Тамим Ансари
Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман
4. Раскол
24–40 годы п. Х.
644–661 годы н. э.
Третий халиф (24–36 годы п. Х.)
Усман, пятиюродный брат Мухаммеда, шестидесяти восьми лет от роду, стал третьим халифом ислама. Бурное правление его длилось двенадцать лет; чтобы лучше его понять, посмотрим, что это был за человек и чем он занимался, прежде чем возглавил общину, правящую всем Срединным миром.
Отец Усмана был одним из богатейших людей в Мекке, и в двадцать лет Усман унаследовал его миллионы. Обладая деловой хваткой, он сумел преумножить это состояние во много раз, так что, едва перевалив за тридцать, заслужил прозвище Усман Гани – «Усман Богатый».
Еще до обращения Усман был скромен и целомудрен: не пил, не курил, не гонялся за женщинами. По всей Мекке был он известен своей красотой – люди даже прибавляли к его имени еще одно прозвище, «прекрасный»; вокруг этого тихого, замкнутого человека с мягким голосом всегда витал дух тревожной меланхолии.
Он обратился в ислам примерно через год после того, как Мухаммед начал свою проповедь, и за девять лет до Хиджры. История обращения Усмана начинается однажды вечером, когда он возвращался домой после удачной деловой поездки. Рассказывают, что Усман остановился на ночь в поле и лежал под звездами, глядя в темный купол неба, когда его вдруг поразила необозримая громадность вселенной. Вместе с сокрушительным чувством собственной малости и незначительности в этом огромном мире пришла и уверенность: этим огромным миром кто-то должен управлять, у вселенной должен быть хозяин – и, о, что это за Хозяин! В этот миг, будучи один, Усман услышал мощный голос, возвестивший вслух, что Посланник Божий здесь, в мире. Едва вернувшись домой, продолжает предание, Усман пошел к своему другу Абу Бакру, а тот рассказал ему любопытную историю о Мухаммеде и его проповеди единого и всемогущего Бога. Усман немедленно объявил себя верующим.
Его обращение привело в ярость родных. Ведь именно его клан, аристократы Омейяды, были в племени курайшитов самыми решительными и неумолимыми противниками мусульман! Дядя Усмана, Абу Суфьян, вскоре возглавил антимусульманские силы. Отчим Усмана однажды напал на Мухаммеда на дороге и придушил бы его, если бы не вмешался Абу Бакр. Две жены Усмана бранили и упрекали его за то, что он принял веру Мухаммеда. Обращаться они не желали, так что Усман развелся с ними и женился на дочери Пророка Рукайе, прославленной своей красотой. Когда она умерла, Усман женился на еще одной дочери Пророка, Умм Кульсум.
Мусульмане, без сомнения, радовались, что к ним присоединился такой богач, а Усман рад был помочь товарищам-мусульманам всем, чем мог, и главным образом деньгами. Однажды, когда дурное отношение к мусульманам в Мекке достигло предела, Мухаммед решил, что группа его последователей должна эмигрировать в Абиссинию[16], и Усман помог профинансировать это путешествие. Сам он отправился с ними вместе и завязал в Абиссинии ценные деловые связи, которые помогли ему сделаться еще богаче прежнего. Несколько лет спустя он вернулся в Мекку и здесь, благодаря абиссинским связям, приумножил свое богатство.
Для большинства мусульман Хиджра означала, что они потеряли всё, что имели. О земледелии, главном занятии жителей Медины, они ничего не знали, так что после переезда им предстояло бедствовать. Но только не Усману! Хоть он и уехал вместе с остальными, но не порвал деловых связей с родиной; за его собственностью и предприятиями, оставшимися дома, надзирали партнеры, и Усман продолжал процветать даже в Медине. Никто никогда даже не предполагал, что он наживается нечестными путями – напротив. У некоторых людей просто дар все превращать в золото – и таким человеком был Усман. Не был он и скупцом. Он щедро тратил деньги на общественные нужды: например, расширил для Мухаммеда мечеть в Медине, а когда мусульманам понадобилась вода, выкупил у одного из иудейских племен колодец и подарил его обществу.
Сказочное богатство, ослепительная красота, две дочери Пророка в женах – чего такому человеку не хватало? И всё же Усмана преследовал страх, что он недостаточно хорош. Он проводил много времени в посте, молитвах и чтении Корана. Возможно, и его экстравагантные дары обществу были попытками «отработать» свою необычайную удачу.
Или, быть может, он беспокоился о том, что находится не на одном уровне с другими друзьями Пророка. Битву при Бадре он пропустил – в это время у него болела жена. В битве при Ухуде, когда распространился слух, что Мухаммед убит, Усман был среди тех мусульман, что потеряли надежду и бежали с поля боя. В Битве у рва он доказал свою храбрость, однако вскоре после этого умер его сын – и Усману, возможно, казалось, что Бог всё еще наказывает его. Чтобы заслужить прощение, он начал скупать рабов и каждую пятницу отпускал одного из них на свободу.
После смерти Мухаммеда Усман боялся, что теперь сообщество распадется, но помимо этого страшился и за собственную душу. «Как нам теперь спастись от сетей дьявольских?» – горестно восклицал он. Беднягу пожирал страх перед загробной жизнью. «Каждый день – это день судный», – сказал он однажды, имея в виду, что нет такого момента, когда можно успокоиться и прекратить творить добро; и он всё больше молился, постился, жертвовал, стараясь заработать себе место в раю, которое уже обещал ему Пророк Мухаммед. Этот-то неутомимый благотворитель, вечно тревожимый совестью, стал третьим халифом ислама.
Когда Умар начал свой халифат, ислам был еще новым социальным организмом, которому только предстояло обрести свою идентичность. Халифат Умара был наполнен чувством духовного приключения, открытия, поиска. Ко времени, когда власть перешла к Усману, исламская община превратилась в правительство, контролирующее огромную территорию. Проповедовать, защищаться, атаковать, заражать других священным энтузиазмом было уже недостаточно. Теперь исламским вождям приходилось собирать налоги, управлять двором, строить мосты и чинить дороги, устанавливать жалование, определять круг обязанностей для различных должностей – словом, заниматься скучной повседневной административной работой. И совершить этот переход должен был именно Усман.
Одним из великих проектов, осуществленных Усманом в первую половину его халифата, стала подготовка к официальному изданию Корана. Он усадил за работу ученых: они сличали имеющиеся списки, разрешали противоречия между ними, оценивали отрывки, подлинность которых подвергалась сомнению. Конечный продукт собрали в книгу, стихи в которой были расположены не тематически или хронологически, а более или менее в порядке их длины. Прочие компиляции, конкурирующие версии и отвергнутые стихи были уничтожены. С тех пор Коран оставался одним и тем же, слово в слово – и этим Кораном пользуются мусульмане и по сей день. Понятно, что ради единства общины такой проект был необходим; но также понятно, почему он вызвал недовольство некоторых мусульман, особенно тех, кто сомневался в добрых намерениях Усмана – а такие были.
Следующей задачей стало приведение в порядок финансов общины. Во времена Пророка государственного бюджета практически не было. Все средства, попадавшие в Медину, более или менее сразу распределялись. Примерно так же действовали Абу Бакр и Умар, хотя Абу Бакр учредил казначейство, а Умар сколотил резервный капитал, из которого выплачивал премии солдатам – так у мусульман появились зачатки профессиональной армии. Но при Усмане казначейство выросло в важное правительственное учреждение, финансирующее постоянно растущие государственные расходы.
Третий халиф резко повысил налогообложение дальних провинций. Когда Амр ибн аль-Ас, правитель Египта, не смог прислать требуемую сумму, Усман сместил его и назначил на его место собственного молочного брата Абдуллу. Абдулла сумел выбить из этой провинции куда больше денег – при нем поступления из Египта увеличились вдвое, что доказало, что Усман принял верное решение; однако Амр ибн аль-Ас ворчал, говоря: мол, Абдулла выдаивает верблюдицу насухо, и ее верблюжата мрут от голода. Так в исламской власти начали проявляться зачатки угнетения и коррупции.
Усман сохранил запрет Умара на конфискацию земель на завоеванных территориях, однако отменил ограничения на покупку земли в этих краях мусульманами, поскольку верил в экономическую свободу. Он даже позволил видным мусульманам брать взаймы деньги из казны для совершения подобных сделок. Вскоре мусульманская элита, включая и бывших сподвижников Пророка Мухаммеда, начала сколачивать состояния и приобретать огромные земельные владения на всем пространстве новой исламской империи. «Экономические реформы» Усмана, по-видимому, более всего благоприятствовали его собственному клану, Омейядам, поскольку им было проще всего получать ссуды из казны. Кроме того, этот халиф назначал на важные политические посты по всей империи своих родственников и «любимчиков», просто потому, что этих людей лучше всего знал и больше всего им доверял. В результате в руках Омейядов сосредоточилась огромная экономическая и политическая власть.
Сам третий халиф вел жизнь скромную и воздержанную, но от своих чиновников скромности не требовал. Сам он был богачом и не получал жалования, но щедро раздавал гранты своим фаворитам и тратил большие суммы на общественные работы. При нем по всей империи было выстроено более пяти тысяч новых мечетей. Усман перестроил Медину: при нем она превратилась в новый город с широкими улицами и впечатляющими зданиями, крытыми тонкой черепицей, в том числе с роскошным дворцом самого Усмана, подобающим его положению (хоть жил Усман в этом дворце на хлебе, воде и молитве).
По всей империи Усман демонстрировал свои деловые таланты, отдавая распоряжения, благоприятные для коммерции. По его приказу строились дороги и каналы, улучшались оросительные системы. Перестраивались порты. В растущих городах появлялись всё новые колодцы и системы доставки воды, а также новые базары, находившиеся в ведении особых правительственных чиновников. Со времен Умара исламская коммерция сильно изменилась – но кто станет спорить с процветанием?
В вопросах личной морали – таких, как воздержание от алкоголя и ведение правильной половой жизни – аскетизм Усмана ставил его выше всякой критики. Если бы благочестие состояло лишь в покаянии и молитве, несомненно, он вошел бы в число десяти самых благочестивых людей своего времени. Однако Усман не замечал этической двусмысленности, неразрывно связанной с наживой, пока эта нажива увеличивала общее благосостояние.
Одним из любимцев Усмана стал его кузен Муавия. Умар назначил Муавию правителем Дамаска и окрестностей. Усман понемногу добавлял ему территории, пока Муавия не начал править всей землей от верховий реки Евфрат по средиземноморскому берегу до Египта.
Муавия был сыном Абу Суфьяна, мекканского племенного аристократа, возглавлявшего атаку на ислам в двух из трех прославленных битв между Меккой и Мединой. Хинд, мать Муавии, в этих битвах следовала за его отцом; рассказывают, что в битве при Ухуде, когда мусульмане бежали, она в боевой ярости съела печень Хамзы, павшего дяди Мухаммеда. Однако Пророк не держал зла на эту семью: приняв ислам, даже враги становились ему родными, как было и с Омейядами. Муавию Пророк считал талантливым человеком с большим будущим и после обращения держал его при себе.
Без сомнения, Умар назначил Муавию губернатором Дамаска, поскольку тот был компетентным руководителем – но, возможно, ему стоило бы задуматься, зачем Мухаммед постоянно держал его рядом с собой. Оказавшись в Дамаске, Муавия с присущим ему талантом начал сколачивать профессиональную армию, верную только ему самому. После безвременной смерти Усмана это имело самые дурные последствия.
Ближе к концу двенадцатилетнего правления Усмана по всей империи начало звучать недовольство. В Египте его молочный брат так выдавливал из людей деньги, что начались мятежи. Египетская знать составила обращение к халифу, умоляя его отозвать губернатора. Ответа они не получили – и отправили делегацию, чтобы вручить прошение лично. Случилось так, что в это же время в городе появилась группа возмущенных граждан с севера. Как видно, правление Усмана многим пришлось не по душе.
Все эти просители заставили Усмана занервничать. Он просил Али выйти, поговорить с ними, успокоить и уговорить вернуться домой, однако Али отказался, быть может, потому, что политика третьего халифа не устраивала и его самого. Он посоветовал Усману выслушать и разобрать жалобы людей и тем обезопасить себя. Наконец Усман сдался и встретился с делегацией из Египта. Он пообещал сместить своего молочного брата и приказал египтянам возвращаться домой и сказать губернатору, что новый человек скоро приедет ему на смену.
Египтяне, довольные, двинулись обратно, однако по дороге им попался раб Усмана. Что-то в этом человеке возбудило в них подозрения. Его обыскали и нашли на нем письмо, по всей видимости, подписанное халифом и обращенное к губернатору Египта: в нем губернатор Абдулла получал повеление арестовать просителей, едва они появятся при его дворе, и как можно скорее казнить!
Делегация в ярости вернулась в Медину. Усман в смятении выбежал им навстречу и встретил их на ступенях своего дворца. «Почему вы вернулись? – спросил он. – Что случилось?» Они показали ему письмо. Усман был потрясен: поклялся, что не писал это письмо и никогда до сей минуты ничего о нем не слышал. На самом деле вполне возможно, что письмо написал и снабдил поддельной подписью халифа его неверный кузен Марван, родственник и союзник губернатора Дамаска. Бедному Усману было уже почти восемьдесят, и, вполне возможно, им было легко манипулировать.
Как бы там ни было, мирные просители превратились в разгневанную толпу. Прежде всего они потребовали, чтобы халиф выдал им брата Муавии. Халиф отказался. Затем потребовали, чтобы Усман отказался от власти и передал свой престол кому-нибудь получше. От этого Усман с негодованием отказался тоже. Он – халиф пред Богом, ответил он, и отказаться от престола по требованию толпы – значит нанести оскорбление Богу! Затем он удалился в свои палаты, зажег светильник и сделал то, что делал всегда в минуты сомнений и тревог: принялся смиренно читать Коран.
Мятежники перед дворцом, взвинтив себя до бешенства, взломали двери дворца и с буйным ревом ворвались внутрь. Халифа они нашли у него в кабинете – и здесь, при мерцающем тусклом свете светильника, в 34 году мусульманской эры, забили своего повелителя до смерти. Так вопрос о престолонаследии превратился в ужасающий кризис, грозивший смертью самой душе ислама.
Четыре дня мятежники бесчинствовали в городе. Граждане Медины, укрывшись в своих домах, ждали, когда закончится гроза. Но даже когда буря утихла, предводители толпы говорили, что не уйдут из города, пока не будет назначен новый халиф – человек, которому они смогут доверять. Теперь наконец-то все взоры обратились к тому единственному кандидату, которого из раза в раз «прокатывали», хоть сам он всегда и называл себя единственным законным наследником Пророка: к зятю Мухаммеда – Али.
Поначалу Али отверг эту честь; однако все другие видные члены мусульманской общины так же отказались занять эту должность, а мятежники грозили залить город кровью, если Медина не выберет кого-нибудь, кто придется им по душе – и побыстрее! Так что старейшины мусульман собрались в мечети и вместе взмолились к Али, чтобы он согласился стать халифом.
Странно же, должно быть, чувствовал себя Али в этот момент! Двадцать пять мучительных лет он беспомощно смотрел, как корабль ислама уклоняется все дальше от правильного курса. Трижды Умма отвергала его лидерство – лидерство человека, который чувствовал, что мог бы все исправить. Каждый раз он подчинялся и делал хорошую мину при плохой игре – что еще оставалось? Или поднимать мятеж, или молча смотреть, как гибнет дело Мухаммеда: убить его – или дать ему умереть. И лишь теперь, когда дошло до того, что мусульмане убили своего халифа, когда перед его преемником выросла непосильная задача – лишь теперь Умма сказала ему: «Эта власть – твоя, Али».
Четвертый халиф (36–40 годы п. Х.)
Али наконец принял халифат, однако в первом же своем выступлении перед народом заявил, что принял эту должность под давлением. Он горько сетовал о том, что всего через поколение после Пророка Умма уже трещит по швам. Вернуть порядок, продолжал Али, можно лишь твердой рукой, так что он честно предупреждает Умму: ему придется поступать сурово.
Один ключевой сегмент общины его не услышал. Члены клана Омейядов, близкие родственники Усмана, бежали в Дамаск, где собирал войска их родич Муавия. Он начал объезжать свою провинцию вместе с профессиональным рассказчиком. На каждой остановке рассказчик собирал вокруг себя толпу драматическим повествованием об убийстве в Медине. В момент кульминации на сцену выходил сам Муавия и демонстрировал слушателям окровавленную рубаху – по его словам, ту самую, что была на убитом халифе. Это было мастерское политическое представление! Затем Муавия обратился к новому халифу с призывом арестовать и наказать убийц Усмана – или отказаться от власти.
Но как мог Али арестовать убийц? Кто именно из толпы нанес смертельные удары – никто сказать не мог. Фактически, «убийцей» была вся толпа. Чтобы исполнить требования Муавии, Али потребовалось бы арестовать и казнить всех мятежников до единого. Это в любом случае непрактичное решение, но в данных обстоятельствах оно было попросту невозможно: мятежники все еще господствовали на улицах Медины. У Али просто не было возможности поступить так, как требовал Муавия, и губернатор это прекрасно знал.
Кроме того, мятежники, убившие Усмана, сами были жертвами несправедливости и угнетения. В Медину они пришли с законной жалобой – однако, убив халифа, позволили своим угнетателям стать на более твердую моральную почву. И теперь Али приходилось выбирать, стать ли на сторону угнетателей или убийц – ужасный выбор!
Он решил начать с атаки на коррупцию, пожирающую империю. Трудная задача – но и единственная надежда: отменив политику Усмана, восстановив изначальные принципы, на которых строилась община, быть может, еще можно вернуть ее на правильный путь, этим завоевать доверие народа и получить стартовую площадку для движения вперед.
Однако на почве мусульманских завоеваний вырос целый класс нуворишей, и эта новая элита была вовсе не заинтересована в реформах Али, ведущихся под знаком «возвращения к изначальной чистоте». Али выглядел для них революционной угрозой, а Муавия – хранителем их богатства и безопасности, защитником нового статус-кво.
Али сместил всех губернаторов, поставленных Усманом, и назначил на их места новых людей; однако никто из уволенных не согласился оставить свои места, кроме губернатора Йемена – этот бежал, прихватив с собою все деньги из казны и оставив провинцию разоренной.
Тем временем назревали проблемы и в другой области. Во время убийства Усмана Айша, младшая жена Пророка, была в Мекке. Когда Муавия отложился от Али, Айша его поддержала – возможно, отчасти потому, что никогда не ладила с Али. Она произнесла в Мекке пламенную речь в его защиту.
– О народ! Мятежники… убили ни в чем не повинного Усмана… В священный месяц хаджа они осквернили святость города Святого Пророка. Они нападали на граждан Медины и грабили их добро. Видит Бог, один палец Усмана был дороже жизней всех этих убийц! И это злодеяние осталось безнаказанным, и убийцы Усмана не привлечены к суду… Возмездие убийцам! Лишь месть за кровь Усмана спасет честь ислама!
Возбудив таким образом страсти в народе, она собрала армию, назначила себе военных советников и разработала план будущей кампании. Беглый губернатор Йемена предложил ей в помощь всё золото, украденное из йеменской казны. Получив достаточно средств, Айша повела свою армию на север и взяла Басру, ключевой город на юге Ирака. Она быстро разбила сторонников Али, и город сдался ей почти без боя.
В этот момент кто-то начал распускать слухи, обвиняющие самого Али в участии в заговоре с целью убийства Усмана. Бедный честный Али признал, что ответственность за это преступление в самом деле отчасти лежит и на нем; ведь, когда Усман молил его о защите, Али не стал вынимать меч из ножен. Мысль, что он мог бы спасти Усмана, мучила четвертого халифа ислама, но его честность лишь подогревала опасные для него слухи.
Али попытался собрать армию для борьбы с Айшей: он проповедовал перед народом, говоря, что это джихад, и теперь, как в былые времена, все должны встать на защиту ислама. Но мусульмане не знали, кому верить – ведь и Айша призывала к джихаду против Али. Обе стороны клялись, что сражаются за истину, справедливость и исламский образ жизни – и каждая призывала мусульман убивать других мусульман! Нет, совсем не то в добрые старые дни называли джихадом!
Любопытно, что отряды Айши включали в себя Тальху и Зубайра – сподвижников Пророка, которые, с большой вероятностью, могли быть в числе толпы, напавшей в тот день на дворец Усмана. Если сами они и не убивали, то несомненно были связаны с убийцами – и тем не менее, теперь были здесь, во главе армии, поклявшейся отомстить за убийство Усмана, свергнув Али!
Али вышел из Медины всего с несколькими отрядами, которые смог собрать; однако по пути на север к нему присоединились местные племена, и его армия выросла до впечатляющих размеров. Достигнув Басры, он отправил в город доверенного товарища, чтобы тот вступил с Айшей в переговоры. Примечательно, что аргументы переговорщика возымели действие на эту страстную и искреннюю женщину. Прежде всего она признала: на самом деле она вовсе не думает, что Али имел какое-то отношение к убийству Усмана. Винит она его лишь в том, что он не схватил преступников, ответственных за убийство. Далее она согласилась, что преступники были частью толпы, а толпа черпает свои силы в хаосе. Согласилась она и с тем, что, воюя с Али, лишь поддерживает и распространяет хаос – и, значит, в каком-то смысле помогает убийцам уйти от правосудия. К концу дня она согласилась сложить оружие, распустить армию и объединиться с Али. Наутро им предстояло встретиться и обсудить условия объединения.
Эта история показывает обоих лидеров в самом выгодном свете: Али – потому что, прежде чем сражаться, он прибег к переговорам; Айшу – потому что интеллектуальная честность заставила ее даже в пылу битвы, посреди запаха войны и смертельной угрозы, прислушаться к доводам Али и признать его правоту в пунктах, подрывающих ее позицию – просто потому, что он говорил правду. Это был поистине героический шаг.
Посол вернулся в лагерь Али, сообщил ему добрую весть, и всю ночь оба лагеря праздновали окончание междоусобицы. Наконец-то воцарится мир! Оставалась лишь одна проблема, которую никто не принял во внимание: в обеих армиях имелись участники той самой буйной толпы, что убила Усмана и которую Али и Айша собирались теперь, объединив силы, привлечь к суду. И этим людям грядущий мир был точно не по душе!
На следующий день, ранним утром, банда этих убийц вышла потихоньку из лагеря Али и внезапно напала на ничего не подозревающих спящих воинов Айши. Ко времени, когда Али проснулся, армия Айши уже нанесла ответный удар. И Али, и Айша считали, что другая сторона их обманула: так началась Битва верблюда, названная так потому, что Айша верхом на верблюде врезалась в гущу сражения и сама командовала своими войсками; битва закончилась, лишь когда под ней убили верблюда и взяли ее в плен. Али победил – но как горька была эта победа! Трудно вообразить, что должны были чувствовать оба, встретившись после бойни: обожаемая жена Пророка и его возлюбленный зять, лицом к лицу на залитом кровью поле брани, усеянном телами десяти тысяч погибших мусульман, среди которых было немало друзей и сподвижников Посланника Божьего.
Выяснив вместе, каким образом люди и события предали их обоих, эти двое выживших всё же заключили между собой мир. Быть может, им даже удалось сдружиться. Странным образом, произошедшая трагедия сблизила их, и ужасы, которых никто из них не хотел, положили конец их вражде. Так или иначе, больше они не сражались друг с другом. После Битвы верблюда Айша удалилась в Медину, где провела остаток жизни, записывая и комментируя речения Пророка. Она окончила свои дни в числе самых известных и уважаемых ученых раннего ислама.
Али в Медину так и не вернулся. Своей столицей он сделал город Куфа в современном Ираке, дабы отблагодарить жителей этого города за поддержку, и попытался собрать остатки своего халифата; однако трагическая война с Айшей стала лишь началом его бедствий. Основной его противник, Муавия, так и не сложил оружие – и готовился нанести решающий удар.
К этому времени Муавия официально отказался хранить верность Али и объявил, что считает халифат своим по праву. Обе стороны встретились на поле боя. В 36 году п. Х. (657 году н. э.) Али сразился с Муавией в битве при Сиффине. Началась она с того, что армия Муавии попыталась преградить Али доступ к воде. Произошла схватка, люди Али отбили речной берег, а затем несколько месяцев две армии стояли друг напротив друга, и ничего, кроме небольших стычек, не происходило. Обе стороны медлили и искали способ победить без кровопролития, поскольку каждая боялась потерять свой религиозный авторитет, пролив кровь мусульман.
Это «стояние» окончилось четырехдневной кровопролитной битвой, в которой, по сообщениям некоторых источников, пало шестьдесят пять тысяч человек. Эта страшная бойня привела к тому, что воины с обеих сторон призвали армии разойтись, а двух лидеров – решить свой спор в рукопашной. Али – пятидесяти восьми лет, но все еще в прекрасной физической форме – охотно согласился. Муавия – того же возраста, но полный и рыхлый – отказался.
Отряды Али возобновили атаку, и на этот раз начали косить солдат Муавии, как траву, но Муавия, чтобы их остановить, пустился на хитрость: он приказал своим солдатам привязать к копьям листы из Корана, а вперед пустил чтецов, которые декламировали стихи Корана и призывали Али вступить в переговоры во имя мира между мусульманами. Воины Али содрогнулись при мысли осквернить Коран, и Али согласился на переговоры.
Возможно, Али не считал, что уступает – ведь он был согласен на переговоры с самого начала; но, без сомнения, полагал, что этот разговор закончится тем, что Муавия признает его право на власть в обмен на некоторые уступки, прежде всего, на его право остаться губернатором Сирии. Но вместо этого представители двух лидеров, встретившись, согласились в том, что эти двое равны, и каждый должен оставаться на своей территории: пусть Муавия правит Сирией и Египтом, а Али – всем остальным.
Али ждал совсем не этого; и, без сомнения, такой исход разъярил его шиа – по-арабски «сторонников», слово, которым впоследствии стало называться течение в исламе, выросшее из этого раскола. Но отказаться признать результаты переговоров Али уже не мог. Муавия поймал его на крючок!
Кроме того, у Али было ограничение. Двадцать шесть лет его шиа декларировали, что Али обладает особым богоданным даром лидерства, силой, которая может спасти мусульманскую общину от всех зол. Изначально этот дар связывался с его кровным родством с Пророком, но все эти десятилетия, пока три предыдущих халифа выстраивали новый социальный порядок, Али произносил мистические проповеди, в которых с восторгом говорил о природе Аллаха – о его всемогуществе, неизмеримости, единстве, запредельности. Короче говоря, пока другие халифы охраняли и развивали видение общества, предложенное Мухаммедом, Али оставался хранителем внутреннего пламени ислама. И теперь его сторонники утверждали, что, в отличие от всех остальных претендентов на халифат, Али имеет некий личный мистический доступ к духовному руководству Аллаха. На этом образе он и основывал всю свою борьбу.
И теперь он… торгуется? С Муавией – крайним проявлением антиисламского материализма? Что же из него за боговдохновенное воплощение истины, исходящей от самого Аллаха?
Компромисс с врагом разочаровал часть самых преданных последователей Али, и эти молодые радикальные сторонники от него откололись. Их стали называть хариджитами, «отошедшими». Эта отколовшаяся группировка переформулировала идеи последователей Али в новое, революционное учение: кровь и происхождение, говорили они, ничего не значат. Даже раб имеет право возглавить общину. Единственное, что от него требуется – характер. Никто не рождается для власти, и простым избранием невозможно сделать человека халифом. Халиф – это просто тот, кто показывает величайшую и подлинную преданность мусульманским ценностям, и выборы ему не требуются. Однако он ответствен перед народом. Хоть на волосок отклонившись от полной моральной безупречности, он теряет право на свою высокую должность, и халифом становится кто-то другой. При помощи каких механизмов должно происходить смещение одного халифа и назначение следующего, хариджиты не объясняли. Это не их проблема. Они знали одно: Али оказался недостоин своего призвания и должен уйти; а поскольку он не ушел, один молодой хариджит взял дело в свои руки. В 40 году п. Х. этот «пламенный революционер» убил Али.
Сторонники Али немедленно обратились к его сыну Хасану как к будущему преемнику, однако Муавия разрушил их планы, предложив Хасану такую денежную сумму, за которую тот отказался от всех прав на халифат. Старший внук Мухаммеда, скорбящий и уставший от войны, решил отступить. У него не было сил продолжать войну, а борьба за халифат в нынешних обстоятельствах превратилась в голую борьбу за власть – и, если так, какой в ней смысл? Так началась династия Омейядов.
Смерть Али завершила первую эпоху истории ислама. Мусульманские историки со временем начали называть первых четырех лидеров после Мухаммеда Верно Руководимыми Халифами. Жизнь в те времена определенно не была благорастворением воздухов; но, мне кажется, называя их Верно Руководимыми, ответственные мусульманские историки и не имеют в виду безупречное совершенство. Скорее, они хотят сказать, что эволюция общины от Хиджры до убийства Али была религиозной драмой. Да, в ней случалось и кровопролитие, и душераздирающие трагедии; однако они исходили не из борьбы мелких людишек за власть, деньги или удовлетворение собственного тщеславия. Четверо халифов и ближайшие сподвижники Мухаммеда, составлявшие ядро Уммы в этот период, честно боролись за то, чтобы воплотить откровения в жизнь. Каждый из них внес свой вклад в какую-то важную сторону этого проекта, однако ни один не был, как Мухаммед, настолько велик, чтобы охватить его целиком. Ближайшие преемники Пророка напоминали шестерых слепцов из притчи, ощупывающих слона: один говорил, что слон – это колонна, другой – что стена, третий – что веревка, и так далее. Борьба за халифат в период Верно Руководимых имела богословское значение, поскольку люди отстаивали именно разное понимание богословских вопросов. После смерти Али халифат стал просто империей.