Татьяна Алюшина
Дом, где исполняются мечты
Возил Иван Стрельцова уж второй год, и душа в душу, заслужив начальственную уважуху и доверие. А посему и запасную связку ключей от его, начальства то бишь, жилья.
– Ты, Иван, отвези барахло мое домой, а папки сразу в офис, – распорядился Стрельцов, застегивая портфель, – а я в Москву.
– Прямо сейчас? – ошарашенно переспросил водитель. – Это после такого перелета?
– Прямо сейчас, – подтвердил Стрельцов, позволив себе вздох тяжкий, – после такого перелета.
– Ну, смотри, Игнат Дмитрич, как знаешь, – покачал неодобрительно головой водила, захлопывая крышку багажника. – Тебе бы, по-хорошему, отоспаться, отлежаться.
– По-хорошему оно бы конечно, – согласился Игнат, хлопнул Ивана по плечу и зашагал назад в аэропорт.
Ближайшим рейсом он улетел в Москву.
Все закаты Стрельцов догнал и перегнал за этот нескончаемый день. Смотрел в слепую темноту за иллюминатором, и все клокотало у него внутри, возмущением беспредельным обжигая шипением мозг!
Его девочка! Господи! Его девочка – вечно растрепанные косички, сбитые коленки, счастливая улыбка, сияющие зеленущие глазенки – фонтан энергии, радости и любви во все стороны!
– Па-по-чка! – орала она, только завидев его, и кидалась на шею обниматься-целоваться и рассказывать, захлебываясь, все-все-все самые важнющие свои девчоночьи дела!
Принцесска!
Так он ее называл в детстве. Машенька, его огромное счастье! У Стрельцова всегда что-то щемило возле сердца от любви и нежности, когда он смотрел на нее или заходил в ее комнату, когда девочки не было, и видел ее вещички, игрушки разбросанные. Его доченька!
Однажды Машка сильно заболела. Подозревали воспаление легких. Игнат перепугался страшно! До холодных судорог в прессе! Температура шкалила запредельная, чего они только не предпринимали, и приехавшая «Скорая» сбить не смогла. И он носил дочку на руках, ходил по всей квартире, укачивал, рассказывал что-то, песенки фальшиво пел, и все ходил и ходил, не спуская с рук ни на минуту.
К утру температура спала, и они так и заснули на диване вдвоем – он и Машка, оберегаемая кольцом отцовских рук. И оказалось, такой грипп тяжелый, а не воспаление.
Разумеется, она еще не раз подхватывала разные гриппы и коленки-локти вечно разбивала из-за энергии двигательной кипучей, но так тяжело, как тогда, больше не болела никогда.
Стрельцов на всю жизнь запомнил физическое чувство страха, которое испытал в ту ночь за Машку!
А потом она как-то в один момент выросла – спать ложилась еще принцесской с косичками, а утром уж барышней проснулась. И грудь у нее выросла враз, быстро, и тебе все округлости-плавности появились, и походка, и понты девичьи, и косметики-макияжи, и коротенькие, на грани отцовского инфаркта, юбочки, каблуки, и…
И такая тут шняга началась! Только держись! Понеслось подростковое аутодафе родителям! Усугубленное их с Мариной разводом.
О господи, господи! Весь набор противостояния родителей и детей! Спасибо всевышнему, без наркоты и криминала – это Стрельцов знал точно! Сам с ней разговаривал и – да простит его Машка! – просил службу безопасности по-тихому проверить. А куда деваться?! И на том отцовское спасибо, что без таких крайностей! Как сказал его отец: «И это большое счастье!»
На большое счастье необходимость терпеть все ее выкрутасы не тянула никак!
Но кто бы мог ждать беды с другой стороны?
Стрельцов, как только представлял, что какой-то мужик проделывает с его девочкой, что обычно мужики проделывают, у него пелена перед глазами плыла! Как ее там в книгах называют? Кровавая? Во-во! Именно такая – бешеная!
Он все успокаивал себя, цыкал на разбушевавшееся воображение: ну, может, тот козел, которого по-хорошему придушить бы надо, и не проделывал с его девочкой ничего подобного!
И тут же взрывался возмущением беспредельным: да, а что, шесть недель беременности ей ветром надуло?!
И вновь принимался себя остужать, успокаивать: ну, может, пацан какой, ровесник, такой же неграмотный в этом деле, как и она?
И погнали заново: пацан не пацан, но занимались они именно тем, от чего дети получаются!
Так накрутил себя, что даже сердце заныло от размышлений таких. Стрельцов потер рукой грудь, успокаивая ретивое и сознание, и сердчишко.
– Вам плохо? – спросила сердобольная пожилая женщина, сидевшая рядом. – У меня есть валидол и нитроглицерин, вам дать?
– Спасибо, – поблагодарил он, – не надо.
Не скажешь, конечно, что ему хорошо, скорее ближе к хреново, но не до такой же степени. Валидол – это, пожалуй, перебор.
Ничего. Разберемся!
Главное, Машку найти!
Инга несколько раз осторожно, чтобы не потревожить Стрельцова, заглядывала в гостиную. Ночной вторженец спал, не реагируя ни на какие звуки в доме. А звуки активной утренней жизни домочадцев приглушить, несмотря на все старания, было, как говорит ее сын Федор, полный бесполезняк!
Утро доброе началось с громогласного баса сыночка.
– Мамулька, привет! – заявившись в кухню по дороге в ванную в одних труселях, поприветствовал ее отпрыск родной пятнадцати годов.
– Не шуми, у нас гость спит, – предприняла попытку утихомирить сына Инга.
– Это Маня, что ли? Так она уже встала, вот очередь за ней в коммунальную ванную занял. Дожидаюсь! – балагурил с утренней жизнерадостностью Федька.
– Не Машка, а папаня ейный ночью прибыли, – разъяснила Инга, ловко переворачивая тонюсенький большой блин на сковородке.
Народу в их «цирковой труппе» прибавилось, следовательно, прокорму требовалось поболе, вот она и старалась дежурной кухаркой.
– Да ты че! – хохотнул Федька. – Маня офигеет!
– Почему у меня такое чувство, что сей факт не слишком ее обрадует? – поинтересовалась Инга и хлопнула Федьку по руке, потянувшейся стибрить блин с тарелки. – Сначала умываться!
– Да полно вам, маман, – продолжал радоваться жизни отпрыск, – отрок кушать хочут.
– Иди, иди, – вытолкала его из кухни «маман», – и оденься, у нас в доме барышня, неча исподним трясти, девушку конфузить!
Федька был выдворен, очередной блин ловко перекинут на тарелку, блинная исходная на сковородку, и тут из коридора донесся легкий скрип, сопровождаемый дробным постукиванием.
– Ну что, – встретила новоприбывших Инга, – тяжелая артиллерия пожаловала?
– Доброе утро, Ингуша, – въехала на инвалидном кресле в кухонное пространство бабушка, сопровождаемая верным Степаном Ивановичем.
– Что-то вы припозднились сегодня? – поинтересовалась Инга.
– Прихорашивались, – доложилась бабушка. – До меня дошли слухи, что нас посетил мужчина. – И она вопросительно подняла искусно подведенную карандашом бровь.
– Да бросьте вы, Анфиса Потаповна, – усмехнулась Инга, – доносить-то некому-с было. Уж признайтесь: информация из первых рук, полученная методом подслушивания.
– Нехорошо стыдить пожилого человека, – попеняла бабушка и лихо подрулила к месту обычной своей дислокации за столом.
Управлялась она, надо заметить, с этим электрокреслом, как Шумахер со своей машиной.
– Да, я слышала прибытие ночного гостя и твое с ним общение, – призналась бабушка, добавив немного порицания для приправы. – Разговаривали вы, скажем прямо, на всю лестничную площадку.
Степан Иванович громко хрюкнул, выказав полное и категорическое неодобрение гостя незваного и общения Инги с ним. Читай: черт-те что, сплошной беспорядок в доме! Шастают всякие! И вообще, что за дела такие – завтракать пора!
– И не умничайте! – напустилась на него Инга. – Вы вообще ночью вели себя по-свински, Степан Иванович! Заявились тут с проверкой, может, чего пожрать перепадет, чуть гостя не покусали, да еще презрение выказывали!
– Хрю! – отозвался на заяву Степан Иванович с явным пренебрежением.
Что означало: «Да какое мне дело до ваших гостей! Подумаешь, ходят тут! А территорию на предмет шума непонятного проверить обязан!»
– Степан Иванович при своей ответственности, – поддержала его бабушка.
– Доброе утро! – образовалась в кухне Мария Стрельцова, свежа и бодра.
– Здравствуй, Машенька! – разулыбалась бабушка ребенку.
– Хм-хрю! – ворчнул Степан Иванович и процокал к своему «столовскому» месту, где Инга уже разложила для него на чистой – заметьте! – белоснежно чистой тряпочке опять-таки же чистые кусочки овощей.
А то! Эстет и гурман! А вы думали! Мы вам не хрюшки в загоне – манеры и гонор имеем!
– Привет, Машенька, – поздоровалась Инга. – Садись, сейчас завтракать будем.
– Давайте я помогу, – предложила девочка паинькой примерной.
Никак что-то в погоде изменилось, раз мы тут скромницей прилежной выступаем!
– Помочь ты, конечно, можешь, но сначала осмысли информацию, – предложила, усмехнувшись, Инга. – Ночью приехал твой папа. Есть предположения почему?
– Ой! – прижав ладошку к губам от испугу, отозвалась Машка и, не сводя перепуганного взгляда с Инги, села на диван. – Ку-куда приехал?
– Да вот к нам, понимаешь ли, – не порадовала Инга, – почивает сейчас в гостиной.
– А он знает? – совсем по-детски, с надеждой на отрицательный ответ, полушепотом спросила девочка.
– Подозреваю, что да.
– Хм-хрю! – вставил свое свинячье Степан Иванович без отрыва от основного занятия.
– Ой, что же будет? – округлила глаза от предчувствия грядущего скандала и нагоняя от батюшки девица Мария.
– Ну, леденцы с неба вряд ли, – «предположила» Инга, – и по головке тоже, скорее всего, не погладят. Но, думаю, обойдется без смертоубийства.
– Хм-хрю, хрю! (в переводе: «Еще чего!») – донесся громкий ропот из кабаньего угла.
– Инга, перестань пугать девочку! – вступилась Анфиса Потаповна.
– Кто тут кого пугает? – поинтересовался Федька, присоединяясь к компании.
Уже одетым и умытым! Слава тебе!
– Так! – утвердила распорядитель банкета. – Завтракать для начала!
– А для продолжения? – уточнил повестку дня отрок родной. – Машк, у тебя какие планы?
Как выяснилось, у Марии планы имелись в количестве одного, но весьма конкретного пункта: улепетнуть куда-нибудь побыстрее от отцовского гнева и разборок.
– Побег не одобряю, – возразила Инга, – лучше сразу поговорить, обсудить проблему, а не мучиться ожиданием наказания.
– Я лучше помучаюсь, теть Инг, а! – заныла Машка. – Пусть он выспится, отдохнет! Он ведь, знаете, из самого Владивостока летел!
– Вот именно, и с пересадкой в Питере, – подтвердила тетя Инга.
– Ну во-о-от! Ну, Инга Валерьевна, ну, давайте я где-нибудь погуляю, а вы его тут успокоите, уговорите не очень расстраиваться, вы же умеете так делать! А потом уж и я.
– Дитя, а ты уверена, что твои проблемы должны решать все взрослые вокруг? – предприняла попытку воспитательного наставления Инга.
– Не уверена, но очень хочется! – хныкала Машка.
– Хрю! – что-то там не одобрил Степан Иванович.
– Ладно, Ингуша, – вступила в сговор с несовершеннолетней Анфиса Потаповна, – чем девочке здесь сидеть и ждать, когда он проснется, пусть лучше погуляет. А там, глядишь, и на самом деле Игнат Дмитриевич поостынет и пенять с суровой строгостью не станет.
– Это что, бунт в детском саду? – возмутилась Инга. – А воспитательница у нас идейный вдохновитель?
– Ма, да ладно тебе, – вмешался Федька. – Давай мы с Машкой слиняем, она от папеньки, а я от школы.
– Откололся и примкнул к оппозиции? – вопрошала маман сынка.
– Да-мхр! – высказался Степан Иванович.
Кстати, он на самом деле умел говорить «да», «нет» и «Фе-дя».
– О боже! – театрально возроптала Инга. – Даже свиньи выступать начали! Что будет со страной?! Ладно, ешьте быстро и валите, пока я не передумала!
– У-ра, – с серьезным выражением лица заявил Федор.
– Ура? – недоуменно переспросила у него Машка.
– Оно, – подтвердил предыдущий оратор.
– Ша-пи-то! – подвела итог, вздохнув, Инга.
Инга проводила детей, бабушка со Степаном Ивановичем удалились в ее комнату смотреть любимый сериал. Один из любимых, спасибо киноиндустрии за неуемность в показе данной продукции, – верное средство занять старушек язвительных с питомцами. И, кстати, да, Степан Иванович со всей серьезностью смотрел телевидение и комментировал хрюканьем, составляя Фенечке компанию в живом обсуждении происходящего на экране.
Инга приготовила обед и принялась за работу. Она часто делала работу дома, ту ее этапную составляющую, когда требовалось на бумаге и в компьютере прикинуть проект, цветочную гамму, подборку растений и набросать приблизительную смету. Дома спокойнее думалось и творилось.
Заказ, над которым она сейчас работала, – один из самых масштабных, интересный предоставленной возможностью полного творческого разгуляева.
Но Инга что-то никак не могла сосредоточиться. Вот не шел у нее из головы гость нежданный, полуночный, мирно спавший в ее гостиной мертвым сном, не реагируя ни на какие звуки.
Игнат Дмитриевич Стрельцов.
Когда она разглядывала его в дверной глазок, то смутно догадывалась, что пожаловал обеспокоенный папаша Марии Стрельцовой. Но вроде бы считается, мы в командировке далекой, все в делах-заботах и никак не можем образоваться у дверей московской родни, поэтому догадки Инги имели характер мало возможных предположений.
Родней, далекой и номинальной, они стали чуть больше года назад, когда Дмитрий Николаевич Стрельцов женился на ее маме, Ангелине Павловне. Со стороны жениха на свадьбу приезжала только Маша. Бывшая невестка Дмитрия Николаевича категорически отказалась принимать участие «в этом идиотизме», но дочь, правда, отпустила. А сынок Игнат в тот момент находился в командировке, поэтому только телеграмму поздравительную прислал и посылку с подарком.
Дмитрий Николаевич с мамой за этот год несколько раз ездили к нему в гости в Питер, да и сам Игнат Дмитриевич пару-тройку раз наведывался по делам рабочим в Москву, но как-то так получилось, что ни с Ингой, ни с остальными членами семьи он ни разу не встречался.
Ну, бывает. Да и чего, спрашивается, им рваться знакомиться и родственные связи налаживать? Ну вот и не рвались.
Инга открыла дверь, далеко не уверенная, что он и есть неуловимый сынок Дмитрия Николаевича, поэтому и поспешила предупредить о возможных «атаках» недовольного кабанчика.
Он смотрел на нее, как на душевнобольную с гранатометом в руках, – настороженно-недоуменно – и даже вспылил от досады. Это ей показалось в первый момент, что от досады, но когда Инга пригласила гостя в дом и присмотрелась к нему повнимательнее, то поняла, что от какой-то уж совсем зверской усталости.
Выглядел он окончательно замученным: вокруг глаз залегли землистые тени, проклюнувшаяся щетина тоже красочности лицу не придавала, щеки чуть ввалились, глаза покраснели, он все щурился, как делает запредельно уставший человек, стараясь собраться, не расслабляться и сфокусировать внимание.
Стрельцов ей понравился сразу. И очень.
Так странно! На мужчин последние годы у Инги реакция была нулевая, ну практически нулевая, интерес теплой водицы иногда проклевывался через обертку осторожности и занятости работой и семьей, но дальше одной-двух встреч разговорных в кафе не распространялся. А тут, нате вам: только увидела – и понравился во всех правильных значениях!
Хотя вроде бы обычный мужик, ничем особо не выдающийся: среднего роста, худощавый, подтянутый, хорошая стрижка, чуть подернутые сединой виски, внимательные карие глаза, правильные черты лица, волевой твердый подбородок – да, приятная, можно сказать, интересная мужская внешность.
Но что-то ведь торкнуло ее, а? Нечто сверх мужской внешности?
Сидит вот над эскизом, задумавшись барышенькой романтической, вместо того чтобы работать.
А ведь, может, он характера препротивного и привычек скверных? Которые вчера от усталости и навалившихся проблем не выказал?
Да ладно! Характер! Нормальный у него характер серьезного ответственного мужика, чего выдумывать и глупости накручивать! Да и батенька его не жаловался, только похваливал с гордостью. И примчался за доченькой, задвинув все дела свои и усталость.
А проблемы у мужика – ой-ой-ой!
Тайная ежедневная молитва родителей всех подростков, чтобы пронесло стороной от проблем-то таких!
Инга вздохнула старушечкой, подперла кулачком подбородок, облокотившись на стол, посмотрела в оконце.
«Надо же, а? – недоумевала, поражаясь самой себе. – Мужик как мужик, ну интересный, привлекательный, есть в нем что-то… Фиг знает, но пробрало меня по полной программе! Никогда так не пробирало, а вот же, сподобило! Ну и что? Полюбовалась – и задвинь подальше, тем более что заморочен он дочерним «подарочком». Да и о чем ты, Инга Валерьевна?! Понравился! И ничего подобного, так нет же, сижу вот, думаю, вместо того чтобы делом заниматься! Идиотизм!»
Она услышала движение за дверью и поняла, что объект ее странных размышлений и чувств-с непонятных пробудился ото сна и бродит по коридору, как призрак коммунизма по Европе.
Встрепенулась было выйти навстречу и передумала, сам дорогу найдет. Квартирка у них хоть и далеко не маленькая, но не Зимний же дворец, в конце концов!
И назло себе, в виде «ответа Чемберлену» своим растревожившим мыслям, чувствам непонятным и удивлению, уткнулась в эскиз – давай, работай, озабоченная ты моя!
Ха! Ха! Ха! Три раза – работай!
Игнат никак не мог проснуться.
Некое странное состояние, когда частью сознания понимаешь, что уже проснулся, и начинаешь осознавать себя в действительности, но никак не можешь открыть глаза и все плаваешь между реальностью и остатками досматриваемого сна.
Полусон, полуявь, полуподремывание – приятное безвременье.
Он перевернулся с бока на спину, и затягивающее сновидение улепетнуло, уступив место реальности проистекающей. Стрельцов открыл глаза и не сразу сообразил, где находится.
Не дома. Точно.
Потолки высоченные, диван незнакомый, запахи иные. Приятные, умиротворяющие, но иные.
И вспомнил. Сел на диване и осмотрелся.
Большая, светлая, очень уютная комната: у дивана длинный невысокий столик со стеклянной столешницей, два объемных пухлых кресла, плазма над декоративным камином, старинные стильные застекленные книжные шкафы под потолок.
Дальше рассматривать детали интерьера он не стал, поднялся резким движением, оперативно оделся, проигнорировав пиджак с галстуком, сложил стопочкой постельные принадлежности и пошел искать обитателей данной жилплощади и дочь свою Машу среди них.
Выйдя из комнаты, Стрельцов несколько подрастерялся в широком длинном коридоре. Что-то типа: направо пойдешь… налево пойдешь, хоть «ау!» кричи.
Кричать Игнат Дмитриевич не стал, а предпринял любимую русскую разведтактику, а именно метод научного тыка.
За третьей по счету открытой им дверью обнаружился туалет.
Святое. И главное, насущное. Воспользовался.
За четвертой – ванная комната. Ну, это после выяснения обстановки в целом. Погодим.
А вот за пятой дверью с деревянным шариком, привязанным к ручке, оказалась кухня с хозяйкой внутри.
– Здравствуйте, Игнат! – приветливо поздоровалась она.
Как и накануне ночью, когда он был допущен в чертоги, большой обеденный стол оказался завален ватманами разного формата, листками, линейками-карандашами, там же стоял открытый ноутбук.
– Здравствуйте, Инга, – ответствовал, как и полагается, Стрельцов и покаялся: – Я снова отвлек вас от работы. Извините.
– Ничего страшного, – уверила она, поднялась и начала быстро собирать со стола вещи.
– А где Маша? – поинтересовался отец местонахождением дочери блудной.
– Сбежала, – оповестила Инга и поспешила успокоить: – Не пугайтесь, не в глобальном смысле. Пока только от вашего выговора, на несколько часов, имея тайную надежду, что каким-то чудесным образом вы успокоитесь и ругать сильно не станете.
– И куда она сбежала? – засунув руки в карманы брюк, качнувшись с пяток на носки и обратно, автоматически переключился на начальника господин Стрельцов.
– В торговый центр, – улыбнулась понимающе Инга. – В сопровождении сачкующего по этому поводу от школы кавалера, а именно моего сына Федора. Программа следующая: кино, кафе, гуляние с периодическим прозвоном и проверкой по телефону меры вашего гнева.
– А вы им потворствуете! – недовольно пророкотал господин начальствующий.
– Большинством голосов они этот спор выиграли, – пожала плечами Инга и неожиданно «соскочила» с темы. – Хотите в душ?
Стрельцов посмотрел на нее, подивившись себе, отчитывающему ее как подчиненную нерадивую, и испытав нечто отдаленно похожее на раскаяние, приведшее к смиренному вздоху.
– Хочу.
– Там в шкафчике, в ванной, найдете чистое полотенце, – сопроводила предложение Инга. – Обедать будете?
– Обедать? – не понял Стрельцов игнорирование завтрака после сна. – А сколько времени?
– Три часа или чуть более того, – улыбнулась с намеком на сарказм хозяйка.
– Тогда буду, – согласился Игнат Дмитриевич с хорошим предложением и, слава богу, не забыл смягчить все свои подтексты на претензии. – Извините, Инга, за неудобства, доставленные вам нами с дочерью.
– Я лучше ответным визитом с сыном Федором бабахну, он давно хочет Питер посмотреть основательно, – двинула встречное предложение Инга.
– Все, обещали! – строго закрепил решение Стрельцов, не выпадая из роли вожака, и вышел из кухни.
Душ – это хорошая вещь!
Распариться-помыться, и побриться, и немного релакса, правда, без песен и долго не намоешься – все-таки в гостях, да и к обеду зван!
«Рубашку, конечно, следовало бы свежую», – недовольно скривясь, подумал Игнат, одеваясь.
Но в данных обстоятельствах и за то, что есть, великое мерси!
И, довольный бодростью чистой отмытости и побритости, двинулся из ванной в кухню.
Пахло там! Организм отреагировал громким звуковым голодным спазмом в желудке, изойдясь слюной предчувствия.
– Какие ароматы! – не удержал Стрельцов призыва желудочно-душевного.
– Садитесь, Игнат, – распорядилась Инга, накрывая на стол. – Вы ведь, наверное, сутки не ели?
– А кто его знает, может, и сутки, – согласился он, усаживаясь на диван у стола.
Ну что в этот день Игнату Дмитриевичу бог послал? Свежего, еще теплого бородинского хлеба, борща наваристого, соленья-маренья, овощной салат, отбивные из белого куриного мяса в панировке – и все отменного вкуса и великолепного исполнения.
Дары щедрые, неожидаемые, никак господь расщедрился за все вчерашние мучения. Баловал.
– Инга! – с трудом взяв малую паузу между жеванием, выказал искренний восторг Стрельцов. – Я даже выразить в полной мере свое восхищение не могу! Не оторваться, до чего вкусно!
– Спасибо, – приняла хвалу своей кулинарии хозяйка.
Первый суровый голод, утоленный самым благостным образом, позволил Стрельцову вступить в застольную беседу:
– А где остальные члены вашей семьи? Я знаю, вы с бабушкой живете.
– С бабушкой, – кивнула, улыбаясь, Инга, – Анфисой Потаповной, и, разумеется, со Степаном Ивановичем. А маман съехала к вашему папе, подальше от злой иронии маркизы.
– А кто у нас маркиза? – спросил Стрельцов, дав себе по-быстрому установку ничему не удивляться.
После знакомства-то со Степаном Ивановичем чему уж теперь!
– Анфиса Потаповна, она же Фенечка, – ответствовала, не переставая улыбаться, Инга, – она же маркиза, прозванная так за тяготение к манерам недобитого дворянства и живость ироничного склада ума.
– И где она сейчас?
– Они со Степаном Ивановичем смотрят сериал, – спокойненько пояснила Инга.
Стрельцову пришлось оперативно напомнить себе ранее данную установку ничему не удивляться. Подумаешь, свиньи телевизор смотрят! В цирке и обезьяны курят! У него в кармане брюк завибрировал телефон, закрепив вызов мелодией, спасая Игната Дмитриевича от рассуждений о способностях и возможностях братьев наших меньших.
– Извините, – соблюл этикет он и ответил: – Да!
– Я звоню тебе уже десятый раз! – атаковала Марина в свойственной ей манере. – Почему ты не отвечаешь?!
Стрельцов бросил быстрый взгляд на Ингу, но вставать и выходить из кухни, унося разговор в область тет-а-тета, не стал.
– Здравствуй, Марина, – попытался остудить ее кипение холодностью тона он.
Не-а! Это не канает, когда Марина в праведном негодовании! Только радикально-действенные меры, например отключение телефона, на крайняк скотч на рот или кляп.
– Что у вас там происходит?! Четвертый час, а ты не соизволил позвонить и сам не отвечаешь! У Машки телефон так и выключен! Ты с ней поговорил?!
– Пока нет.
– Что значит нет?! Вы вообще где?!
– Еще в Москве, – и повысил голос до требовательного: – Прекрати кричать!
– Как в Москве?! – проигнорировала его требование Марина. – Пусть она немедленно едет домой!
– Значит, так! Если ты не прекратишь разговаривать со мной в подобном тоне, я больше отвечать на твои звонки не стану! – хладнокровно пугнул бывшую жену Стрельцов.
На этот раз она его услышала и прониклась серьезностью предупреждения.
– Игнат, отправь ее домой! – без прежней истерии и воплей, но с требованием обязательного исполнения произнесла она.
– Марин, успокойся. Мы с ней поговорим, я все решу и позвоню тебе, – пообещал Стрельцов.
Она еще что-то говорила, высказывала претензии. Игнат не стал слушать, отключился, убрал телефон в карман, посмотрел на молчавшую Ингу и попытался что-то объяснить:
– Это Машина мама. Она очень волнуется.
– Правильно, – пожала плечами Инга, усилив свое утверждение жестом. – Это нормально.
Стрельцов вздохнул несколько смиренно перед житейской жалобой:
– Мы развелись четыре года назад. Вроде бы тихо-мирно и по обоюдному желанию. А где-то года через два Машку будто подменили, словно в ребенка черт какой вселился, и началось такое подростковое! Только держись! С матерью они живут в состоянии перманентного скандала – крик до потолка, репрессивные меры со стороны Марины, ультимативные выступления от Машки. А я в этом бою без правил совсем в невыгодной роли. Они переругаются, Машка ко мне сбегает жаловаться на мать. Я становлюсь на сторону Марины, ведь она права и в своих требованиях к дочери, и в запретах. Тогда Машка скандалить начинает со мной, а Марина ревнует ее и обвиняет меня, что я дочери во всем потакаю, якобы таким образом зарабатывая больше любви и преданности Машкиной. И ведь ничего не объяснить ни той, ни другой, обе точно не слышат ни слов, ни аргументов, каждая настаивает на своей правоте. Машка бунтует, красится и одевается, как работница панели, зависает с непонятной полукриминальной компанией не то рокеров, не то панк-металлистов, – он махнул безнадежно рукой, будто говорил об измучившей хронической неисцелимой болезни. – Чего только не происходило за эти два года! И из ментовки я ее забирал, и из квартиры какого-то отморозка, пьяную вдрызг, хорошо хоть последней крупицей сознания додумалась мне позвонить! Учится она хорошо, но с учителями в школе постоянные скандалы, разборки. И пирсинг дурацкий сделала, и, разумеется, курить пробовала, и пиво-водку. Одно знаю точно, что никакой наркоты, секса дурного и в криминал не влезла!
– Да ладно вам, Игнат! – двинула встречную примирительную речь Инга. – В пятнадцать лет они все максималисты, экстремисты безбашенные, уверенные, что все знают гораздо лучше любых взрослых. Вы себя разве не помните в том возрасте?
– Да ничего такого у меня не было! – весь в своей нелегкой проблеме, негодовал Стрельцов. – Я с интересом учился, занимался спортом и ходил на курсы при институте углубленного изучения физики-химии. У меня времени на сон и отдых не хватало, родителей видел раз в неделю, в воскресенье, и то пару часов, не больше. Какое там бунтарство подростковое и переходный возраст!
– Значит, вы единичный выходец из рядов! – оппонировала его горячности с усмешкой Инга. – А у меня все по полной программе вселенского «фи» взрослым, уничижение родительского авторитета, революция малолетних. И на все митинги девяносто первого с пацанами ходила, и в рок-клубы запретные на ночные концерты, и пиво-водочку пробовала! А видели бы вы мой «прикид» и причесочку в мои четырнадцать годков! Куртка кожаная в заклепках, из шортиков коротюсеньких ягодицы торчат, макияж «ночь вампиров», на голове начес в пятнадцать сантиметров, армейские башмаки, и «мы хотим перемен»! Мама «не догоняет», папа зашоренный коммуняка, бабушка с дедушкой – пережиток отстойный! Правительство – козлы, Ельцин – герой! Привет, Америка! Ужас! – подвела итог описанию она.
– И долго вы этим страдали? – живо поинтересовался Стрельцов, словно допытывался о новом средстве от неизлечимой болезни.
Он четко, как кадры кино, увидел ее в том образе, который Инга столь красочно описала. И улыбнулся про себя, представив – она же маленькая и сбитенькая такая – грудь уверенного размера, попка, бедра наливные, и на тебе – кожа-металл, ягодицы из шортиков торчат, начес-косметика! Красота, наверное, была страшная!
– До поступления в институт, – отвечала «страшная красота», не подозревавшая о богатстве воображения мужчины. – Там совсем иные интересы обнаружились. И как-то сам собой отсох этот перебор антагонистский.
– Ну вот, видите, прошло же! И без последствий. Как я понимаю, пить-курить вы не стали и в институт поступили!
– И у нее пройдет, – старательно уверила Инга. – У всех проходит.
– Да что у нее пройдет! – повысил голос обеспокоенный отец, скривясь от досады. – Добунтовалась уже!
– Вы имеете в виду ее беременность? – тихонько так спросила Инга.
– Она вам что, сказала? – поразился Стрельцов.
– Да уж, – усмехнулась Инга. – Это было одно из первых трех сообщений, которые огласила Мария Игнатьевна по прибытии.
Инга занималась ежевечерним ритуалом под названием «Федя, спать!». Традиционно растянувшимся на час приказно-просительным напоминанием сыну отлепиться от компа, умыться и в отбой, его обещаниями «сейчас, уже-уже» и премиленьким «ну, ма-а-ам!».
Дискуссию прервал звонок в дверь. Инга пошла открывать, шлейфом за ней в прихожую потянулись остальные любопытствующие: выскочил Федька из своей комнаты, позабыв про доигрывание, Степан Иванович быстренько процокал копытцами, не теряя бдительности, Фенечка прикатила на кресле, жужжа моторчиком.
На пороге обнаружилась внучка Дмитрия Павловича, Маша. За год, с их последней встречи, увеличившаяся в груди на размерчик, подросшая, но такая же стройненькая в остальных тельных местах.
– Здравствуйте! – озарила всех улыбкой девочка.
И, переступив порог, быстро и четко отбарабанила сообщения:
– Я сбежала от мамы. Деда нигде нет, поэтому я к вам. И я беременна!
– Ну, не больная, и уже хорошо! – громкая реплика из задних рядов встречающих от Фенечки.
– Ни фига себе! – заценил обстоятельства Федька.
– Хм-хрю! – очень сильно не одобрил Степан Иванович.
– Давай, Маша, раздевайся и проходи, – распорядилась Инга. – Голодная, наверное?
– Да! – быстренько снимая верхнюю одежду, радовалась чему-то Машка. – Есть хочу ужасно! И чаю горячего! А дед где?
– В Египте твой дед, – сообщила Инга, обняла девчонку за плечи и повела в кухню.
Бригада поддержки следовала за ними в том же направлении.
– С Ангелиной Павловной?
