйти и на след того, кто их украл, – невозмутимо отозвался Рейнвальд и, остановившись у домика оружейника, уверенно постучал в дверь.
На сей раз комиссар предпочел не отвечать по собственной воле – оспаривать глупую уверенность новоявленного коллеги ему казалось делом довольно напрасным. В конечном итоге, Курт, судя по всему, был человеком, во-первых, упертым, а во-вторых – самовлюбленным, что гарантировало напрасность попыток достучаться до его здравого смысла. Да и был ли у него здравый смысл вообще, или же его давно задавило самолюбие, сказать было трудно.
За дверью послышались шаги и Франц предпочел сосредоточиться на новом собеседнике, прикидывая, как будет происходить диалог.
– Чем могу, синьор?.. – жилистый, крепкий пожилой мужчина, распахнувший дверь, с видимым изумлением уставился на незнакомца в красной рубахе, военных штанах, да еще и с дурацкой косичкой на затылке, затем перевел взгляд на его спутника и расплылся в приветливой улыбке, – А, команданте! Заходите, заходите, а это?..
– А это мой коллега – Курт Рейнвальд, сыщик, – Варжик, чувствуя некоторую гордость, вежливо подвинул насупившегося спутника, сам первым входя в дверь, – Помогает мне с расследованием.
Сыщик, по-видимому, не слишком-то польщенный такой характеристикой, хотел, было, что-то сказать, но синьор Романо предпочел прореагировать сам.
– О, Курт Рейнвальд! Наслышан, наслышан, синьор, – продолжая цвести улыбкой, он чуть склонил голову, протягивая руку для пожатия, – О вас говорят, как о лучшем сыщике всех времен, но и как о самом безжалостном, – старый оружейник подмигнул, сопровождая гостей в дом, – Что же вас ко мне привело?
Самый лучший и самый безжалостный сыщик негромко хмыкнул и, быстро пожав протянутую руку, оценив крепость хватки, приподнял один уголок губ.
– Убийство нас привело к вам, синьор Гарацци, убийство. Этой ночью погиб человек.
Старик тяжело вздохнул и покачал головой, выпуская руку собеседника.
– Это ужасно, caro mio1*, совершенно ужасно. Но причем здесь я?
Франц, предпочитая все-таки вмешаться, не давая Рейнвальду разойтись и начать запугивать хорошего человека, решительно шагнул вперед.
– У нас возникли некоторые затруднения с определением орудия убийства…
– Ничего подобного! – Курт Рейнвальд гневно нахмурился, посылая напарнику предупреждающий взгляд, – В том, что убийство было совершено, скорее всего, заточкой, либо ножом, сделанным по специальному дизайну, я убежден. Именно поэтому и хотел бы как можно подробнее изучить вашу мастерскую, синьор Гарацци, дабы убедиться, что подобных предметов у вас нет… или же, напротив, удостовериться, что они у вас есть.
Романо Гарацци, несколько запутавшийся в обилии сведений, нахмурился и тряхнул головой.
– Но, caro mio, я делаю ножи на заказ всему городу… Команданте не даст солгать – он знает меня с тех самых, как я прибыл! Или, что же, вы думаете, что старый Романо мог кого-то убить?
Франц, абсолютно недовольный таким поворотом беседы, мимолетно нахмурился в сторону сыщика и торопливо замахал перед собой руками.
– Да что вы, что вы, синьор, и в мыслях…
– А вот у меня было! – с нажимом перебил Рейнвальд и, еще больше мрачнея, резко шагнул вперед, ближе к подозреваемому, – Не вмешивайся в мою работу, поляк! Ты мешаешь следствию, – и, удовлетворившись откровенной растерянностью опешившего Варжика, мужчина продолжил, – Итак, убийство было совершенно сегодня между тремя и четырьмя часами ночи. Где вы находились в это время?
Оружейник недоуменно пожал плечами.
– Здесь, синьор, я спал…
– Вы живете здесь же, в непосредственной близости от своей мастерской? – Курт прищурился, изучая подозреваемого, как кот топающую к мышеловке мышь. Старый итальянец растерянно кивнул.
– Да, синьор, я так живу уже много лет. Жил так же еще до переезда сюда, еще в Сан-Ремо предпочитал близость мастерской – мне так удобнее. Понимаете, иногда бывает, что за работой я засиживаюсь до позднего часа, так сподручнее сразу же и лечь, а не…
– Значит, до позднего часа, – сыщик неприятно улыбнулся, согласно опуская подбородок, – Варжик!
Франц вздрогнул и, чувствуя себя солдатом на плацу перед строгим командиром, вытянулся по струнке.
– Запомни-ка это, а лучше – запиши. Итак, синьор Романо Гарацци, вы часто засиживаетесь до позднего часа, работая над ножами… Любопытно. Вчера вы тоже засиделись?
– Совсем немного, я… – сообразив, к чему клонит собеседник, старик нахмурился, – Погодите-погодите, синьор… Я не сидел до того часа, о котором вы сказали, лег много раньше!
– Кто-нибудь это может подтвердить?
Комиссар негромко вздохнул и, достав из нагрудного кармашка блокнотик, без особенного желания записал, что у подозреваемого отсутствует алиби. А как могло быть иначе? Старый Романо живет один, ни жены, ни детей из Италии сюда не привез, так что доказать его присутствие или отсутствие дома вряд ли кто может.
– Боюсь, что нет, синьор, живу один…
– Отлично, – глаза Рейнвальда дьявольски сверкнули; он перекинул косичку вперед, затем вновь откинул ее назад, – Значит, алиби нет. Хорошо. Ножи вы, как я понимаю, делаете любой конструкции – от простых до сложных?
Растерянный старик, и в самом деле ощущающий, что его загоняют в угол, развел руки в стороны.
– Я уж много лет их делаю, синьор, научился. Ma mio Dio!2* Как вы можете думать, что я убил человека???
Сыщик тонко, язвительно улыбнулся и, добыв из кармана пачку сигарет, вытащил одну зубами. Затем нарочито неспешно достал из другого кармана зажигалку, прикурил и, убрав и то, и другое, затянулся, выпуская дым в сторону подозреваемого. Франц мимолетно поморщился – столь откровенное хамство ему было неприятно.
– Я еще ни слова не сказал о том, что думаю, – хладнокровно начал Курт Рейнвальд, созерцая растерянного подозреваемого сквозь облако дыма, – Или, может быть, вы сами себя подозреваете в этом, синьор? Позвольте узнать – почему же вы так не доверяете сами себе?
Романо Гарацци замотал головой, разгоняя рукой дым и кашляя. Соображать, когда ему в лицо беззастенчиво курили, да к тому же еще несли какую-то чушь, старику было затруднительно.
– Да я не… Да что вы говорите, синьор! – наконец, нашелся он, – Да не убивал я никого, mamma mia! Я не способен совершить такое – отнять молодую жизнь…
По лицу Рейнвальда разлилось выражение бесконечной безмятежности.
– Тогда откуда же вы знаете, что убитый был молод? – промурлыкал он и, еще раз затянувшись, прищелкнул языком, – Нехорошо, синьор Романо, вы допускаете грубые промашки. Дам вам пару минут, чтобы придумать достойное оправдание. Эй, поляк, – он вновь перевел взгляд на своего растерянного спутника, – Последи за ним. Я пока осмотрюсь.
Франц обалдело кивнул, переводя недоверчивый взгляд со старого оружейника на лучшего сыщика, и начиная с неприятным чувством убеждаться, что звание свое последний заслужил не за красивые глаза, и даже не за дурацкую прическу. Но, черт возьми, Романо Гарацци?! Да этот старикан и мухи не обидит, он же добрейшей души… По крайней мере, раньше казалось именно так.
Курт неспешно удалился в клубах дыма, оставляя комиссара и подозреваемого наедине. Гарации, проводив его растерянным взглядом, повернулся к старому знакомому.
– Команданте, caro mio! Это какое-то безумие, не убивал я никого! Я знал, да, что убит молодой человек, но это совсем не та причина, о которой думает твой спутник! – от волнения старик стал несколько косноязычен; щеки его слегка порозовели. Варжик тяжело вздохнул и, разрываясь между служебным долгом и сочувствием старому знакомому, мягко, но решительно усадил того на ближайший стул.
– Не волнуйтесь, синьор Романо, – парень попытался улыбнуться как можно более располагающе и приветливо, – Клянусь, я вас ни в чем не подозреваю. Вы мне скажите только, что за причина, о которой вы упомянули? Откуда вы знали, что убитый был молодым человеком?
Он сказал – и тотчас же с неприятным чувством понял, что сам до сей поры понятия не имел, какова была жертва по возрасту. Чертов Рейнвальд, мог бы и рассказать чуть больше о подробностях дела, в конце концов, всю дорогу вместе ехали!
Гарацци поник и, тяжело вздохнув, сцепил в замок дрожащие руки.
– Тебе эта причина не понравится, команданте… – он покачал головой и, видимо, предпочитая действия словам, неожиданно нагнулся, доставая что-то из-под стола, рядом с которым был усажен. Франц нахмурился… затем изумленно вскинул брови. В руке итальянец сжимал початую бутылку крепкой настойки, открытую, похоже, совсем недавно.
– А я… – комиссар кашлянул, – Я думал, вы не пьете.
– Все так думают, caro mio… – оружейник сокрушенно вздохнул, робко задвигая бутылку обратно, – Я балуюсь иногда, но втайне ото всех, покупаю, когда время уже за полночь… Вот и вчера пошел за бутылочкой, и услышал крик – голос молодой был. Я так и подумал, что, должно быть, опять какого-то бедолагу наш местный маньяк настиг, и заспешил домой.
– А помочь… – Варжик зажмурился, затем вновь уставился на собеседника с нескрываемым недоверием. Крепкий же еще мужик, вполне мог бы помочь несчастному, может, хоть «Скорую» бы вызвал…
– Да ты что, сынок, какой из меня помощник? – старик демонстративно сгорбился и закашлялся, – Я уж немощен, еле инструменты в руках держу… Жаль, конечно, человека, но уж своя жизнь-то она подороже будет, как бы жестоко не звучало.
Что ответить, Франц не нашелся. Ему, комиссару полиции, ставить свою жизнь превыше жизни другого человека никогда даже в голову не приходило, он всегда готов был рискнуть собой, лишь бы спасти другого и наивно полагал, что другие люди думают так же. Теперь вот выяснялось, что все совсем иначе, и другие люди, даже самые лучшие из них, предпочтут спасти остатки своей жизни, удерут домой, прижимая к груди заветную бутылку, вместо того, чтобы оказать посильную помощь.
– Франц, – голос Курта Рейнвальда, разорвавший туман растерянных мыслей молодого человека, заставил его вздрогнуть, – Поди-ка сюда. А вы сидите, синьор, сидите, – сыщик усмехнулся и погрозил подозреваемому пальцем, – И чтобы ни шагу отсюда. Проходи, сынок.
Он отступил, пропуская Франца в небольшое помещение – ту самую мастерскую, где Романо Гарацци мастерил свое удивительное оружие и, бросив еще один внимательный взгляд на старика, чуть прикрыл дверь, подталкивая спутника вперед.
– Сюда взгляни, – он подвел его к верстаку, заваленному самым разным, полезным в хозяйстве оружейника, хламом и, протянув руку, указал на что-то в самом дальнем и темном углу его. Комиссар, хмурясь, вгляделся, потом шагнул ближе и наклонился… и тотчас же отпрянул, недоверчиво переводя взгляд с предмета на коллегу.
На верстаке, по-глупому прикрытый газеткой, лежал остро заточенный круглый напильник, наполовину испачканный в запекшейся крови.
***
– Заточка… – Франц сглотнул и, закашлявшись, сипло прошептал, – Это не доказательство. Ему могли подбросить, могли… Вы вообще не имели права на обыск без санкции прокурора!
– Ты, я смотрю, готов даже убийцу защитить, если он тебе симпатичен, а, поляк? – Курт усмехнулся и неодобрительно покачал головой, – Я слышал, о чем ты говорил со стариком. Может быть, его слабость станет для него неплохим алиби… а может быть, и нет. Гарацци! – фамилию несчастного оружейника сыщик гаркнул так, что комиссару почудилось, будто с потолка посыпалась пыль. Из комнаты донесся грохот – итальянец, вскочив, опрокинул стул.
Спустя несколько секунд он уже стоял в дверях, прижимая руку к сердцу и тяжело дыша.
– Caro mio, нельзя же так кричать! Мое сердце уже не позволяет выдерживать такое… что-то вы хотели?
