Необычное заключалось в другом. Увидев Соню, вышедшую из автомобиля, девочка, увлечённо рисовавшая до того мелом на асфальте, бросила своё занятие и с любопытством подошла поближе. Обойдя машину со всех сторон и убедившись, что внутри больше никого нет, она уставилась на Соню в полном недоумении. Сонька, копавшаяся с многочисленными пакетами, пытаясь сообразить, как это всё дотащить до лифта, заметила маленькую незнакомку и улыбнулась:
– Привет!
Девочка не ответила и продолжала неотрывно и как-то странно смотреть на Соню. Сонька невольно оглядела себя: может, испачкалась где или колготки порвала и не заметила? Нет, вроде всё в порядке. Но на лице девочки застыла гримаса такого удивления, что трудно было даже предположить, чем оно вызвано.
Собрав кое-как пакеты и закрыв машину, Соня уже собралась было уходить, когда девочка обрела, наконец, дар речи и задала вопрос, сразивший Соньку наповал:
– Ты – дядя?
Теперь уже Соня с удивлением уставилась на свою немногословную собеседницу. Вопрос был тем более ошеломляющим, что внешний вид моей тридцатидвухлетней тогда подруги не оставлял никаких сомнений в её гендерной принадлежности: роскошная грива кудрей, как у молодой Аллы Пугачёвой, плащик до колен, туго перетянутый в талии, и бордовые лодочки на шпильке. Сонька моя и брюки-то почти никогда не надевает, предпочитая выглядеть исключительно женственно. Одним словом, принять её за дядю было решительно невозможно.