Татьяна Алюшина
Будьте моей семьей
Малолетних шалопаев извлекли из угла, поставили перед взрослыми и подвергли допросу на предмет количества скормленного ими кошке препарата – оказалось, что не так уж и много той валерианы там было, капель в пузырьке оставалось совсем на донышке.
После выяснения дозировки пацаны вернулись к исполнению первичного, как выразилась Арина, наказания, но теперь по разным углам, а женщины, по данной по телефону рекомендации ветеринара, насильственно вливали несчастной кошке очищающий раствор в пасть, пока Степан Сергеевич героически держал спеленатую все в то же покрывало, рвущуюся на свободу животину.
Выдержав учиненное над ней насилие и извергнув всю влитую в нее жидкость, Маруська вдруг неожиданно замолчала и резко заснула, словно выключилась в один момент.
Кошку уложили на ее любимое кошачье место, заботливо укрыв любимым же пледиком, постояли над несчастной и сочувственно поохали. Самовар раскочегарили, стол накрыли, Артему представили Анну Григорьевну – прабабушку веселого парня Матвея и бабушку его мамы Арины, после чего он загнал свою машину в гараж, и наконец все облегченно выдохнули и сели за стол.
Провинившиеся были временно освобождены из угла и допущены до общих посиделок с целью полного выяснения обстоятельств происшествия.
Ну и, конечно, им дали блинный пирог с малиной!
Нет, все понятно – виноваты, да еще как, но лишать этих чертенят такой вкусноты совсем уж как-то бесчеловечно.
Пристрастный опрос виновников закончился практически сразу, не успев толком начаться, дружным гомерическим хохотом взрослых, когда они принялись вспоминать, что происходило.
– Зачем ты им про валериану-то сказала, Аня? – недоумевала Лидия Архиповна, когда Матвей с Вовкой, перебивая друг друга и уплетая, пока взрослые не передумали и не отняли, пирог, принялись объяснять про день рождения, который обязан быть даже у кошек с музыкой, танцами и кошачьей вкусностью.
– Да кто ж знал-то! – всплеснула руками Анна Григорьевна, начиная посмеиваться. – Глаза невинные: что кошечки любят? – изобразила она родного внучка. – Ну я им: бегать, гулять, кошачий корм, говорю, сметанку… А они мне: нет, это обычная еда, а что они сильно-сильно любят? Ну я возьми и скажи про эту злосчастную валериану…
И не выдержав, залилась бурным смехом, еле выговаривая слова и прикрывая глаза.
– …так их, – она махнула рукой, сотрясаясь всем телом, – как ветром сдуло после моих слов… кто ж знал-то, что они за… ней отправились!
– А я смотрю… – подхватила Лидия Архиповна, заражаясь приступом хохота, – затихарились где-то, нету пацанов… – Ду-… думаю, не… неспроста это, ду-умаю, надо А…ари-ину позвать. А тут… му-у-у…зыка на всю-ю громкость как вкл-ю-ючится! – Она обессиленно прикрыла ладонью глаза, облокотившись на стол рукой и ухохатываясь.
– А Маруська как заорет! – продолжила рассказ Арина, лучше старших дам справляясь с приступом хохота, лишь утирая слезы, брызнувшие из глаз. – И как выскочит во двор! И давай скакать по-дурному!
– А как она бежала-а… ха-ха-ха, – плакала Анна Григорьевна и принялась показывать: – Задок за-за-аваливается… в разные… сто-ороны, гла-а-аза…
– …ко-ко… – ха-ха-ха… – косые… – подхватила Лидия Архиповна и, утирая слезы, показала, как косили глаза у кошки.
– А я слышу, – вступил в общий хор Степан Сергеевич, – кошка орет у соседки, да так ненормально, аж до дури. Я и побежал, а тут такое! Маруська скачет по двору, глаза в кучку, радио у нее на шее болтается, а за ней все ба… – стушевался он и поспешил исправиться: – То есть женщины все втроем бегают на полусогнутых, ловят, значит. – Он посмотрел на изнемогающих от смеха женщин и тоже прыснул. – Та-а-ак… ох, та-а-ак и бе-е-егали вчетвером…
Теперь уж хохотали все, шумно вспоминая события, перебивая и досказывая друг за другом, и Артем, в свою очередь, изнывая новым удушливым приступом хохота, поведал, как нашел Матвея, «пережидающего, пока мама остынет».
А пацаны тем временем, пользуясь моментом, не очень-то понимая, чего, собственно, взрослые так уж тут веселятся, быстренько приговорили свои порции и, заговорщицки переглянувшись, под шумок стянули еще по одному куску с большого блюда.
Справившись с контрабандной добавкой, довольный собой и тем, какое развитие принимают события, совершенно расслабившись, мальчик Матвей звонким голоском, перекрывая смех за столом, поинтересовался:
– Мы пойдем погуляем на улицу?
– Что-о-о? – смеясь, удивленно переспросила Арина.
– Погуляем, – повторил сынок.
– Какое погуляем? – остудила его желания мама. – Вы наказаны. Не знаю, как Вова, а ты еще не отбыл свое наказание за проступок.
– Так все же хорошо? – откровенно недоумевал пацан. – День рождения удался, вы все смеетесь, всем хорошо и весело.
– То-то-точно удался, – зашлась новым приступом смеха Лидия Архиповна. – Е-е-ще как удался…
– Вот и бабушка Лида говорит! – обрадовался Матвей и растолковал свое видение реальности: – В углу мы постояли, торт съели, можно и гулять. – И в ожидании поддержки он посмотрел на Артема.
Красногорскому стоило огромных усилий, чтобы не захохотать от души, но полностью совладать со смехом не удавалось даже в благих воспитательных целях, и он, сотрясаясь всем телом, стоически держался, только прикрывал ладонью расплывшийся в улыбке рот, когда ребенок обратил на него вопросительный взор своих синющих глазенок в надежде на восстановление справедливости и поддержку.
– Бабушка Лида говорит с иронией, – пришла на выручку хозяину дома Арина, – то есть в переносном смысле, – поясняла она сыночку. – Давай вместе подумаем и оценим, что произошло.
– Давай, – согласился Матвей.
– Вы напоили животное препаратом, который произвел на нее сильнейшее действие, вызвавшее непредсказуемую реакцию организма… – начала Арина, но ее перебил Вовка.
– Почему это не… – запнулся он на сложном слове, но совладал, как мог: – Несказуемую, – и махнул руками, – очень даже и сказуемую: она радовалась, прыгала, пела и плясала.
– Потому что это не типичное для нее поведение, – терпеливо пояснила Арина. – Помнишь, вы с дедушкой рассказывали, как ты отравился зелеными сливами в прошлом месяце и как тебе было плохо. Тебя шатало, рвало и поднялась температура.
– Помню, – кивнул пацан, но возразил строптиво: – Так я же болел, это другое.
– Нет, это как раз не другое, а то же самое, – растолковывала Арина, – Маруся так ненормально себя вела, потому что тоже отравилась, но только не сливами, а валерианой, что вы ей дали.
– Да? – поразился мальчишка. – А по-моему, она радовалась, скакала и пела.
– Пела-то она пела, Вовка, – вступил в разговор Степан Сергеевич. – Только от того, что ей плохо.
– Но сейчас же все хорошо! – напомнил Матвей. – Маруська накричалась и спит, вы все смеетесь и радуетесь, а мы торт съели.
– Как съели! – охнула Лидия Архиповна. – И точно съели! Аня, ты посмотри! – указала она на опустевшую больше чем наполовину тарелку. – Они под шумок слопали почти весь торт!
Красногорский с Ариной, не сговариваясь, резко отвернулись, справляясь с новой неконтролируемой волной смеха – удержаться было просто невозможно от одного взгляда на две мальчишеские рожицы, которые вмиг приобрели настороженно-виноватое выражение нашкодивших котов.
– Да чего уж, – отмахнулась Анна Григорьевна, посмеиваясь и утирая слезы. – Съели и съели.
– Так им плохо станет от такого количества! – забеспокоилась Лидия Архиповна.
– А мы их промоем марганцовкой, как Марусю, если что, – пообещала Арина, раньше Красногорского справившись с собой.
– Не надо марганцовкой! – перепугался Вовка. – Мы не будем!
– Что вы не будете? – возмущенно взмахнул руками Степан Сергеевич. – Все, что могли, вы уже сделали: кошку опоили, торт слопали.
– Все, хватит! Больше невозможно! – распорядился Красногорский. – Это надо останавливать, иначе нам тут всем плохо от хохота станет. – И посмотрел на пацанов, которые выжидательно уставились на него, безошибочно определив в мужчине главного: – Мальчики, ваша ошибка была в том, что вы не узнали и полностью не изучили информацию. Не расспросили Анну Григорьевну, какие последствия вызывает валериана у кошек и что происходит с животным, когда она выпьет это свое лакомство. А делать что-то, не владея всей информацией, нельзя, это всегда ведет к плачевным результатам. Проще говоря: получится не то, что вы задумали, а все сломается и испортится, навредив окружающим. Это понятно?
Пацаны синхронно кивнули.
– Ну а в чем еще вы были не правы, вам объяснит мама Матвея.
– Нельзя навешивать на животное радиоприемник и любые другие предметы, – подхватила эстафету нравоучений Арина. – Вот представьте, что вам на шею прикрепили бы вот такой приемник, – Она показала размер воображаемого аппарата раза в три больше, чем тот, что они надели на несчастную кошку. – Который невозможно снять и из которого раздается громкая музыка. Вам бы понравилось?
Пацаны посмотрели друг на друга, снова на Арину и дружно покачали головами, соглашаясь с тем, что нет, вряд ли бы им понравился такой дивайс на шее.
– Вот и Марусе не понравилось все, что вы с ней сотворили. Она не соображала, что делает, и не могла себя контролировать, вон даже сильно исцарапала бабушку Аню. – И, выдержав многозначительную паузу, посмотрела на каждого из мальчишек красноречивым взглядом: – Теперь вы поняли, что натворили?
– Поняли, – пробурчал Матвей.
– Мы больше не будем, – пообещал Вовка.
– Не будете это, так обязательно будете что-то другое, – продолжила Арина, не купившаяся на показательно покаянный вид детей. – Я не знаю насчет Вовы, с ним его дедушка разберется, а ты, Матвей, лишаешься дневных мультиков. И, разумеется, мороженого, которое планировалось вечером. И с Вовой сегодня вы общаться и играть больше не будете. И оба попросите прощения у бабушки Ани, пострадавшей от вашей затеи. А сейчас Матвей идет в свою комнату, Вова пока возвращается в угол, а взрослые попьют чаю с тем, что осталось после вашего несанкционированного поедания торта.
Артем не мог припомнить, когда он последний раз пребывал в ощущении такой полной душевной расслабленности и какой-то поразительной радости и легкости, которое испытывал сегодня.
Когда дети пошли отбывать наказание, взрослые наконец смогли спокойно попить чаю с закусками и сладостями. Вскорости Степан Сергеевич ушел, прихватив с собой внучка Вовку, и за столом остались хозяева и постояльцы.
Посидели недолго, посмеялись еще совсем немного над происшествием, а больше над историями про неугомонного парня Матвея, которые он успел вытворить один или на пару с новоприобретенным другом Вовкой уже здесь в поселке за короткое время проживания.
– Он не хулиганистый, – уверяла Артема Анна Григорьевна, – ни в коем случае. Знаете, есть дети злые по натуре своей: ударить, обидеть других детишек, сделать что-то исподтишка, нарочно ломать-разрушать доставляет им удовольствие. Или неуправляемые, истеричные. Наш совсем не такой. Матюша – исследователь: ему все интересно, все надо испробовать, испытать, придумать что-то, влезть из любопытства куда-то, проверить. И тако-о-й энергичный, господи, – усмехнулась она, немного жалуясь. – И очень добрый ребенок.
– И умный, – добавила Лидия Архиповна. – Артемушка, ты не представляешь, какой Матюшенька умный ребенок! Просто поразительно! Он уже достаточно бегло читает по слогам, это в четыре-то годика! И на английском разговаривает, как на родном! Просто чудеса какие-то, да и только! А как он соображает!
– Все-все, – остановила ее Арина, – не надо его захваливать. – И пояснила Артему: – Обычный, нормальный ребенок. Они сейчас все такие, очень раннего, можно сказать, стремительного развития, это современная тенденция. А про английский и чтение, так учеными установлено и доказано, что детский мозг и сознание устроены таким образом, что они способны запоминать, не выучивать, а именно что запоминать большое количество языков совершенно свободно, а чтение легко и непринужденно осваивают в игре, чем бабушка с ним и занимается: играет в буквы-слоги-слова, вот он и читать начал. Но вообще-то да: он у нас очень сообразительный, и ему ужасно интересно, как все устроено. Что есть, то есть. – И вдруг стушевалась, спохватилась: – Да что мы все о Матвее? Извините, вы приехали отдохнуть, расслабиться, с мамой пообщаться, а мы все про Матюшу. Заговорили вас.
– А мне интересно, – остановил поток ее извинений Артем и искренне похвалил: – У вас потрясающий парень.
– Ох, Артемушка, ты не представляешь, как он нас тут веселит, – посверкивая глазами, принялась с энтузиазмом рассказывать Лидия Архиповна. – Что ни день, то какие-то приключения. Вечно он что-нибудь придумает и так рассуждает, объясняет, что мы хохочем целыми днями с этим постреленком. И надо же, друга себе такого же нашел, тот его всего на полгода старше, но руководит в их тандеме Матюшка. Вовка-то не такой умный, как наш, но такой же шустрый и к любой шкоде готовый.
– Ладно, дамы, – поднялся Артем из-за стола. – Пойду я душ приму после покорения крыш и ловли диких животных.
И, несколько театрально откланявшись, ушел в свою часть дома.
«Понятное дело, что мама очарована пацаненком и влюблена в этого ребенка, – думал Красногорский, стоя в душевой под струями воды. – Ей давно хочется внуков, и она всякий раз многозначительно посматривает, когда тем или иным образом заходит речь о детях, вроде как невзначай и ненавязчиво напоминая, что и мне бы пора».
Ему-то давно пора, да только…
До тридцати лет Артем Красногорский вообще не помышлял ни о каких детях, ни о том, что когда-то там, в перспективе, надо будет жениться и заводить семью. Ему прекрасно жилось в своем мире, в статусе холостяка, со своим набирающем обороты бизнесом, и его никоим образом не интересовали какие-то абстрактные тогда для него понятия, как семья и дети.
Он пользовался неизменным успехом у женщин, а чего бы ему и не пользоваться? Молодой, здоровый во всех отношениях мужчина, без вредных привычек, с достаточно сносным мужским характером и без дурака в голове. Высокий, физически крепкий, подтянутый, интересный той особой мужской привлекательностью, которой обладают мужчины, способные на ответственность, на приятие решения, способные действовать, делать и руководить, что нынче принято сплошь и рядом обзывать новомодным словом «харизма».
Вот такой весь распрекрасный, к тому же неплохо зарабатывавший, не миллионы тогда еще, но достаточно для того, чтобы и квартиру отдельную от родителей снимать, и девушек выгуливать по клубам-ресторанам, а в особых случаях и за границу на курорт какой вывезти.
Нарасхват. А как же.
Одним словом, сексуальной мужской реализации у Красногорского было много, порой и с переизбытком даже.
Когда ему исполнился тридцатник, они шумно и весело отметили с друзьями этот юбилей, скинувшись и сняв виллу на озере Комо в Италии. Дороговато немного вышло для него тогдашнего, да еще и с девушкой, но очень круто получилось. Оторвались они тогда знатно – воспоминания на всю жизнь остались.
Артем улыбался, вспоминая тот день рождения, даже головой крутанул, когда всплыли в памяти особо значимые моменты.
Выключил душ, вышел из кабинки, обернул полотенце вокруг талии, другим растер мокрые волосы и, прошлепав мокрыми голыми ступнями по полу, прошел в комнату, где плюхнулся на большой, удобный диван.
М-м-да, погуляли они тогда хорошо.
Последний, пожалуй, такой беззаботный, можно сказать, пацанский их разгул-праздник.
Жена одного из близких друзей Артема была на шестом месяце беременности в тот момент, когда они гуляли в Комо, но, ясное дело, поехала с ними. Все тогда, помнится, еще подшучивали над будущим папашей и накупили им в подарок кучу детских вещичек для ожидаемого ребенка.
Все весело, на подъеме и в радости. А через три месяца, в положенный срок Вика родила замечательную здоровую девчонку, да только вот с ней самой случилась какая-то беда – осложнения во время родов. И настолько серьезные, что ее из роддома перевезли на «Скорой» в другую больницу, где врачи буквально боролись за ее жизнь.
Трагедия друзей потрясла Артема, как-то очень сильно повлияв на его восприятие жизни. Может, еще и потому, что он поехал вместе с Ильей и мамой Вики забирать новорожденную малышку из роддома. Всех остальных мамочек с детками встречали цветами-шарами, подарками, радостными улыбками и поздравлениями, запечатлевая эпохальное событие на гаджеты и видеокамеры, а им девочку просто вынесла медсестра, передала в руки Ильи, поздравила новоявленного отца достаточно официальным тоном, и все.
Радость, конечно, но в тот момент еще было совершенно не ясно, выживет ли Викуля вообще или… Так что забрали они Настеньку (так заранее, еще до рождения, назвали родители дочку) и ушли без цветов-шаров и радостных поздравлений.
Ребятам тогда помогали все: родственники, коллеги с работы и друзья – нашли кормилицу для малышки и няньку, скинувшись на их оплату (ребята особым достатком не располагали, да и родители жили далеко – помогать не могли).
Вику спасли, но родить детей она больше не сможет.
Накануне ее выписки из больницы, поздно вечером после работы, Артем решил заехать к Илье. Надо было договориться о завтрашнем дне, когда и как друг планировал забирать Вику.
Илья открыл дверь, держа заливавшуюся криком дочку на руках.
– Проходи, – замученным голосом пригласил он.
– Чего она у тебя так плачет? – поинтересовался Артем.
– Не знаю, – устало вздохнул новоявленный отец. – Вроде ничего не болит, есть-пить не хочет, а плачет и плачет. А я с ней тут один, мама домой уехала ночевать, а нянька давно ушла.
И вдруг неожиданно сунул Красногорскому в руки кричащий кулек.
Артем никогда раньше не держал младенцев в руках, да вообще-то и не подходил к ним близко – опасался. А тут, не успев ничего сообразить – от неожиданности, что ли, он подхватил ребенка и уставился на красное от рыданий личико.
– Ну ты чего? – спросил он вроде как у папаши, но отреагировала на его голос дочка, внезапно резко замолчав.
Малышка смотрела на Красногорского своими глазками-бусинками и не плакала. По крайней мере, пока.
– О как! – подивился родной папенька. – Где же ты раньше был, Горыч, я больше часа с ней маюсь.
А Артем почти завороженно смотрел на малышку, рассматривавшую его в ответ, и что-то происходило в его сознании, менялось. Казалось бы – чужой ребенок, не имеющий к нему никакого отношения, орущий комок, а его так мощно пробрало.
– Из тебя выйдет отличный отец, Горыч, – хлопнул его по плечу, устало посмеиваясь, Илья, – если ты умудряешься в один момент успокоить младенца.
– Я ее не успокаивал, – растерянно возразил Артем, – она как-то сама…
– Сама не сама, а вон смотри – кричать перестала, сейчас так и вообще заснет. – И откровенно подивился: – Офигеть!
Малышка и вправду явно уже кемарила, прикрывая глазки, наверняка просто устав от бесконечной истерики, но в тот момент им двоим это обстоятельство показалось чуть ли не чудом: отцу младенца – от того, что наконец наступила благословенная тишина и закончился этот изматывающий крик ребенка, а Артему… – бог знает от чего, что-то там сдвинулось у него в восприятии мира.
Уложив заснувшую Настеньку в кроватку, мужики сели в кухне чаевничать, и Илья рассказал про вердикт врачей, вынесенный жене, помолчал и неожиданно признался:
– Знаешь, а я ведь мечтал о большой семье. Детей не меньше трех, да и Вика со мной соглашалась. – И вздохнул горестно: – А оно вон как вышло.
Артем тогда ехал от Ильи домой совсем уж поздно, за полночь и размышлял над их разговором и все поражался своей странной реакции на ребенка, тому ужасному испугу и одновременно какой-то восторженности, которые он испытал, когда смотрел в это малюсенькое личико, измученное рыданиями и мокрое от слезок, на эти маленькие сжатые кулачки….
Необычайно странным показалось ему те переживания в тот момент. Да и только. И он постарался до поры до времени об этом забыть.
Вика выздоровела окончательно, Настя росла всем на радость, и у ребят все со временем наладилось.
За делами и заботами Артем и не вспоминал про тот свой странный опыт с ребенком, заснувшим у него на руках.
А через три месяца неожиданно умер его отец, Борис Анатольевич Красногорский.
Артем резко оттолкнулся от спинки дивана и встал.
Не об отце сейчас, не об отце – остановил он поток мыслей. Не надо об этом.
Это тема отдельная… совсем отдельная.
Так о чем он? Ах да – о детях.
Странное дело, но почему-то именно после похорон отца, вспоминая его бесконечно, переосмысливая, обдумывая его неожиданный уход, разбираясь со своим чувством вины и копаясь в себе, в какой-то момент Артем неожиданно понял, что хочет иметь детей.
Даже не так – не то чтобы иметь детей, а быть отцом, так правильней.
Странным образом Красногорский вдруг осознал, что желание и необходимость быть отцом, растить и воспитывать детей, устраивать жизнь для них, для семьи, а не для себя одного, есть и является одной из важнейших составляющих его мужской сути. Эта потребность, по всей видимости, передалась ему от отца.
Тогда, в те первые дни-месяцы после смерти Бориса Анатольевича, пребывая в растерянности, неверии и нежелании мириться с таким его уходом, Артем бесконечно обращался к нему, мысленно разговаривал с ним и вспоминал самые яркие, самые важные моменты их жизни.
Отец был для Артема, наверное, самым главным человеком в жизни. При всей его сыновьей любви к матери Борис Анатольевич все же оставался первым для него – величиной постоянной и незыблемой, стеной и опорой, защитником и мудрым наставником, и другом, может, в силу того, что Артем был поздним и единственным его ребенком, но скорее все же потому, что обладал человеческой мудростью и огромными знаниями.
Не суть важно. Важен результат.
Артем вспоминал, как они с Игореней, его ближайшим закадычным другом, с самого детского сада вступили в дворовую футбольную команду. Были они мальчишками крепкими и рослыми не по своим годам, к тому же упертыми и настояли-таки, чтобы их приняли, оказавшись самыми младшими в команде, а вот с самой игрой у них до обидного не заладилось, и тренер сказал, что, скорее всего, их отчислят. Размазывая слезы кулаком, Артем пожаловался отцу, и тот увез обоих мальчишек на дачу к бабушке и целый месяц каждые выходные на поселковом поле тренировал их с вечера пятницы по воскресенье. Во время же рабочей недели ребята повторяли и повторяли его упражнения до изнеможения.
Зато в сентябре они триумфально вернулись в команду и на первом же матче оба забили свои голы в ворота более сильного соперника. Вот так!
И как отец учил его плавать, когда они всей семьей отдыхали на море, и плыл рядом, когда Артем первый раз решился забраться на глубину, и сажал его себе на спину, когда тот уставал, и доставлял сынка, держащегося за его шею, к берегу. Они отдыхали и начинали новый заплыв, и так день за днем, до тех пор, пока Артем не почувствовал себя как рыба в воде.
И как мастерил с ним поделки, как спокойно, толково и доходчиво объяснял многие вещи, явления жизни и природы. Как учил сына молчать на рыбалке, слушая тишину вокруг и самого себя, как учил продуманно собирать рюкзак в поход, не упуская каждую мелочь, способную в трудную минуту спасти жизнь, и растолковывал, для чего и как могут пригодиться предметы. Вспоминал и сами необыкновенные походы с туристической группой или с друзьями родителей или вчетвером – отец, мама и Артем с Игорем.
А еще – как отец объяснял ему такой тонкий и щекотливый момент, как его резко и неожиданно пробудившуюся подростковую гиперсексуальность, и как правильно к ней относиться и уживаться с ней, не смущаясь реакций своего тела. После чего Артем почти слово в слово передавал эти наставления другу Игорехе.
И как неожиданно вернувшиеся с дачи мама с папой застали четырнадцатилетнего сынка с девушкой в самый что ни на есть откровенный момент и как отец увел обалдевшую маму на кухню, посоветовав сыну:
– Не пугайся и не суетись. Спокойно одевайтесь, проводи девушку, и поговорим.
И сказал тогда ему, когда они остались один на один, очень строгим тоном:
– Артем, теперь секс – это часть твоей жизни, и только от тебя зависит, каким он будет и как ты будешь его воспринимать. Это прекрасная сторона жизни взрослых людей, но запомни навсегда: никогда не занимайся сексом по пьяни! – И повторил жестко: – Никогда. Удовольствия не получишь никакого, зато обязательно огребешь кучу проблем. И второе: пока не поймешь, что готов в полной мере отвечать за девушку, всегда используй презерватив. – И снова повторил с нажимом: – Всегда!
И несколько лет подряд лично напоминал сыну, чтобы, выходя из дома, тот проверил наличие у себя презервативов, не уставая повторять, – случаи бывают разные. А еще учил его правильному отношению к женскому полу, к выбору партнерши, к проявлению уважения и умению ухаживать. И все это ненавязчиво, без менторства и назидания – чаще всего весело, с юмором и шуткой, иногда что-то вскользь, вроде бы впроброс скажет, но такое значимое, что запомнится на всю жизнь…
И, переживая, мучаясь потерей отца, Артем все вспоминал о нем, об их общении, их дружбе и однажды подумал: а сможет ли он стать таким же отцом своему ребенку? Не только сыну, но дочке? Есть ли в нем такая мудрость отцовская?
И словно почувствовал в какой-то момент абсолютную внутреннюю готовность к отцовству и желание стать отцом, прямо реальное, настоящее желание стать для кого-то таким же главным, важным и необходимым человеком, каким был для него отец.
Он бы не смог объяснить правильно, логично словами то, что тогда открыл в себе, это было ближе к области чувств, интуиции, ощущений, нечто неосознанное. Но в какой-то момент Артем настолько четко и ясно понял, почувствовал в себе эту потребность в отцовстве, что как-то переосмыслил свои отношения с женщинами и начал присматриваться к партнершам через призму этого своего нового понимания своей личности. Более того, теперь он и знакомился с девушками с расчетом на серьезные отношения, а не просто для замечательного и необременительного секса. Хотя… разное бывало, да и есть, чего уж там лукавить.
А когда у самого близкого друга, у родного человека Игорехи Брагина родился сынок, с которым Артем тетешкался, как с родным, тогда потребность в отцовстве укрепилась в Красногорском окончательно и навсегда.
Но… полюбить так, чтобы хотеть жениться на девушке, – вот не случалось, и все, хотя странно – и девушки попадались сплошь умницы-красавицы, и с головой дружили, и семью хотели, и замуж рвались, а он что-то никак не влюблялся до серьезного чувства.
Ну вот не получалось! Нет, хватало и первых горячих влюбленных страстных недель-месяцев, когда и ярко, и жарко, и думаешь о ней постоянно, но голову при этом он не терял и представить очередную пассию постоянной спутницей жизни не получалось.
А когда получилось с Лией… Ну с Лией – это особая история. Хоть и с супружеством, но без детей и такая… Впрочем, и эта история закончилась, и, наверное, хорошо, что без детей.
Не то чтобы Артем прямо вот жил и только думал и мечтал, как бы найти подходящую девушку и наделать с ней детишек… Нет, разумеется, это желание было как бы подспудным, некой составляющей его мужской сущности.
Понятное дело, что при встрече с интересной женщиной он не принимался размышлять на предмет: «А не сделать ли с ней ребенка?» – а совершенно по-мужски оценивал барышню и свою сексуальную и человеческую реакцию на нее. А про отцовство – это так, где-то далеко на заднем плане, как бы пунктирно, тихим рефреном.
Но этот мальчишка Матвей!
Артем поймал себя на том, что, представляя себе пацаненка, вспоминая их беседу у куста бузины, постоянно улыбается, и еще звучит в нем странная мысль: «Вот такого бы пацана мне!»
Вот так. И всплыли из глубин сознания все его отцовские инстинкты и желание иметь семью, детей…
– Ладно! – одернул себя Красногорский и подивился: эка его занесло-то, а? Все же устал всерьез и не заметил, как перегрузился, накопив эту усталость. Забот по бизнесу и на самом деле выдалось в этот месяц как-то чересчур, справился, конечно, но неизбежный упадок моральных и физических сил схлопотал, вот и вспоминается всякое потаенное.
– И на самом деле ладно! – подбодрил он себя и постарался подальше отодвинуть воспоминания.
Надо было идти выручать замечательного парня Матвея из заточения в комнате. Нечего ему там сидеть – лета, почитай, и так нет, холод и сплошные дожди, если не считать последних трех дней, и так наверняка вынужденно насиделся в доме, а надо пользоваться моментом, чтобы побегать-погулять на воздухе.
Только как-то потактичней это провернуть, чтобы не задеть авторитет его замечательной мамы.
– Арина, – обратился Красногорский к девушке, обнаружив всех дам в кустах у забора за сбором урожая черной смородины, – а не выпустить ли нам Матвея из заточения под предлогом прогулки по поселку?
– Да уж давно пора! – согласилась девушка, выбираясь из-за куста. – Я и сама хотела его выпустить. Сорок минут более чем достаточно, он уже и поиграл, и почитал. Пока погода есть – надо гулять, тем более через час у него дневной сон.
– Вот и отлично, – обрадовался Артем. – Тогда неплохо было бы погулять по поселку.
– Отлично, – поддержала инициативу девушка.
Они прошли в комнату ребенка и застали того за вдумчивым и методичным раскурочиванием пластмассового грузовика.
– Матюша, – строгим тоном обратилась к нему мама. – Мы договорились с Артемом Борисовичем, что если ты обдумал совершенные тобой ошибки и осознал последствия своих поступков, то ты можешь пойти с нами погулять по поселку.
Мгновенно потеряв всякий интерес к наполовину разобранному грузовику, мальчишка вскочил, подбежал к маме и, сделав самое торжественное выражение лица из, видимо, всех возможных в его исполнении, приложил ладошку к груди и клятвенно заверил:
– Я осознал!
Ну без вариантов! Видеть это представление и не рассмеяться было выше человеческих сил, и Артем сразу же затрясся от смеха, обессиленно прикрыв глаза ладонью. Мама Арина держалась куда более стойко, чем мужчина, ограничившись задорной улыбкой.
– Ну тогда идем гулять, – предложила она.
– Идем гулять! – радостно заорал пацан, подпрыгнув от счастья на месте и ухватил Красногорского за ладонь.
Прогулочным, неспешным шагом они шли по улицам поселка, а неуемный энергичный Матвей то убегал вперед, то возвращался к ним поделиться своими суперважными мыслями и задать не менее важные вопросы.
Вышли к футбольному полю в конце поселка, с двумя воротами по краям, сколоченными из разнокалиберных досок, на котором поселковые мальчишки лениво, без азарта катали мяч друг другу. В нескольких метрах за полем начинался молодой сосновый лесок, к которому они и направились. И у нескольких ближайших елок Артем заметил пару белок, которые, не обращая внимания на громкие перекрикивания пацанов, гоняющих мяч, и на подходивших людей, ковырялись с шишками, все ж таки не забывая настороженно поглядывать по сторонам.
