Татьяна Алюшина
Озерные страсти
© Алюшина Т., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Озерные страсти
– Точно вам говорю, Александра Юрьевна, мужик этот – криминальный элемент, совершенно определенно, и к участковому не ходи, и так все ясно, – уверяла с энтузиазмом женщина, заговорщицкой интонацией и нажимом на каждом слове придавая весомости своим утверждениям.
– Да с чего ты взяла, господи! – негодовала собеседница.
– А я объясню, – настаивала тетка на своих умозаключениях, принимаясь приводить аргументы: – Вот смотрите: Аристарх наш рассказывал, что участок тот давно купили, и несколько лет ничего на нем не строилось. Приезжали изредка какие-то мужики непонятные, подозрительные, целой гурьбой на несколько дней, а то и на недельку-другую, жили в палатках, рыбачили, отдыхали да только ни с кем в поселке не общались, не разговаривали и в коммуникацию не вступали.
– Да боже ты мой! – ворчнула Александра Юрьевна, повторив с сарказмом: – В коммуникацию они не вступали.
Анна, затаившаяся на балконе второго этажа, прямо над женщинами, ведущими эмоциональную беседу за чаем, расположившимися за большим столом на веранде, торопливо поджала губы, чтобы даже легким смешком или непроизвольно вырвавшимся ироничным хмыканьем не выдать своего невидимого присутствия при разговоре собеседниц и не конфузить пришедшую, как всегда неожиданно-незванно, соседку, объявившую Александре Юрьевне с решительным, серьезным видом, что имеет к той важный секретный разговор.
Хотя какое там конфузить! Неугомонная сплетница, которую с легкой руки тетки Александры в поселке все звали не иначе как Бибиси, что составляло некий микс из русского «баба бабе сказала» и прямой аналогии с известной британской телерадиовещательной компанией, частенько позволявшей себе вольную подачу информации, особенно в той части новостей, что касалась России, такими категориями, как стеснение, неудобство или конфуз, не обременяла себя и не заморачивалась в принципе.
– Да, не общались ни с кем, – подтвердила обличительница, не уловив в тоне собеседницы откровенного сарказма. – И стоял себе этот участок пустующий годами. А потом вдруг раз, и понаехали строители, да не местные, а какие-то чуть ли не из Питера самого. И ведь что подозрительно, организованные такие, не в пример обычным работягам, сплошной порядок у них: дисциплину не хулиганили, пьяными не замечены были, в поселке не шумели. И раз – построили домище. Да какой! Вы такой дом видывали, Александра Юрьевна? Вот я вас спрашиваю, как ему одному достался этот огромный кусище земли, а? А я вам отвечу: потому что он бандит, не иначе!
– Ну что ты напраслину наводишь, Степанида Ивановна, – негодовала хозяйка. – Ты же прекрасно знаешь, что этот огромный участок совершенно ни к чему не пригоден: расположен на гранитной плите, лишь слегка припорошенной землей, наружу выходят каменные надолбы бараньими лбами, да еще и наклонный, с совершенно неудобным спуском к озеру. На нем и дом-то построить – большая проблема, а уж сад-огород не разведешь и подавно, сплошной камень, земли плодородной нет. Никому тот участок даром был не нужен, еще повезло, что покупатель на него нашелся.
– Как же не нужен! – горячо спорила соседка. – Он же прямо к озеру выходит. Этот вон какую баню отгрохал, и ведь прямо на берегу, и причал капитальный, с мостками от самой бани до воды. А у нас, между прочим, закон имеется об общественной принадлежности водных ресурсов и прибрежной полосы, а он все захватил и обустроил для себя лично.
– Да ничего он не захватывал! – осерчала всерьез Александра Юрьевна. – По закону забор, ограждающий участок, не может стоять ближе двадцати метров от береговой линии, а у него на добрых тридцать метров отстоит. К тому же этим причалом могут пользоваться все поселковые жители, некоторые и пользуются, держат там свои лодки. – И высказала в сердцах, укоряя: – Вот что ты за человек, Степанида Ивановна, ведь все прекрасно знаешь и про причал, и про забор его участка, ан нет, очернить, наговорить, навести напраслину на человека готова.
– И ничего не напраслину, – вскинулась в защиту своей обличительной версии Бибиси. Шумно отхлебнула чаю, так что слышно было даже Анне наверху, поставила чашку, громко звякнув о блюдце, и продолжила с горячим энтузиазмом свой «хайли лайкли»: – К тому прекрасному причалу не пройти толком ни по берегу, ни поверху, только от его участка спуск и есть. Я же говорю: себе оттяпал.
– Так никто и не ходил, потому что не пройти! – заводилась все пуще раздражением хозяйка. – Человек провел большие работы: очистил берег, привел в порядок кромку воды, построил мостки, окультурил территорию, и кто хочет и кому надо, те пользуются и лодки свои там швартуют и держат, и ребятишки бегают нырять с тех мостков, а тебе все не так!
– Не понимаешь ты, Александра Юрьевна, очевидных вещей, о которых я тебе толкую, – с некой снисходительной значительностью в тоне произнесла соседка. – Не в причале и не в участке том дело. Я о другом тебе говорю. Вот стояла земля пустой несколько лет, а хозяин ее не объявлялся. Где, спрашивается, он был эти годы? – добавляла заговорщицких интонаций в речь обличительница. – Потом дом строился, а его снова никто тут не видывал, хозяина этого, даже на стройку не приезжал посмотреть, проверить, как полагается, свои пожелания-наказы высказать и после сдачи домища того тоже не приезжал. Где, спрашивается, был? А я тебе отвечу. – И замолчала, выдерживая интригу, с явным удовольствием озвучив свое разоблачение через несколько секунд театральной паузы: – В тюряге он сидел – вот где. На зоне. Точно-точно, – с горячностью уверила она, отреагировав, видимо, на изобразившую мимикой свое отношение к заявлению собеседницу. – Вот смотрите: приезжает он редко, и как приезжает-то? Как тать какой в ночи крадется. То нету его нету, и машину его здоровущую, странную эту никто не слышал и не видел ни с вечера, ни ночью, а утром глядь: а он уж на участке своем образовался. Значит, что? – излагала женщина доказательства своей теории. – Значит, скрытничает. А зачем, спрашивается, честному человеку скрытничать? Вот я и говорю: честному человеку незачем. Потом еще один факт. Приезжает всегда один, ни жены, ни детей. Это потому, что у них порядок такой воровской, чтобы у главарей ихних, которые в законе, не имелось семей и детей, не положено им. Я уж знаю про это. И в гости к нему наезжают мужики подозрительные целыми компаниями. И не напиваются в хлам, не бузят, все у них тишком, тайком да своим порядком. Точно сходняк воровской, я вам говорю. У них, у бандитов, с дисциплиной строго и у главаря не забалуешь.
– Ты, Степанида Ивановна, – видимо, устав увещевать и призывать к логике, чуть посмеиваясь, произнесла Александра Ивановна, – как американские информационные агентства, умудряешься преподнести любые факты так, как удобно и нравится тебе самой. Ну какой, прости господи, сходняк? Что ты баламутишь попусту? Ну предпочитает человек уединение, может, любит в тишине и спокойствии почитать «перепоем» Канта, Толстого, или Стругацких, или детективы на ночь, – попыталась пошутить тетушка.
Шутка, что называется, не зашла по причине «недоступности» адресата.
– Как-как перечитать? – переспросила Бибиси.
– Перепоем, – отмахнулась с досадой Александра Юрьевна, – не важно. Любит человек одиночество – так понятно? Имеет полное право жить как ему нравится. И есть ли у него жена-семья, нет жены-семьи, это также его личное дело, никого не касающееся. А друзья-приятели к нему приезжают всегда с женами и детьми. Люди отдыхают, жарят шашлыки, ходят в баню, в походы по окрестностям, рыбачат, дети бегают, играют. Уймись ты уже, а то осерчаю не на шутку, – предупредила без нажима, но твердо тетка Александра, смягчив предупреждение примиряющим замечанием: – Я вон тоже без мужа и детей и появляюсь в поселке редко, меня что, тоже в бандитки запишешь?
– Ну что вы, Александра Юрьевна, такое говорите, вы человек известный, важный, уважаемый всеми, – перепугавшись, заторопилась уверить соседка и поделилась тревогой: – А этот… Один домище его чего стоит, чудной, нерусский какой-то.
– Не чудной, а естественно встроенный в ландшафт участка, не нанося ущерба природе. Экологическое строение, слышала о таком? – с явно слышимой бессильной усталостью в голосе пояснила хозяйка. – Ну дом у него не такой, как у всех, ну один человек предпочитает жить, и что дальше?
– Как что дальше? – вскинулась новой волной обличений Бибиси: – Вы вот, Александра Юрьевна, знаете, как его зовут, соседушку-то нашего? Кто он? Из каких будет? Дом стоит наособицу, в сторонке, подальше от людей и любопытных взглядов, забор такой, что ничего не увидишь, и выходы с участка на озеро да прямо в лес имеются. И поди знай, что там у него творится, куда он шастает. Машина опять-таки эта странная, здоровая, каких отродясь не видывали, я даже в Интернете таких не нашла. Сам людей сторонится, мрачный, угрюмый, ни с кем ни слова ни полслова, ни здрасте вам, ни до свидания. В магазин поселковый даже за хлебом не ходит, чтобы, значит, ни с кем не встречаться, – торжествовала справедливым обличением Бибиси. – Приезжает так, что никто его не видит, не слышит, уезжает таким же тайком. У нас поселок серьезный, у нас здесь все свои да наши, а этот непонятный и точно не наш, не свойский.
– Да кто у тебя свои да наши? – окончательно устав от бесполезности разговора, подрастеряв пыл возмущения, уже несколько вяло возражала хозяйка. – Все сами по себе, за своими заборами, при своих чинах и секретах, как и положено людям с определенным социальным статусом. А Москва, Бирюки и Калинин так и вовсе звездят в полной пустоте, раздуваясь от гонора и разговаривая через губу. На тебя вон Калинин чуть не наехал, не замечая с высоты своего величия, не снисходя до кого-то там образовавшегося на пути его следования. Этот мужик пусть и держится наособицу, так хоть здоровается.
– Это он с вами здоровается, а со всеми остальными лишь кивает снисходительно на дружелюбное, сердечное приветствие соседей, – внесла свою поправку Бибиси и пожаловалась: – И то не со всеми. Со мной вот, например, даже не раскланивается, а хмыкнет эдак коротенько и пошел себе.
– Ну и правильно, – поддержала таинственного соседа Александра Юрьевна, – после того как ты, не получив информации у Аристарха Марковича об этом человеке, явилась к тому на участок и начала выспрашивать, кто он есть такой, откуда взялся, да чем занимается, и про жену-детишек, попеняв, что в городе им непочтительно оставлено семейство, любой поостережется с тобой в разговоры вступать, уж тем более кивать-кланяться.
– А что такого? – возбудилась праведным возмущением соседка. – Я же для всех стараюсь и ему объяснила, что не своего любопытства ради интересуюсь, а вся общественность хочет знать, кто с ними живет по соседству…
– Угу, – перебила пламенный манифест Александра Юрьевна и процитировала, усмехнувшись: – «Не корысти личной ради, а волею пославшей мя жены». И несознательный гражданин не проникся важностью момента и желаниями поселкового сообщества и выставил тебя с участка.
– Вот именно! – воскликнула возмущенно приободренная Бибиси. – Да еще хохотнул эдак издевательски и говорит, – и произнесла, копируя соседа, усиленно издевательским тоном: – «Думаю, общественности придется и дальше обходиться без знания моих анкетных данных». И выставил за калитку. Представляете! Прямо вот так взял под локоть и вывел! «Всего хорошего», – говорит, калитку запер, а сам хохочет, я же слышала. Москва, Бирюки и Калинин, хоть и с презрением ко всем нам с высоты своих деньжищ, но люди известные и понятные, а этот чужой, неизвестный, темная личность. Вот точно вам говорю: бандюган отъявленный, зэк, криминальный элемент. Вот попомните еще мои слова, как беда какая случится в поселке.
– Ты еще скажи «маньячелло», – хмыкнув, предложила хозяйка.
– Не знаю, челло какое, как вы говорите, или нет, но дело-то серьезное. Надо общественность поднимать, выяснить, с кем мы тут живем, беспрестанно рискуя нашими жизнями.
– Ну пойди, пойди, подними, Степанида Ивановна, – устало напутствовав, отмахнулась Александра Юрьевна, явно давая понять, что аудиенция окончена, гостью она выслушала, как и обещала, и пора бы той двигать дальше, проявлять свою разоблачительную инициативу.
Аня улыбнулась, живо представив себе недовольно-уставшее выражение тетушкиного лица и этот ее характерный жест рукой, которым она отмахивается от всегда раздражавшей ее необычайно откровенной человеческой глупости.
– Так я и чего пришла спросить, Александра Юрьевна, – заторопилась объяснить главную суть своего визита Бибиси, – вы не против?
– Против чего?
– Да вот как раз-таки выяснить, кто этот соседушка-то наш непонятный? Что за субъект такой?
– Я-то не против, хотите – выясняйте, – милостиво разрешила Александра Юрьевна.
– То есть вы подпишетесь в документе, если что? – шустренько уточнила Бибиси.
– Нет, – развеселилась вдруг хозяйка. – Меня соседство с этим человеком нисколько не тревожит, я беспрестанного риска своей жизни не испытываю. А те, кому спать не дает его инкогнито, бога ради – подписывайтесь, выясняйте, хоть делегацией ходите к нему требовать и знакомиться. На здоровье.
– Значит, не подпишетесь, – разочарованно вздохнула Бибиси.
Ушлая тетка, затевая свой визит к влиятельной даме, тайно рассчитывала и надеялась, что Александра Юрьевна поддержит, а в идеале так и вовсе возглавит ее инициативу выяснить личность соседа, ну хотя бы любопытства ради.
Шумно допив чай, вновь громко дзинькнув, Степанида Ивановна поставила чашку на блюдце и показательно разочарованно вздохнула еще разок.
– Ну тогда я пошла, – с явными вопросительными нотками сообщила бабка, ожидая, видимо, что ее остановят, предложив продолжить беседу.
– Иди-иди, Степанида Ивановна, – не оправдав ожиданий докучливой соседки, напутствовала Александра Юрьевна. – Поборись там за справедливость. – И совсем иным, энергичным, деловым тоном громко кликнула помощницу: – Лен! Проводи человека.
Видимо, чтобы гостья не почувствовала слабину в посыле и не решила еще подзадержаться для обсуждения другой темы «за права общественности», припомнив недосмотр какой поселкового правления – с нее станется, только зазевайся, – заговорит до одури.
Послышались легкие шаги Леночки, которая что-то тихо произнесла и, громко проскрипев ножками стула, отодвинула его от стола.
– Да я сама, сама, Леночка, не утруждайся, деточка, что меня провожать. И калитку запру как положено, – затараторила доброжелательно-елейным голосом Бибиси.
Притаившаяся наверху засадной партизанкой Анна, не удержавшись таки, хмыкнула.
Произошел у них когда-то тут один инцидент, после которого Степанида Ивановна боялась не то что слово сказать так, чтобы был хоть отдаленный намек на непочтение к Лене, а даже недостаточно ласково посмотреть в сторону девушки. Это когда Александра Юрьевна первый раз приехала в поселок вместе с Леной.
Степанида Ивановна тогда первой прибежала в гости, что называется, отметиться должным образом, поздороваться, выказать уважение с почтением и готовность к подвигу, если таковой понадобится. Александра Юрьевна пригласила за щедро накрытый стол. И, когда Леночка поднялась из-за стола и ушла на кухню за посудой для гостьи, Бибиси со слезой, накатившей от восхищения и картинного восторга душевными качествами хозяйки, расчувствовалась похвалой:
– Редкий вы человек, Александра Юрьевна, сердечный. Прислугу за свой стол приглашаете, не гнушаетесь.
Не меняя выражения лица, тетушка Александра, которая поднесла в этот момент чашку к губам, сделала пару глотков, медленно поставила чашку на блюдце и произнесла пугающе-тихим, холодным, четким тоном, выделяя каждое слово:
– Если еще раз, Степанида Ивановна, при мне ли или в разговоре с кем-нибудь иным в мое отсутствие ты назовешь Елену прислугой… – и посмотрела прямо в глаза гостьи незваной таким взглядом, что ту вмиг прошиб холодный пот, – …то вылетишь из поселка через полчаса. И долетишь до своего родного Печерска, и приземлишься там не самым мягким образом. – А потом спросила ледяным тоном: – Я доходчиво объяснила?
Бибиси интенсивно закивала головой.
– До-доходчиво, Александра Юрьевна, – и принялась частить как скороговоркой: – Я же не то имела в виду, я не это!.. Что вы, Леночка, она же такая чудесная де…
– Более не задерживаю, Степанида Ивановна, – ледяным тоном оборвала хозяйка.
Бабищу как ветром сдуло. И не напрасно.
Ей было чего опасаться. Еще как! Попасть в немилость к Александре Юрьевне или того еще не чище – вызвать ее гнев и недовольство – не рискнул бы, пожалуй, ни один житель этого достаточно элитного поселочка, в том числе и пресловутые Москва, Бирюки и Калинин. Кстати, во многом… да нет, какое там «во многом» – по большей и главной части благодаря Александре Юрьевне, ее желанию, воле, связям и возможностям этот поселок и был образован и возведен.
Но это отдельная история, скажем так, совсем о другом.
А вот что касается Степаниды Ивановны, то та хоть и жила в поселке постоянно, но жительницей оного не считалась. Хозяином огромного коттеджа замысловатой, вычурной архитектуры, в котором проживала женщина, являлся муж ее племянницы, который, что называется, «выписал» тетку из глуши российской, резонно рассудив про себя, что чем платить какому-нибудь специалисту серьезные деньги, проще «облагодетельствовать» бедную родственницу за еду и небольшое обеспеченье, и поселил тетку у себя, наделив полномочиями управляющей, чтобы присматривала за хозяйством, домом и прислугой, согласовав ее проживание с председателем правления, для которого слово Александры Юрьевны было что приказ Родины.
Вот как-то так.
Елена же… «М-м-да», – протянула мысленно, задумавшись, Анна.
Лена появилась в жизни тетушки несколько лет назад и была девушкой загадочной и непонятной, скрывающей какую-то большую и, видимо, непростую тайну своей жизни, в подробности которой совершенно определенно была посвящена тетушка Александра.
На домработницу, хлопотунью-хозяюшку Лена не походила ни в фас, ни в профиль, ни вдоль, ни поперек, ни издалека, ну вот никаким образом, хоть ты что делай. Яркая, интересная, притягательная внешность, настоящая красавица, высокая, стройная. Фигурка обалденная, на зависть всем моделям мира, и при этом, что поразительно, на самом деле великолепная хозяйка, умелица на все руки. И эта ее абсолютная, какая-то безоговорочная преданность и верность Александре Юрьевне, даже не преданность, а скорее посвященность, что ли, лишь добавляли необъяснимых, интригующих черт ее личности.
Девушка не скрывала, а как-то без лишних слов и демонстративного позиционирования, делами, заботой и отношением дала понять близким и родным тетушки, что Александра Юрьевна для нее единственный и главный человек в жизни, ради которого она готова на многое. На очень многое. Даже, пожалуй, отчаянно на все.
Первое время, когда Аня только познакомилась с помощницей тетки, ее пугала и настораживала эта странная, чрезмерная преданность и привязанность девушки к тетке Александре. Удивляло и напрягало это ее тихое, порой незаметное, но постоянное присутствие в жизни тетки.
Лена взяла на себя абсолютно все бытовые проблемы и вопросы тетки Александры, постоянно находилась рядом с той, даже поселилась по соседству, сняв квартиру в доме поблизости, не брала выходных и отпусков, являлась каждое утро до того, как проснется Александра Юрьевна, и уходила поздним вечером, когда хозяйка ложилась спать. Даже ездила с тетушкой в командировки, когда те длились больше чем пару-тройку дней, чтобы устроить там ее быт наилучшим образом.
И это было как-то очень странно и не совсем нормально для столь яркой, красивой, далеко не глупой, без сомнения, эрудированной, невероятно интересной молодой девушки.
Ну вот странно, хоть вы что говорите!
Да еще эта связывающая женщин тайна будоражила воображение Анны, никак не давая покоя. Но однажды она нарисовала портрет Елены…
– Ну всего вам доброго, Александра Юрьевна, здоровьица вам. Поправляйтесь, – вернул Анну из задумчивости в действительность елейно-заискивающий голос Бибиси, которая не смогла удержаться, чтобы не попробовать выяснить хоть что-то, ну хоть какую малую толику информации заполучить для дальнейшего использования. – А что Анечки не видно? Ни вчера, ни сегодня не видала ее. Все работает племяшка ваша?
– Работает, работает, – уверила хозяйка, торопясь отделаться от навязчивой посетительницы.
Бибиси уже была неинтересна Александре Юрьевне и, более того, неприятно навязчива.
– Такая хорошая девушка, – умильным тоном похвалила соседка. – Все трудится и трудится без конца. Передавайте привет Анечке. – И повторила с чувством: – Такая хорошая девушка.
На этот раз тетка Александра даже не соизволила отозваться на прощальную реплику гостьи, ответив той исключительно мимикой.
Аня услышала, как по веранде и четырем ступенькам лестницы, ведущей на дорожку, прозвучали шаги, Бибиси что-то спросила у Лены, та тихо ответила на ходу, провожая, а скорее сопровождая настырную гостью к калитке, чтобы та не отклонилась от указанного маршрута. Эта могла – живущее в Степаниде Ивановне любопытство имело сокрушительные масштабы, частенько вредившие самой их носительнице, толкавшие порой эту бабу на авантюры разного рода: куда-то залезть, что-нибудь подглядеть-подсмотреть, подслушать чей-нибудь разговор, навострив уши-локаторы. А всем в поселке было известно, что слух и зрение у Бибиси исключительные, как и чуйка на скандалы и происшествия разного рода. Беда-а-а.
– Все слышала? – спросила громко у Ани Александра Юрьевна.
– Трудно было бы не услышать, – улыбнулась Анна.
– Нет, ну какова бабища, а? Наглость зашкаливает. Удержу ей нет: все ей расскажи-доложи: кто ты, что ты и «из каких будешь». И эта ее неуемная тяга «поднимать общественность», втягивая людей в клубок своих сплетен. Совсем уже Бибиси распоясалась, – негодовала тетушка. – Укоротить пора.
– Да ладно, что ее укорачивать, – рассмеялась Анна, – человеку прямо саблей вострой по душе рубанули: лишили главного смысла и эликсира жизни: информации. Посягнули на святое. У человека крушение жизненных устоев.
– Эту бомбой не возьмешь, выдержат ее устои, не волнуйся, – уверила ворчливо тетушка и, повысив голос, поинтересовалась недовольно: – Что ты там застряла, «хорошая девушка»? – процитировав скандальную соседку. – Спускайся уже. Чаю наконец попьем по-человечески. Я Лене велела пирожки-то прибрать, когда это вражеское информагентство объявилось. Эту только угости-прикорми, потом не отвадишь, зачастит столоваться и изводить своими вбросами фейковыми.
– Иду, – усмехнувшись, отозвалась Аня.
Подходя к распахнутым створкам большой стеклянной двери, выходящей на веранду, она услышала, как тетушка нарочито недовольным тоном отдает распоряжения помощнице:
– Лен, в следующий раз, когда она заявится, не пускай, гони в шею. Говори: «Барыня почивают, не велели беспокоить». Достал уже этот Интернет поселковый, – пожаловалась тетушка.
– Хорошо, Александра Юрьевна, – посмеиваясь, пообещала девушка.
– И, Ленусь, давай уже чай нормально накрывай, с пирожками Анютиными, разумеется, – и распорядилась командирским тоном: – Девочки, поторопитесь, все голодные, уже давно полдничать пора. Мне требуется срочно очистить мозг от этой «соцсети» доморощенной общением с умными людьми на интеллектуальные темы, а то у меня несварение образуется после этой бабищи неугомонной.
Пока девушки накрывали на стол, Лена носила из кухни большой фарфоровый чайник, полный кипятка, вазочки с вареньями, блюда с фруктами и сырами и, разумеется, пирожками, Аня расставляла чистую посуду, раскладывала фраже, тетушка проверяла сообщения в телефоне.
Ну все-все, сели. И сразу как-то расслабились все трое. Хорошо как! Красота. Вид с веранды на участок и дальше, на взбиравшийся на каменистую возвышенность лес, открывался замечательный, умиротворяющий своей спокойной, сдержанной и таинственной северной красотой.
– Ну, так чем ты там занималась? – спросила тетка у Анны, запивая чайком кусочек пирожка. – Опять работала? – И, придав тону интонации усиленного назидания, попеняла: – Тебя тетка призвала, как дядюшка Онегин племяша Женечку, ухаживать за больной, «не в шутку занемогшей» родственницей, узурпаторшей, тираншей и самодуркой, а не работать, прячась по углам от моего грозного, всевидящего взора.
– Во-первых, ты не больна, а вполне себе уже здорова, – рассмеялась Анна, – а во-вторых, на самом деле я рисовала, так, немного, в удовольствие.
– Ну конечно, – не поверила Александра Юрьевна, – небось, пока тетка не застукала, работала за вышивкой своей втихаря. – И потрясла пальцем, отчитывая: – Сколько можно повторять: у тебя отпуск, и я тебе категорически, прямо вот так, по-нашему, по-узурпаторски, запрещаю работать. – И уже нормальным тоном повторила: – Ань, я настаиваю: необходимо нормально отдыхать. Ну невозможно, просто нельзя пахать так, как ты делаешь: сутками напролет, прямо вся в эту работу погрузилась с головой, и нет ее.
– Да и не сутками, что ты преувеличиваешь, тетушка, – усмехнулась, попытавшись отделаться шуткой, Анна. – Зато «по трудам вашим и воздастся вам». Мне воздастся точно.
– Да-да, – саркастически согласилась тетка, – что тебе там воздастся? – и процитировала: – «Лучше всех в колхозе работала лошадь, но председателем она так и не стала».
– Ну, ладно тебе, – рассмеялась звонко Анна. – Честное слово, не работала. Вот честно рисовала.
– Ну хорошо, поверю, – приняла эту версию тетушка и заинтересованно поинтересовалась: – И что ты там рисовала?
– Предмет вашего горячего обсуждения с соседкой, не пожелавший представиться Степаниде Ивановне, – усмехнулась Аня.
– Да? – оживилась необычайно тетушка. – И что получилось?
– А вот не получилось… – вздохнула разочарованно Аня, задумавшись, разглядывая дно своей чашки.
Александра Юрьевна откинулась на спинку кресла, внимательно рассматривая выражение лица племянницы, и произнесла с удовольствием исследователя, наткнувшегося на непонятное, ошеломляющее явление:
– А вот это интересно. И что именно не получилось, Анют? Или получилось, но не так, как ты представляла? – предположила она.
– Не совсем… – рассеянно ответила Анна, отпила чайку, укусила пирожок. – Вернее, совсем не так, как я представляла, – и посмотрела на тетку, поделившись: – Понимаешь, какой-то другой человек получается, когда начинаю его рисовать, словно проявляется, просвечивает через его облик. Очень похожий, но не совсем чтобы он…
– Очень интересно, – повторила довольно тетушка.
– Да ладно, – выдохнув облегченно, отпустила свои сомнения Анна, – может, это ваша беседа с Бибиси сбила мне настройки. Потом попробую еще раз. А кстати, – встрепенулась она от пришедшей в голову мысли, – Степанида Ивановна не так уж и не права в своих подозрениях.
– Это в каком смысле? – удивилась тетушка Александра.
– Ну хотя бы в том смысле, что на самом деле никто ведь в поселке ничего не знает про этого соседа, – пояснила девушка и, бросив взгляд на тетку, усмехнулась, – кроме тебя, я полагаю, и Аристарха Марковича. Ну, может, кого-то еще из правления.
– Правильно полагаешь, – кивнула довольно тетушка и усмехнулась: – И, как ты понимаешь, Бибиси именно за этим и приходила: выведать у меня про соседа хоть что-то. Она ведь тоже соображает, что я не могу не знать, кто проживает в поселке. Уж не первый раз подкатывает ко мне с разных сторон, пытаясь что-нибудь разузнать, после того как тот выставил ее за калитку. Сегодня вон общественность придумала.
– А ты ее не информируешь, – посмеялась Анна и вернулась к своим размышлениям. – И все же, пусть ты знаешь его имя-отчество, может, и паспортные данные, понятно, что аноним не может заключить договор и оформлять собственность без личных данных. Но ведь вряд ли тебе известно о его работе и семье, – и посмотрела изучающе на тетку. – Если, конечно, ты специально не уточняла?
– А вот уточняла, – не разочаровала ее тетушка Александра, но интригу потянула, не поспешив расширить свой ответ: доела пирожок с явным наслаждением, допила чай, попросила жестом Леночку налить ей еще, погорячей, и только после этого посмотрела на терпеливо ожидавшую пояснений племянницу. – Еще в самом начале, когда он приобрел этот совершенно не нужный никому пустынный склон над озером.
Тетушка была в поселке в большом авторитете, как вспоминала вот только что, сидя на балконе, об этом обстоятельстве Аня, и слово Александры Юрьевны имело в поселке далеко не последнее значение, если не первое, хотя в управленческую структуру она не входила.
Понятное дело, что ни тетушка Александра, ни председатель их коттеджного поселка Аристарх Маркович, ни правление не проводили супер каких-то там глобальных проверок, с обращением к услугам Федеральной службы безопасности, чтобы выяснить подноготную будущих хозяев земельных участков, но кое-какие справки все-таки наводили всерьез. Хотя бы потому, что поселок их был хоть и не средней руки дачным товариществом и, слава тебе господи, не резервацией олигархической с невменяемыми усадьбами на гектарах земли, но имел статус элитного поселения с высоким имущественным цензом, отсекавшим на определенном этапе людей даже с неплохим, средним достатком.
А чего хотят состоятельные и значимые люди, приобретающие участки и строящие дома на природе, в тиши лесов? Правильно – безопасности и достойных соседей.
Когда поселок только строился, первых покупателей и будущих хозяев домов проверяли достаточно пристрастно, поскольку большая часть приобретателей были областными чиновниками высокого ранга, так что служба безопасности администрации губернатора все-таки немного напрягалась, проверяла кандидатов не из числа своей администрации.
Но после, с годами, когда участки с домами продавались и переходили в руки других владельцев, никто уж столь серьезных проверок не проводил. Да и, по правде сказать, за все время существования поселка продались только пять домовладений с участками, и то два из них родственникам бывших владельцев, которые стали поручителями перед товариществом за своих приобретателей.
Жители, разумеется, менялись, приходили новые члены семей, уходили прежние, кто женился-разводился, кто рождался, кто умирал, передавались права собственности, но устав товарищества, имевший жесткие пункты в договоре о правилах проживания и законах, установленных в поселке, никто злостно не нарушал. И, по большому счету, все и на самом деле знали друг друга, поскольку основной чиновничий костяк первых поселенцев остался неизменным.
