Тарас Шакнуров
Апостолы игры
Путеводная Звезда
«Четвертьфинальный матч против Пуэрто-Рико пока, безусловно, является самой организованной из проведенных этой сборной игр. Несмотря на небольшую итоговую разницу (76–72) Литва уверенно доминировала на протяжение всей игры. Тренер Каритис очевидно провёл работу над ошибками и вернул в свой арсенал игру широкой ротацией. Это сработало – безусловно, самым ценным игроком прошедшего матча стал отдыхавший в игре с Нигерией капитан, Кястутис Потемкинас. Он не только собрал «дабл-дабл» с пятнадцатью очками и шестнадцатью подборами, из которых семь – в нападении; он показал себя и незаменимым замечательным партнёром для своих товарищей. Безукоризненно работали его заслоны для основного снайпера нашей команды – Ромаса Мунтялиса. Три дальних броска из пяти попыток забил сегодня Ромас, все три – обретя полную свободу на линии после восхитительных заслонов Потемкинаса.
Стоит отметить и блистательно проявивший себя дуэт братьев Огневых, также отдыхавших в последнем групповом матче турнира. Именно на такой уровень взаимодействия надеялся тренерский штаб, именно такую «химию» между братьями ждали эксперты, говоря об «особенной братской связи». Восемь результативных передач отдал Огнев-старший Огневу-младшему, настрелявшему в итоге впечатляющие двадцать девять очков. Блистательная игра, уверенная победа! Впереди – Доминиканская республика! Понятно, что сборная Литвы до сих пор не показала весь свой потенциал, но если наши парни сыграют с Доминикой хотя бы на уровне сегодняшнего матча – болельщики смогут со спокойной душой заказывать билеты в Лондон. Литва в случае победы, разделит первое-второе место с победителем пары «Россия-Нигерия» и в очередной, шестой раз подряд, примет участие в Олимпийских баскетбольных играх»!
– Жильвинас, тебе не кажется, что ты совершаешь ошибку? – это была странная игра. После тренировки все разошлись по номерам, утром вышли, молча доехали в автобусе до стадиона, молча приготовились. Молчал даже тренер – только во время игры в тайм-аутах выдавал короткие указания. Молча деловито выиграли, молча переоделись и молча поехали в гостиницу. Казалось, что команда вся вместе подошла к краю очередной жизни и слова теперь не нужны, потому что вот-вот начнётся другая, а всё сказанное останется в этой. По возвращению в гостиницу Заяц зашёл к себе быстро принять душ, и сразу же направился в номер Ужа. Зайцу не нравились последние события. События, которые теперь стремительно подхватили Ужа и тащат его в самую гущу, в самый водоворот. События, которые, по мнению Зайца, не должны были происходить и уж тем более – никак не должны были касаться его друга. Уж оторвался от экрана ноутбука.
– Андрей, – он встретил вошедшего улыбкой, всегда Андрея выбешивавшей. Улыбкой, сочетающей в себе кротость и опёку. Кротость, видимо, перед Богом, а опекунство – по отношению к нему, заблудшему недалёкому другу. – Андрей, как часто с тобой разговаривает Господь?
– Редко, – стараясь быть терпеливым, Андрей улыбнулся в ответ. – И исключительно твоим голосом.
– Это здравый смысл, и ты к нему всё равно не прислушиваешься, так что не гневи Господа, – возразил с усмешкой Уж. Протёр глаза. – Понимаешь, этот бозон без малого пятьдесят лет ищут, а нашли именно сейчас: сейчас, когда мне, как никогда, нужен был знак, нужен ответ, нужна Его помощь. И, ты сам оцени это – Он посылает такое знамение, которое безошибочно прочту я, но вряд ли сочтёт знамением кто-либо другой. Как ты думаешь, сколько энтузиастов теоретической физики среди активных христианских священнослужителей? Как ты думаешь, сколько из них именно сейчас стоят на пороге сложных неортодоксальных решений?
Андрей тяжело вздохнул. Сел на кровать напротив Жильвинаса.
– Ты не активный священник, ты сам говорил. А твое решение, насколько я понимаю, это поощрение растления малолетней, если не пособничество в этом. Ребёнку тринадцать лет всего – тебя это не смущает, слуга Божий?
– Не слишком… – Жильвинас полностью повернулся от кофейного столика, где стоял ноутбук, к гостю. Теперь они сидели в одинаковых позах, практически упираясь друг в друга коленями. – Я как раз сейчас собираюсь взять её, Мишу, паневежских ребят и сходить всем вместе в парк к Армандо, чтобы поговорить с ней основательно, но нет, не слишком. Для меня это не растление малолетней, это спасение выброшенной в трясину порока души. Двух душ, возможно. Помощь двум заблудшим душам в обретении света даже. Нет, Андрей, её возраст меня не смущает и, я думаю, Андрей, ты понимаешь, что я прав – в этой ситуации возраст не релевантен. И знаешь… Возможно я здесь вообще именно для этого. Так что не смущает, нет. Но мне хочется спросить: А для чего здесь ты?”
Изобразив на лице гримасу, означавшую «Что толку с блаженными идиотами разговаривать?», Кишкис резко поднялся с кровати, но был остановлен схватившим его за руку Ужом.
– Нет, серьезно, Андрей. Ответь. Без этой шелухи про фамилии.
Заяц посмотрел на друга сверху вниз. Отдёрнул руку. Шагнул вглубь комнаты, наклонился над ноутбуком, прочитал несколько строк начатого Ужом письма.
– Вичка очень любила рассуждать о том, как жизнь складывается из множества разных жизней, как человек, если задумается, может обнаружить, что всё время оказывается внутри разных, ничем, кроме его паспортных данных, не объединенных историй. «Непроизвольная смена философских систем как рефлексия развития личности»… Она мне свою бакалаврскую присылала, тебе тоже?
Уж кивнул, Андрей удовлетворенно кивнул в ответ.
– Естественно. Я там толком ничего кроме общей сути не понял, да и ту, скорее благодаря предыдущим разговорам с Вичкой, чем из текста. Мы с ней много тогда разговаривали. Эта идея: о том, что в какой-то момент система координат человека перестаёт работать, меняется, чаще всего без осознания этого человеком, на другую и через какое-то время оказывается, что новая жизнь человека, в рамках новой системы, никак не связана с его прошлой жизнью – эта идея мне очень нравится. Мы со Спичкой даже всерьез спорили пару раз о том, что же эта её «система координат», «философская система» представляет. Она изначально от внутренней системы ценностей отталкивалась, все эти императивы внутри нас, я её убеждал, что система координат человека – это отражение той общественной, социальной системы, которой он принадлежит, с которой он себя идентифицирует. Все, казалось мне, принадлежат какой-то общественной системе координат… А потом мне довелось пару месяцев разносить по Сейму конверты с прейскурантами «кнопки» – ну, сколько спонсоры партии готовы платить за правильные голоса по вопросам… Потом оказалось, что закон, который активно продвигал мой непосредственный наставник оставит без полноценного медицинского обслуживания большую часть Литвы и нужен только для того чтобы наставник и некоторые другие получили комиссионные от одной европейской некоммерческой здравоохранительной организации. Мои попытки достучаться до хоть кого-то привели только к тому, что цена «кнопки» выросла. Закон приняли единогласно. Потом… Потом в административный штаб спортивной сборной приняли людей прямиком из букмекерского бизнеса, и Литву вдруг обыграла Македония. На домашнем для Литвы турнире. Оказалось, что нет общественных систем координат, которые человек перерастает – человек просто передёргивает ими, как заправский шулер, оправдывая достижение собственных целей. Знаешь, любую цель стоит оценивать двояко: что она принесёт этому человеку, и сколько вреда она принесёт всем остальным. Только никто так не оценивает. Девочка – несовершеннолетняя. Ты – расстрига. Это факты, которые нельзя оправдывать контекстом. А целью… Ты уверен, что вправе делать то, что собрался, только потому что считаешь свою цель благой?
Убедившись, что друг окончил свою речь, Уж поднялся. Встал напротив него.
– Уверен. Не из-за цели, ты прав. Моя цель – не в этом. Моя цель – это мотопутешествие на Молетайские озёра в обнимку с рассуждающей о философских системах байкершей. С ночёвкой. После получения медалей на Олимпийском турнире. Это моя цель, в ней нет ничего благого, даже, скорее, наоборот, в определённых системах координат – это предательство Духа. Духа, которому я служу. Но для меня служение Духу – это вечные попытки помочь другим людям обрести свет, найти свои частицы Бога. Попытки, которые ты продолжаешь совершать вопреки собственным целям, вопреки собственным система координат. И это правильно… К тому же человек не обязательно должен губить других на пути к цели, Андрей. Он может и нести людям пользу, – Жильвинас замолчал и вдруг положил руки на плечи Кишкису. – Привет, Заяц. Рад тебя видеть. Правда.
Зайцу понадобилось несколько секунд чтобы собраться и дёрнуть плечами:
– Откивись. Ладно, святой отец, собирай свое паломничество. Переубедить мне тебя всё равно не получится, а одного я тебя тоже не отпущу. Так что, давай, время дорого. Мне еще на работу в сик-лайн звонить.
Выйдя из номера Жильвинаса, пошел в бар за кофе. Там наткнулся на Потёмкинаса и AWP. Андрей, устроившись за столиком сбоку от них, наблюдал за ними. Между этими представителями «Двух Ка» явно что-то случилось. И безукоризненное взаимодействие этих двух на площадке только подчёркивало разлом в отношениях вне игры. Разлом этот явно проходил где-то по Кости, практически не задевая Ромаса. Пока Кястас настолько откровенно, насколько может это делать представитель силовых структур, страдал, Ромас, и до этого напоминавший поведением монаха-буддиста, казалось, шагнул по пути Просветления куда-то далеко, практически заляпав кончики спортивных кроссовок в нирване. Сейчас он, сочувственно улыбаясь, сидел напротив Потёмкинаса.
– Кястас, у тебя на руках есть все ответы. Если тебе не хватает, если тебе нужно – спроси. Я отвечу.
– Зачем?
– Потому что я реально рад убрать всё это. Не люблю врать друзьям. Противно.
Кястас покачал головой.
– Не хочу, Ромка… Не хочу… Зачем?
– Кость, слушай. Я никогда не хотел многого. Жить приятно, обеспечить моим старикам комфортную старость. Не подыхать на работе за копейки. Не собрать к сорокету букет хронических болячек… Из-за последнего, кстати, и с активной службы ушёл, так мог бы ещё несколько лет поскитаться, прежде чем перебраться к старикам поближе… Вот. Это всё – и всё. Просто быть собой и быть хорошо.
– Это у тебя “быть собой”? – Кястас поморщился. – Ну, здорово, очень рад за тебя. А как мне теперь собой оставаться?
– Так и оставайся. Будь собой, Кость, никто не может запретить тебе этого. Ружьё должно стрелять – оно для этого создано, – AWP поднялся. – Мне кажется, ты это и сам недавно прекрасно осознал. Или, ты думаешь, что ружьё должно стрелять только в Венесуэле?
Кястас резко вскинул подбородок. Притаившийся Заяц мысленно досчитал до двадцати семи прежде чем те двое – Заяц не знал, стоит ли их всё ещё идентифицировать как друзей, – расцепили взгляд. AWP демонстративно поднял со стола свой стакан, допил остатки сока и поставил пустую тару прямо перед Кястасом.
– Дарю в коллекцию. Кость, я тебя люблю. Прости.
Пока Мунтялис не покинул бар Потёмкинас неподвижно сидел, уставившись в одну точку. Лишь когда Ромас исчез из виду, громко и сильно ударил кулаком по столу. Не обращая внимание на косые взгляды всех остальных посетителей, повернулся к Кишкису:
– Что-то хочешь сказать?
Клянущий себя и свое желание выпить кофе Заяц вздохнул и лаконично ответил:
– Киванутые вы все. На все головы.
Потёмкинас задумался.
– Понимаешь, – Заяц пересел за его столик, – Очень тяжело работать на киви. Безумно тяжело…
Рассказ о нюансах работы «подающего» на секции панеток затянулся и прервался только с появлением в баре группы игроков во главе с Ужом и Мигелем. Заметив их, Заяц поднялся и помахал скользящему взглядом по бару Жильвинасу.
– А вообще, Кястас, я не знаю ваших проблем, да и я – не пророк, чтоб вам давать советы… – Андрей сделал чуть заметную паузу, но не обнаружил никакого признака узнавания в позе Потёмкинаса, – Но желание быть собой и жить при этом так, чтобы не было мучительно больно, это очень естественное желание, по-моему. Даже, наверное, достойное… Ты идёшь с нами?
– Ты не понимаешь… – начал было Кястас, но договаривать не стал. Увидел остальных. – Куда?
– Кажется, женить младшего Огнева. – Андрей улыбнулся, глядя как меняется в лице Кястас. – Я же говорю – киванутые все просто до охурмевания. Жара, что ли, так действует…
Не до конца поверивший словам Зайца Потёмкинас подошел к товарищам по команде. Группа разрасталась и свадебная церемония грозила оказаться куда многолюднее чем планировалось изначально. Спустившись из номеров, компания из Ужа, Балу с Максом и держащихся за руки Шмеля и Изабеллы, столкнулась нос к носу с пытающимся выловить в холле отеля хоть какое-то подобие вай-фая Лиздейкой. Тот потребовал объяснений. Крутившийся рядом с ним Мигель, выслушав рассказ Жильвинаса, запричитал на испанском, по-видимому, разделяя оценочное суждение Кишкиса, а успокоившись, добавил уже для всех, что по-прежнему не рекомендует покидать территорию отеля вообще, а сегодня – особенно. Гуляния в честь военного парада в самом разгаре, народ возбужден, а литовцев спортивные фанаты Венесуэлы теперь недолюбливают, считая, что именно те виновны в фиаско команды хозяев. Аргументы переводчика, активно поддержанные Каролисом, на участников свадебной процессии должного впечатления не произвели. Тогда Мигель достал телефон, поговорил с кем-то и после этого попросил спортсменов обождать хотя бы полчаса – час. Это время требовалось Оскару, который согласился организовать охрану литовцам. Против задержки никто возражать не стал, только Макс буркнул, что с кучкой разочарованных болельщиков он, при необходимости, и сам справится. Во время ожидания к группе в роли праздного туриста присоединился Внук. Пришёл ведомый охотничьим инстинктом Роматис и с блеском в глазах объявил, что пресса пропустить такое событие просто не может. Взглянув на паневежцев, потускнел и добавил, что и освещать его пресса, конечно, не станет – просто поприсутствует. Перед самым выходом, когда появившийся на пороге отеля Оскар уже дал разрешение покинуть здание, в хвосте шествия возник Демон. Заметивший его появление Жильвинас радостно улыбнулся.
В сквере Армандо было многолюдно. Люди сидели под бумажными фонарями. Люди стояли вокруг бумажных фонарей. Люди снимали развешанные повсюду бумажные фонари и передавили их друг другу. Сам Армандо в дальнем углу площадки плел фонари, отдавая готовый кому-нибудь из вьющихся вокруг него подростков и принимаясь за новый. Призывно помахал литовцам. Когда те подошли ближе, поприветствовал по-английски и, улыбаясь, добавил:
– Люблю праздники. Когда праздник, радость преобладает в людях. Это здорово.
Потом отыскал за спинами атлетов бледную Изабеллу, пристально всмотрелся в нее и повернулся к Жильвинасу.
– Вы что, девочку голодом морили?
– Скажем так, это не первый наркозависимый за которым моим друзьям пришлось ухаживать, – выслушав пояснения Балу, ответил венесуэльцу Заяц. Армандо отвернулся к Изабелле.
– С тобой всё в порядке? Эти люди не обижали тебя? – спросил по-испански. Мигель тихо переводил литовцам. Изабелла сильнее прижалась к Шмелю.
– Нет! Они мои друзья! Ши-мель хочет быть моим мужем и заботиться обо мне!
– Что? – удивился Армандо. И переспросил по-английски. – Что?
– Они хотят обвенчаться. Мне кажется, что в этом есть смысл, и я готов помочь им. Но я бы хотел узнать твое мнение. Только, пожалуйста, сначала поговори с девочкой и, если сочтёшь нужным, с моим другом.
Заяц уступил право перевода Мигелю. Армандо задумчиво кивал в такт испанской речи переводчика. Когда тот замолчал, подошёл к девушке и протянул ей руку. Изабелла вопросительно посмотрела на Шмеля. Шмель – на Жильвинаса. Жильвинас одобрительно кивнул. Бородатый венесуэлец и девушка отошли от группы.
– У вас товар, у вас купец, – глядя им вслед негромко проговорил Заяц. – Сватовство гусара…
– Замужество Наташи Ростовой как апофеоз внутренней красоты, – вдруг откликнулся по-русски стоявший рядом с Андреем Демон. Всю дорогу он молчал и даже сейчас говорил так тихо и ни на кого не глядя, что не было понятно – отвечает ли он Зайцу или просто вслух продолжает какой-то свой мысленный разговор. – В антураже Баяна Ширянова…
Заяц посмотрел на поедающего глазами разговаривающих в сторонке Армандо и Изабеллу Михаила и повернулся к Огневу-старшему.
– Всё время забываю, что ты – учитель русской литературы…. Как?
– Призвание… – Демон пожал плечами и поднял взгляд на Кишкиса. – Должен же кто-то в детях самосознание воспитывать, чтобы они не считали, что батрачить за бугром – это верх духовного развития и личного успеха.
Кишкис почесал кончик носа ногтём большого пальца и ничего не ответил.
– Как, вы говорите, его зовут? Армандо? – спросил вдруг Лубинас. Заяц, отвернувшись от Демона к Внуку, подтвердил. Внук причмокнул.
– Вы можете смеяться, но, мне кажется, это в прошлом крутой баскетболист. Он даже за местную сборную играл в конце девяностых, если я правильно понимаю…
Всеобщие взгляды сошлись на Пранасе и снова разошлись в тишине. “Странно, да, но всё может быть” – так расшифровывалось молчание. Баскетбол – великая игра, и кого только в ней не было, кого только в ней не будет. Только Кость, ухватившись за замечание Внука как за повод, нашёл взглядом Оскара. Вместе с группой сослуживцев, проводивших литовцев в парк, тот теперь простым зевакой рассматривал фонари на деревьях, наравне со всеми восхищаясь искусством мастера. Подошедший к нему Кястас заговорил по-английски:
– А что ты знаешь об этом Армандо? Один из моих друзей говорит, что он бывший спортсмен…
– Да! – Кивнул представитель местной спецслужбы. – Баскетболист, как и вы! А по профессии – врач. После завершения карьеры открыл благотворительную клинику, и с тех пор делит время между ней и работой с подростками. Чудесный человек! Здорово, что вы с ним знакомы!
Мужчины помолчали. Кость собрался возвращаться к своим, когда Оскар остановил его:
– Мои ребята хотят с вами сфотографироваться. Со всеми…
– Ты им рассказал? – Потёмкинас удивился.
– Конечно, – Безмятежно ответил Оскар.
– А у тебя не будет проблем?
– Нет, – венесуэлец уверенно улыбнулся. – Чтобы победило добро, иногда приходится действовать нетрадиционными методами. Главное, чтобы добро побеждало…
– Добро… – задумчиво повторил за ним Кость и тяжело вздохнул. – Хорошо, Оскар, я спрошу у своих. И спасибо тебе.
– Тебе спасибо.
Потёмкинас вернулся к своей команде. Одновременно с ним с другой стороны парка к литовцам подошли и Армандо с девушкой. Изабелла подбежала к Шмелю и снова вцепилась в него. Венесуэлец задумчиво тёр переносицу раскрытой ладонью.
– Странно всё это… Жильвинас, я тебя понимаю и, быть может, ты даже прав, но… Странно это всё.
– Неисповедимы пути Господни, – отозвался священник. По его интонации невозможно было понять – соглашается он с Армандо или возражает ему.
– Да уж… А как ты себе это всё представляешь? Что потом? Твоя процедура, она же всё равно – только для них…
– И для Бога… – твёрдо добавил Уж, но что отвечать дальше не знал. Обернулся к Балу с Микщисом, но вместо них в разговор вступил Дмитрий.
– Нам здесь осталось одну игру сыграть. Завтра. После этого вы берёте девочку, как и планировалось, заботитесь о ней, а Михаил летит в Литву, завершает свои дела там, отыгрывает Олимпиаду. Главное, что они знают, что они вместе, что они связаны друг с другом, всё остальное – можно решить потом.
Выслушав перевод Мигеля, Армандо спросил:
– А вы кто?
Демон прикусил губу.
– Старший брат.
– Старший, значит помогали взрослеть… – задумчиво сказал фонарщик. – Спасибо вам, вы хорошему человеку помогли вырасти…
Демон сильнее закусил губу и слизнул потёкшую к подбородку капельку крови. Наблюдавший за ним Армандо добавил:
– Поверьте мне, я разбираюсь в людях.
– Я останусь с ней здесь, – Сказал вдруг Шмель, глядя прямо на брата. – Помогать. Что-нибудь. У меня нет дел в Литве, а в Лондон через пару недель я и отсюда могу вылететь.
– Лондон, кстати, не резиновый чтобы туда просто так летать… – пробормотал вполголоса Кишкис. Почувствовав, что привлёк всеобщее внимание, поднял голову. – Игра, говорю, у нас завтра ответственная. Если продуем, то не факт, что в Лондон вообще кому-то, кроме меня, лететь надо будет. Давайте уже определимся, перейдём к «жили они долго и счастливо» и пойдём домой, а?
– А где дом? А нет дома…
– Что-то ты сегодня в ударе… – Заяц посмотрел на Демона. Тот равнодушно пожал плечами, не собираясь отвечать за близкие ему, но непонятные большинству других цитаты. Кишкис вдруг проникся сочувствием к Огневу. На секунду.
– Хорошо, тогда, бездомные, возвращаемся в гостиницу. Но серьезно, давайте продолжать. Уж, что дальше?
– Дальше…. – пока все смотрели на Ужа, сам Уж смотрел на небо. Вернувшись вниз, мягко улыбаясь, обратил взгляд к девушке. – Дальше Изабелла остаётся у нашего друга, если тот не против. Если может – молится, если может – спокойно спит этой ночью. Утром просыпается в радостном настроении и сохраняет его до вечера, когда мы приведём сюда такого же радостного Михаила. И тогда пусть Бог благословит их. А сейчас…
– А сейчас мы пойдём и сфотографируемся с нашими новыми друзьями, – твёрдо по-капитански сказал Кость, закрывая обсуждение всех организационных вопросов. – Армандо, мы были бы благодарны, если и вы присоединитесь. Вы, оказывается, мало того, что человек замечательный, так ещё и легенда баскетбола. Это была бы огромная честь для нас…
Пока все выстраивались в кадре, оказавшийся рядом с Армандо Внук спросил:
– Кстати, если я правильно помню, вы очень рано и неожиданно закончили играть. Почему?
– Моей стране не нужны спортсмены, – ответил фонарщик, улыбаясь в объектив фотоаппарата. Оскар хотел чтобы все его сотрудники и все литовцы были в кадре, Шмель не хотел отпускать Изабеллу и фотографировать в результате попросили кого-то из прохожих. – Не так сильно, как врачи и целители.
* * *
Разобрав план на игру, Толстый отложил планшет.
– Ну что, детки, момент истины! Литве нужна Олимпиада, и лично я считаю – нам лучше победить сегодня. Играть потом за третье место не хочется совершенно… Я всё. Кто-нибудь хочет что-то добавить? Кость?
Вообще, на взгляд тренера, атлеты хоть и были менее нервными и разболтанными чем пару игр назад, всё-таки не были достаточно погружены в атмосферу главной игры турнира. Он мог, конечно, задвинуть самостоятельно. Снова про всё, через что прошли, про то, кто они и как круто, что они здесь, про то, что все это значит и для болельщиков, и для них. Но от него это звучало бы слишком по-тренерски, слишком мотивационно. Нужно было, чтобы парни сами поймали волну. Например, с помощью капитана.
К неудовольствию Довидаса, Потёмкинас отрицательно покачал головой. В поисках помощи тренер отчаянно посмотрел на Лиздейку, но встал Кишкис.
– Я скажу. Вчера один местный житель заметил, что его стране не нужны баскетболисты – нужны врачи. Что ж… Я точно знаю, что Литве врачи не нужны. Врачи, учителя, пенсионеры, студенты, продавцы и строители… Даже дети. Нет. Более того, лично я сомневаюсь, что Литве нужны и баскетболисты. Боюсь, даже сам баскетбол ей уже не особенно нужен. Согласитесь, был бы я неправ, вместо нас в этой раздевалке сидели бы другие люди. Вы понимаете всё не хуже меня, за то время, что мы – команда, я не увидел здесь ни одного наивного недалекого простофилю. Романтики и идеалисты – да, как ни странно, среди нас есть. Но нет идиотов. Нет дураков с промытыми «TV-3»48 мозгами. Тоже, кстати, как ни странно. – Заяц перевёл дыхание. – Итак, примем это. Мы здесь не потому что Литве нужен баскетбол. Я здесь не для того, чтобы Литва попала на шестую Олимпиаду подряд. Я здесь потому, что в моей жизни было слишком много ошибок, и каким-то странным, непонятным мне образом, баскетбол – единственная возможность исправить их. Нет, простите, хурму сморозил, не исправить. Понять их, принять их и осознать, что несмотря на них, вместе с ними – я всё-таки чего-то стою. Что я не только пахать за минимум гожусь, как мне недавно заметили. Баскетбол – он вообще про это: что бы ни было раньше, что бы ни сделал до этого ты или кто-то другой, в данный конкретный момент мяч в твоих руках, и только ты решаешь, кто ты на самом деле и чего ты стоишь. После нас, во втором полуфинале играет Россия. Они отказались лететь с нами, тренироваться с нами – мол, мы сброд, не спортсмены. Мы не спортсмены, да. Кто мы? Вот вопрос из-за которого мы играем. Я сказал, – Заяц под весом взглядов сел. В полной тишине прокашлялся Лиздейка. Толстый открыл дверь.
– Порвите их.
Вбрасывание выиграл Потёмкинас. Мяч отлетел к Зайцу. Тот принял его, быстрым стремительным шагом, таким, чтобы в любой момент было удобно переключиться на бег, прошёл к трёхочковой линии доминиканцев. Несколькими обманными движениями связал ноги опекающего его игрока и прошел мимо, вытягивая на себя второго защитника. Пас открытому Шмелю. Два-ноль. Побежал в защиту. Не останавливаясь, обернулся на ведущего мяч доминиканского разыгрывающего, посмотрел вперёд на обгоняющего Балу доминиканского «лёгкого», ускорился сам, подбежал к кольцу через миг после того, как «лёгкий» получил мяч, подпрыгнул и снял бросок прямо с кончиков пальцев доминиканца. Мяч отскочил к Демону, тот – через всю площадку – на Балу, Вайдас в нападении отработал за зевок в защите. Четыре – ноль. Доминиканцы выводят мяч, в этот раз разыгрывающий не торопится и спокойно сам переводит мяч на литовскую сторону площадки. Игрок Зайца пытается оббежать вдоль задней линии с одного угла на другой, доминиканский центр помогает ему заслоном. Заяц, выйдя из заслона, делает движение в сторону удаляющегося «своего», но тут же меняет направление. Два быстрых шага – и резким движением тянет мяч из рук разыгрывающего. Завладев мячом, бежит. Пас по диагонали вперёд на Шмеля, вихрем летящим на пустое кольцо соперников, тот принимает и на лету кладёт сверху. Шесть – ноль. Доминиканская республика берёт тайм-аут.
– Не дайте им оправиться! – это всё, что говорит Толстый во время минутного перерыва. Заяц слышит тренера. Доминиканцы возвращаются в игру остроумно разыгранной атакой, принесшей им первый очки и вслед за тем мешают Потёмкинасу, получившему мяч спиной к кольцу, успешно развернуться в их «трёхсекундной». Кость вынужденно бросает «крюком», мажет – но Кишкис поправляет отскочивший от дужки кольца мяч, зарабатывая тем самым подбор в нападении и два очка. В следующей атаке мажут уже доминиканцы, Демон разыгрывает пик-анд-поп49 с Балу, бросок Вайдаса со средней накрывают, но Кишкис снова вылавливает мяч. Мгновенная скидка на трёхочковую дугу оказавшемуся там в одиночестве Демону. Дмитрий поправляет мяч, прицеливается. Одиннадцать – два. Спустя четыре минуты и тридцать шесть секунд с начала игры, Доминиканская Республика берёт второй тайм-аут.
Когда матч возобновляется, Кишкис, Огнев-старший и Потёмкинас остаются сидеть на скамейке. Вместо них вступили в игру Андрюкенас, Лубинас и Мунтялис. Балу переходит играть центра. Уж с помощью Внука и Шмеля нашёл команде три быстрых результативных розыгрыша подряд, и тренер доминиканцев утяжелил свою команду, выпустив более рослых игроков вместо стартовых защитников. Литовцы по-прежнему способны получать очки в атаке, но маленькой пятерке не под силу обороняться против высоких соперников. Двадцать четыре – шестнадцать, конец первой четверти.
В начале второй садятся отдыхать Балтушайтис и Огнев-младший. Пятерка на площадке – Андрюкенас, Мунтялис, Кишкис, Роматис и Кокусайтис. Оценив состав, Заяц пропел: “Всё могут короли, всё могут короли…”, мягко наклонился, подбирая отскочивший от паркета мяч раньше доминиканца, побежал вперёд, наткнулся на неуспевшего в атаку и потому удачно оставшегося теперь в защите вражеского центрового, эффектно развернулся и отдал мяч вовремя подбежавшему к трёхочковой линии AWP. Мунтялис положил бросок.
– Посвящаю тебя в рыцари улиц, Ромка! – возвращаясь к своему кольцу, хлопнул снайпера по плечу Заяц. – Продолжай в том же дух и до королей дорастёшь, что тебе с этими «КаКа»шками водится!
Пятерка продолжала играть по-королевски. После комбинации с фирменными навесом Римлянина на Кокса, где Саулюс дежурно вколотил сверху, соперники всерьёз занервничали и стали фолить. Начались путешествия литовцев к линии штрафных. В первый раз Заяц промахнулся, реализовав лишь один из двух штрафных бросков и подарив доминиканцам надежду, что тактика фолов может принести плоды. Как только мяч дошёл до Кишкиса в следующей атаке литовцев – новый фол Доминиканской Республике. Заяц положил оба и, улыбаясь, сел на скамейку. Поняв, что соперник хочет играть жёстко, Толстый выпустил на площадку паневежцев. На большой перерыв команды ушли при счёте 52–41 в пользу Литвы. На счету Андрея Кишкиса – семь очков, одиннадцать подборов, шесть передач, шесть перехватов, четыре блока.
Третья четверть началась с возрождения Доминиканской Республика. Команда соперников Литвы организовала и штурм и осаду одновременно. В защите наглухо перекрыли все коридоры, а в нападении стали проявлять отсутствовавшие в первой половине напор и агрессию. Первый рывок «4–13» литовцы потушили на шестой минуте четверти двумя трёхочковыми от AWP после заслонов Кости – и на пару минут игра выровнялась. Однако, на финальные полторы минуты предпоследней четверти доминиканцы подняли вторую волну, и этот отрезок Литва проиграла «2–9». На заключительную четверть команды выходили при минимальном преимуществе Литвы. 69–68.
Во время короткого перерыва перед финальной битвой Толстый, как мантру, повторял единственное: “Защита!”
– Защищайтесь, отрабатывайте! Не переживайте из-за промахов, кольцо развяжется! Главное – защита! Слышите? – пробежался глазами по заметно уставшим игрокам, остановился на сидящем с закрытыми глазами Кишкисе. – Заяц, ты меня слышишь?
Тот, не открывая глаз, улыбнулся.
– Слышу, слышу… – посидел ещё две секунды и встал. – Ладно, засранцы, встаём и дерёмся! Встаём и дерёмся, засранцы!50 Ура!
Вышел на площадку, мысленно составляя список композиций. Хотелось курить и материться. Улыбнулся стоящему рядом с ним судье. Дождался свистка. Схватил мяч, передал вперёд, пошёл на половину соперников, дождался конца атаки, пошёл назад. В голове заиграла музыка.
«Второй» доминиканцев ставит заслон третьему, выводя того на трёхочковый. Андрей делает шаг, огибая заслон, выпрыгивает, сбивая мяч с кончиков пальцев бросающего, сам же подхватывает мяч, улыбается – мяч всё-таки несравнимо легче десятикилограммовых коробок – передаёт вперёд, Максу. Макс завершает, Кишкис ждёт в защите. Музыка играет. Центр доминиканцев выманивает на дугу Кокса, а сам отдаёт под кольцо. Принимающий пас доминиканский атлет выпрыгивает, собираясь всадить мяч в кольцо двумя руками, но налетевший Заяц просто вынимает мяч из чужих рук. Осматривается, посылает его вперёд, Ужу.